Расстрельная ночь (продолжение)

- Сдается мне, господа, вы по большому счету, рассуждаете об одном и том - же, только у вас, разное и не совместимое видение вопроса! - вмешался в затянувшийся спор полковник; - Виктор Сергеевич убежден в том, что осознавая присутствие высшей силы, которую мы именуем Богом, необходимо разделять такие понятия как Вера, религия и Церковь! Я вас правильно понял, доктор?

- Именно так! - доктор возбужденно заходил по комнате; - Вы удивительно точно сформулировали мою мысль!

- Но это – раскол! - возмутился священник; - Подобными речами вы пытаетесь разрушить устоявшиеся основы не только Церкви, но и государства!

- Неужели вы, батюшка, не понимаете, что это уже происходит, на наших глазах! О чем вы говорите! –доктор широко развел руками, в упор смотря на священника; - Впрочем, я вижу, что даже при таких, неоспоримых обстоятельствах, вы не хотите признать ошибок, допущенных государством и церковью, в управлении своим народом! Печально, весьма печально, святой отец! Церковь и религия, являясь частью общественного сознания, возможно, имеют право на ошибки, но если они не сумеют признать их, не решатся реформироваться, то боюсь, что в перспективе, у христианства, как одного из основных религиозных направлений, возникнут большие, и может стать, непреодолимые трудности!

- О чем вы говорите! - возопил воспользовавшийся возникшей паузой купец; - Отказаться от истинной веры отцов и дедов наших, отрицать власть помазанника Божьего, дерзить сану священному! Как можно? Ведь это просто ужас какой-то!

- « Я по капле выдавливал из себя раба»! – грустно и раздельно произнес доктор, и натолкнувшись на недоуменный взгляд торговца, успокоил его; - Это так, к слову! Вспомнил высказывание одного умного человека! Ужасы, Иннокентий Павлович, к моему сожалению, творятся на вашем разоренном дворе, и боюсь, что мы с ними, скоро соприкоснемся вплотную! А вы, кстати, знаете, милейший мой, сколько религий и верований прошло по нашей грешной Земле?

- Ну, про то, что должно знать – мы знаем! - приосанился купец, довольный тем, что выдался случай блеснуть своими познаниями; - Иудеи, магометане, схизматики и прочие. Но только, истинная вера - одна, православная!

- Похвально, любезный! Вы - хорошо заучили урок! - одобрил доктор, мимолетно глянув на недовольно засопевшего попа; - Так слушайте! Много, вероятно – немало, и никто не знает их числа! Иные из них, существовали многие тысячи лет! Они возникали на обломках, не справившихся со своими задачами, предшественниц, истребляя всякую память о них, безжалостно вырывая тем самым, целые пласты, из истории человечества! Но у всех их, была поразительная схожесть! Во-первых, наверняка они имели один, общий исток! А во- вторых, каждая из религий, по мере своего укрупнения и усиления влияния, немедленно объявляла себя единственно верной и начинала борьбу с «иноверцами» поглощая государства и народы! Так что, господа, в многообразии религий, по сути своей заложена конфликтная концепция разъединения народов! Об этом – нужно помнить всегда! Счастливо то государство, в котором мудрость власти, понимает важность принципов веротерпимости и толерантности!

- Я, так внимательно слушал вас господа, что вывод у меня напросился сам по себе – одного покаяния для вас слишком мало! – отец Анастасий сокрушенно повертел головой; - Но все же, что вы предлагаете, заблудшие братья мои! Пока, я слышал от вас одно отрицание и дурные пророчества! А в чем вы видите – созидательное начало? Рано или поздно, закончится весь хаос разрушения и наступит время созидания! С нами или без нас, но оно наступит!

- А для чего вам это, вы, ведь, все равно со мной не согласитесь!

- Что бы бороться с противником, нужно знать его замыслы! – проворчал священник.

- Вот как! Вы меня в противники записали! - невесело усмехнулся доктор;
- И совершенно напрасно! У нас с вами, батюшка, одна цель! Разобраться в происходящем, что бы наши потомки, не повторили наших же ошибок! Но все же, вам я отвечу!
Вера, батюшка! Вера в то, что Всевышний создал людей, одинаково равными в праве на земную жизнь - и есть, основа примирения и возвращения человека, к первоначальному замыслу создателя!

- Да вы что, совсем уже заговорились? - застонал в отчаянии батюшка и не выдержав, ввернул крепкое словцо; - Прости меня, Господи! С такими мудрецами и не так согрешишь! Виктор Сергеевич, помилуйте! Ведь – вера, облеченная в достойную форму, и есть религия!

Стоявший, рядом с возмущенным попом, офицер, вдруг громко засмеялся, заставив вздрогнуть, хмурого, недовольного разгоревшимся спором, купца. Вздрогнул и анархист, поначалу внимательно вслушивавшийся в общую беседу, но потом задремавший, видимо не сумев найти в разговоре, что либо, полезное для себя.

