гребаный экибастуз

Как-то осенью в гости к Володькиной семье приехала давняя мамина знакомая с необычным именем - Геля. Она была большой, шумной и не по-городски непосредственной женщиной, напомнившей Володьке медведицу из зоопарка.
Геля заявилась без звонка и с порога, сильно окая, заявила: Вот, решила навестить вас, лечилась тут в Военно-медицинской…
-Как лечилась? - всполошилась мама - почему не позвонила?
-да не разрешали звонить - широко улыбнулась Геля - даже подписку давала. Мама, как вспомнив что-то, понимающе кивнула. Потом Володьке "по секрету" рассказали, что Геля имеет звание и она где-то служит, о чем говорить " не рекомендовано"…
Погостив пару дней, Геля уехала домой, куда-то на Волгу, взяв клятвенное обещание, что летом "всей семьей вы приедете в гости" и оставила набор сувенирных открыток с видами её родного города. На обложке там была стилизованная надпись: Кинешма. Одно это название ввергало Володьку в восторг - настолько оно было необычно и загадочно, он никогда не встречал таких названий в своей короткой еще жизни. Да и бывал-то он только в пионерлагере на Вуоксе, да в деревне за сто километров от Ленинграда. В общем, зима и весна прошла в бесконечном разглядывании открыток и фантазиях. Наконец, школа закончена, отбыта каторга первой смены и…
Володька с отцом выходят на перрон небольшого вокзальчика с поезда "Иваново-Кинешма". Геля вперевалку подбегает и стискивает их, обоих сразу: Ну, мОлОдцы! Пошли на автобус.
Ехали недолго, потом минут пять шли и оказались на улице, где стояли типовые одноэтажные дома, разделенные каждый пополам - на "квартиры", а по ленинградскому разумению - коммуналки, потому, что там жило не по одной семье.
- Вот, знакомьтесь, это моя мама - Александра Ивановна - сказала Геля, приобнимая крошечную худенькую старушку в больших, просто огромных, очках.
- Да какая там Ивановна, зовите баба Саня, как все, - улыбнулась та - ну проходите!
Пришла познакомится и соседка и Володька отметил, что здесь все в той или иной мере "окают" и это было необычно, но Вовке нравилось.
Несмотря на неказистость обстановки, на столе, видневшемся в комнате, стояли бутылки с красивыми этикетками и Володька вспомнил, как Геля рассказывала, что им заплатили какими-то "чеками" и она может купить всякие иностранные вкусности и вещи. Стали раздеваться, толкаясь в тесной прихожей, как вдруг снаружи раздался громкий стук.
-Это Сережа - улыбнулась баба Саня и открыла дверь: - Ну чего колотишь-от?
-Александра! Выводи земляков, знакомиться буду! - раздался снаружи веселый мужской голос.
Почему гость не зашел в дом, Володька понял, как только вышел на крыльцо: в каком-то железном корыте, поставленном на колеса от детской коляски, сидел безногий мужик, постарше Вовкиного отца и широко улыбался, держа в руке палку, которой, видно, и стучал .
-Ну, здорово, земляки! Сергей! - он протянул руку отцу и тот спустился с крыльца, чтобы её пожать
-Дмитрий, очень приятно…- отец слегка поморщился, видно рукопожатие было сильным, но ответил, сжав губы
-молоток! - Сказал дядька из корыта - ну, а ты, юнга?
-Владимир...
-Мономах что ли? Ты пока еще Вовка! - смеясь, ответил дядька, давай краба! - рука у него была чудовищной: во-первых, страшно сильной, во-вторых состояла из мозолей - просто вся ладонь.
- Ну, а я - дядя Сережа - Балтфлот, или просто - Балтфлот.
Он произносил слово "Балтфлот" с удовольствием и гордостью, звучно и четко - все так зовут. Володька кивнул, не отрывая глаз от корыта, в котором сидел необычный гость.
-что, понравился мой эсминец? - дядька ловко развернул корыто другим боком и Вовка увидел на жестяном боку надпись желтой краской " Стерегущий"
- золотой краски не достал, пришлось такой писать - объяснил Балтфлот - видел такой памятник в Питере?
