Где ты, Билли?
santehlit | | Категория: Проза
Своё Спасибо, еще не выражали.
Я стоял на широком листе лопуха, и он чуть-чуть, едва-едва, еле заметно покачивался подо мной. Это было удивительно. Наверное, весил я в то мгновение ничуть не больше воробья. И чувство невесомости приятно кружило голову, манило в полёт.
Чертова трясогузка – а это была она – цвиркнула завистливо, пролетая. Дёрнулся за нею взглядом, и следом – удар в мозжечок, как крепкий подзатыльник, кинул меня на стену. Вес мой обрушился на меня – с хрустом подломился лопуховый лист, ступни жёстко приняла почва, подогнулись колени, и фейс разбитым носом пометил кирпичную стену направлением падения. То была размытая, растрескавшаяся и проросшая лопухами бетонная отмостка.
Я упал, прыгая из окна второго этажа, но я был жив, я был цел, и я был на свободе. Эти ощущения затмили красоту полёта. К мыслям – а что это было? – вернулся, когда механической походкой робота мял траву, огибая карьер. Это была левитация. Я разжал пальцы, преодолел три метра свободного падения и плавно опустился на лист лопуха. Настолько плавно, что он чуть прогнулся, чуть качнулся и удержал меня на широкой ладони. Значит, я и без браслета могу управлять силой антигравитации. Впрочем, ничего удивительного – Билли говорил: оптимизатор лишь пробуждает хранящиеся в генетическом коде и в клеточной памяти способности.
Третий день в сознании, третий день не справляю естественные надобности. Это значит, организм усваивает всю без отходов поступающую пищу – ну, разве только крысиную похлёбку отринул да средство для очистки ванн. Недостаток влаги и питательных веществ восполняется через кожу и лёгкие – только этим можно объяснить отсутствие жажды и голода. Когда и как появились способности – прежде не замечал, сняв оптимизатор. Ответ, увы, печален – следствие черепно-мозговой травмы.
Сунул два пальца в «подставку для чернильницы», ощупал - вот она первопричина.
Пришла мысль, которой улыбнулся: вооружиться молотком и переделать этот дрёбанный мир. Первый удар суке Борисову – мигом станет человеком.
Впрочем, о чём я? Удар молотка сместил какие-то ткани головного мозга, что-то где-то перемкнул. Один шанс на миллион, что такое может произойти вторично. Не думаю, что самый опытный нейрохирург со всей имеющейся подручной аппаратурой сумеет разобраться, что к чему – нужен Билли. Этот пройдоха до всего докопается. И тогда что – прощай эра оптимизаторов? Человечество само себя перенастроит.
Загрузив контуженную идеями, брёл, между тем, берегом карьера, потом полем, доковылял до шоссе. По пути несколько раз падал из-за вертлявой бестолковки, отлеживался, тормозя карусель, и вновь поднимался.
Движение на автотрассе достаточно интенсивно, чтобы можно было рискнуть на безбоязненный переход, да ещё с моей крейсерской скоростью. Присел в кювете весь в раздумьях.
Что делать?
Мимо проносились машины, взгляд невольно следовал за ними, и меня от подзатыльников бросало то на левый бок, то на правый. Хуже, если на спину – когда вперёд, я успевал упереться ногами.
Может лечь у обочины – кто-нибудь да подберёт. Только подумал, завизжали тормоза – чёрный джип «Cherokee» дал задний ход. Молодой человек, прилизанный как денди, принял участие:
- Что, папаша, в город? Фу, да ты какой-то странный.
Вернулся в авто:
- Сиди здесь. Я сейчас «скорую» наберу.
Прижал мобильник к уху и дал по газам.
Нужна мне твоя «скорая»! Они меня точно в «психушку» свезут, а оттуда не сбежишь.
Решился на отчаянный шаг – на четвереньках через шоссе. Так я могу, уткнувшись взглядом вниз, контролировать седовласую от закидонов. А ещё лучше - закрыв глаза.
Так и сделал - закрыл глаза и на четвереньках шлёп-шлёп-шлёп.
Асфальт должен быть горячим - солнце в зените, но я тепла не ощущаю, а вот гудрон липнет к ладоням и брючинам.
Чувствую нарастающий гул и колебание почвы – какой-то многотонник шпарит. Ка-ак он щас по мне прокатит дорожным катком, только косточки хрумкнут.
Рёв двигателя, шум колёс, вой клаксона – удар воздушной волны, и мелкий галечник с обочины трата-та-та по мне. Уф, пронесло! Перепугал водилу до смерти и ползу дальше. Глаз не открываю, а то не совладать с чёртовым любопытством.
С другой стороны шум шин по асфальту, а двигателя не слыхать. Иномарочка, делаю предположение – смотреть боюсь. Визг тормозов. Топот бегущих ног.
Надо бы, но разве смоешься. И когда он кончится, проклятый асфальт - уж не кругами ли ползаю?
Только подумал глаза открыть, удар ногой в грудь опрокинул моё более-менее устойчивое равновесие.
- Сука поганая! Сто грамм выпьет и на четвереньки. А мне за тебя на нары?
Второй удар в плечо и тоже ощутимый – скользнул спиной по асфальту, и затылком ощутил гравий. Конец дороги!
Открываю очи, вижу летящую в лицо лакированную туфлю. Нет, не брошенную – была она обута на крепкую ступню, и обладатель сей намеревался окончательно испортить мой многострадальный фейс.
Да сколько можно!
Рукой за пятку, другой за носок – одной дёрнул, другой подкрутил. Он у меня не только опору потерял, взорлив над землёю, а ещё и перевернулся в воздухе, и мордой в асфальт. Успел только заметить толстая она у него, наглая и молодая.
- Ромка! – второй бежит от джипа, с явным намерением прилечь рядом. – Ах, ты сука позорная!
Это он мне. И достаёт пистолет, маленький, воронёный и – что-то подсказывает – настоящий.
- Щас, тварь, мозги вышибу!
Лежу в позе римского сенатора, наблюдаю. Страха ничуть. Не потому, что уверен – он не выстрелит, а знаю – не попадёт. Будто оптимизатор вновь на моей руке – такая по телу растеклась уверенность. Даже скажу, самоуверенность – хочется встать, дать по шее юнцу со шпалером, сесть в джип и прокатиться к дому с ветерком. Да вот беда – вставать-то мне нельзя. Чёртов вестибулярный аппарат - что в тебе разладилось? где отпаялось? - ведь лежа-то себя нормально ощущаю.
Ромка поднялся – нос разбит, на лбу и щеках асфальт отметился гудроном. Побрёл, поникнув, к приятелю, а потом как бросится на него.
- Дай, дай я его пристрелю!
Некоторое время они борются, и звучит выстрел. Ромка опять падает и хнычет.
- Падла, ты мне ногу прострелил.
Мне это кино начинает надоедать.
Переползаю обочину, скатываюсь в кювет. Ещё несколько усилий, и сумрачный от лиственной густоты, но весёлый от птичьего гомона лес укрывает меня.
Погони, думаю, не будет.
Полем идти было проще – ландшафт однообразнее. А тут каждое дерево в глаза лезет, выпятиться хочет. В подлеске, траве под ногами что-то краснеет, чернеет, в рот просится – как тут уследишь за глазами. И не закроешь – мигом лоб расшибёшь. Впрочем, что там жалеть – хуже не будет. Так и петлял меж берёз, будто заяц по первому насту.
Видимой границы между кладбищем и лесом не было. Сначала редкие могилки меж деревьев, потом нечастые деревья меж оградок, и, наконец, сплошные кварталы усопших жителей с кустиками сирени, тонюсенькими берёзками, сосенками или рябинками рядом с надгробьями. Здесь идти было проще – за оградки держался, головой не вертел. Проходы узкие, прямые – можно и глаз не открывать.
Да только оконфузился – на бабку, слонявшуюся по кладбищу, чуть не наступил. Слышу шелест, шорох, шёпот. Открываю глаза – старая пятится, крестится и бормочет.
Так представьте себя на её месте – безлюдное кладбище, и, вдруг, откуда ни возьмись, пугало огородное, в мятой перепачканной одежде, с чёрными ладонями и дыркою во лбу, закрыв глаза, накатывает. Как ещё бабушку кондрашка не хватила?
Что сказать, как утешить? Плюнул и в сторону пошёл – черти тебя носят!
Да только все мои повороты нынче плохо кончаются. Швырнуло меня в бок сначала, а потом спиной через оградку – только туфли сбрякали друг о дружку в воздухе.
Бабка мигом успокоилась – картина-то ясная.
- И-ии, нажрутся и бродют, черти вас забери.
И плюнула в мою сторону, и побрела прочь.
Этот инцидент навёл на мысль. Ну, ладошки не отмыть – проще их в карманы спрятать. А вот черепно-мозговую….
Содрал с венка траурную ленту, сложил вдвое и перевязал голову – получилось что-то вроде панданы.
Двигаем дальше.
Дорога от кладбища одна, город знаю, как пять своих пальцев – дойду, обязательно найду дом на Сиреневой улице, обниму Наташу, поцелую Катюшу, надену браслет, переверну этот мир, и долго-долго буду трясти. Другого обращения он не заслуживает.
На дорогу вышел с посохом в руке. Ну, посох не посох, палка от оградки, а функцию свою исполняет. Тук-тук, тук-тук – раз по асфальту, раз по гравию – иду по обочине, закрыв глаза, и путь себе прощупываю.
Заслышав шум машины, спустился в кювет, сел передохнуть.
Вобщем-то не устал, физически, по крайней мере, а вот с душою нелады. Расстроились струны её, какую не тронь – фальшивит. Что я плёл тогда Билли? Мол, обрыдла твоя опека, надоела, хватит – хочу своим умом пожить и в этом мире. «Не скучно будет одному среди непосвящённых?» - спросил он. А я? «Мне нет, а ты себе найдёшь другого – вон их сколько, Лёшек Гладышевых в параллельных мирах – и посвятишь». Обидел друга, эгоист. Понадеялся на себя и влип. Поделом – хлебай теперь дерьмо полной ложкой.
Я, Билли, так думаю, если выпутаюсь отсюда, заживём с тобой другой жизнью - обустроим Коралловый остров, всякой твари разведём, имеющуюся приручим, и время будем проводить в философских беседах….
Машина притормозила напротив, опустилось тонированное стекло.
- Отдыхаешь, дедушка? – молодой человек поднял на лоб солнцезащитные очки.
В задней дверце опустилось стекло. Приятной наружности дама пригласила:
- А подойдите к нам.
Я сидел, не шелохнувшись, безучастно взирая на мир, машину и её пассажиров.
Дверца открылась, женщина опустила на землю маленькую девочку в нарядном платьице, подала плюшку.
- Угости.
Малышка сбежала в кювет, встала напротив и протянула гостинец.
- На.
Улыбчивая, пригоженькая, с вздёрнутым носиком и васильковыми глазками – как наша Катюша. Принял из маленькой ручки подношение, а поцеловать, погладить, даже поблагодарить не решился – только поднялся, опираясь на посох. И долго стоял, глядя вслед проехавшей на кладбище машине.
Нет, Билли, если перевернём этот мир, долго трясти не будем.
Развилка.
Налево пойдёшь – в город попадёшь, направо – в коттеджный посёлок, именуемый финскими домиками. Былинного камня не хватает: налево – в тюрьму, направо – в семью. Выбор, как говорится, не велик.
И вот я уже на Сиреневой улице….
Чувствуешь, Билли, моё приближение? Ни черта ты не чувствуешь, а то бы выбежал навстречу.
И я представил…. Бежит ко мне пёс, Катюшин пудель, а в зубах оптимизатор.
Пёс был, оптимизатора не было. Огромный незнакомый ротвейлер обдал меня злобным лаем, прутья ограды слюной.
Чья ты, зверюга? От недоброго предчувствия защемило сердце.
Нажал кнопку звонка – сим-сим, откройся. Ещё раз нажал.
- Какого…. на хрен! – от дома к калитке в трико и майке брюхом вперёд семенил незнакомый мужик.
- Здесь мои друзья жили, - я взялся за прутья решётки и убрал пальцы в тот самый момент, когда клыки ротвейлера готовы были в них вцепиться.
- А теперь я живу, - объявил незнакомец.
- Где прежние хозяева? – продолжил я опасную игру с ретивым стражем.
- А хрен их знает. Мужика, говорят, повязали, а бабу нагнали, – новый владелец дома с пристрастием наблюдал погоню зубатой пасти за моими руками.