- Я ведь, вас предупреждал, господа! Говорите вы почти об одном, только с разных, практически непримиримых позиций!

- Может быть вы и правы, господин полковник! Но я убежден в том, что здравомыслящие люди, всегда могут договориться, только для этого нужно проявить терпение и уважение друг к другу! Я, с вашего позволения, закончу свою мысль! Так вот – вера! Вера- несущая в себе мощное объединяющее начало, которое, возможно трансформируется в определенные формы идеологии ( или религии, если вам так будет угодно, так как сути вопроса это не меняет), которые станут основой для создания ОБЩЕНАЦИОНАЛЬНОЙ идеи, не только для отдельного государства, но и, осмелюсь выразить надежду, для всего человечества! Создать такую идею, будет крайне не легко, так как она должна отражать в равной степени интересы всех слоев общества и соответствовать общенародному сознанию и убеждениям! Формирование личности человека, способного воспринять подобную идею – главная задача на пути к созданию общества будущего! Вот тут-то, батюшка, и работа вам! Не початый край!

- Ну, наконец - то! Хоть что-то, благодаря Господу, прояснилось в вашей голове, доктор! - повеселевший священник широко улыбался, прищуривая большие глаза! – Хоть и греховны ваши мысли, но чувствуется в них любовь к ближнему своему! Но в одном вы правы, нужно понять случившееся с Отечеством нашим, дабы не впали потомки, в великий грех, угнетения себе подобных и братоубийственной войны!

- Слава Богу, хоть на чем-то вы сошлись! - радостно засуетился купец; - А не – то, натерпелся я страху, слушая вас! Завелись, вы доктор с батюшкой не на шутку, да еще и время выбрали, когда и без того жизнь, можно сказать, на волоске тонком висит! Не дело этак!

Доктор вплотную подошел к священнику и извиняющим тоном, заговорил;

- Вы, отец Анастасий, простите меня! Увлекся я, видимо, не совсем в меру! Не хотел обидеть лично вас, зная, как добросовестно вы исполняете свой долг перед своим приходом! Да и характер, знаете ли! - доктор обреченно махнул рукой; - Нам, интеллигентам, только дай возможность, век будем рассуждать о судьбах русской демократии!

- Не лукавьте, Виктор Сергеевич, вам меня - не провести! Сказано в писании, сначала было слово, а потом дело! Так что, сказанное слово иной раз, дорогого стоит! А у вас, в душе да словах, так напутано, что и понять сложно! О душе, советую вам, подумать, о душе!

Доктор ничего не ответил. Отец Анастасий - широко зевнув, перекрестил рот, посмотрел на дремлющего анархиста, затем перевел взгляд на безмятежно спящего Михейку.

- Вот где воистину, счастливый человек, ибо живет он только днем сегодняшним, и будущее его не страшит, так как не ведает он такого понятия! Прости его, Господи и благослови! - священник, осенил спящего мужика, крестным знамением; - Думаю, братие мое, и нам, о теле грешном, позаботиться не лишне! Помолясь, ко сну отойдем! Скоро полночь! И господа комиссары затихли, не топают!

Священник огляделся, присматривая себе местечко поудобнее, где можно было – бы приклонить усталую голову. Была у него одна необычная способность! Пастырь, хоть на самый короткий момент, оставаясь без дела, или потеряв к чему – либо интерес, мог мгновенно засыпать, разве что - только не стоя, проваливаясь в глубокий сон. Сон этот был коротким, и тучный священник, вздремнув одну две минуты, просыпался как ни в чем не бывало, быстро оценивал обстановку и тут же принимался с аппетитом поглощать пищу, если это с ним случилось за столом, либо принимал деятельное участие в прервавшейся беседе, если это была какая-то встреча. Прихожане, незлобливо подшучивали над своим попом, неизменно получая один и тот же ответ, который сводился к тому, что «всхрапчить» минутку, другую - крайне полезно для его большого организма. Не изменил своей привычке он и сейчас, заснув в тот промежуток времени, когда голова еще только собиралась коснуться, заботливо уложенного на сдвинутые лавки, свернутого в валик, купеческого сюртука. Спал священник так же, как и бодрствовал – шумно, громко и беспокойно!

Иннокентий Павлович, устроив по удобнее священника, примостился у него в ногах, сидя на лавке, тихонько поклевывал носом, борясь с одолевающей его дремотой. Доктор, сидел за столом, покуривая папиросу, старательно выпуская голубые колечки дыма в потолок. Не спал и полковник. Офицер подошел к темному окну и глядя на прижавшуюся к стеклу мордочку убитого кота, тихо прошептал сам себе;

- Примирение! Каким оно будет? – и повернувшись к доктору уже громче, но все-же стараясь не побеспокоить спящих, добавил; - Утопия! Фантастическая утопия! Но все таки, - чертовски привлекательная! Неужели такое может случиться? Как хотелось – бы до этого дожить!

Виктор Сергеевич внимательно следил за плывущим над столом, сизым, переливающегося краями, аккуратным кольцом табачного дыма!


Глава 6.Товарищ Вера.

