С любимыми не расстовайтесь

С любимыми не расставайтесь

Осеннее утро задувало севером. Мелкими как будто литыми каплями в окно стучал колючий октябрьский дождь. В комнатах было холодно, потому что горячее водяное отопление в доме подключали как обычно к Великому празднику Революции – 7 Ноября. А до 7 Ноября температура в квартире Павленовых как обычно не превышала +8 градусов по Цельсию.
–Ну, разодрал веки, клоун?! – Завопила из кухни нервная жена, нарезая на самодельной фанерной доске остатки вчерашнего чёрствого хлеба, бережно обмазывая его белоснежным закусочным маргарином «Пышка».
Роман ужом выполз из-под колючего зелёного верблюжьего одеяла и синюшными худыми ступнями, не говоря жене ни слова, зашаркал в ванную комнату…
– И будильник, трезвонивший до потолка под самым твоим ухом, тоже не слышал, голубь дикий, не слышал ведь?! Ой, не слышал! Что же это ты такой квёлый у меня сегодня, муженёк мой по кругу вроде третий. Бегал всю ночь…? Уж, не со вчерашних ли чердачных дикарей, что вы под крышей со своей весёлой компанией полуголодных и полупьяных плотников сетками отлавливали, потрошили несчастных птиц да варили, заливая в кастрюлю дождевую воду добавляя в кипяток кукурузную вермишель, запивая всю эту дичь разведённым техническим спиртом? И сколько вы его – спирта-то – этого с помощью своих закадычных работающих на нашем химкомбинате дружков за последние лет десять канистрами через забор умыкнули?
Присев на раскладной брезентовый рыбацкий стульчик Роман смачно почесал за ухом.
– Вот-вот – вскрикнула жена – завшивел, наконец-таки, зараза. Так тебе и надо! Так что учти, спасть со мной, сизокрылый, больше не будешь, это что же, такое, Господи, как с собакой, что ли получается? Тьфу! Опротивел ты мне, Роман, горько опротивел, всей этой своей жизнью на чердаках да в подвалах. А ты помнишь, Рома, кто мои родители собой были?! Купцы! Уральские казаки! Силища несусветная в своё время была! Отец белорыбицей торговал, знаешь, как заправлял?! Строгий был он у нас – очень! А мать с бабуленькой простые люди. Блины на сомовом жире просто так для ребятишек на праздники пекли, а уж икра-то да балыки севрюжьи тоннами шли на продажу в Уральск и далее! А обнов сколь у меня тогда у девчонки было! Сундуки перламутровые в горнице стояли! Шубы соболиные, да шапки лисьи махоркой обсыпанные, чтоб моль не портила, так бабуленька делала! Сапожки серенькие из ондатры! А уж украшений разных папаня дарил мне шкатулками! Вот как мы жили, Ромка! А вы? Всю жизнь на берегу Урала в завалившемся саманном домике с мокрицами, блохами да вшами. Ещё две собаки, кажется, у вас тогда было.
Почесав за вторым ухом, Роман, привстал со стульчика и грудью, пошёл на жену: «Значит, говоришь, весело жили вы, богатство отцовское вспоминаешь, харчевались вдоволь, курам головы рубили, так рубили, что алые брызги с петушиных голов по соседскому выкрашенному забору струями стекали в траву-лебеду…» Да ведь и мы, знаешь ли, особенно-то, не бедствовали, Пелагея. А какие жеребцы у отца моего на хозяйской конюшне были, помнишь?! Златогривые! Блестят на солнце, так что глазу больно! А мать моя, что хуже твоей маменьки хозяюшкой была, что пирогов меньше вашего пекла? А ты вспомни, каким я видным парнем на всю Яицкую округу был?! Искупаюсь, бывало в Урале, а волосы на солнце локонами вьются – чёрные да блестящие как смоль! Сколь красавиц тогда за мной сохло, забыла?!
– Ну, было, Рома. Ну и что? Всё ведь забыто давно, степным ковылём наглухо поросло, а сегодня-то кто ты есть из себя, Роман?
– А вот ты мне и объясни, Пелагея, кто я таков сегодня для тебя, коли под руку тяжёлую, попасть не боишься?
– Не боюсь! Это у тебя – то, Роман, рука тяжёлая? Ой, не смеши ты меня, глядишь от смеха фартук, стираный, зараз сейчас маргарином запачкаю.
– А ты маргарин свой жирный к грудям-то своим пудовым не прислоняй, знаю, давненько знаю, на каких таких дрожжах хорошеешь ты передом да задом.
– Что, недопил вчера на чердаке с дружками, Роман, а может, перепил какой химической гадости вот и бредится теперь тебе всякое?
– Ладно, оставим об этом, ты вот что, Пелагея, ты к слову моему нынче будь готова как солдат на посту, да пойми всё правильно. И водки что ль для смелости в рюмочку чуток мне налей, разговор-то будет по всему видать у нас долгий, но и не говорить тебе, Палаша, об этом я уже видать – не могу.
– Так я и знала, с работы – с кочегарки выгнали, а ведь я видела это, по всем твоим последним загулам было ясно, – что долго ты там не продержишься, голубь.
– Да какие ещё загулы, что ты несёшь? Влюбился я, Пелагея! – Вот оно как, значит!
Всем сердцем влюбился, и она меня любит, да так что каждый ноготок на моих трудовых пальцах целует. Мариночкой её зовут, в общежитии живёт. А ласковая! Как бывало в коечку ляжем с ней, у дружка моего Серёжки Соловьёва, ну комнатку у него мы иногда снимаем, так она Маришка чего только счастливая со мной не вытворяет! Прикипела она ко мне, да и я уж чего греха таить не могу без неё ни дня. А ты, Пелагея, хоть и жена мне, а в высоком сексе ничего ещё совсем оказывается, не понимаешь.