- У неё ребёнок был.
- Вместе и вытурили.
- Не знаете куда?
- Я с ними не общался.
Собачья слюна окрасилась кровью. Мне стало жаль псину, и я убрал руки в карманы.
- Как вам дом достался?
- А тебе что за причина знать?
- С мебелью, или прежние хозяева вывезли?
- Хрен они что вывезли – бежали без оглядки. А дом я на аукционе купил вместе с мебелью. Все вопросы выяснил?
- Один остался. В ножку стула закатал рулончик с баксами – если впустишь, поделим.
Мужик опасливо огляделся и понизил голос:
- Ты кто?
- Какая разница? Скажем, прежний владелец.
- Тот, главный бандюган? В бегах что ли?
- Нет, меня и не задерживали. В больнице лежал, - сдёрнул с головы повязку. – Вот с этим.
Пузан присвистнул.
- Убедительно. Только зачем тебя впускать – я и сам баксы найду.
- А понятие порядочности знакомо?
- С такими отморозками? У меня с ними Рэкс разбирается.
- И страха не имеешь?
- А ты попугай, попугай – ушло ваше время. Где теперь твои братки?
- Тебе много не потребуется – одна маленькая дырочка.
Сунул руку за полу френча. Мужик, округлив глаза, попятился.
- Э, кончай, кончай. Что у тебя там?
- Убери пса, - говорю. – Открой калитку.
- Рэкс, - приказал хозяин, - место.
Ретировались оба к дому, а потом ротвейлер вернулся.
- Кому служим? – упрекнул беспринципного пса.
Но времени на диалог не оставалось – с минуту на минуту могут примчаться стражи порядка. И я ретировался.
Видели бы как! Десяток шагов пройду, глаза открою, осмотрюсь на предмет курса, препятствий и прочее, и дальше. Хорошо в престижном посёлке в послеполуденный час почти нет движений.
Топал прочь от бывшего своего, ставшего теперь недоступным дома, и думал, где укрыться от ментов, какие предпринять шаги. Надумал к Елене обратиться – она поможет. Впрочем, последняя информация бросала тень и на её репутацию. Без сомнения она лгала, врала мне, что у Наташи всё в порядке, что живут они с Катюшей, ни в чём не нуждаясь. Наверное, выперли их из коттеджа сразу же после разгрома «Алекса». Никакого за домом наблюдения, никаких ментовских засад и в помине не было. Всё это уловки хитрости зама моего по кадровой политики. Запугать, запрятать, привязать к своему дивану, как домашнего мопсика….
Обидно стало за свою доверчивость. Что же вы за люди такие, параллелики? Есть ли в вас хоть капелька святого?
В душе хаял, а ноги несли прямиком к её квартире - некуда мне более податься, во всём городе Н-ске не к кому обратиться. И не плохо, скажу Вам, несли. Может, переживания последнего часа, как-то доминировали над физическим ущербом, может, привычка прямохождения стала вырабатываться, только шёл городскими улицами более-менее уверенно, выбросив палку у первой многоэтажки. Перекрёстки переходил пешеходными переходами. Светофоры, а их всего-то четыре штуки на весь город, не заморачивали. Хотя бывали скоротечные замешательства, приступы, но без тошноты и головокружительных падений. Обопрусь рукой о стену (ограду, столб), постою, закрыв глаза минутку-другую, и дальше.
Меня замечали сердобольные прохожие:
- Вам плохо? Может, скорую?
Но я пальчиком погрожу – спокойно, граждане, без паники – и дальше.
Куда сложнее турне по городу дался мне подъём на второй этаж. Шаг на ступеньку – удар по мозжечку. Держусь за перила, лбом на них же, а подъездная лестница под ногами, будто канатная над пропастью при шквалистом ветре.
Эх, пробита моя головушка!
Но как ты, оказывается, чувствителен к перепадам высоты, организм без вестибулярного аппарата – каждые пятнадцать-двадцать сантиметров, будто многометровый полёт над бездной. И ведь действительно, вместе с головокружительной неустойчивостью, появился страх высоты, сердце сжимает. А лететь-то тут каких-нибудь пятнадцать-двадцать ступеней, кувыркаясь.
Добрался, жму кнопку звонка. За дверью тишина – ничего кроме трелей. Ещё жму. Наконец….
- Уехала она, - голос за спиной. – Не сказала куда, сказала надолго.
Медленно всем корпусом поворачиваюсь – не дай Бог слететь с катушек. В дверях напротив женщина в фартуке поверх домашнего халата.
- Ключи мне оставила – цветочки полевать.
- Что же делать? – вслух себя спрашиваю.
- Не знаю, - женщина скрывается за дверью, скрипит ключ в её замке.
Ну, конечно, не должно быть Елены дома, я ведь сам сказал: не вернусь, скройся – эти люди свидетелей не оставляют….
Ну и молодец!
Спустился вниз не намного быстрее, чем поднимался. Присел на скамью.
Куда теперь пойти …. бомжаре? Елены нет. Наташу с Катюшей разыскать? Не думаю, что они в городе. Да в таком состоянии скорее обузой им буду, чем заступником. Помыслы вновь возвращаются к оптимизатору – без него ничего не исправить в своей судьбе, этом мире. С тупоголовым хозяином вряд ли сговориться. Как не крути, куда ни кинь, выход один – нужно «брать хазу». Проникнуть в дом, охраняемый псом, найти браслет, который возможно побывал в чужих руках и поменял место хранения, без сноровки и подготовки вряд ли осуществимо. Нужны сообщники – а где их взять?
Сначала мысли мои вернулись к обитателям заброшенного завода, а потом и сам побрёл, подгоняемый поблекшим светилом над западной кромкой горизонта.
На звук моих шагов бичи всполошились у костра. Боря Свиное Ухо, помешивая кипящую в котелке над огнём похлёбку, первым разглядел:
- А, явился, не запылился. Мы уже ОМОН в гости поджидали – думали, сбежал буржуй обиженным.
- Некуда бежать, - присел к костру, скрестив ноги. – Конкуренты всё отняли.
- Знакомо, - трактирщик подул в ложку, отхлебнул.
- Ты мясо попробуй, - советуют товарищи.
- Горяче сырым не бывает - подставляй, братва, чеплашки. Тебе во что, буржуй?
- Не нужна мне ваша похлёбка, - отстранился от костра.
- Ёжики там, - похвастал Макс. – Трёх штук на трассе подобрали.
- А ты никак оклемался? - Кащеевна потянулась к повязке на моей голове, но я уклонился от её руки.
Бичи разлили похлёбку по посудинам и разделили мясо.
- Сегодня всухомятку, джентльмены?
- Принёс чего?
- Не пью и пьяниц презираю.
- А чё тогда припёрся?
- За помощью.
- Нахаляву не работаем, - буркнул Уч-Кудук после долгой отрыжки.
Я без всяких прелюдий:
- Мой дом с молотка пустили, а в нём тайничок с деньгами.
- И в чём загвоздка?
- Пёс во дворе, в доме хозяева. Добудем свёрточек – разделим.
- Больша заначка-то? – поинтересовался Макс, хрустя ежиными косточками на крепких зубах.
- Тридцать пять штук зеленью.
- Это ж поскольку на брата? – сморщила лоб Кащеевна.
- По пять, включая Звезданутого, - сосчитал Свиное Ухо.
- А в рублях?
- А какой нынче курс?
Бичи принялись обсуждать достоинства моего клада.
- Ну, так как, поможете взять? – после продолжительной полемики вернул их к основной теме.
- Вот так прям щас встали и пошли – собаке бошку проломили, хозяев в подпол покидали и занялись твоим кладом, - проворчал Уч-Кудук. – Всякое дело осмысления требует.
- Завтра пойдём, - поддержал его Ванька Упырь, – ты нам хату покажешь, а мы подумаем, как в неё забраться.
- Верно, верно, - согласились остальные.
Поговорив ещё немного о деньгах, необходимом их количестве для полного счастья, бичи стали укладываться на ночлег.
- Ты, Звезданутый, совсем оклемался? – поинтересовалась Кащеевна. – И мужицкие силы вернулись? А то айда ко мне.
Я отклонил предложение.
- Тогда расскажи, кем был, кто дом отнял – а то скучно без водяры.
И я поведал притихшей публике, что явился с другой планеты – жизнь хотел здесь изменить и сделать всех людей счастливыми. Сначала слушатели откликались репликами.
- Вот заливает!
- Что говорить – врать мастак.
- Тебя б так звезданули - не такое плёл.
- А было б здорово.
Потом храпом. Я умолк. Филька Звонарь во тьме приполз, зашептал на ухо:
- Слышь, когда-то и я во всё это верил. По убогости своей в школу не ходил – меня мамка читать выучила. В библиотеке она работала, уборщицей, всякий раз домой несла выброшенные книги. Ребятишки букварь читают, а я Плеханова. Потом сочинения товарища Сталина и Маркса с Лениным осилил. По ним жизнь понимать учился.
- Понял? - спрашиваю.
- Все об одном гундят – работать надо. Только скажи, буржуй, я, скажем, на тракторе без выходных по шешнадцать часов…. А ты что такое сделал, что одет, обут, сыт и ещё зелень в доме прячешь?
- Так ты трактористом работал?
- Не важно. Я вообще говорю, о людях труда.
- А об умственном труде что-нибудь слышал?
- Слышал, только если утром трактор не запречь, нечего учёным и вам, буржуям, жевать станет. Так почему вы все в галстуках, а я в фуфайке?
- Сядь и напиши, чтобы тебя читали.
- Думаешь, не пробовал?
- Стихи, прозу, научные труды?
- Не умничай – я в мыслях писал. Читаю Маркса – нет, брат, вот здесь ты не прав, по-другому надо мыслить и говорить. И домыслился: мамка померла, меня с инвалидности сняли, а потом и из дома выпёрли – сказали, не оформлены права собственности. Вырыл я землянку на пустыре и стал один жить с умными книжками. Читаю, перечитываю, силюсь понять: в чём правда жизни – почему одним всё, другим ничё. Жрать захочу, пойду – кому дрова поколю, кому огород вскопаю, кому воды натаскаю. Не-ет, не пил, а изгоем оказался. Прогнали из землянки – сказали, земля приватизирована. Вот я здесь теперь….
- Пить научился?
- Согревает. Зимой тут жуть.
- Зачем глухим притворяешься?
- Надоели болтуны. Да и не говорун – слушать люблю.
- Деньги добудем, как потратишь?
- Подумаю.
Филька лёг, натянул дерюжку.
- Слышь, буржуй, залазь ко мне – теплее будет.
- Мне не холодно.
- Да ты не стесняйся.
Почему, задал себе вопрос, философствуя, убогий Филька готов поделиться последнею дерюжкой, а миллионер Борисов, поправ законы, отнимает чужое? Неужто Бог не един для всех?
- Я, буржуй, шоколадок куплю на все деньги, - сквозь дрёму вдруг сказал Звонарь.
- Лопнешь.
- Детишкам раздам, чтоб не дразнились.
Наверное, процесс реабилитации повреждённых органов и тканей шёл денно и нощно. Утром после сна, пока Борис трактирщик готовил завтрак из подручных продуктов, я, как доблестный Ланселот, вызвался проводить местную Женевьеру на водные процедуры. Точнее Надежда предложила показать дорогу к роднику незагаженному нечистотами. Ключ рождался на склоне оврага, а на дне его впадал в малюсенький водоём – лужу размером с ванну.
- Я здесь и стираюсь, - объявила Надюха и, как была одета, ухнула в воду.
- Ах, хороша водица! Ох, холодна водица! – вопли купающейся нимфы огласили овражек. – Спускайся, буржуй, потрёшь мне спину.
- Нет, государыня-матушка, не поместимся вдвоём, - пристроился к ключу у его истока и всполоснул лицо.
И вот тут я вспомнил, что контужен, что имею причуды падать под ударами мозжечка. И, как назло, дёрнул головой, и получил подзатыльник, и рухнул в ручей, скатился вниз и попал Кащеевне в лапы.
- Что, худо? – сообразила Надюха, глянув мне в лицо.
Показал на рот – сейчас вырвет.
- Попей, попей водицы, а я тебя вытащу, - Кащеевна взвалила меня на плечо и, надсадно хрипя лёгкими, цепляясь свободной рукой за кусты и скользя гипопотамовыми ступнями по крутому склону, выбралась из оврага.
