Семь жизней одного меня. Пятилетка пышных похорон.

На районной конференции я впервые увидел Гришина – бессменного первого секретаря горкома партии. Это был маленький пожилой человечек с волосами какого-то неестественно желтого цвета. Когда Гришина провожали, он вошел в подъехавший «членовоз» целиком совершенно не нагибаясь, даже головы не пригнув.

Именно с воспоминанием о Гришине связано мое представление о периоде застоя. Миша Караханян, помощник Ивановой, пересказывал разговор с одним из помощников Гришина: - Каждый раз мы пишем ему доклад, в который вкладываем какие-то новые сведения, моменты, акценты и каждый раз он лично вычеркивает все новое, оставляя только то, что было и год и два, и несколько лет назад.

Помню и свои ощущения застоя. Мне казалось, что все, произойдет в ближайшее, и более отдаленное время уже расписано, предопределено и распределено по папочкам у меня в шкафу: за майской демонстрацией последует ноябрьская, за отчетной компанией – отчетно-выборная, а за выборами в местные Советы – выборы в Верховный Совет и так далее и так далее. И нет в окружающем меня мирке ничего высокого и волнующего, только серость и скука и выматывающая суета, да мелкие дрязги корысти и честолюбия.

Басня 2.
Горка.

Ей, богу, я вам не совру:
Похоже это на игру.
Как–будто, посреди двора
Стоит высо-о-кая гора.
Прозрачная, как льдинка,
Манит ее вершинка.

И все, кто только рядом есть,
Стараются на горку влезть.
Один песочком для себя
Дорожку посыпает,
Другой, порядочек любя,
Ступеньки вырубает.

А тот, чтоб избежать забот,
Ступает задом наперед,
Подушечку подвесив:
Не любит, видно, стрессов.

А эти, вот так ловкачи,
Сметливые ребята.
Они не то, что бы рвачи,
Но малость плутоваты.

Один давно на горку влез.
Он сладко спит и вкусно ест.
Другие, как попало,
Но тоже не пропали.
И стерегут его покой.
Не влез бы кто-нибудь другой.

- Постой, приятель, ты куда?
Ведь наверху- то холода!
Подставили подножку,
Сказали на дорожку:
- Ступай-ка вниз с вершинки,
Считай себе песчинки!

Веселая пришла пора…
Как жаль, что это не игра.

А скоро мне понадобилась папочка с жутковатым названием «Похороны».
На самом деле в ней ничего страшного не было. Здесь были пришпилены два листочка: один с обычным для праздничных колонн количеством, а другой – с усиленной разнарядкой – на пять и на семь тысяч соответственно.

Кто бы мог подумать, что скоро эту папочку мне придется доставать часто, даже очень часто, просто неприлично часто. Я формировал и выводил районную колонну, все по высшему разряду. И так шли район за районом колонны москвичей, почти безучастные к смерти своих вождей и военачальников. Мы маршировали по Красной площади под звуки траурных маршей, вслушиваясь в рыдания труб и стоны литавр, и от этого жутковато становилось на душе, как будто в предчувствии того, что не только дряхлеющее Политбюро, и его верных маршалов, но и всю великую страну ожидает вскоре безвременная кончина.

Таился ли в этом злой умысел, или это была насмешка Истории, но только могучая Партия никак не могла выбрать себе руководителя, который, возможно, сам того не ведая, а может быть все прекрасно осознавая и только делая вид, что выбирает лучший путь, на самом деле поведет страну на край бездны.

А как иначе можно было воспринимать события, когда в течение нескольких лет успели скончаться целых три Генеральных секретаря ЦК партии: с болью, насмешкой, досадой на собственное бессилие тысяч и тысяч молодых здоровых людей, которыми управляли немощные старцы, ничего уже не желающие и навряд ли осознающие свое положение.

И вот, наконец, избрали таки нового Генерального, почти молодого, хоть и со странноватым южно-русским акцентом, но способного изъясняться совсем без бумажки, и произносящего совсем не трафаретные: «перестройка», «ускорение», «гласность».
Правда, очень скоро, сразу после объявления компании по борьбе с пьянством, пришло отрезвляющее предчувствие: «опять не туда!».

Анекдот тех лет, рассказанный, помнится, заведующим отделом науки Володей Куимовым.
Гонится Лиса за Зайцем.
Заяц свернул перед березой, а Лиса в дерево со всей дури и влетела. Заяц подходит к Лисе и говорит:
- Ты Лиса ускориться, то ускорилась, а перестроиться забыла.