Шел уже первый час ночи, но комиссар еще не ложился спать, и не только потому, что ожидал приезда представителя ЧК. Прошло полчаса, как от него ушел командир полка, с которым они вели долгий, нелегкий разговор.

Ситуация на участке фронта, который занимала дивизия, в состав которой входил их сводный стрелковый полк, резко обострилась в связи с прорывом ее левого фланга свежими частями, начавшей весеннее наступление армии адмирала Колчака. Полк, комиссаром которого состоял Матвей Ефимович Трошин, месяц назад был отведен с боевых позиций в тыл, для отдыха и пополнения личного состава. По малопонятным причинам, формирование полка затягивалось и личный его состав, расквартированный в небольшом уездном городке, по приказу комдива, временно выполнял функции обеспечения порядка и охраны особо важных стратегических объектов. Наспех сформированные, после прохождения линии фронта, органы власти и комендантский взвод, были малочисленны и не могли самостоятельно справляться с поставленными перед ними задачами, и поэтому, согласно приказа, командование полка находилось в тесном контакте с местным Ревкомом и ЧК. В городе, недавно занятом частями Красной Армии, были сильны антибольшевистские настроения, и почти ежедневно проходили задержания и аресты социально опасных для новой власти элементов. Один, два раза в неделю производились расстрелы, на которые уже дважды, по требования Ревкома города, приходилось выделять бойцов, что вызывало основательное беспокойство комиссара.

Опытный человек, хорошо познавший жизнь и характеры людей, комиссар опасался, что участие в подобных акциях, может оказать деморализующее действие, на и без того утомленных, солдат его полка. Семь месяцев, прошедшего восемнадцатого года, их дивизия, практически не выходила из непрерывных боев, и Трошин знал, что бойцы полка, уже перешагивают предел возможностей, отмеренных человеку на войне. Тем более, что эта война - не походила на ту, в которой ему довелось участвовать в 1905 году на Дальнем Востоке!

Не походила тем, что она шла на русской земле и с русскими людьми, принимая порою такой ожесточенный характер, что даже видавший виды комиссар, поражался той невиданной жестокости, свидетелем и участником которой ему приходилось быть! Комиссар предвидел, что недалек тот день, когда проходящий через кровавую мясорубку Гражданской войны, изрядно поредевший полк, может стать неуправляемым, и поэтому, воспользовавшись наступившей передышкой в боевых действиях, требовал от руководства дивизии, скорейшего отвода своей потрепанной части на отдых и доукомплектовку личного состава.

Но по сути, вместо отдыха, полк - был вынужден выполнять, не свойственные боевой части карательные функции. К тому же, и без того, непростая ситуация, усугубилась внезапным наступлением колчаковских войск. На запросы штаба полка, с требованием прояснения ситуации, четких ответов из дивизии не поступало, приходили только директивы, подтверждающие первоначальные приказы, но комиссар и комполка, урывками, буквально по крохам, собирая из случайных источников информацию, начинали понимать серьезность происходящих на фронте событий!

По их пониманию выходило, что фронт, на стыке пятой и второй Красных армий – прорван, и колчаковцы продвигаются в прорыве по двадцать, тридцать километров в день, а это могло означать только то, что на их пути, возможно - не осталось способных к активному сопротивлению частей и через пять, шесть, или самое большее - семь суток, противник подойдет к городу, в котором стоял вверенный им полк. Понимали также и то, что к встрече с сильным неприятелем, они не готовы, так как их часть, обескровленная в предыдущих боях, насчитывала в своем составе не полных две сотни активных штыков, к тому – же, не успевшая пополнить запасы оружия, боеприпасов и продовольствия.

Комполка считал, что получение приказа об отходе из города, вопрос ближайшего времени, с чем комиссар был полностью согласен. Однако, Трошин выглядел очень обеспокоенным и озабоченным! Волновало его даже не то, что приходилось оставлять занятый в тяжелом бою городок. За время этой « сумасшедшей», как он называл ее про себя, войны - комиссар навидался всякого!

Днем, он встречался с председателем городского ревкома, и тот сообщил ему, что в случае быстрого отступления, намеревается произвести - тотальную зачистку города, от не лояльных к Советской власти «прихлебателей капитализма», о чем уже поставил в известность ГУБком и с часу на час ожидает одобрительной резолюции. Трошин - хорошо представлял, что начнет твориться в городке через пару дней, когда предложение о зачистке получит одобрение «свыше».

Не сомневался он и в том, что это одобрение будет, и спасти от этого город, - не сможет никто! Ни добродушный поп, взывающий к Богу в подвале, ни сам Бог, потому как, все уже предопределено развивающимися событиями и сидевшим перед ним лысоватым человеком, волею судьбы облеченного властью и полномочиями, и в следствии этих полномочий - он волен решать вопросы жизни и смерти своих сограждан по своему усмотрению!