- Итить сможешь? – поставила меня на землю.
Я тут же сел – земля качалась. Вот чёрт! Сюда шёл ни о чём не думал, в овраг спустился…. Откуда приступ?
- Допру, - объявила Надюха и взвалила на себя, поменяв плечо.
У костра всё было готово к трапезе.
- Буржуй, будешь? – пригласили меня.
- Спасибо, отлежусь.
- Опять его трахнуло, - поведала Кащеевна.
- Трахнуло или трахнула? - хихикнул Упырь.
- Есть не будешь, сил не будет, - заметил Уч-Кудук. – Не поправишься.
- Он же инопланетянин, - вступился трактирщик. – Святым духом сыт.
И дважды был прав.
Я лежал, закрыв глаза, успокаивая карусель. Вместе с ней отпускала тошнота. Идти никуда не хотелось – поспать бы сейчас и проснуться с бодрым чувством, внезапно покинувшим меня в овраге. Между тем, бичи, закончив завтрак, засобирались в путь.
- Идти сможешь, буржуй?
- Да, - поднялся я.
- День жаркий будет, скинь пиджачишко, - посоветовала мокрая Кащеевна. – Пока дойдём, рубашка и штаны высохнут.
- Возьми меня за руку, - попросил, закрыв глаза. – Поводырём послужишь?
Надюха взяла под руку, и бодренько, и скоро проволокла меня от щебзавода до коттеджного посёлка. На краю Сиреневой улицы остановились посовещаться.
- Какой, говоришь, дом, – руководство операцией принял Уч-Кудук, - двенадцатый? Ну, вот что, цыганским табором туда не пойдём – поодиночке, с интервалом. И глазеть во все моргала – всё подмечать, запоминать. Потом каждый выскажется.
Мозговой атаки штурм – Билли на зависть.
- Тебе, Звезданутый, вообще не стоит там светиться – обойди другой улицей.
- Да пусть сидит, - вступилась Кащеевна. – А мы туда и обратно.
- Годится, - согласился Уч-Кудук и дал команду. – Первый пошёл.
И пошёл первым. В ремках бомжа, походкой франта. Артист!
Вернулся с деловым настроем:
- Кучковаться не будем – все по рабочим местам. Вечером обсудим.
И ушёл в город. Следом остальные мужики, прошвырнувшись по Сиреневой.
- Посиди, - Надюха мне, - я шилом.
И ушла на разведку. Когда вернулась:
- Ништяк ты себе дом отгрохал.
- Приобрёл, - поправил я.
- А где ж молодка?
- Думаю, у бабушки. Деньжат добудем – разыщу.
- С таким хренделем ты и ей не нужен будешь.
Я промолчал.
- Куда идём? – спросил, когда покинули посёлок.
- К церкви. Посидишь у врат чуток, глядишь и накидают.
Мне не хотелось попрошайничать.
- Может, я самоходом на базу?
Голос Кащеевны построжал:
- Э, брось свои буржуйские замашки – все должны работать.
- Да я разве отказываюсь – нищенствовать противно.
- А на что ты ещё годишься? Молчи уж, Ванька-встанька – отпущу и упадёшь.
Притащила меня к церкви.
- Садись.
Сдёрнула пандану на низ лица.
- Кепочки не хватает - во что мелочь будешь собирать?
Отыскала картонную коробку, поставила у моих скрещенных по-турецки ног, бросила два медяка.
- Для почину. Ну, я пошла.
Отошла, вернулась.
- Тебе алмаз в дыру вставить – ну, вылитый Будда, индейский бог.
И тут меня осенило.
- Подожди, Надежда, что нам гроши собирать – сработаем по-крупному. Найди какую-нибудь брошку, пуговицу, стекляшку, чтоб по размеру подошла. Я буду брамином, целителем из Индии.
Кащеевна влёт поймала мысль, хихикнула даже:
- Врать ты горазд – а мне б накостыляли.
Вернулась через час с голубым стеклянным глазом от Масяни – полутораметровой куклы, рекламирующей бытовую химию у входа в магазин – и тюбиком клея «момент».
- Это зачем?
- Пальцем собираешься держать?
Помазав клеем око лупоглазой зазывалы, Кащеевна вставила его во вмятину моего лба. Отошла на шаг, склонила голову.
- Тебе идёт.
- Надолго присобачила?
- Кожа отомрёт, и он отвалится.
Взяла меня за руку.
- Здесь бармины не гадают.
Мы прошли вглубь церковного двора, оккупировали пустующую беседку. Кащеевна подвязала мне пандану и распустила закатанные рукава рубашки. Осмотрела критически.
- Ну, какой ты бармин? Если б не седая грива, вылитый цыган из табора.
И утопала, скрипя песком на посыпанной дорожке.
Не похож - много ты понимаешь в индийских браминах.
Попытался настроиться на предстоящий спектакль. Но в беседке, увитой плющом, было прохладно. А снаружи плавился день, журчал фонтанчик, и в кустах малиновка ссорилась с супругом, не желавшим высиживать потомство.
Слипались веки, и я подумал, не прилечь ли на скамейку. Мне нужен сон. Пару часиков живительного сна, и отступит головокружение, улетучится тошнота.
Прилечь не решился, но откинулся на решётку и смежил веки.
Шаркающие шаги, голос Кащеевны:
- Проходите, бабушка, - бармин ждёт вас.
Старушка маленькая, опрятненькая, со скромной улыбкой и добрыми глазами – божий одуванчик.
Грех такой врать, а придётся….
- Садитесь, - указал ей место напротив. – Как вас зовут?
- Антонина Васильевна, - голосок у старушки почти детский.
- Положите руки на стол, Антонина Васильевна, ладонями вверх. Закройте глаза.
Обратил пандану в паранджу, потёр ладони – ну-с, приступим. Накрыл её ладони своими, закрыл глаза.
Надо что-то врать. Вразуми, Господи!
Будто в ответ на моё обращение где-то чуть выше переносицы в черноте закрытых глаз затеплился огонёк. Какие-то линии световые замельтешили, круги, изгибаясь в эллипсы, завращались – светлое пятнышко растёт, растёт, вытесняя черноту. Круги, и линии, и эллипсы вдруг упорядочились в узнаваемую картину. Это….
- Кровеносная система у вас в порядке, и кровь хорошая, и сердце работает без перебоев. Долго жить будете, Антонина Васильевна.
Картинка поменялась.
- Лёгкие чистые. Кишечник, желудок – всё у вас в норме. Не износились, говорю, у вас органы. Зачем пришли ко мне?
- Сыночек у меня в тюрьме сидит. Пришла спросить, дождусь ли. Вернётся он после отсидки или опять с дружками завихрится?
Вот чёртова макумба - чего там наплела? Ведь русским языком сказал – целитель я, брамин из Индии.
- Я вас, Антонина Васильевна, внутренней энергией заряжу, чтобы сына дождались. И письма ему шлите бодрые – объясните: жить можно и судимому, главное знать для чего.
- Руки у него золотые, - лопотала старушка. – За что не возьмётся, всё сделает. Ой! Чтой-то ваши руки стали горячими ….
Получилось! Я ведь только подумал о внутренней энергетике – не плохо бы…. Стало быть, действительно могу исцелять людей. Ай да «подставка для чернильницы»!
Вернул пандану на лоб.
- Откройте глаза.
Старушка засуетилась, достала в узелок завязанный платочек.
- Чего я вам должна?
- Ничего. Копите деньги на посылку сыну.
- Я как будто заново родилась, такая бодрость, - развязала узелок, из комка купюр, серебра и меди извлекла смятую десятку, с мольбой взглянула. – Хватит?
- Хватит, - я пожал ей пальцы. – Спасибо.
Антонина Васильевна ушла. Кащеевна заглянула, кивнула на мятую десятку.
– И всего-то?
- Поищи клиентов поденежней.
Следующая пациентка по всем приметам была при деньгах. Была она упитанная и жаловалась на полноту.
- Уж не знаю, какому богу молиться – все диеты испробовала, целое состояние извела. Вы что посоветуете?
- Я вас сделаю изящной, сколько заплатите?
Толстушка поджала губы:
- А вы, сударь, не шарлатан?
- Вы кем работаете?
- Работала бухгалтером, сейчас у меня своя сеть торговых точек.
- С компьютером, стало быть, знакомы. Наш мозг тот же компьютер, и если с нами что-то происходит, то первопричина в нём – где-то, что-то глючит. Сейчас я вас перепрограммирую, и вы будете хотеть, и потреблять пищу ровно в таком объёме, который требуется для поддержания изящной формы. Сколько заплатите?
- Вы программируйте, я решу.
- Положите руки на стол ладонями вверх, закройте глаза.
Опустил пандану на низ лица, накрыл её ладони своими.
Вот она, святая святых – хранилище человеческого мозга. Вот и он, самый наисложнейший в мире компьютер. Где тут, какая ячейка заставляет вас, мадам, обжираться?
Нет, так, пожалуй не найти – метод тыка не проходит. Нужна система.
Вот тебе пончики в меду, балычок осетровый – что ты, лапушка, больше любишь?
Ага, вижу активность в связке нейронов. Ну-ка, ну-ка….
Ну, зачем же напрягаться? Добрый доктор Айболит никому не навредит….
Неспешное ковыряние в клетках чужого мозга было кошмарным образом прервано церковным перезвоном. Пациентка моя прянула в сторону.
- У вас, у вас…. – она пятилась и указывала перстом на мой лоб, – там светится.
- Это глаз Шивы. – Я прикрыл его панданой. – Сядьте и успокойтесь – сеанс ещё не закончен.
- Ничего не надо больше, – она извлекла из ридикюля и бросила на стол банковский билет достоинством в тысячу рублей. – Спасибо.
И ретировалась.
Светится…. хм. Почесал масянин глаз сквозь материю. Этого ещё не хватало – чтобы организм срастался с инородными телами. Мало мне лишней дырки в черепе….
Явилась Кащеевна, цапнула купюру со стола.
- Да ты сущий клад, буржуй! И бить не будут?
- Не будут. Хватит на сегодня?
- С лихвой.
- Я не о деньгах. Может, на базу пойдём?
- Пойдём, только загрузимся.
И загрузились – шесть пакетов со всякой снедью.
- Не понесу, - заартачился. – Меня и так швыряет.
- Миленький, два пакета с хлебушком, - уговаривала Кащеевна. – Тебе падать мягче будет.
- Зачем столько водки набрала?
- Разве это много – на полдраки не хватит.
- Вы ещё и дерётесь?
И подрались….
Сначала сидели, ели и пили, потом только пили. Я всё пытал, когда же главную тему обсудим? Не мельтеши, успокаивали, на трезвую голову плохо думается. На пьяную, оказалось, не о том. Сели в карты играть на ту мелочь, что раздобыли в городе днём. Заспорили. Звонарь вдруг схватил Упыря за каштановые космы и другой лапищей – бац! бац! – в морду. А потом оттолкнул прочь, и Ванька угодил задницей в костёр. Некоторое время дёргал конечностями, пытаясь подняться, а потом как взревел, как вскочил и бросился на Фильку. По дороге зацепил трактирщика, и покатились с ним кубарем. А штаны на заднице уж дымом занялись. Уч-Кудук хотел было залить, да получил такого пинка в пах, что плеснул воду на дерущихся и принялся охаживать их котелком. Вскоре равнодушных не осталось вовсе. Притопала Кащеевна, отходившая по нужде, полюбовалась на клубок запутавшихся тел и навалилась сверху. Послышались вопли:
- Ай, падла, не кусайся!
Я побрёл прочь. Мне надо было выспаться.
Наверное, привыкать стал к запаху падали и нечистот. Проснулся ранним утром бодрый, полный сил – лёгкие с упоением пили воздух и готовы были разорвать грудную клетку. Вчерашних хворей след простыл. Надолго ли?
Захотелось, сильно-сильно захотелось пробежаться на зоре. Босым, ещё лучше голым до оврага и ручья. Искупаться, вымазаться в глине и носиться голубым осотом, чтобы роса с бутонов омыла тело.
Выглянул в окно – занимался ясный день, а внизу туман крыл землю. Скинул одежду.
И-эх! Где мои семнадцать лет?
По-ковбойски – опёршись рукой о кирпичную кладку – сиганул в оконный проём. Уже в полёте, опомнившись, догнал командою «держать!» - и плавно опустился на лопуховый лист.
Я могу летать!