Вовка спросил
- а почему "Стерегущий", он же вроде до революции…
-Были мы как-то в увольнении в Ленинграде, до войны еще. КлешА по асфальту, девушки… Эх! Там и увидел я этот памятник, и запало мне в душу это название. А потом…
-Сергей! Хватит балаболить, хочешь, заходи, сейчас занесем тебя и говори
-Плы-виии - передразнил Балтфлот - моряки ХОДЯТ! Ладно, Вовка, завтра чтоб утром был готов с отданными швартовами. На Плотах пошел язь, идем на рыбалку! И соседу своему Кольке передай, не знакомы еще? Знакомься. Черви за вами. Все, юнги, по местам стоять, с якоря сниматься!
Балтфлот развернулся и быстро выехал из дворика.
За столом речь зашла, конечно, и о недавнем госте:
- Сережа, он хороший, воевал, вот, в Кронштадте, там и ноги потерял, но не опустился, живет, даже дом построил - вздохнула баба Саня, детей только Бог не дал им с Валентиной, но зато все мальчишки ему - как дети свои…
- А где червей копать, баб Сань?
-иди вон, с Колькой познакомься, он знает, да вон он уже в окне торчит.

Наутро по улице двигалась процессия: впереди на "Стерегущем", которого выпало толкать Вовке, как "салаге", гордо возвышался Балтфлот, дымящий "Севером", по бокам и чуть сзади шли с удочками несколько мальчишек. Выглядело, как дымящий крейсер в окружении "судов обеспечения", как выразился безногий моряк.
Вообще дядя Сережа вызывал у Вовки чувство, как бы это сказать, удивленного восхищения: это был не инвалид. Инвалиды сидели у церкви на Серафимовском кладбище на дощечках с шарикоподшипниками в качестве колес и находились даже для Вовки где-внизу и взгляд у них был…пустой и какой-то …злой, что ли. Дядя Сережа сидел высоко, чуть не вровень с Вовкой, смотрел прямо и весело и обладал непоколебимым авторитетом у мальчишек, да у взрослых, видать, тоже. Вовка потом играл с Балтфлотом в одной команде в… футбол, тот стоял на воротах и ловко отбивал мячи, размахивая палками, которые называл веслами. Дядя Сережа был…Человек, просто - без ног. Ну и что? На это никто не обращал внимания, потому, что он давно и жестко отучил окружающих себя жалеть.
"Плоты" показались через пять минут. Так назывался затон у лесопильного завода и был почти весь покрыт связками бревен - плотами. На входе буксир затаскивал в "бухту", как говорил Балтфлот, связку новых плотов, на одном из которых стоял шалаш и догорал костерок - там жили во время перехода плотогоны - и Вовка тут же представил, как эти загадочные люди едят из котелка уху, а под ними журчит вода…
-Так, салаги, спускайте меня со стапеля , а сами по плотам во-он туда - он указал просвет между бревнами - я щас подгребу.
Четверо мальчишек привычно сняли корыто с Балтфлотом с колес и опустили в воду. Тот ловко заработал "веслами" и поплыл к намеченной точке.
-Осторожней на мачтах, юнги, ноги переломаете - из жопы выдерну! - кричал дядя Сережа, рассекая тупым носом корыта спокойную воду.
Смысл фразы "Язь пошел" Вовка понял, очутившись на месте: в прозрачной воде в тени от бревен стояли большие золотые рыбины и лениво шевелили красными плавниками, как дамы веерами в старинном фильме. Все зачарованно уставились в воду, и глаз было не оторвать от такой красоты. Подгреб дядя Сережа и тоже через борт "Стерегущего" загляделся на рыб.