Удручал комиссара тот факт, что – этот же человек, сообщил ему о том, что на период проведения «крайне необходимой, исходя из теории классовой борьбы» акции, он потребовал от ГУБкома полного содействия со стороны находящейся в городе воинской части. И в том, что все произойдет именно так, как излагает ему председатель Ревкома города, Трошин также не сомневался, но предстоящее «дело» возмущало его до глубины души.

Следуя логике старого солдата и простого рабочего человека, доживающего пятый десяток лет, он не видел ничего предосудительного в открытой схватке с врагом, пусть даже и со ставшим чуждым ему по убеждениям, русским человеком, но вести на карательную акцию своих боевых товарищей – не мог, и считал, что командование не в праве отдавать им такие приказы! Об этом, в сильно смягченных выражениях, комиссар говорил с комполка и встретил решительный отказ!

Трошин вспомнил, как командир, латыш по национальности, посмотрел на него ничего не выражающим взглядом своих бесцветных глаз, из под таких же бесцветных ресниц и бровей, и бесстрастным голосом заявил - что он не допустит невыполнения приказов, какими бы они не были!

Комиссар поверил ему, потому – что слишком хорошо успел узнать этого высокого, костлявого человека. Комполка никогда не повышал голоса на подчиненных и требовал этого от своих командиров, внимательно относился к вопросам снабжения и по возможности быта солдат, терпеливо выслушивал всех, делая справедливые выводы из адресованных ему замечаний.

Но Трошин помнил, как полгода тому назад, комполка так же терпеливо, в течение нескольких минут, выслушивал командира взвода, заменившего раненного в бою комроты, доказывающего невозможность выполнения поставленной перед ротой задачи, а затем, когда тот замолчал, вынул из кобуры наган и не сказав ни слова, застрелил его и кинувшегося на выручку своему командиру вестового, так же молча вылез на бруствер окопа и привычно сутулясь, пошел вперед, никого не призывая идти за собой! И за ним - пошли! Сначала взвод, потерявший своего командира, затем - рота! После боя, комполка ровно и бесстрастно, объявил бойцам благодарность за выполненную задачу и ушел, доверив комиссару назначение новых командиров взвода и роты.

Комполка и комиссар, так ничего и не решив, расстались, явно не довольные друг другом, впрочем, ничем не выразив этого недовольства. Трошин расхаживал по комнате, посасывая давно погасшую трубку, пытаясь понять, что же все-таки происходит вокруг и что делается в душе комполка. Почти полтора года они совместно ведут свой полк по дорогам войны. Знакомые подшучивали над ними обоими, беззлобно называя их - политическими долгожителями, и Трошин понимал, что эти шутки относятся не только к тому, что на удивление многих, два совершенно разных человека смогли понять, притереться друг к другу, притом - не распивая вместе водку, не открывая душу, а больше к тому, что они действительно, уже полтора года находятся на острие смертного огня, не получив при этом ни одной царапины! На войне, век пехотных бойцов и командиров – короток!

Но сейчас, комиссар думал о другом! Он старался понять, как и когда могло случиться то, что комполка, из исполнительного, до мелочей педантичного, но все-таки, человека - превратился в бездушную, идеально приспособленную к войне, машину, переставшую ценить как чужую, так и собственную жизнь! И есть ли у него цели, или он, разочаровавшись во всем перегорев измученной душой, равнодушно выполняет поставленные перед ним задачи, не задумываясь при этом ни о чем, идя только вперед, не останавливаясь и не сбавляя мерного шага, и только это бездумное, механическое движение - осталось единственным смыслом, пока еще связывающим его с обезумевшим миром!

Вспоминал и о разговоре с председателем городского Ревкома, о нелепой истории с убитым котом, о худенькой девчушке, в большом полушалке, и спрашивал сам себя; « Ну как, объяснить этой девочке, что ее кот - убит ради ее же, светлого будущего! Ведь она этого - никогда не забудет!»

… На улице, послышался какой – то шум, загомонели, приглушенные толстыми стенами, людские голоса. Трошин, подошел к окну и открыл форточку. Морозный, вкусно пахнущий сырой свежестью воздух, обдал его разгоряченное лицо, прохладой потянул по комнате, разгоняя кислый табачный запах.

Во двор входил человек, ведя под уздцы исходящую паром, покрывшуюся закурчавевшим инеем лошадь, запряженную в простые розвальни. Из саней, на ходу выпрыгнула фигура в широкой шинели, и стряхивая с себя приставшие к одежде былинки сена, двинулась к высокому крыльцу.

Комиссар, не торопясь накинул на плечи теплую безрукавку и вышел в двери комнаты. По полутемному коридору широким шагом шел человек. Солдатская шинель из грубого сукна, была явно великовата, для небольшой фигуры ночного гостя, и воглыми складками обвисала на его не широких плечах. Длинные полы, промерзшие на морозе, с жестяным звуком терлись о крепкие, ладные сапоги. Комиссар, невольно отметил про себя, что сапоги, несмотря на весеннюю распутицу, были очень чисты. «Когда она успела их почистить?» - недоуменно подумал он, нисколько не сомневаясь, что перед ним стоит женщина.