И я летел над землёй семимильными шагами – мог бы и овраг перепрыгнуть, но мне туда не надо.
Вода в ручье была холодной ровно настолько, чтоб освежить.
Тело взбодрилось, стряхнув остатки сна. Голова ясная и никаких симптомов вчерашних каруселей. Кажется, слух прорезался и зрение улучшилось. Может, и вмятина затянется?
Потрогал Масянин глаз – ты ещё здесь? Сидит крепко – видать, надолго.
Будущие мои подельщики тоже поднялись – сгрудились у костра, отдавая дань похмелью и утренней прохладе. Заваривали чефир в котелке и переругивались, выясняя зачинщиков вчерашней потасовки.
У Ваньки Упыря от огня пострадали не только штаны, но и задница. Теперь он лежал на животе и матерился, постанывая.
- Что твои слюни? Мази надо какой…. Чеши в город, принеси Вишневского - говорят, помогает.
Кащеевна плевала ему на голые ягодицы, а потом вылизывала языком, в перерывах убеждая:
- Заживёт, как на собаке – первый раз что ли.
- Ты, буржуй, как? – заметил меня Уч-Кудук.
- Нормально, - присел к Упырю. – Больно? Вытяни руки, поверни ладошки.
- Чё те надо? – окрысился погорелец.
- Боль сниму, а может, и подлечить удастся.
- Не артачься, Ваня, - Кащеевна вмешалась. – А то, как цапну….
- Закрой глаза, - приказал Упырю и сам закрыл.
Вот он, Центральный Упырёвский Компьютер ….
Господи! Сколько здесь хлама! Просто органически чувствую – клетки мозга пропиты ядом недоверия, ненависти и презрения. И трусость тут, и жестокость, и….
Чистить тебя надо, приятель, основательно.
Подобрался к чувствительным нейронам – а ну-ка хватит, успокойтесь.
- Зашибись, - млеет Упырь. – Кончай, буржуй, а то хуже сделаешь.
- Заткнись!
Программирование на скорейшее заживление пострадавших тканей беспардонно прервала Кащеевна. Подкравшись сзади, она сдёрнула пандану.
- Смотрите! Видите? Он светится.
Бичи вытянули лица на светящийся в полумраке цеха Масянин глаз.
- Как тебе это удаётся? – удивился Уч-Кудук. – Может ты и впрямь ненашенский?
- Легко, - сунул руку в костёр, выдержал паузу, вынул, вытер, показал – нет ожога.
- Да ты супермен, - присвистнул Макс.
- Если б у тебя хрендель так работал, - посетовала Кащеевна, - суперменски.
- Что-то здесь не вяжется, - покачал лысой плоской головой Свиное Ухо. – С такими способностями…. Скажи, что в дому прячешь? Зачем нас на разбой толкаешь?
И я сказал:
- Аппарат там, прибор связи с моей планетой. Если добудем, каждого сделаю счастливым. Обещаю.
- Как он выглядит, твой аппарат?
- Вместе пойдём – я не ошибусь.
- Ну, вот что, - Уч-Кудук прокашлялся. – Обстоятельства меняют диспозицию. Снова пойдём на разведку. Прибор счастья это не дрёбанные баксы – ошибки быть не должно. Понаблюдаем усадьбу с задов – что да как. Как хозяев обмануть, как собаку извести.
- Я знаю как, - заявил Афганец. – Вечером покажу.
В разведгруппу Уч-Кудук отобрал трактирщика и Филю Звонаря. Меня попытался пристроить к делу:
- Ты бы, пока мы в дозоре, сходил с Надькой в церкву – глядишь опять чего на вечер сварганили.
- Нет, нет и нет – никаких пьянок, пока дело не сделаем. Добудем прибор счастья, каждый день будете хмельными и с похмелья не болеть. Да и мне отлежаться надо – не дай Бог, голову скрутит в неподходящий момент.
Последний аргумент бичи сочли убедительным.
Трое разведчиков ушли в город, Афганец на свалку, Кащеевна на трассу - собирать дары автострады.
- Иван, - я подкинул в костёр и прилёг, - почему тебя Упырём прозвали?
- Это ещё в детском дому. Мы пацанами, как на ночь ложились, страшилки всякие брехали – про упырей, вурдалаков – кто что знал, или придумать мог. А я рассказывать не умел, надо мной смеялись. Зря, говорю, ржёте, я и есть упырь всамоделишний – пока спите, кровь из вас сосу. Вон Тёмка какой бледный – скоро всю из него до капельки выпью. Артём рядом со мной спал. Все ребята засмеялись, и он тоже. Ах, так, думаю, ну погодите – я вам устрою. Проснулся ночью, когда все спали, проткнул булавкой Тёмке палец на ноге и всю кровушку выпил, до капельки.
- Врёшь.
- Вру, конечно, но пристрастился. Стал по ночам ребятам ноги протыкать и из ранки кровь сосать. Потом поймали – воспитатели грозились в психушку сдать, а ребята били. Не помогло – стал упырём по жизни.
- И здесь пьёшь?
- А то.
- Догадываюсь у кого.
- Да в ней дурной крови больше половины. Да ежели с неё её не стравливать, она лопнет от давления.
- Дознаются, убьют тебя. Хочешь, излечу?
- Подумаю.
Явился Макс с куском гудрона и ржавым ведром, развёл огонь пожарче. Внёс разъяснения:
- Это будет капкан для собачьей пасти. Я на Енисее рос – у нас волков так ловят. Серые на чистый лёд неприпорошённый снегом ступить боятся, с берега рычат и зубы скалят. А мужики их палками с гудроном травят. Кто цапнет, тот и влип – зубы-то не разжать. Затаскивают сердешного на лёд и колотушкой в лоб.
- Ты и колотушку будешь делать?
- Зачем псину изводить – лапы свяжем, ноги свяжем: алиби для хозяев.
Пришла Кащеевна, принесла двух ежей, погибших под колёсами автомобилей. Бросила Упырю кота:
- Почмокай, Ванечка – ещё тёплый.
Упырь ножом вспорол пушистую шёрстку, припал губами. Закончив сатанинский пир, ощерился окровавленными зубами.
- Кайф!
- Утрись, - мне стало противно.
Кровосос облизал губы и зубы, почмокал, вычищая дупла. Я вооружился палкой, приготовленной Максом для собачьего капкана. Упырь лежал на животе, целясь голой обгорелой задницей в потолок. Велико было желание приложиться к ней дрыном.
- Ладно, ладно, - Упырь ткнулся лицом в рукав, утёрся. – Давай без нервов.
Изладив капкан на ротвейлера, Макс уступил место у костра Кащеевне.
Вид свежуемых зверьков поверг в глубокое уныние.
- Пойду в темницу, здесь не уснуть.
Перед закатом меня окликнули.
Бичи поели и были трезвыми.
- Значица так, - Уч-Кудук излагал результаты разведки. – Забрались с задов на сарай и весь день наблюдали. И вот к какому выводу пришли – ночью мы туда не пойдём. В конце дня, когда хозяин возвращается с работы, они всем семейством уезжают на озеро. Остаётся только собака.
- Считайте, её нет, - пообещал Макс.
- Тогда у нас будут три-четыре часа на поиски твоего прибора счастья.
- Если он на месте, найдём сразу.
- Ну, хорошо, давайте решать, кто пойдёт.
- Проще сказать, кто не пойдёт, - заметил Макс. – Упырь ходить не может, Надюха забор не перелезет.
- Остальные все согласны? – спросил Уч-Кудук.
Отказавшихся не нашлось.
Только зачем такая свора за одним единственным оптимизатором? Хотят в доме чем-то поживиться? Это я подумал, но вслух ничего не сказал, а пошёл в свою темницу набираться сил.
Потом притопал Уч-Кудук. Продемонстрировал финку:
- Видел? Если что не так, в бок воткну. Теперь, как на Страшном суде – зачем рвёшься в дом?
- Хорошо, скажу как на духу. Наручный серебряный браслет – лежал в правом верхнем ящике стола в крайней комнате второго этажа. Могу и не ходить – принесите, я научу им пользоваться.
- Это и есть твой прибор счастья?
- Да, но он закодирован на меня. Прежде, чем исполнять чьи-либо желания, он должен побывать на моей руке.
- Мудрено, - гость поверил и убрал нож.
- Почему тебя зовут Уч-Кудук?
- Я весь Союз пёхом исходил – Три Колодца замечательное место.
- Назвался бы Ходжой.
- Погонялова не выбирают.
- Как бичом стал?
- А это суть моя – не могу осёдло жить. Я ведь дальнобойщиком по молодости был, зарабатывал прилично, только с бабами не везло. Одна ушла – не могу, говорит, всё время ждать: я молодая, любить хочу. Вторая. Третью сам прогнал, застукав с соседом. Дорога спасала от сердечных проблем. КАМаз родным домом стал. Потом авария – руки-ноги срослись, так эпилепсия привязалась. Права отняли….
После минутной паузы Уч-Кудук:
- Я и отсюда подумывал дёрнуть, поближе к зиме на юга перебраться, а тут ты со своими байками….
Закинув руки за голову, я смотрел на звёзды в оконном проёме.
- Хочешь фуру, которую заправлять не надо, которая сама будет катить по дороге, пока отдыхаешь?
- Это у вас такие есть? А права?
- От эпилепсии я тебя хоть сейчас вылечу.
- Велик соблазн, но остерегусь – шибко ты мне подозрительным кажешься. Вот покажешь прибор, буду верить.
И он ушёл….
За моим домом, оказывается, росли берёзки. Птички, бабочки, цветочки, грибочки. Никогда не обращал внимания, а как славно здесь можно было гулять с Катюшей вместо тесного и душного городского парка.
К забору примыкал сарай. Прежде наверняка видел, но не обращал внимания – хозяйством ведала Наташа. Уч-Кудук взобрался на него и вёл наблюдение за усадьбой, а мы прятались в берёзняке, отлёживаясь до поры до времени.
Долгожданное: ку-ку, ку-ку….
Макс заковылял к стальной ограде:
- Гав-гав! Где ты, пёсья морда?
Вот он летит во всей красе, могучий страж усадьбы. Макс протолкнул сквозь прутья ограды палку с гудроновым набалдашником.
- Фас, подлюка!
Ротвейлер цапнул и не смог прокусить палку. Не смог и зубы вырвать из гудрона.
- А, влип, очкарик! – Уч-Кудукова голова показалась с крыши сарая.
- Прыгай скорей, вяжи его! – хрипел от напряжения Макс. – Не удержу-у…!
Уч-Кудук повис на руках, но прыгать поостерёгся:
- А он ни того, палку не перекусит?
- Вяжи, сука! – Макс от рывков ротвейлера разбил в кровь лицо о стальные прутья.
Уч-Кудук прыгнул с крыши. В этот момент пёс вырвал палку из рук десантника и закружил с ней, пытаясь вырвать клыки из цепкой хватки гудрона. Уч-Кудук крался за ним, одну руку вытянув перед собой, а вторую сунув в карман. Но не верёвку извлёк, а финку. Подгадав момент, прыгнул на собаку. Два коротких удара….
Вид недвижимого, окровавленного пса повёрг меня в уныние. Нет, более того – в какое-то полуобморочное состояние. Будто не со мной это происходит, а видится со стороны или в недобром сне. Мне подумалось, если остановить кровь, то, возможно, ещё смогу спасти пса….
Опустился перед ним на колени.
- Идём, чего ты? – трактирщик толкнул меня в плечо. – Время дорого.
В каком-то сомнамбулическом состоянии попал в дом.
- Где твой кабинет?
Указал на лестницу. Поднялись на второй этаж, толкнули дверь. Вот он стол дубовый.
- Здесь, - я дёрнул ящик, – закрыт.
- Сейчас, - Макс прыг, прыг на одной ноге по лестнице, держась за перила, вернулся с кухонным топориком.
- Дай, - Уч-Кудук вырвал никелированный томагавк.
Одно движение и ящик с треском распахнулся. Дальнобойщик бросил его на стол.
- Где?
Ящик был пуст. Не было оптимизатора и в других отсеках стола.
- Искать, искать, - требовал Уч-Кудук. – Весь дом вверх дном.
- Чего ищем?
- Серебряный браслет.
Бичи ринулись зорить дом. Мой бывший кабинет опустел. Я рухнул в кресло.
Нет, оптимизатора. Все труды и жертвы были напрасны. Надежды растаяли, осталась горечь разочарования. И страх. Как смогу жить в этом мире неуправляемых стихий и варварских нравов? Лучше мне умереть.