Поймать никому ничего не удалось: даже на подведенные к самой голове крючки с червяками язи совершенно не реагировали, а когда в нетерпении рыбаки чуть не совали наживку им в рот, немного отплывали и снова замирали. Сосед Колька потянулся, было, руками к таким близким и, вроде, доступным рыбинам, но поскользнулся и съехал в воду, подняв волну. "Стерегущий" закачало, дядя Сережа весело крикнул: "человек за бортом!" и подцепил "веслом" Кольку за шиворот и тот, цепляясь за бревна, вылез на плот. Рыбы нехотя уплыли.
-"Ладно, на камбузе сегодня голяк" - сказал Балтфлот и скомандовал: " поворот "все вдруг" и - домой!
На обратном пути Володька опять толкал "Стерегущего", возвращенного на "стапеля" и и молчал - так его поразило это величие и загадочность волжских рыб. Остальные смеялись и подначивали мокрого Кольку.

-Ну, где рыба?Не клюет? И не будет.
-почему - удивился Вовка словам бабы Сани
-погода не та - загадочно ответила она - ну, иди есть, рыбачок…Почему не та? А давления нет. В атмосфере. Меня муж-покойник учил понимать - от , рыбак был знатный… - и Володька тут же представил себе мужика с иллюстрации к роману Джека Лондона про Волка Ларсена.
-вон мы с ним на портрете…
На стене висела фотография смешной пары: высоченного улыбающегося лейтенанта, подмышкой у которого, как под крылом, гордо выпрямилась
тоненькая девчушка...
-ну, поели? Идите полежите в сад.
Все пошли в крохотный садик, где росли пять вишен, сейчас уже с ягодами, под одной из них стояла громадная железная кровать, с настеленными досками вместо матраса и надписью "Инв.№…", написанной внизу на ножке. Шедшая следом баба Саня расстелила красное ватное одеяло и сказала: ну вот, отдыхайте.
Вовка с отцом вольготно расположились на кровати и уставились в небо, завернув под головы руки. Под тихий ход усыпанных вишнями облаков Вовка уснул и очутился на большом плоту, посреди Волги, а в больших глазах язей, плывущих рядом, отражались искры Вовкиного костра. Подул ветер и плот закачало…
-Вставай, едрит-твою вперехлест через коромысло, айда в футбол, экипаж на экипаж! - это Балтфлот яростно толкал его "веслом" в плечо.
Вовка покорно поднялся и поплелся за едущем на резиновом ходу дядей Сережей. Тот радостно разглагольствовал: Держись в кильватере, салага, и жизнь не пройдет мимо! - И с выражением продекламировал: -"Не мы ли падали когда-то на лед горящего Кронштадта, не нам, оставшимся в живых, гнобить унынием родных"…Куда ворота ставите, сухопутные, ставь, как в прошлый раз!"
И игроки послушно ставили, и выполняли все Балтфлотовы команды, а потом, после "матча" слушали его веселые и грустные истории о жизни и о Войне. В те годы Война была рядом: многие фронтовики были живы и даже сравнительно молоды, а первый тост за столом во всех семьях Союза был: Что бы не было войны!
Вообще, люди, встреченные Вовкой в Кинешме, его удивляли и притягивали. Они были немного не такими, какие окружали его в Ленинграде, они были необычными и простыми до кристальной прозрачности. Да, здесь не было музеев и театров, фонари почти не горели ночами, но и Волга не была закована в гранитные берега, а текла вольно, куда и как ей хотелось, были густые леса сразу за домами, а в них на горячих от солнца пнях любили лежать свернутые в кольца гадюки, которых никто не боялся. С одной такой баба Саня как-то обозналась и позвала Вовку: - Смотри, кто-то кепку на пне забыл." Вовка хотел палкой её ударить или прогнать, но баба Саня строго сказала: " не трожь, это мы к ней в гости пришли, извинись и пойдем." И баба Саня незаметно поклонилась .
Необычного было много: вот та же Александра Ивановна, баба Саня: все у неё в руках спорилось, еда всегда была готова, но Вовка никогда не видел как она "убивается на домашней работе". И поступки у неё были необычные, вот, например, как-то днем, она подошла к смотревшему в окно Вовкиному отцу и спросила: что, Дима, скучно тебе у нас?