– Да ты что, Рома, ах ты ж кобель блошистый! Я ль тебя не любила, я ль тебе душеньку свою вечерами нараспашку не открывала? А секс, так ведь это, Рома, дело ещё наживное, его как гарнитур, как автомобиль – нажить надо! Вон соседи наши Мерковы купили себе недавно германский гарнитур, ой Клавка на лавочке бабам с душой рассказывает, что теперь от зари до зари с мужем одним только сексом сейчас и занимаются! Нажили, Рома! Нажили! И нам так вот надо!
Вот вымоешься сегодня в баньке, и я тебе столько всего этой ноченькой покажу! И как моему первому мужу нравилось, покажу и как второму и как третьему! Забудешь ты свою зазнобу Маринку эту худосочную – ромашку, точно тебе говорю, забудешь! Ты ведь ещё не знаешь, дурачок мой, как я могу…, если захочу!
Распив на двоих бутылку водки, наскоро собрав свежее бельё, Пелагея с Романом пошли помыться в ближайшую общую баньку.
Начисто вымывшись и выйдя на свежий воздух после банной духоты и прохладной кружки пива Роман, стал ждать чересчур долго парящуюся жену. Время шло. И вдруг! Она! Нет, дорогой читатель, это была не распаренная вышедшая из белокаменной бани благоухающая земляничным мылом и лавандовым кремом супруга Романа – Пелагея Александровна.
Судьба! – Это была Марина!
Увидев Романа, Марина приветливо улыбнулась: «Что ты делаешь около общей бани, любимый мой?! Несколько помолчав, Роман смущённо ответил: «Тебя жду, Заинька!»
– Да?! – удивилась Марина, а твоя назойливая муха сейчас, наверное, на заработках?
– Конечно, на заработках, она у меня вечерами работает, а по утрам деньги считает, кассир, наверное?
– Ромка, милый, ну так давай купим бутылочку винца, ирисок кулёк и поедем ко мне, я ужасно соскучилась, ты просто не представляешь, как я хочу тебя сейчас любить!
Спустя десять минут таксист уже подвёз влюблённую парочку к дому Марины.
– Располагайся, любимый, как и где тебе будет удобно – суетилась Марина, припасая на стол нехитрую закуску.
– Роман уселся в большое глубокое кресло, густо пахнущее свининой кожей: «А что это за две огромные книги лежащие на трельяже, поинтересовался он?
– Ах, книги…, несколько смутившись, хозяйка произнесла еле слышно – это мои свадебные альбомы, Рома, ну, ты же знаешь, дорогой, что я два раза выходила замуж, а третий раз как говорят в народе «чёрт попутал» совсем неудачно вышла, даже свадебного альбома не сохранилось.
– Тяжелые, какие альбомы удивился Роман, килограммов по двадцать каждый, точно!
– Да брось ты их, устанешь смотреть, да и смотреть-то особенно в них нечего, так: свадьбы, море, гости всякие пьяные в камышах. Давай-ка лучше, милый, выпьем вина на брудершафт, и будем любить друг друга под тихую красивую музыку?!
До красна распаренная в бане супруга Романа, вот уже с час ходила вокруг, расспрашивая случайных знакомых: «А не видел ли кто-то в этих местах, её мужа по имени Роман?»
И ей, конечно же – повезло. Таксист, возвращавшийся обратно к бане, сказал, взволнованной гражданке, что приблизительно с час тому назад он отвозил двух воркующих голубка и горлицу к общежитию расположенному недалеко с гостиницей «Бриз» и даже подсказал женщине этаж и номер квартиры, в которую любезно помог занести сумки с продуктами пассажиров.
На лестничной площадке Пелагея Александровна случайно встретила свою бывшую сослуживицу. Постучав в дверь указанную таксистом, женщины поняли, что дверь на замок не заперта. В общежитиях часто не запирают двери. Тихо пройдя в крохотную прихожую Марининой квартиры, Пелагея Александровна с подругой увидели картину похожую на сцену из эротического фильма. Было видно, что Роман и Марина пребывают в сладострастном состоянии после неоднократного бурного оргазма. Они лежали, наслаждаясь пережитым прижавшись, друг к дружке голыми плечами. Глаза их от удовольствия были закрыты.
Как можно тише Пелагея Александровна подошла к трельяжу, на котором лежали два увесистых свадебных Марининых альбома с фотографиями и, молча, протянув один из них подруге, себе же взяла второй.
Пелагея серьёзно взглянула в запотевшие очки подружки, сказав той почти что шепотом: «Знаешь, Лена, я человек вообще-то по природе не злой, но чего не бывало в жизни, а тут надо! Слышишь, Лена, надо! Вот этим покрытым плюшем альбомом с медной пряжкой по середине я сейчас со всей силы заеду по физиономии своему спящему голубю. – Бить буду, Лена, так сильно и так чувственно – чтоб его греческий нос по кровати на куски разлетелся, говорят, Лена, когда человек во сне ему не так больно бывает. Правда? А ты, Леночка, вот этим вторым альбомом, он вроде немного легче, красавицу его так же вот как я одним махом наотмашь... И всё. Уходим.
Говорят, что в этот вечер соседи за стенкой слышали какие-то душераздирающие крики мужчины и женщины.
А ещё люди говорят, что Роман домой к Пелагее больше так и не вернулся, а ведь она очень хотела показать ему все прелести сексуальных любовных игр, которые нравились её бывшим трём или четырём мужьям…

ЮРИЙ ХРУЩЁВ