Чертова трясогузка – а это была она – цвиркнула завистливо, пролетая. Дёрнулся за нею взглядом, и следом – удар в мозжечок, как крепкий подзатыльник, кинул меня на стену. Вес мой обрушился на меня – с хрустом подломился лопуховый лист, ступни жёстко приняла почва, подогнулись колени, и фейс разбитым носом пометил кирпичную стену направлением падения. То была размытая, растрескавшаяся и проросшая лопухами бетонная отмостка.
Я упал, прыгая из окна второго этажа, но я был жив, я был цел, и я был на свободе. Эти ощущения затмили красоту полёта. К мыслям – а что это было? – вернулся, когда механической походкой робота мял траву, огибая карьер. Это была левитация. Я разжал пальцы, преодолел три метра свободного падения и плавно опустился на лист лопуха. Настолько плавно, что он чуть прогнулся, чуть качнулся и удержал меня на широкой ладони. Значит, я и без браслета могу управлять силой антигравитации. Впрочем, ничего удивительного – Билли говорил: оптимизатор лишь пробуждает хранящиеся в генетическом коде и в клеточной памяти способности.
Третий день в сознании, третий день не справляю естественные надобности. Это значит, организм усваивает всю без отходов поступающую пищу – ну, разве только крысиную похлёбку отринул да средство для очистки ванн. Недостаток влаги и питательных веществ восполняется через кожу и лёгкие – только этим можно объяснить отсутствие жажды и голода. Когда и как появились способности – прежде не замечал, сняв оптимизатор. Ответ, увы, печален – следствие черепно-мозговой травмы.
Сунул два пальца в «подставку для чернильницы», ощупал - вот она первопричина.
Пришла мысль, которой улыбнулся: вооружиться молотком и переделать этот дрёбанный мир. Первый удар суке Борисову – мигом станет человеком.
Впрочем, о чём я? Удар молотка сместил какие-то ткани головного мозга, что-то где-то перемкнул. Один шанс на миллион, что такое может произойти вторично. Не думаю, что самый опытный нейрохирург со всей имеющейся подручной аппаратурой сумеет разобраться, что к чему – нужен Билли. Этот пройдоха до всего докопается. И тогда что – прощай эра оптимизаторов? Человечество само себя перенастроит.
Загрузив контуженную идеями, брёл, между тем, берегом карьера, потом полем, доковылял до шоссе. По пути несколько раз падал из-за вертлявой бестолковки, отлеживался, тормозя карусель, и вновь поднимался.
Движение на автотрассе достаточно интенсивно, чтобы можно было рискнуть на безбоязненный переход, да ещё с моей крейсерской скоростью. Присел в кювете весь в раздумьях.
Что делать?
Мимо проносились машины, взгляд невольно следовал за ними, и меня от подзатыльников бросало то на левый бок, то на правый. Хуже, если на спину – когда вперёд, я успевал упереться ногами.
Может лечь у обочины – кто-нибудь да подберёт. Только подумал, завизжали тормоза – чёрный джип «Cherokee» дал задний ход. Молодой человек, прилизанный как денди, принял участие:
- Что, папаша, в город? Фу, да ты какой-то странный.
Вернулся в авто:
- Сиди здесь. Я сейчас «скорую» наберу.
Прижал мобильник к уху и дал по газам.
Нужна мне твоя «скорая»! Они меня точно в «психушку» свезут, а оттуда не сбежишь.
Решился на отчаянный шаг – на четвереньках через шоссе. Так я могу, уткнувшись взглядом вниз, контролировать седовласую от закидонов. А ещё лучше - закрыв глаза.
Так и сделал - закрыл глаза и на четвереньках шлёп-шлёп-шлёп.
Асфальт должен быть горячим - солнце в зените, но я тепла не ощущаю, а вот гудрон липнет к ладоням и брючинам.
Чувствую нарастающий гул и колебание почвы – какой-то многотонник шпарит. Ка-ак он щас по мне прокатит дорожным катком, только косточки хрумкнут.
Рёв двигателя, шум колёс, вой клаксона – удар воздушной волны, и мелкий галечник с обочины трата-та-та по мне. Уф, пронесло! Перепугал водилу до смерти и ползу дальше. Глаз не открываю, а то не совладать с чёртовым любопытством.
С другой стороны шум шин по асфальту, а двигателя не слыхать. Иномарочка, делаю предположение – смотреть боюсь. Визг тормозов. Топот бегущих ног.
Надо бы, но разве смоешься. И когда он кончится, проклятый асфальт - уж не кругами ли ползаю?
Только подумал глаза открыть, удар ногой в грудь опрокинул моё более-менее устойчивое равновесие.
- Сука поганая! Сто грамм выпьет и на четвереньки. А мне за тебя на нары?
Второй удар в плечо и тоже ощутимый – скользнул спиной по асфальту, и затылком ощутил гравий. Конец дороги!
Открываю очи, вижу летящую в лицо лакированную туфлю. Нет, не брошенную – была она обута на крепкую ступню, и обладатель сей намеревался окончательно испортить мой многострадальный фейс.
Да сколько можно!
Рукой за пятку, другой за носок – одной дёрнул, другой подкрутил. Он у меня не только опору потерял, взорлив над землёю, а ещё и перевернулся в воздухе, и мордой в асфальт. Успел только заметить толстая она у него, наглая и молодая.
- Ромка! – второй бежит от джипа, с явным намерением прилечь рядом. – Ах, ты сука позорная!
Это он мне. И достаёт пистолет, маленький, воронёный и – что-то подсказывает – настоящий.
- Щас, тварь, мозги вышибу!
Лежу в позе римского сенатора, наблюдаю. Страха ничуть. Не потому, что уверен – он не выстрелит, а знаю – не попадёт. Будто оптимизатор вновь на моей руке – такая по телу растеклась уверенность. Даже скажу, самоуверенность – хочется встать, дать по шее юнцу со шпалером, сесть в джип и прокатиться к дому с ветерком. Да вот беда – вставать-то мне нельзя. Чёртов вестибулярный аппарат - что в тебе разладилось? где отпаялось? - ведь лежа-то себя нормально ощущаю.
Ромка поднялся – нос разбит, на лбу и щеках асфальт отметился гудроном. Побрёл, поникнув, к приятелю, а потом как бросится на него.
- Дай, дай я его пристрелю!
Некоторое время они борются, и звучит выстрел. Ромка опять падает и хнычет.
- Падла, ты мне ногу прострелил.
Мне это кино начинает надоедать.
Переползаю обочину, скатываюсь в кювет. Ещё несколько усилий, и сумрачный от лиственной густоты, но весёлый от птичьего гомона лес укрывает меня.
Погони, думаю, не будет.
Полем идти было проще – ландшафт однообразнее. А тут каждое дерево в глаза лезет, выпятиться хочет. В подлеске, траве под ногами что-то краснеет, чернеет, в рот просится – как тут уследишь за глазами. И не закроешь – мигом лоб расшибёшь. Впрочем, что там жалеть – хуже не будет. Так и петлял меж берёз, будто заяц по первому насту.
Видимой границы между кладбищем и лесом не было. Сначала редкие могилки меж деревьев, потом нечастые деревья меж оградок, и, наконец, сплошные кварталы усопших жителей с кустиками сирени, тонюсенькими берёзками, сосенками или рябинками рядом с надгробьями. Здесь идти было проще – за оградки держался, головой не вертел. Проходы узкие, прямые – можно и глаз не открывать.
Да только оконфузился – на бабку, слонявшуюся по кладбищу, чуть не наступил. Слышу шелест, шорох, шёпот. Открываю глаза – старая пятится, крестится и бормочет.
Так представьте себя на её месте – безлюдное кладбище, и, вдруг, откуда ни возьмись, пугало огородное, в мятой перепачканной одежде, с чёрными ладонями и дыркою во лбу, закрыв глаза, накатывает. Как ещё бабушку кондрашка не хватила?
Что сказать, как утешить? Плюнул и в сторону пошёл – черти тебя носят!
Да только все мои повороты нынче плохо кончаются. Швырнуло меня в бок сначала, а потом спиной через оградку – только туфли сбрякали друг о дружку в воздухе.
Бабка мигом успокоилась – картина-то ясная.
- И-ии, нажрутся и бродют, черти вас забери.
И плюнула в мою сторону, и побрела прочь.
Этот инцидент навёл на мысль. Ну, ладошки не отмыть – проще их в карманы спрятать. А вот черепно-мозговую….
Содрал с венка траурную ленту, сложил вдвое и перевязал голову – получилось что-то вроде панданы.
Двигаем дальше.
Дорога от кладбища одна, город знаю, как пять своих пальцев – дойду, обязательно найду дом на Сиреневой улице, обниму Наташу, поцелую Катюшу, надену браслет, переверну этот мир, и долго-долго буду трясти. Другого обращения он не заслуживает.
На дорогу вышел с посохом в руке. Ну, посох не посох, палка от оградки, а функцию свою исполняет. Тук-тук, тук-тук – раз по асфальту, раз по гравию – иду по обочине, закрыв глаза, и путь себе прощупываю.
Заслышав шум машины, спустился в кювет, сел передохнуть.
Вобщем-то не устал, физически, по крайней мере, а вот с душою нелады. Расстроились струны её, какую не тронь – фальшивит. Что я плёл тогда Билли? Мол, обрыдла твоя опека, надоела, хватит – хочу своим умом пожить и в этом мире. «Не скучно будет одному среди непосвящённых?» - спросил он. А я? «Мне нет, а ты себе найдёшь другого – вон их сколько, Лёшек Гладышевых в параллельных мирах – и посвятишь». Обидел друга, эгоист. Понадеялся на себя и влип. Поделом – хлебай теперь дерьмо полной ложкой.
Я, Билли, так думаю, если выпутаюсь отсюда, заживём с тобой другой жизнью - обустроим Коралловый остров, всякой твари разведём, имеющуюся приручим, и время будем проводить в философских беседах….
Машина притормозила напротив, опустилось тонированное стекло.
- Отдыхаешь, дедушка? – молодой человек поднял на лоб солнцезащитные очки.
В задней дверце опустилось стекло. Приятной наружности дама пригласила:
- А подойдите к нам.
Я сидел, не шелохнувшись, безучастно взирая на мир, машину и её пассажиров.
Дверца открылась, женщина опустила на землю маленькую девочку в нарядном платьице, подала плюшку.
- Угости.
Малышка сбежала в кювет, встала напротив и протянула гостинец.
- На.
Улыбчивая, пригоженькая, с вздёрнутым носиком и васильковыми глазками – как наша Катюша. Принял из маленькой ручки подношение, а поцеловать, погладить, даже поблагодарить не решился – только поднялся, опираясь на посох. И долго стоял, глядя вслед проехавшей на кладбище машине.
Нет, Билли, если перевернём этот мир, долго трясти не будем.
Развилка.
Налево пойдёшь – в город попадёшь, направо – в коттеджный посёлок, именуемый финскими домиками. Былинного камня не хватает: налево – в тюрьму, направо – в семью. Выбор, как говорится, не велик.
И вот я уже на Сиреневой улице….
Чувствуешь, Билли, моё приближение? Ни черта ты не чувствуешь, а то бы выбежал навстречу.
И я представил…. Бежит ко мне пёс, Катюшин пудель, а в зубах оптимизатор.
Пёс был, оптимизатора не было. Огромный незнакомый ротвейлер обдал меня злобным лаем, прутья ограды слюной.
Чья ты, зверюга? От недоброго предчувствия защемило сердце.
Нажал кнопку звонка – сим-сим, откройся. Ещё раз нажал.
- Какого…. на хрен! – от дома к калитке в трико и майке брюхом вперёд семенил незнакомый мужик.
- Здесь мои друзья жили, - я взялся за прутья решётки и убрал пальцы в тот самый момент, когда клыки ротвейлера готовы были в них вцепиться.
- А теперь я живу, - объявил незнакомец.
- Где прежние хозяева? – продолжил я опасную игру с ретивым стражем.
- А хрен их знает. Мужика, говорят, повязали, а бабу нагнали, – новый владелец дома с пристрастием наблюдал погоню зубатой пасти за моими руками.
- У неё ребёнок был.
- Вместе и вытурили.
- Не знаете куда?
- Я с ними не общался.
Собачья слюна окрасилась кровью. Мне стало жаль псину, и я убрал руки в карманы.
- Как вам дом достался?