-да нет, что вы, задумался просто…
-вот, что Дима, нА тебе три рубля, возьми чайник и сходи на площадь, купи в бочке вина и приходи, посидим, авось повеселеет…
-Чайник?
-бидон занят, бери деньги-от..
-да у меня есть
-нет, Дима, я-тебя-угощаю.
Ну разве это обычный поступок? И Вовка с отцом пошли с чайником за вином. До любой точки города ходьбы - от силы десять минут и вот они уже на площади возле пристани. Сбоку на холме возвышается собор, где "снимали Бесприданницу" - единственная достопримечательность городка. Купола собора отражались в Волге, дробясь в мелкой волне, народу не было, только у одинокой бочки с надписью "вино" толклись несколько мужичков. Вот и и эти люди были тоже необычные: во-первых, они все одеты почти одинаково - кургузые пиджачки, под ними фланелевые рубашки, широкие и заправленные в кирзовые сапоги штаны. А еще - у всех кепки. И во-вторых - все они курили смятые хитрым образом папиросы и пили из граненых стаканов вино. Пили редкими, но крупными глотками и их колючие кадыки ходили по горлу вверх-вниз. Самое странное, что пили все молча. Совсем не так было в Ленинграде, где у пивного ларька разношерстные любители пива вели бесконечные разговоры, иногда даже обращаясь друг к другу "сударь" .
Вовкин отец иногда, гуляя с сыном, заходил туда "пропустить кружечку" и Вовка не раз наблюдал за жаркими дискуссиями самых разных по виду людей.
Необычная обстановка подействовала, видно, и на отца, который, расположившись с бабой Саней на кухне, к вечеру выпил все вино, потом пьяно плакал у бабы Сани на плече, а она его гладила по голове, как маленького, а перед ней стояла нетронутой крохотная рюмочка с вином.
Отца положили на кровать, а баба Саня, усмехнувшись Вовке, сказала: -не пугайся, это вы, мужики, слабый пол-от и вас нужно поддерживать, насмотрелась я в санэшелоне калечных, а в жизни - здоровых, а слабже баб. Терапия-то простая…

Или, вот - Геля: у неё была неслыханная работа - она служила начальником отряда в женской колонии. Вовка понял из подслушанного невзначай разговора, что Гелю "списали по ранению" и ей пришлось идти работать "на зону выслуживать пенсию" . Однажды она взяла Вовку с собой. Ну, войти ему, конечно было нельзя, и она оставила его на улице, попросив присмотреть за ним нескольких женщин в черных платьях с номерами и фамилиями на пришитых на груди белых прямоугольниках. Женщины мели улицу перед большущими железными воротами.
- "Расконвоированные" - пояснила ему Геля, - " нормальные бабы, побудь с ними"
Женщины тут же его окружили:
-Ой, какого красавчика нам гражданка начальница подогнала, оставайся с нами…Они окружили Вовку, а самая бойкая потрепала ему волосы: как звать-то тебя, синеглазый? - Вовка, помня иронию Балтфлота, молчал и густо краснел.
-Ой, румянец какой, я млею, бабоньки!
-Ну, хорош, бОлОболки, не смущайте вьюноша - прикрикнула Геля, скрываясь за зеленой дверью с окошком посередине.
Женщины, смеясь, взялись за метлы. Вовка исподволь разглядывал их, немного боясь - как же, ведь это - "Зэчки". Но, если не обращать внимание на одежду, это были самые обыкновенные женщины, вполне даже симпатичные и не страшные.

Даже место, где стоял Гелин с бабой Саней барак, было необычным:
Вовкин отец как-то заметил за столом:
-местная власть поставила жирную точку на фашизме, назвав пересекающиеся улицы именем истинного арийца Баха и еврея Дунаевского, но почему-то у Баха - проспект, а у Дунаевского - переулок…
-по масштабу -смеялась Геля.