- Мне до комиссара полка? Не вы ли это? - спросила она, стоявшего перед ней, Трошина. Голос ее звучал немного хрипловато и простужено, и в нем чувствовался легкий акцент.

« Полячка! - машинально отметил про себя Трошин, кивком головы подтверждая свою личность; - И наверняка - курит!»

- Я, уполномоченный губернского ревкома, товарищ! Вот мой мандат! - женщина, вынула из нагрудного кармана гимнастерки, сложенный вчетверо лист бумаги и протянула его комиссару.

- Прошу вас! - Трошин сделал рукой приглашающий жест в сторону открытой двери комнаты, вглядываясь в документ; - Проходите, товарищ… Э-э –э?

- Ничего! – несколько весело отозвалась женщина, поняв его смущение; - Я - привыкла, что не все, сразу запоминают мое имя! Я - полячка, и вам трудно выговорить мою фамилию! Соратники по борьбе, зовут меня – товарищ Вера! Будет лучше, если и вы обратитесь ко мне так! Ну – что же, будем знакомиться!

Товарищ Вера протянула комиссару узкую, крепкую ладонь. Трошин, принял от нее промокшую шинель, предлагая присесть за его рабочий стол. Женщина села, привычным жестом отодвинула в сторону аккуратную стопку агитационных журналов и листовок, с любопытством оглядываясь по сторонам.

Комиссар, на войне повидал немало женщин, и многие из них казались ему безликими и похожими друг на дружку. Обезличенные одним и тем-же обращением «товарищ», с обязательной прибавкой имени, одинаковая военная или полувоенная форма одежды, короткая стрижка, отсутствующий взгдяд равнодушных ко всему глаз. Неизменным атрибутом таких, облеченных полномочиями, женщин, являлись - хриплый, прокуренный голос и дымящаяся папироса!

Мотаясь по фронтам, Трошин привык к такому типу «товарищей» в женском обличье, но его всегда поражало одно обстоятельство! Как правило, подобные женщины, полностью отбрасывали от себя свое женское естество, и практически не замечали мужчин, зачастую презирая их, относясь к ним снисходительно – терпеливо, воспринимая в качестве неодушевленного атрибута, необходимого для достижения идейно - политических целей! Комиссар, не без основания полагал, что походная жизнь, постоянное общество грубых, не имевших понятия о деликатности солдат, воспринимающих женщину на войне только в одном положении, - лежащей на спине, с задраною к верху юбкой, скабрезные улыбки и пошлые слова, - все это, заставляло женщину отстаивать самое себя, возвышаться перед мужчинами, тем самым окончательно лишая себя женского начала. Но Трошин знал и то, что иные из них, перешагивая через женскую сущность, да еще фанатически заполненные идеей, становятся - немыслимо жестокими, настолько, что им могли-бы позавидовать даже самые матерые, не имевшие понятия о жалости - белые казаки!

«Не место, бабам на войне! Им - детишек рожать, дом содержать!» - сердито думал пожилой комиссар, глядя на сидевшую перед ним молодую женщину, прекрасно понимая, что ни она, и не другие, ей подобные, практически никогда не смогут стать, ни заботливой женой, ни любящей матерью, на весь свой век, оставаясь - товарищем!

Впрочем, товарищ Вера, все - таки отличалась, от созданного Трошиным стереотипа служащей идее женщины. Она была молода, лет около тридцати, привлекало внимание - красиво очерченное лицо, почему – то, слишком смуглое для полячки. Комиссару даже понравились ее темно вишневого цвета глаза, опушенные густыми ресницами, смотревшие на него просто и открыто. Хорошо подогнанная к телу гимнастерка, скрывала небольшие холмики груди, тонкая талия, туго опоясанная ремнем. Не портили ее и кожанные, так-же перешитые по росту, кавалерийские штаны-леи, аккуратные хромовые сапоги. « Ладная девка! - мысленно одобрил комиссар; - Смуглянка! Должно быть, из евреев польских!»

- Промокла в дороге, знобит! - прервала его размышления уполномоченная, обхватив руками узкие плечи.

- Враз, поправим, товарищ Вера! – мысленно обругал себя за недогадливость Трошин, и громко крикнул в открытую дверь; - Вестовой! Чаю, да – мигом у меня!

От ужина, товарищ Вера, отказалась – обошлась чаем. Она мелкими глотками прихлебывала круто заваренный кипяток, рассеянно слушая доклад комиссара о текущих делах, согревала тонкие пальцы о горячее железо кружки.

Трошин еще говорил, когда она вдруг резко поднялась, коротким жестом прерывая его речь. Прошлась по комнате, расправляя гимнастерку под туго затянутым ремнем, круто развернулась на каблуках, подошла к замолчавшему в недоумении комиссару и твердо глянула ему в глаза.

- Теперь, о деле! – она произнесла это так, словно до этого Трошин говорил о пустяках. От ее холодного тона, видавший виды комиссар, даже сник, словно провинившийся перед строгим учителем, несмышленый ребенок.