- А тебе что за причина знать?
- С мебелью, или прежние хозяева вывезли?
- Хрен они что вывезли – бежали без оглядки. А дом я на аукционе купил вместе с мебелью. Все вопросы выяснил?
- Один остался. В ножку стула закатал рулончик с баксами – если впустишь, поделим.
Мужик опасливо огляделся и понизил голос:
- Ты кто?
- Какая разница? Скажем, прежний владелец.
- Тот, главный бандюган? В бегах что ли?
- Нет, меня и не задерживали. В больнице лежал, - сдёрнул с головы повязку. – Вот с этим.
Пузан присвистнул.
- Убедительно. Только зачем тебя впускать – я и сам баксы найду.
- А понятие порядочности знакомо?
- С такими отморозками? У меня с ними Рэкс разбирается.
- И страха не имеешь?
- А ты попугай, попугай – ушло ваше время. Где теперь твои братки?
- Тебе много не потребуется – одна маленькая дырочка.
Сунул руку за полу френча. Мужик, округлив глаза, попятился.
- Э, кончай, кончай. Что у тебя там?
- Убери пса, - говорю. – Открой калитку.
- Рэкс, - приказал хозяин, - место.
Ретировались оба к дому, а потом ротвейлер вернулся.
- Кому служим? – упрекнул беспринципного пса.
Но времени на диалог не оставалось – с минуту на минуту могут примчаться стражи порядка. И я ретировался.
Видели бы как! Десяток шагов пройду, глаза открою, осмотрюсь на предмет курса, препятствий и прочее, и дальше. Хорошо в престижном посёлке в послеполуденный час почти нет движений.
Топал прочь от бывшего своего, ставшего теперь недоступным дома, и думал, где укрыться от ментов, какие предпринять шаги. Надумал к Елене обратиться – она поможет. Впрочем, последняя информация бросала тень и на её репутацию. Без сомнения она лгала, врала мне, что у Наташи всё в порядке, что живут они с Катюшей, ни в чём не нуждаясь. Наверное, выперли их из коттеджа сразу же после разгрома «Алекса». Никакого за домом наблюдения, никаких ментовских засад и в помине не было. Всё это уловки хитрости зама моего по кадровой политики. Запугать, запрятать, привязать к своему дивану, как домашнего мопсика….
Обидно стало за свою доверчивость. Что же вы за люди такие, параллелики? Есть ли в вас хоть капелька святого?
В душе хаял, а ноги несли прямиком к её квартире - некуда мне более податься, во всём городе Н-ске не к кому обратиться. И не плохо, скажу Вам, несли. Может, переживания последнего часа, как-то доминировали над физическим ущербом, может, привычка прямохождения стала вырабатываться, только шёл городскими улицами более-менее уверенно, выбросив палку у первой многоэтажки. Перекрёстки переходил пешеходными переходами. Светофоры, а их всего-то четыре штуки на весь город, не заморачивали. Хотя бывали скоротечные замешательства, приступы, но без тошноты и головокружительных падений. Обопрусь рукой о стену (ограду, столб), постою, закрыв глаза минутку-другую, и дальше.
Меня замечали сердобольные прохожие:
- Вам плохо? Может, скорую?
Но я пальчиком погрожу – спокойно, граждане, без паники – и дальше.
Куда сложнее турне по городу дался мне подъём на второй этаж. Шаг на ступеньку – удар по мозжечку. Держусь за перила, лбом на них же, а подъездная лестница под ногами, будто канатная над пропастью при шквалистом ветре.
Эх, пробита моя головушка!
Но как ты, оказывается, чувствителен к перепадам высоты, организм без вестибулярного аппарата – каждые пятнадцать-двадцать сантиметров, будто многометровый полёт над бездной. И ведь действительно, вместе с головокружительной неустойчивостью, появился страх высоты, сердце сжимает. А лететь-то тут каких-нибудь пятнадцать-двадцать ступеней, кувыркаясь.
Добрался, жму кнопку звонка. За дверью тишина – ничего кроме трелей. Ещё жму. Наконец….
- Уехала она, - голос за спиной. – Не сказала куда, сказала надолго.
Медленно всем корпусом поворачиваюсь – не дай Бог слететь с катушек. В дверях напротив женщина в фартуке поверх домашнего халата.
- Ключи мне оставила – цветочки полевать.
- Что же делать? – вслух себя спрашиваю.
- Не знаю, - женщина скрывается за дверью, скрипит ключ в её замке.
Ну, конечно, не должно быть Елены дома, я ведь сам сказал: не вернусь, скройся – эти люди свидетелей не оставляют….
Ну и молодец!
Спустился вниз не намного быстрее, чем поднимался. Присел на скамью.
Куда теперь пойти …. бомжаре? Елены нет. Наташу с Катюшей разыскать? Не думаю, что они в городе. Да в таком состоянии скорее обузой им буду, чем заступником. Помыслы вновь возвращаются к оптимизатору – без него ничего не исправить в своей судьбе, этом мире. С тупоголовым хозяином вряд ли сговориться. Как не крути, куда ни кинь, выход один – нужно «брать хазу». Проникнуть в дом, охраняемый псом, найти браслет, который возможно побывал в чужих руках и поменял место хранения, без сноровки и подготовки вряд ли осуществимо. Нужны сообщники – а где их взять?
Сначала мысли мои вернулись к обитателям заброшенного завода, а потом и сам побрёл, подгоняемый поблекшим светилом над западной кромкой горизонта.
На звук моих шагов бичи всполошились у костра. Боря Свиное Ухо, помешивая кипящую в котелке над огнём похлёбку, первым разглядел:
- А, явился, не запылился. Мы уже ОМОН в гости поджидали – думали, сбежал буржуй обиженным.
- Некуда бежать, - присел к костру, скрестив ноги. – Конкуренты всё отняли.
- Знакомо, - трактирщик подул в ложку, отхлебнул.
- Ты мясо попробуй, - советуют товарищи.
- Горяче сырым не бывает - подставляй, братва, чеплашки. Тебе во что, буржуй?
- Не нужна мне ваша похлёбка, - отстранился от костра.
- Ёжики там, - похвастал Макс. – Трёх штук на трассе подобрали.
- А ты никак оклемался? - Кащеевна потянулась к повязке на моей голове, но я уклонился от её руки.
Бичи разлили похлёбку по посудинам и разделили мясо.
- Сегодня всухомятку, джентльмены?
- Принёс чего?
- Не пью и пьяниц презираю.
- А чё тогда припёрся?
- За помощью.
- Нахаляву не работаем, - буркнул Уч-Кудук после долгой отрыжки.
Я без всяких прелюдий:
- Мой дом с молотка пустили, а в нём тайничок с деньгами.
- И в чём загвоздка?
- Пёс во дворе, в доме хозяева. Добудем свёрточек – разделим.
- Больша заначка-то? – поинтересовался Макс, хрустя ежиными косточками на крепких зубах.
- Тридцать пять штук зеленью.
- Это ж поскольку на брата? – сморщила лоб Кащеевна.
- По пять, включая Звезданутого, - сосчитал Свиное Ухо.
- А в рублях?
- А какой нынче курс?
Бичи принялись обсуждать достоинства моего клада.
- Ну, так как, поможете взять? – после продолжительной полемики вернул их к основной теме.
- Вот так прям щас встали и пошли – собаке бошку проломили, хозяев в подпол покидали и занялись твоим кладом, - проворчал Уч-Кудук. – Всякое дело осмысления требует.
- Завтра пойдём, - поддержал его Ванька Упырь, – ты нам хату покажешь, а мы подумаем, как в неё забраться.
- Верно, верно, - согласились остальные.
Поговорив ещё немного о деньгах, необходимом их количестве для полного счастья, бичи стали укладываться на ночлег.
- Ты, Звезданутый, совсем оклемался? – поинтересовалась Кащеевна. – И мужицкие силы вернулись? А то айда ко мне.
Я отклонил предложение.
- Тогда расскажи, кем был, кто дом отнял – а то скучно без водяры.
И я поведал притихшей публике, что явился с другой планеты – жизнь хотел здесь изменить и сделать всех людей счастливыми. Сначала слушатели откликались репликами.
- Вот заливает!
- Что говорить – врать мастак.
- Тебя б так звезданули - не такое плёл.
- А было б здорово.
Потом храпом. Я умолк. Филька Звонарь во тьме приполз, зашептал на ухо:
- Слышь, когда-то и я во всё это верил. По убогости своей в школу не ходил – меня мамка читать выучила. В библиотеке она работала, уборщицей, всякий раз домой несла выброшенные книги. Ребятишки букварь читают, а я Плеханова. Потом сочинения товарища Сталина и Маркса с Лениным осилил. По ним жизнь понимать учился.
- Понял? - спрашиваю.
- Все об одном гундят – работать надо. Только скажи, буржуй, я, скажем, на тракторе без выходных по шешнадцать часов…. А ты что такое сделал, что одет, обут, сыт и ещё зелень в доме прячешь?
- Так ты трактористом работал?
- Не важно. Я вообще говорю, о людях труда.
- А об умственном труде что-нибудь слышал?
- Слышал, только если утром трактор не запречь, нечего учёным и вам, буржуям, жевать станет. Так почему вы все в галстуках, а я в фуфайке?
- Сядь и напиши, чтобы тебя читали.
- Думаешь, не пробовал?
- Стихи, прозу, научные труды?
- Не умничай – я в мыслях писал. Читаю Маркса – нет, брат, вот здесь ты не прав, по-другому надо мыслить и говорить. И домыслился: мамка померла, меня с инвалидности сняли, а потом и из дома выпёрли – сказали, не оформлены права собственности. Вырыл я землянку на пустыре и стал один жить с умными книжками. Читаю, перечитываю, силюсь понять: в чём правда жизни – почему одним всё, другим ничё. Жрать захочу, пойду – кому дрова поколю, кому огород вскопаю, кому воды натаскаю. Не-ет, не пил, а изгоем оказался. Прогнали из землянки – сказали, земля приватизирована. Вот я здесь теперь….
- Пить научился?
- Согревает. Зимой тут жуть.
- Зачем глухим притворяешься?
- Надоели болтуны. Да и не говорун – слушать люблю.
- Деньги добудем, как потратишь?
- Подумаю.
Филька лёг, натянул дерюжку.
- Слышь, буржуй, залазь ко мне – теплее будет.
- Мне не холодно.
- Да ты не стесняйся.
Почему, задал себе вопрос, философствуя, убогий Филька готов поделиться последнею дерюжкой, а миллионер Борисов, поправ законы, отнимает чужое? Неужто Бог не един для всех?
- Я, буржуй, шоколадок куплю на все деньги, - сквозь дрёму вдруг сказал Звонарь.
- Лопнешь.
- Детишкам раздам, чтоб не дразнились.
Наверное, процесс реабилитации повреждённых органов и тканей шёл денно и нощно. Утром после сна, пока Борис трактирщик готовил завтрак из подручных продуктов, я, как доблестный Ланселот, вызвался проводить местную Женевьеру на водные процедуры. Точнее Надежда предложила показать дорогу к роднику незагаженному нечистотами. Ключ рождался на склоне оврага, а на дне его впадал в малюсенький водоём – лужу размером с ванну.
- Я здесь и стираюсь, - объявила Надюха и, как была одета, ухнула в воду.
- Ах, хороша водица! Ох, холодна водица! – вопли купающейся нимфы огласили овражек. – Спускайся, буржуй, потрёшь мне спину.
- Нет, государыня-матушка, не поместимся вдвоём, - пристроился к ключу у его истока и всполоснул лицо.
И вот тут я вспомнил, что контужен, что имею причуды падать под ударами мозжечка. И, как назло, дёрнул головой, и получил подзатыльник, и рухнул в ручей, скатился вниз и попал Кащеевне в лапы.
- Что, худо? – сообразила Надюха, глянув мне в лицо.
Показал на рот – сейчас вырвет.
- Попей, попей водицы, а я тебя вытащу, - Кащеевна взвалила меня на плечо и, надсадно хрипя лёгкими, цепляясь свободной рукой за кусты и скользя гипопотамовыми ступнями по крутому склону, выбралась из оврага.
- Итить сможешь? – поставила меня на землю.
Я тут же сел – земля качалась. Вот чёрт! Сюда шёл ни о чём не думал, в овраг спустился…. Откуда приступ?
- Допру, - объявила Надюха и взвалила на себя, поменяв плечо.
У костра всё было готово к трапезе.
