“Приятная жертва” Часть І. Отсутствие.

Мой дом всегда был мрачным, в нем всегда царила тоска. В нем каждый из нас жил в своем, собственном мирке, в котором часто каждый из нас закрывал свое сердце на стальной замок, а душу наполнял равнодушием. Так делали все, все кроме меня с…сестрой. Наша семья состоялась из пяти человек, да, точнее уже из четырех…сестру увел за руку рак груди, он забрал от меня мою сестренку, моего друга, моего единственного человечка, которого я любила больше этой грязной и мерзкой жизни, больше всего, что меня окружало. И уже больше года я живу без смысла жизни – ведь ее нету уже год и три месяца.
Веселого о моей семье сказать особо нечего.
Отец мой, Тэдди, работал музыкантом, ему было 47 лет. Он играл в дешевых барах, и мне не раз было обидно за него: он ведь очень хорошо играл на скрипке. Для отца скрипка – это была верная подруга, которой он мог всегда передать свою печаль, свои мысли, с которой он всегда разделял вечное одиночество. И я не знаю: почему свой талант он продвигал только в дешевых кабаках, в которых ценились только водка, сигареты и шлюхи. Может так случилось из-за своего мягкого, не мужского характера, который делал его всегда слабым перед испытанием, которое называлось жизнью, а может - отцу было этого просто достаточно. Я помню как папа, после окончания своего рабочего дня в баре, шел домой. Его голова вместе с плечами были всегда опущены вниз, и казалось, что он просто не хочет больше смотреть на этот полный фальши мир, он никогда не понимал этот мир, а мир, в свою очередь, отказывался понимать его самого. Когда он приходил домой, он заходил в свою комнату, снимал пиджак, аккуратно ложил на стол свою любимую скрипку, и тихо садясь на стул, отец протирал свои уставшие глаза, он будто пытался разбудить себя от этого кошмарного сна, который для него длился уже 47 лет. Его руки, точнее пальцы, были уставшими, мозолистыми, но и в тоже время красивыми. Так он сидел долго, смотря в одну точку, а потом из его глаз появлялись слезы, которые играли свою игру на лучах беспомощного солнца. Это была жестокая игра. С тех пор я ненавижу солнце, оно приносит мне жестокие воспоминания из жизни отца. Я любила наблюдать за отцом. Жизнь отца мне напоминала человека, который просунул голову в петлю и закрепил ее у себя на шее, этот человек хочет свести все счеты с жизнью, и ему осталось только откинуть стул, на котором он стоит…но он этого не делает, вместо этого он делает себе еще больнее – он все крепче сжимает свою шею петлей, от которой наступает невыносимая боль, а от этой боли выступают жгучие слезы… Но он все же стоит на стуле…но ведь есть же такой простой выход – надо просто отодвинуть стул…но он этого не делает, он не ищет легких путей. И из этого всего я для себя сделала вывод, что мой отец, не смотря ни на что, он сильный, он сильный. Любил ли нас отец? Наверное, любил, но только как-то по-своему. Я, в свою очередь, была иногда к нему и равнодушна, но я его любила. Папочка, я тебя люблю…
Мой брат, Мэтью, уже давно отошел от семейных ценностей, которые в прочем в нашей семье никогда и не были построены. Ему было 23 года. Уличная компания его затянула еще у его неполных 14 лет. Улица воспитала в нем сильного парня. Он ни на кого никогда не покладывался, он знал только одну истину, которую преподнесла ему улица – «у тебя есть только ты…и если ты хочешь выжить в этом мире, значит умей вертеться». Так брат и делал. Почти всю свою юность брат воровал, часто его задерживала полиция, уже в 17 лет начались наркотики. Я помню как однажды вечером брат, вернувшись домой, зашел в комнату к сестре, которой тогда было 18 лет, он зашел…и…закрыл за собою дверь на ключ. Я это увидев начала кричать, просить его чтобы он этого не делал, я позвала маму, но она с кем-то говорила по телефону и сделала вид что меня не слышит, закрывая передо мною дверь, отец был на роботе. Я сестре ничем помочь не могла. Конечно, брат бы этого не сделал, если бы он был бы не под кайфом, но это его не оправдывает, ведь он сделал больно моей сестричке. После этого я каждый вечер перед сном молилась Богу, но молитва состояла только из того, чтобы мой брат не вернулся домой, чтобы его вообще не было в живых. Говорят, что Бог слышит все молитвы, но почему на мою молитву Он закрывал все время уши, почему, когда мой брат насиловал мою сестру, Он закрывал на это глаза, как моя мамочка дверь, почему? Почему мой брат был жив-здоров, хотя и принимал столько наркотиков? Но знай, Мэтью, Бог не всегда будет не слышать меня, когда-нибудь придет время и для меня…И все же «я люблю тебя, братишка»…
Моя сестра, мой самый родной человечек, ей …ей тогда было 18 лет. Ее звали Эми. Она всегда была мне самым лучшим другом, у меня вообще не было друзей…кроме нее. Но именно она мне заменяла всех, весь мир вместе, ведь только я и она были в этой проклятой семье родными. Сколько раз она меня выручала, она всегда меня понимала, когда я плакала, она садилась и обнимала меня и говорила, что ничего нет сильнее ее любви ко мне, и ничто нас не разлучит. После этого мои обиды проходили прочь, их как будто не было. И мне не раз казалось, что наша дружба и любовь с сестрой – это вознаграждение за нашу тяжелую жизнь, за те все беды, которые мы испытывали в этой семье. Сестра очень любила смотреть в открытое окно, ее длинные волосы любили игриво качаться на качелях ветра. Моя сестра была красивая: нежные густые ресницы невинно, как бабочки, порхали, когда она смотрела; ее глаза были темно-зеленые, словно листья розы; ее губы, они слегка были сухими, но они не теряли свой красивый красный цвет. Моя сестра была худощавой, но фигура у нее все же была красивая. Мы с Эми были похожи, но разные.