- Теперь о деле, товарищ Трошин! - повторила она, с нажимом на уставное обращение, давая тем самым понять – кто здесь хозяин положения; - Я, уполномочена довести до вас, что положение на фронте резко обострилось! Фронт, на широкой полосе - прорван! Высшее командное руководство Красной Армии, принимает все меры, для остановки противника и перехода в решительное наступление! Но темпы продвижения войск Колчака, пока велики! Судя по вчерашней сводке, через четыре дня, враг будет на подступах к городу! Город, придется - оставить! Ваша задача, как комиссара - совместно с комполка обеспечить организованный отход, вверенной вам части, сохраняя при этом дисциплину, боеспособность и сохранность реквизированного имущества.! В первую очередь – вывоз продовольствия! Трусов, мародеров, паникеров - расстреливать на месте! Вам ясна, поставленная задача, товарищ Трошин?

- Ясно, товарищ уполномоченный ГУБкома! - отчеканил комиссар, чувствуя себя словно окаченным колодезной водой, от ледяного тона женщины; - Не совсем понятно только, по вопросу вывоза имущества! Насколько я знаю, реквизиция хлебных и других запасов, в городе – не проводилось!

- Будет! - отчеканила товарищ Вера; - За два дня - мы должны решить все вопросы, связанные с оставлением города! На третий – организованный отход! Уточняю, временный отход!

Комиссар, стоял по стойке смирно, перед полчаса назад казавшейся хрупкой женщиной, обдумывая полученные приказы.

- Я слышала, что вы содержите арестованных! Сколько их? - продолжала она.

- Немного! Основная масса, захваченных в зимних боях, военнопленных - содержится в здании бывшей городской тюрьмы. Точной цифры не знаю, но что-то, около ста пятидесяти человек!

- Плохо, товарищ комиссар, что вы не знаете точной цифры! - коротко обронила товарищ Вера; - У нас, слишком много врагов, и мы должны их учитывать!

Комиссар хотел возразить, что тюрьма и военнопленные находятся в ведомстве ревкома, а не в его, Трошинском, но глядя на хмурое лицо уполномоченной, передумал.

- С захваченными в плен белогвардейцами, уже все решено! - товарищ Вера небрежно махнула рукой, и Трошин внутренне похолодел, понимая что этот легкий взмах тонкой руки, обрек на смерть полторы сотни человек; - Но впрочем, я говорю не о них, а о тех, что содержатся в здешнем особняке!

- В подвале, содержатся шесть, временно задержаных человек! Обвинение - пока не предъявлено, не было времени на расследование!

- Всего шесть? - удивилась товарищ Вера; - Вы почти месяц находитесь в городе, и только шесть задержанных? Вы теряете чувство революционной бдительности, товарищ комиссар!

- У меня боевая часть! - вежливо но твердо, сказал наконец – то, Трошин; - И в мои обязанности не входят задачи комендантской команды!

- Вот как? - удивленно протянула уполномоченная; - Я правильно вас услышала? Ну, впрочем, чего тянуть! Докладывайте по этим шестерым!

Товарищ Вера, уселась за стол. Трошину, сесть она не предложила, только кивнула головой, разрешая начинать доклад. Устало вздохнув, комиссар потянул к себе лежавшую на столе папку. Неглупый от природы человек, он уже понял, кто в ожидании доклада сидит перед ним. Понимал так же и всю меру ответственности, даже за случайно оброненные в забывчивости, слова. Но комиссар не сожалел о сказанном, а только горько сокрушался тем, что так легко, словно мальчишка, купился на обманчивую внешность, под которой скрывались хорошо знакомые ему железный характер и фанатичная убежденность в правоте идеалов.

- Воскобойников, Иннокентий Павлович! 1870 года рождения, купец первой гильдии; - начал доклад Трошин; - Задержан по распоряжению ревкома города, за прекращение торговли, после прихода Советской власти! На предложение продолжать торговлю, ответил обещанием, но вместо этого, стал вывозить товары из торгового дома и двух лавок; хлебной и скобяной. Товары изъяты, лавки и хлебный амбар опечатаны. Все!

- Как все? - нервно шевельнулась товарищ Вера; - А деньги, драгоценности? Должны быть!


- При обыске, ничего подобного – не обнаружено! Я, забыл упомянуть о реквизиции особняка! - комиссар крутнул головой; - Вместе с обстановкой!

- Ну, особняк не золото, в кармане не унесешь! А где, все – таки, основные ценности?

- Мне не известно! - пожал плечами Трошин.

- Но у купца, должна быть семья! Допросили их?


- Нет! Еще в начале зимы, купец обозом, отправил свою семью из города, прислуга говорит, к родственникам в Воронеж!

- Изворотливый, успел вывернуться! - товарищ Вера побарабанила пальцами по столу; - Жаль! Но мы известим, товарищей в Воронеже, пусть поищут «золотой обоз, купца Воскобойникова». Дальше!