- Буржуй, будешь? – пригласили меня.
- Спасибо, отлежусь.
- Опять его трахнуло, - поведала Кащеевна.
- Трахнуло или трахнула? - хихикнул Упырь.
- Есть не будешь, сил не будет, - заметил Уч-Кудук. – Не поправишься.
- Он же инопланетянин, - вступился трактирщик. – Святым духом сыт.
И дважды был прав.
Я лежал, закрыв глаза, успокаивая карусель. Вместе с ней отпускала тошнота. Идти никуда не хотелось – поспать бы сейчас и проснуться с бодрым чувством, внезапно покинувшим меня в овраге. Между тем, бичи, закончив завтрак, засобирались в путь.
- Идти сможешь, буржуй?
- Да, - поднялся я.
- День жаркий будет, скинь пиджачишко, - посоветовала мокрая Кащеевна. – Пока дойдём, рубашка и штаны высохнут.
- Возьми меня за руку, - попросил, закрыв глаза. – Поводырём послужишь?
Надюха взяла под руку, и бодренько, и скоро проволокла меня от щебзавода до коттеджного посёлка. На краю Сиреневой улицы остановились посовещаться.
- Какой, говоришь, дом, – руководство операцией принял Уч-Кудук, - двенадцатый? Ну, вот что, цыганским табором туда не пойдём – поодиночке, с интервалом. И глазеть во все моргала – всё подмечать, запоминать. Потом каждый выскажется.
Мозговой атаки штурм – Билли на зависть.
- Тебе, Звезданутый, вообще не стоит там светиться – обойди другой улицей.
- Да пусть сидит, - вступилась Кащеевна. – А мы туда и обратно.
- Годится, - согласился Уч-Кудук и дал команду. – Первый пошёл.
И пошёл первым. В ремках бомжа, походкой франта. Артист!
Вернулся с деловым настроем:
- Кучковаться не будем – все по рабочим местам. Вечером обсудим.
И ушёл в город. Следом остальные мужики, прошвырнувшись по Сиреневой.
- Посиди, - Надюха мне, - я шилом.
И ушла на разведку. Когда вернулась:
- Ништяк ты себе дом отгрохал.
- Приобрёл, - поправил я.
- А где ж молодка?
- Думаю, у бабушки. Деньжат добудем – разыщу.
- С таким хренделем ты и ей не нужен будешь.
Я промолчал.
- Куда идём? – спросил, когда покинули посёлок.
- К церкви. Посидишь у врат чуток, глядишь и накидают.
Мне не хотелось попрошайничать.
- Может, я самоходом на базу?
Голос Кащеевны построжал:
- Э, брось свои буржуйские замашки – все должны работать.
- Да я разве отказываюсь – нищенствовать противно.
- А на что ты ещё годишься? Молчи уж, Ванька-встанька – отпущу и упадёшь.
Притащила меня к церкви.
- Садись.
Сдёрнула пандану на низ лица.
- Кепочки не хватает - во что мелочь будешь собирать?
Отыскала картонную коробку, поставила у моих скрещенных по-турецки ног, бросила два медяка.
- Для почину. Ну, я пошла.
Отошла, вернулась.
- Тебе алмаз в дыру вставить – ну, вылитый Будда, индейский бог.
И тут меня осенило.
- Подожди, Надежда, что нам гроши собирать – сработаем по-крупному. Найди какую-нибудь брошку, пуговицу, стекляшку, чтоб по размеру подошла. Я буду брамином, целителем из Индии.
Кащеевна влёт поймала мысль, хихикнула даже:
- Врать ты горазд – а мне б накостыляли.
Вернулась через час с голубым стеклянным глазом от Масяни – полутораметровой куклы, рекламирующей бытовую химию у входа в магазин – и тюбиком клея «момент».
- Это зачем?
- Пальцем собираешься держать?
Помазав клеем око лупоглазой зазывалы, Кащеевна вставила его во вмятину моего лба. Отошла на шаг, склонила голову.
- Тебе идёт.
- Надолго присобачила?
- Кожа отомрёт, и он отвалится.
Взяла меня за руку.
- Здесь бармины не гадают.
Мы прошли вглубь церковного двора, оккупировали пустующую беседку. Кащеевна подвязала мне пандану и распустила закатанные рукава рубашки. Осмотрела критически.
- Ну, какой ты бармин? Если б не седая грива, вылитый цыган из табора.
И утопала, скрипя песком на посыпанной дорожке.
Не похож - много ты понимаешь в индийских браминах.
Попытался настроиться на предстоящий спектакль. Но в беседке, увитой плющом, было прохладно. А снаружи плавился день, журчал фонтанчик, и в кустах малиновка ссорилась с супругом, не желавшим высиживать потомство.
Слипались веки, и я подумал, не прилечь ли на скамейку. Мне нужен сон. Пару часиков живительного сна, и отступит головокружение, улетучится тошнота.
Прилечь не решился, но откинулся на решётку и смежил веки.
Шаркающие шаги, голос Кащеевны:
- Проходите, бабушка, - бармин ждёт вас.
Старушка маленькая, опрятненькая, со скромной улыбкой и добрыми глазами – божий одуванчик.
Грех такой врать, а придётся….
- Садитесь, - указал ей место напротив. – Как вас зовут?
- Антонина Васильевна, - голосок у старушки почти детский.
- Положите руки на стол, Антонина Васильевна, ладонями вверх. Закройте глаза.
Обратил пандану в паранджу, потёр ладони – ну-с, приступим. Накрыл её ладони своими, закрыл глаза.
Надо что-то врать. Вразуми, Господи!
Будто в ответ на моё обращение где-то чуть выше переносицы в черноте закрытых глаз затеплился огонёк. Какие-то линии световые замельтешили, круги, изгибаясь в эллипсы, завращались – светлое пятнышко растёт, растёт, вытесняя черноту. Круги, и линии, и эллипсы вдруг упорядочились в узнаваемую картину. Это….
- Кровеносная система у вас в порядке, и кровь хорошая, и сердце работает без перебоев. Долго жить будете, Антонина Васильевна.
Картинка поменялась.
- Лёгкие чистые. Кишечник, желудок – всё у вас в норме. Не износились, говорю, у вас органы. Зачем пришли ко мне?
- Сыночек у меня в тюрьме сидит. Пришла спросить, дождусь ли. Вернётся он после отсидки или опять с дружками завихрится?
Вот чёртова макумба - чего там наплела? Ведь русским языком сказал – целитель я, брамин из Индии.
- Я вас, Антонина Васильевна, внутренней энергией заряжу, чтобы сына дождались. И письма ему шлите бодрые – объясните: жить можно и судимому, главное знать для чего.
- Руки у него золотые, - лопотала старушка. – За что не возьмётся, всё сделает. Ой! Чтой-то ваши руки стали горячими ….
Получилось! Я ведь только подумал о внутренней энергетике – не плохо бы…. Стало быть, действительно могу исцелять людей. Ай да «подставка для чернильницы»!
Вернул пандану на лоб.
- Откройте глаза.
Старушка засуетилась, достала в узелок завязанный платочек.
- Чего я вам должна?
- Ничего. Копите деньги на посылку сыну.
- Я как будто заново родилась, такая бодрость, - развязала узелок, из комка купюр, серебра и меди извлекла смятую десятку, с мольбой взглянула. – Хватит?
- Хватит, - я пожал ей пальцы. – Спасибо.
Антонина Васильевна ушла. Кащеевна заглянула, кивнула на мятую десятку.
– И всего-то?
- Поищи клиентов поденежней.
Следующая пациентка по всем приметам была при деньгах. Была она упитанная и жаловалась на полноту.
- Уж не знаю, какому богу молиться – все диеты испробовала, целое состояние извела. Вы что посоветуете?
- Я вас сделаю изящной, сколько заплатите?
Толстушка поджала губы:
- А вы, сударь, не шарлатан?
- Вы кем работаете?
- Работала бухгалтером, сейчас у меня своя сеть торговых точек.
- С компьютером, стало быть, знакомы. Наш мозг тот же компьютер, и если с нами что-то происходит, то первопричина в нём – где-то, что-то глючит. Сейчас я вас перепрограммирую, и вы будете хотеть, и потреблять пищу ровно в таком объёме, который требуется для поддержания изящной формы. Сколько заплатите?
- Вы программируйте, я решу.
- Положите руки на стол ладонями вверх, закройте глаза.
Опустил пандану на низ лица, накрыл её ладони своими.
Вот она, святая святых – хранилище человеческого мозга. Вот и он, самый наисложнейший в мире компьютер. Где тут, какая ячейка заставляет вас, мадам, обжираться?
Нет, так, пожалуй не найти – метод тыка не проходит. Нужна система.
Вот тебе пончики в меду, балычок осетровый – что ты, лапушка, больше любишь?
Ага, вижу активность в связке нейронов. Ну-ка, ну-ка….
Ну, зачем же напрягаться? Добрый доктор Айболит никому не навредит….
Неспешное ковыряние в клетках чужого мозга было кошмарным образом прервано церковным перезвоном. Пациентка моя прянула в сторону.
- У вас, у вас…. – она пятилась и указывала перстом на мой лоб, – там светится.
- Это глаз Шивы. – Я прикрыл его панданой. – Сядьте и успокойтесь – сеанс ещё не закончен.
- Ничего не надо больше, – она извлекла из ридикюля и бросила на стол банковский билет достоинством в тысячу рублей. – Спасибо.
И ретировалась.
Светится…. хм. Почесал масянин глаз сквозь материю. Этого ещё не хватало – чтобы организм срастался с инородными телами. Мало мне лишней дырки в черепе….
Явилась Кащеевна, цапнула купюру со стола.
- Да ты сущий клад, буржуй! И бить не будут?
- Не будут. Хватит на сегодня?
- С лихвой.
- Я не о деньгах. Может, на базу пойдём?
- Пойдём, только загрузимся.
И загрузились – шесть пакетов со всякой снедью.
- Не понесу, - заартачился. – Меня и так швыряет.
- Миленький, два пакета с хлебушком, - уговаривала Кащеевна. – Тебе падать мягче будет.
- Зачем столько водки набрала?
- Разве это много – на полдраки не хватит.
- Вы ещё и дерётесь?
И подрались….
Сначала сидели, ели и пили, потом только пили. Я всё пытал, когда же главную тему обсудим? Не мельтеши, успокаивали, на трезвую голову плохо думается. На пьяную, оказалось, не о том. Сели в карты играть на ту мелочь, что раздобыли в городе днём. Заспорили. Звонарь вдруг схватил Упыря за каштановые космы и другой лапищей – бац! бац! – в морду. А потом оттолкнул прочь, и Ванька угодил задницей в костёр. Некоторое время дёргал конечностями, пытаясь подняться, а потом как взревел, как вскочил и бросился на Фильку. По дороге зацепил трактирщика, и покатились с ним кубарем. А штаны на заднице уж дымом занялись. Уч-Кудук хотел было залить, да получил такого пинка в пах, что плеснул воду на дерущихся и принялся охаживать их котелком. Вскоре равнодушных не осталось вовсе. Притопала Кащеевна, отходившая по нужде, полюбовалась на клубок запутавшихся тел и навалилась сверху. Послышались вопли:
- Ай, падла, не кусайся!
Я побрёл прочь. Мне надо было выспаться.
Наверное, привыкать стал к запаху падали и нечистот. Проснулся ранним утром бодрый, полный сил – лёгкие с упоением пили воздух и готовы были разорвать грудную клетку. Вчерашних хворей след простыл. Надолго ли?
Захотелось, сильно-сильно захотелось пробежаться на зоре. Босым, ещё лучше голым до оврага и ручья. Искупаться, вымазаться в глине и носиться голубым осотом, чтобы роса с бутонов омыла тело.
Выглянул в окно – занимался ясный день, а внизу туман крыл землю. Скинул одежду.
И-эх! Где мои семнадцать лет?
По-ковбойски – опёршись рукой о кирпичную кладку – сиганул в оконный проём. Уже в полёте, опомнившись, догнал командою «держать!» - и плавно опустился на лопуховый лист.
Я могу летать!
И я летел над землёй семимильными шагами – мог бы и овраг перепрыгнуть, но мне туда не надо.
Вода в ручье была холодной ровно настолько, чтоб освежить.
Тело взбодрилось, стряхнув остатки сна. Голова ясная и никаких симптомов вчерашних каруселей. Кажется, слух прорезался и зрение улучшилось. Может, и вмятина затянется?