После того, как брат изнасиловал Эми, мы с ней стали ближе, ведь у нее была только я, а у меня была только она. Но и после этого в ее глазах появилось какое-то равнодушие ко всему, что ее окружало, даже иногда ко мне. У глазах Эми я видела не только равнодушие, но и жгучее желание мести - мести брату за его поступок, а главное мести матери, которая никогда нас не замечала и не любила. Эми, чтобы не случилось, помни – я всегда буду с тобою, я всегда буду любить тебя, наша сестринская дружба всегда будет храниться в моем сердце, даже если оно уже и не будет биться. Эми, Я люблю тебя!
Ах, да…я забыла, я забыла про свою любимую мамочку!!! Она давно жила мысленно не с нами. И я не хочу много рассказывать о ней, после того страшного поступка, который она совершила с Эми, я больше не хочу ее знать, я скажу даже больше – когда-то придет время, время для моей мести за сестру, приятной мести. Но, мама, почему ты нас всех так ненавидишь? Почему ни отец, ни Мэтью, ни Эми, ни я никогда для тебя ничего не значили? Почему ты нас всех ненавидишь? Да впрочем, молчи, я знаю ответ. Ответы нужно искать всегда в нас самых. Ты была к нам равнодушна и жестока только потому, что для тебя наш отец был огромной ошибкой в твоей жизни, а ты, в свою очередь, была слишком слабая, чтобы что-то исправлять, исправлять иным путем. Да, кстати, мою маму звали Кэрри, ей было 40 лет. Дорогая, мама, «я люблю тебя».
Я, Жаклин Рамона Стинли, в то время я была 15 летним подростком. Почему-то так случилось, что у меня в жизни был только один, но заменяющий всех остальных друг – моя сестра. В школе со мной никто не дружил, я ненавидела школу, этот жестокий класс…да в общем не об этом. Помню, я очень любила сидеть возле открытого окна и слушать дождь, тогда мне казалось, что если его долго слушать, то можно было услышать как дождь рассказывает свою, не такую жестокую как жизнь, историю. И я сидела и слушала, я видела, как капли дождя играют с листьями, прыгая на них из высоких небес, к которым я не раз обращалась с молитвой, на которые я всегда любила смотреть, рисуя в своем воображении разные картинки из маленьких облаков. Когда заканчивался дождь, и вместо него на небе выступало солнце, это желтое, некрасивое солнце, я закрывала окно и завешивала шторы, ведь слезы отца на солнце я запомнила на всю свою жизнь. Я ненавидела солнце, как и маму: но кого же из них я ненавидела больше?
Я все еще по-прежнему помню мир глазами ребенка, Господи, как я опять хочу вернуться к наивной вере во все…А еще я помню, когда начинался ветер, я распускала свои длинные волосы и выходила на пирс моря (мы жили недалеко от моря). Я отдавала свои волосы под власть ветру, а он, в свою очередь, подбрасывал их в разные стороны. На пирсе я садилась на свои любимые камни и молча смотрела в море, в это глубокое и полно загадок море…
И не смотря на мою нелюбимую семью, это были лучшие годы, годы, когда я имела возможность видеть свою сестру, быть с ней вместе, годы, в которых я наивно верила во всё, не зная совсем ничего…

И сказать, что у меня не было семьи - я тоже не могу, нет, она была, но она была черствая, любовь и теплота в ней давно погасли, но только не между мной и сестрой.
Семья была, но она отсутствовала…
Жаки.