Зарисовка №2

Вслед мне всегда оглядываются самые необычные люди. Еще с раннего детства я заметила, что каждый ханыга, бомж, беспризорник и просто неопрятный человек считает своим долгом вглядываться в меня настолько пристально, будто бы узнает во мне свою дочь или изнасилованную по дурости малолетнюю проститутку. К счастью, я не являюсь их бывшим половым партнером или ближайшей родственницей, но такое странное внимание очень сложно объяснить логически.

Меня сторонятся цыгане и попрошайки, обходят за три квартала Свидетели Иеговы и ни разу не пустили в столичную Лавру странноватого вида священники. Может ли быть так, что интерес со стороны маргиналов и антипатия от представителей оригинальных социальных групп как-то связаны между собой? Внешний вид у меня несколько безумный, повадки мерзкие. Привычка же приближать лицо к собеседнику максимально близко, вгоняет всех в молчаливый ступор, затрудняет возможность отвечать на вопросы связно. В некоторых случаях даже дышать.

Они считают меня ведьмой, нечистью, практически Антихристом в юбке. Работаю я в церкви, одеваюсь скромно и стараюсь практически не разговаривать с соседями, только здороваться издалека. Как человека, который продал душу еще несколько лет назад, допустили к работе в храме Божьем? Дело в том, что это и было моей мечтой – петь для людей, которые слышат в этом голосе то, что хотят слышать. Люди, которые слышат и видят во мне мессию, тонут в звуке, видят в этом прощение и спасение. Они приходят только за тем, чтобы мой голос помог им поверить – Бог простит им все.

Цыгане чувствуют это особенно тонко, поэтому стараются вообще лишний раз не натыкаться на меня даже взглядом. Они полагают, что пустышка может втянуть в себя все то, чему они учились так долго, копили в себе годами, о чем мечтали. Страх того, что все умения обернутся прахом от одного взгляда человека, продавшегося серому ничтожеству, действительно оправдан. За что же они тогда считают нас ничтожествами?

Даже самые мерзкие слуги так называемого «зла», покрытого налетом романтики, опасаются нас, не обладающими возможностью творить самостоятельно. Мы лишены права на вечность, но тем самым спасаемся от вечной темноты. Я мертва при жизни, они будут живы всегда – они будут живы в прислужниках, зависимы от воли высшего существа. Я умру, а они будут долгие тысячелетия отмываться, из-за украденного ластика в школьном ларьке. И никогда не отмоются – прощение может получить лишь тот, кто в него верит. Заслужить подобное невозможно.

Когда я встретила в автобусе Наташу, предложившую замечательную возможность осуществить любую мечту, согласилась, почти не раздумывая. Достаточно странно вот так бежать за незнакомым человеком? Ничуть. Я же уже говорила, что серость завораживает намного больше, чем возможность приобщиться к доброму, которую я так давно искала. Именно серость стала моим шансом стать винтиком в механизме добра, навязываемого всем вам.