Потрогал Масянин глаз – ты ещё здесь? Сидит крепко – видать, надолго.
Будущие мои подельщики тоже поднялись – сгрудились у костра, отдавая дань похмелью и утренней прохладе. Заваривали чефир в котелке и переругивались, выясняя зачинщиков вчерашней потасовки.
У Ваньки Упыря от огня пострадали не только штаны, но и задница. Теперь он лежал на животе и матерился, постанывая.
- Что твои слюни? Мази надо какой…. Чеши в город, принеси Вишневского - говорят, помогает.
Кащеевна плевала ему на голые ягодицы, а потом вылизывала языком, в перерывах убеждая:
- Заживёт, как на собаке – первый раз что ли.
- Ты, буржуй, как? – заметил меня Уч-Кудук.
- Нормально, - присел к Упырю. – Больно? Вытяни руки, поверни ладошки.
- Чё те надо? – окрысился погорелец.
- Боль сниму, а может, и подлечить удастся.
- Не артачься, Ваня, - Кащеевна вмешалась. – А то, как цапну….
- Закрой глаза, - приказал Упырю и сам закрыл.
Вот он, Центральный Упырёвский Компьютер ….
Господи! Сколько здесь хлама! Просто органически чувствую – клетки мозга пропиты ядом недоверия, ненависти и презрения. И трусость тут, и жестокость, и….
Чистить тебя надо, приятель, основательно.
Подобрался к чувствительным нейронам – а ну-ка хватит, успокойтесь.
- Зашибись, - млеет Упырь. – Кончай, буржуй, а то хуже сделаешь.
- Заткнись!
Программирование на скорейшее заживление пострадавших тканей беспардонно прервала Кащеевна. Подкравшись сзади, она сдёрнула пандану.
- Смотрите! Видите? Он светится.
Бичи вытянули лица на светящийся в полумраке цеха Масянин глаз.
- Как тебе это удаётся? – удивился Уч-Кудук. – Может ты и впрямь ненашенский?
- Легко, - сунул руку в костёр, выдержал паузу, вынул, вытер, показал – нет ожога.
- Да ты супермен, - присвистнул Макс.
- Если б у тебя хрендель так работал, - посетовала Кащеевна, - суперменски.
- Что-то здесь не вяжется, - покачал лысой плоской головой Свиное Ухо. – С такими способностями…. Скажи, что в дому прячешь? Зачем нас на разбой толкаешь?
И я сказал:
- Аппарат там, прибор связи с моей планетой. Если добудем, каждого сделаю счастливым. Обещаю.
- Как он выглядит, твой аппарат?
- Вместе пойдём – я не ошибусь.
- Ну, вот что, - Уч-Кудук прокашлялся. – Обстоятельства меняют диспозицию. Снова пойдём на разведку. Прибор счастья это не дрёбанные баксы – ошибки быть не должно. Понаблюдаем усадьбу с задов – что да как. Как хозяев обмануть, как собаку извести.
- Я знаю как, - заявил Афганец. – Вечером покажу.
В разведгруппу Уч-Кудук отобрал трактирщика и Филю Звонаря. Меня попытался пристроить к делу:
- Ты бы, пока мы в дозоре, сходил с Надькой в церкву – глядишь опять чего на вечер сварганили.
- Нет, нет и нет – никаких пьянок, пока дело не сделаем. Добудем прибор счастья, каждый день будете хмельными и с похмелья не болеть. Да и мне отлежаться надо – не дай Бог, голову скрутит в неподходящий момент.
Последний аргумент бичи сочли убедительным.
Трое разведчиков ушли в город, Афганец на свалку, Кащеевна на трассу - собирать дары автострады.
- Иван, - я подкинул в костёр и прилёг, - почему тебя Упырём прозвали?
- Это ещё в детском дому. Мы пацанами, как на ночь ложились, страшилки всякие брехали – про упырей, вурдалаков – кто что знал, или придумать мог. А я рассказывать не умел, надо мной смеялись. Зря, говорю, ржёте, я и есть упырь всамоделишний – пока спите, кровь из вас сосу. Вон Тёмка какой бледный – скоро всю из него до капельки выпью. Артём рядом со мной спал. Все ребята засмеялись, и он тоже. Ах, так, думаю, ну погодите – я вам устрою. Проснулся ночью, когда все спали, проткнул булавкой Тёмке палец на ноге и всю кровушку выпил, до капельки.
- Врёшь.
- Вру, конечно, но пристрастился. Стал по ночам ребятам ноги протыкать и из ранки кровь сосать. Потом поймали – воспитатели грозились в психушку сдать, а ребята били. Не помогло – стал упырём по жизни.
- И здесь пьёшь?
- А то.
- Догадываюсь у кого.
- Да в ней дурной крови больше половины. Да ежели с неё её не стравливать, она лопнет от давления.
- Дознаются, убьют тебя. Хочешь, излечу?
- Подумаю.
Явился Макс с куском гудрона и ржавым ведром, развёл огонь пожарче. Внёс разъяснения:
- Это будет капкан для собачьей пасти. Я на Енисее рос – у нас волков так ловят. Серые на чистый лёд неприпорошённый снегом ступить боятся, с берега рычат и зубы скалят. А мужики их палками с гудроном травят. Кто цапнет, тот и влип – зубы-то не разжать. Затаскивают сердешного на лёд и колотушкой в лоб.
- Ты и колотушку будешь делать?
- Зачем псину изводить – лапы свяжем, ноги свяжем: алиби для хозяев.
Пришла Кащеевна, принесла двух ежей, погибших под колёсами автомобилей. Бросила Упырю кота:
- Почмокай, Ванечка – ещё тёплый.
Упырь ножом вспорол пушистую шёрстку, припал губами. Закончив сатанинский пир, ощерился окровавленными зубами.
- Кайф!
- Утрись, - мне стало противно.
Кровосос облизал губы и зубы, почмокал, вычищая дупла. Я вооружился палкой, приготовленной Максом для собачьего капкана. Упырь лежал на животе, целясь голой обгорелой задницей в потолок. Велико было желание приложиться к ней дрыном.
- Ладно, ладно, - Упырь ткнулся лицом в рукав, утёрся. – Давай без нервов.
Изладив капкан на ротвейлера, Макс уступил место у костра Кащеевне.
Вид свежуемых зверьков поверг в глубокое уныние.
- Пойду в темницу, здесь не уснуть.
Перед закатом меня окликнули.
Бичи поели и были трезвыми.
- Значица так, - Уч-Кудук излагал результаты разведки. – Забрались с задов на сарай и весь день наблюдали. И вот к какому выводу пришли – ночью мы туда не пойдём. В конце дня, когда хозяин возвращается с работы, они всем семейством уезжают на озеро. Остаётся только собака.
- Считайте, её нет, - пообещал Макс.
- Тогда у нас будут три-четыре часа на поиски твоего прибора счастья.
- Если он на месте, найдём сразу.
- Ну, хорошо, давайте решать, кто пойдёт.
- Проще сказать, кто не пойдёт, - заметил Макс. – Упырь ходить не может, Надюха забор не перелезет.
- Остальные все согласны? – спросил Уч-Кудук.
Отказавшихся не нашлось.
Только зачем такая свора за одним единственным оптимизатором? Хотят в доме чем-то поживиться? Это я подумал, но вслух ничего не сказал, а пошёл в свою темницу набираться сил.
Потом притопал Уч-Кудук. Продемонстрировал финку:
- Видел? Если что не так, в бок воткну. Теперь, как на Страшном суде – зачем рвёшься в дом?
- Хорошо, скажу как на духу. Наручный серебряный браслет – лежал в правом верхнем ящике стола в крайней комнате второго этажа. Могу и не ходить – принесите, я научу им пользоваться.
- Это и есть твой прибор счастья?
- Да, но он закодирован на меня. Прежде, чем исполнять чьи-либо желания, он должен побывать на моей руке.
- Мудрено, - гость поверил и убрал нож.
- Почему тебя зовут Уч-Кудук?
- Я весь Союз пёхом исходил – Три Колодца замечательное место.
- Назвался бы Ходжой.
- Погонялова не выбирают.
- Как бичом стал?
- А это суть моя – не могу осёдло жить. Я ведь дальнобойщиком по молодости был, зарабатывал прилично, только с бабами не везло. Одна ушла – не могу, говорит, всё время ждать: я молодая, любить хочу. Вторая. Третью сам прогнал, застукав с соседом. Дорога спасала от сердечных проблем. КАМаз родным домом стал. Потом авария – руки-ноги срослись, так эпилепсия привязалась. Права отняли….
После минутной паузы Уч-Кудук:
- Я и отсюда подумывал дёрнуть, поближе к зиме на юга перебраться, а тут ты со своими байками….
Закинув руки за голову, я смотрел на звёзды в оконном проёме.
- Хочешь фуру, которую заправлять не надо, которая сама будет катить по дороге, пока отдыхаешь?
- Это у вас такие есть? А права?
- От эпилепсии я тебя хоть сейчас вылечу.
- Велик соблазн, но остерегусь – шибко ты мне подозрительным кажешься. Вот покажешь прибор, буду верить.
И он ушёл….
За моим домом, оказывается, росли берёзки. Птички, бабочки, цветочки, грибочки. Никогда не обращал внимания, а как славно здесь можно было гулять с Катюшей вместо тесного и душного городского парка.
К забору примыкал сарай. Прежде наверняка видел, но не обращал внимания – хозяйством ведала Наташа. Уч-Кудук взобрался на него и вёл наблюдение за усадьбой, а мы прятались в берёзняке, отлёживаясь до поры до времени.
Долгожданное: ку-ку, ку-ку….
Макс заковылял к стальной ограде:
- Гав-гав! Где ты, пёсья морда?
Вот он летит во всей красе, могучий страж усадьбы. Макс протолкнул сквозь прутья ограды палку с гудроновым набалдашником.
- Фас, подлюка!
Ротвейлер цапнул и не смог прокусить палку. Не смог и зубы вырвать из гудрона.
- А, влип, очкарик! – Уч-Кудукова голова показалась с крыши сарая.
- Прыгай скорей, вяжи его! – хрипел от напряжения Макс. – Не удержу-у…!
Уч-Кудук повис на руках, но прыгать поостерёгся:
- А он ни того, палку не перекусит?
- Вяжи, сука! – Макс от рывков ротвейлера разбил в кровь лицо о стальные прутья.
Уч-Кудук прыгнул с крыши. В этот момент пёс вырвал палку из рук десантника и закружил с ней, пытаясь вырвать клыки из цепкой хватки гудрона. Уч-Кудук крался за ним, одну руку вытянув перед собой, а вторую сунув в карман. Но не верёвку извлёк, а финку. Подгадав момент, прыгнул на собаку. Два коротких удара….
Вид недвижимого, окровавленного пса повёрг меня в уныние. Нет, более того – в какое-то полуобморочное состояние. Будто не со мной это происходит, а видится со стороны или в недобром сне. Мне подумалось, если остановить кровь, то, возможно, ещё смогу спасти пса….
Опустился перед ним на колени.
- Идём, чего ты? – трактирщик толкнул меня в плечо. – Время дорого.
В каком-то сомнамбулическом состоянии попал в дом.
- Где твой кабинет?
Указал на лестницу. Поднялись на второй этаж, толкнули дверь. Вот он стол дубовый.
- Здесь, - я дёрнул ящик, – закрыт.
- Сейчас, - Макс прыг, прыг на одной ноге по лестнице, держась за перила, вернулся с кухонным топориком.
- Дай, - Уч-Кудук вырвал никелированный томагавк.
Одно движение и ящик с треском распахнулся. Дальнобойщик бросил его на стол.
- Где?
Ящик был пуст. Не было оптимизатора и в других отсеках стола.
- Искать, искать, - требовал Уч-Кудук. – Весь дом вверх дном.
- Чего ищем?
- Серебряный браслет.
Бичи ринулись зорить дом. Мой бывший кабинет опустел. Я рухнул в кресло.
Нет, оптимизатора. Все труды и жертвы были напрасны. Надежды растаяли, осталась горечь разочарования. И страх. Как смогу жить в этом мире неуправляемых стихий и варварских нравов? Лучше мне умереть.
Своё Спасибо, еще не выражали.
Уважаемый посетитель, Вы зашли на сайт как незарегистрированный пользователь. Мы рекомендуем Вам зарегистрироваться либо зайти на сайт под своим именем.
Информация
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии в данной новости.