Словосочетание "истинный ариец" - прочно вошло в лексикон прямо "из телевизора", где в августе прошла премьера "Семнадцати мгновений", как и многие другие фразы, особенно " а Вас, Штирлиц…"
И это событие тоже было никогда не виданным Вовкой (как и в дальнейшем, надо признаться) - улицы буквально пустели. Как он это увидел, раз смотрел, не отрываясь, вместе с соседями? Очень просто - бросил взгляд в окно, раз, другой, третий - а там - пусто.
Август. Замаячила школа, кончился взятый "за свой счет" дополнительно к основному отпуск отца. Лето уходило. Вовка стал похож на местных ребят: исцарапанные коленки, выгоревшие волосы, огрубевшие подошвы, и поселилось в воздухе некое уже отчуждение - он уезжал в далекий им мир, они - оставались в своем. Тогда Вовка первый раз смутно осознал, что все в жизни когда-нибудь кончается, правда, подобные глупости быстро выветрились из Вовкиной заросшей за лето головы.

Было у того лета и продолжение..Тоже необычное. И тоже случившееся в Вовкиной жизни впервые.
Через три года зимой позвонила Геля и сказала, что баба Саня умерла. Родители поехать не могли из-за работы, так что послали одного Вовку. Он был уже десятиклассник, плечистый и взрослый на вид, а в то время никто за детей не боялся.
И вот - снова неказистый вокзал, белый снег с протоптанными тропинками, трясущийся ЛИаЗ, пятачок за проезд, с трудом узнаваемый зимой перекресток Баха и Дунаевского, барак, потемневшая Геля: а, Вова, доехал? Ну, пОмОгай…
Мороз, мужики, бабы,парящая земля,гулкие удары молотка и - белое небо с солнцем в дымке.
К столу Балтфлота вынули из "Стерегущего" и посадили на лавку. Он не шутил, почти не пил, не ел, только жевал незажженную "северину" - баба Саня не любила, когда курили. Через полчаса попросил унести его в коляску, а Вовку - отбуксировать домой.
Когда подъехали к калитке, дядя Сережа сказал: - Все, дальше сам.
Вовка повернулся было уходить, но Балтфлот его притормозил:
-погоди, Владимир, хочу, чтобы ты знал: Это ведь Александра меня тогда из петли вынула, когда я безногим домой вернулся, в двадцать-то лет,
какая, думал, жизнь? Вот и наладил в сарайчике веревку-от, а безногому и повесится толком не получается, загрохотал ведром, а она услышала, прибежала, да вынула из петли. Как смогла, силенок-то как у птенца… Так что соберешься вешаться, Вовка - запирай дверь… Шучу, я. Ну, бывай!
Дядя Сережа поехал к сараюшке, где и ночевал, потому, что пол там был вровень с землей. Вовка повернулся было, но тут услышал железный щелчок со стороны сарая. Мгновенно вспотев, кинулся туда и с разгона распахнул обитую войлоком дверь. " Стерегущий" с дядей Сережей стоял вплотную со столом, на котором стояли: бутылка водки, железная банка кильки в томате, стакан и блюдце с дымящимся окурком. Вовка бросил взгляд на железный засов .
" Да не ссы, юнга, не собираюсь я …"Рано, форменку утюжа, собираться на покой, раз Балтфлоту подвиг нужен - значит будет и герой"… А вообще, спасибо тебе, Владимир … Дмитриевич. Ну, давай краба еще раз и дуй домой.
Вовка плотно прикрыл дверь сараюшки.

Если по Дамбе ехать со стороны Бронки, можно остановиться на обочине и, облокотившись на высокий железный отбойник, смотреть на Залив. Где-то тут, где летом виднеются резиновые лодки с рыбаками, в октябре сорок первого года, по пояс в ледяной воде в отчаянной и смертельной атаке с моря на Петергоф шли сотни кронштадских моряков и почти все погибли, практически весь десант, а вот дяде Сереже повезло…
Владимир Дмитриевич с силой растер задубевшие щеки и вспомнил похороненного недавно Ивана Бортника - вот на кого лицом был похож дядя Сережа - на старого вора из "Антикиллера"…
- эх, жизнь…гребаный Экибастуз!