- В оправдание свое, он…! – но комиссар не смог продолжать. Уполномоченная перебила его!

- О купце все! И так ясно! Саботаж и сокрытие неправедно нажитых ценностей! Говорите о других!

- Три дня назад, в расположении полка, задержан человек, пропагандировавший среди бойцов, идеи анархизма. Документов, удостоверяющих личность, нет. Представился товарищем Черным, утверждая, что это его партийная кличка. Сам же, считает себя - идейным борцом за полную свободу личности. На мой взгляд, совершенно пустой и бесполезный человек!

- Не скажите! - задумчиво произнесла товарищ Вера; - В данный момент, когда идет процесс разрушения капиталистического общества, анархические идеи оказывают нам определенные услуги! Думаю, пока еще, они нам нужны! Оставим его, продолжайте!

- Уездный врач, доктор - Горин Виктор Сергеевич, 1875 года рождения. Задержан, за оказание помощи раненому офицеру. Происхождением – из дворянского сословия, к политическим событиям, относится внешне безразлично, хотя я слышал, что по убеждениям - является каким – то, демократом! В городе - имеет немалый авторитет и известность! Характеризуется как очень хороший врач! Пожалуй, все!

- Это, уважаемый товарищ Трошин, не все! Далеко не все! - уполномоченная презрительно усмехнулась; - Вы, плохо знаете эту демократическую сволочь! Они очень опасны тем, что сами, ничего не умея создать, расшатывают устои власти, своей демагогией и либерализмом! Пока шла борьба с царизмом, нам с ними – было по пути! Теперь, все изменилось! Теория классовой борьбы, необходимость в полной диктатуре пролетариата, на данном этапе установления народной власти, - не совместимы с либеральными принципами! Сейчас – эти принципы только осложняют ситуацию, внося существенные разногласия в оценку имеющих место событий, и от них необходимо избавляться! Решительно избавляться, вместе с их носителями! Я понимаю, что некоторые идеи, могут находиться в историческом анабиозе сотни лет, просыпаясь, они существенно влияют на общество, и тот метод борьбы с ними, который мы сейчас применяем, не может быть единственно верным! Но у партии - нет времени на политические диспуты! Закончим на этом! Лучше скажите мне, что с офицером, где он?

- Арестован вместе с доктором! Двое суток назад, были убиты два солдата из моего полка, я об этом докладывал в штаб дивизии! – товарищ Вера, утвердительно кивнула головой. Комиссар продолжал; - Бойцы находились на патрульной службе, убиты выстрелами в упор, предположительно - из револьвера! Свидетели, указали на некого человека, внешне – военного, с армейской выправкой. В стычке с бойцами, тот был ранен и вероятно, кто-то навел его на квартиру врача. Там их взяли! Сопротивления не оказывал, в расстреле красноармейцев - не сознается, оружия при нем – не было!

- Сбросил, гад! Предусмотрительный! – товарищ Вера зло скрипнула зубами; - Как, могло случиться, что двое вооруженных бойцов, позволили убить себя - словно щенков?

- Два месяца назад, к нам примкнуло полтора десятка солдат из разбитого полка. В связи с нехваткой личного состава, было принято решение об их зачислении в штатные списки части! Обычное дело, товарищ Вера! - пояснил комиссар; - Документы при них, история гибели полка известна, вот и оставили! В деле, примкнувших бойцов, проверить не успели, не было случая! Но сомнения - были! Ходили слухи, что эти двое имели склонность к мародерству, но доказать не удалось. Или они осторожничали, или я не доглядел! Подумывал, об их аресте, да повода не находилось. В общем, я считаю, не было, в погибших, надежности!

- Но что-то же они делали? - продолжала настаивать уполномоченная; - Как относились к службе?

- С ленцой! - признался комиссар; - В прошедшую неделю, дважды принимали участие в исполнении приговора над контрой!

- Ну вот! - удовлетворенно протянула товарищ Вера; - А вы говорите - арестовать! Хоть какую-то пользу, но все-таки принесли! Запомните товарищ Трошин, если для дела революции, из антисоциальных элементов можно извлечь, хотя-бы самый ничтожный прок, то этим - необходимо пользоваться! Партия привлекает на свою сторону всех этих – эсеров, анархистов и прочих! Но это временно! После полной нашей победы, весь примкнувший к нам политический и уголовный мусор, отсеется сам и будет выброшен на свалку истории! А не уйдут сами, мы им поможем! А пока, не будьте столь щепетильны в подборе людей. Настоящую опасность для революции, представляют идейные и классовые враги! Помните об этом, комиссар!

- Слушаюсь! - отчеканил Трошин; - Документов, задержанным офицером - не предъявлено, на допросе установить личность не удалось. О себе, сообщил только то, что - являлся кадровым офицером и участвовал в двух войнах! В Гражданскую, не вмешивается, по политическим и моральным убеждениям!

- Чистеньким хочет быть! Мораль и честь, значит! – сдавленным голосом прошипела женщина, резко откидываясь вместе со стулом назад. Ножки полукресла, жалобно скрипнули, заскользив по гладкому, крашеному полу; - Ненавижу!

Еще в середине разговора, комиссар приметил, что с женщиной, происходят какие – то перемены. Лицо ее, вопреки всем правилам поведения человеческого организма, расслабившегося и отогревшегося в тепле, не только не порозовело, но наоборот, начало приобретать нездоровый, землисто - серый оттенок, движения рук – стали быстры и нервны!

- Ничего! У меня - он во всем, признается! Вы, не умеете с ними разговаривать! - не сдержав ненависти, женщина грязно выругалась.

Товарищ Вера подошла к своей просыхающей шинели и вынула из ее кармана большой серебряный портсигар, в задумчивости подержала его, словно взвешивая, в ладони - но открывать не стала. Вернулась назад и положила его крышку стола. Из кармана широкого галифе, достала помятую пачку папирос и закурила, глубоко втягивая в себя крепкий табачный дым. Сизые волны заколыхались над столом, и глядя на них, комиссару тоже захотелось разжечь свою трубочку. Рука его самопроизвольно потянулась в карман за кисетом с табаком, но вовремя спохватился, доставать не стал! Товарищ Вера, цепким взором заметила это движение, и поняв желание Трошина, разрешающе кивнула головой.

- Сегодня, к вечеру, взяты под арест - местный священник и мужик, доставленный из соседней деревни; - продолжил доклад комиссар.

- В чем причина их ареста? – спросила товарищ Вера, нервно выстукивая пальцами мелкую дробь по столу, бросая косые взгляды, на лежавший чуть в стороне от бумаг, портсигар.

- Во время проведения церковной службы, настоятель Храма, провозгласил вечную память всем невинно убиенным на войне, в том числе и воинам Красной Армии, утверждая, что перед Богом - все равны! Это оскорбило одного из сочувствующих Советской власти прихожан, и по его доносу, священник был немедленно арестован.

- Хорошо! - женщина сидела откинувшись на спинку стула, покачивая, положенной на колено, ногой; -Сочувствующие - это очень хорошо! Кстати, вы хотя-бы как-то, поощрили этого товарища? – и выслушав отрицательный ответ, продолжила; - Напрасно! Таких людей нужно привлекать! Утром, отыщите его и в качестве поощрения, выделите что-нибудь из реквизированного имущества купца! В этом я полагаюсь на ваше усмотрение! И еще! Обязательно привлеките его к предстоящей работе по зачистке города! Этот человек, может оказать нам неоценимую услугу! Не забудьте! Что у вас еще осталось?

- Деревенский мужик! - напомнил Трошин, разводя руками. Он был основательно поражен острым умом и твердостью характера этой женщины, а так – же, ее умением использовать практически все, хоть как-то пригодное, к достижению своих целей; - По социальному положению, вероятно батрак! Что там, в точности произошло, сказать не могу! Не было времени на выяснение! Знаю, что был избит, якобы, за кражу овцы, и членами Комбеда направлен к нам, для прояснения обстоятельств! Но, простите, вы ничего не сказали по делу священника!

- С ним все просто! - уполномоченная отмахнулась от напоминания комиссара, словно от навязчивой мухи; - Одним из первых декретов власти Советов, был декрет об отделения церкви от государства! Наш вождь, товарищ Ленин, принял мудрое решение! Веками, Церковь состояла на службе у правящего сословия, являясь орудием духовного порабощения темных, необразованных масс трудящихся! Религия, в нынешнем ее состоянии, дескредитировала себя перед народом, став моральным оправданием для сильных, и утешением для слабых! На руинах Церкви, мы создадим свою идеологию, основой которой станет вера в коммунистические идеалы!

- А как быть с овцекрадом?

- Вы меня поражаете, товарищ Трошин! Заниматься подобными пустяками - нет времени! Естественно отпустить! Когда придет время восстановления, дорога будет каждая пара рук! А руки у него, наверняка крепкие, раз овец таскает! Овца ведь не курица, тяжелее будут! А в качестве наказания, привлеките его завтра к погрузочным работам на реквизиции! - пошутила уполномоченная, и посерьезнев добавила; - Пишите приказ по осужденным! Формальных бланков у нас пока нет, пишите от руки! Необходимую часть приказа вы и сами должны знать, основное - я вам, продиктую!

Трошин взяв чистый листок бумаги начал писать. Пока он составлял вводную часть документа, товарищ Вера, ходила по комнате, иногда останавливалась у него за спиной, терпеливо следя за текстом. Комиссар закончил писать и вопросительно взглянул на уполномоченную.

- Написали? Теперь диктую! - в голосе товарища Веры зазвучали жесткие, металлические нотки; - На основании вышеупомянутого, от имени трудового народа – ПРИКАЗЫВАЮ! Воскобойникова Иннокентия Павловича – купца первой гильдии, Горина Виктора Сергеевича - доктора Уездной больницы, Священника -…!

- Погодите, товарищ Трошин! – смешалась уполномоченная; - Мы ведь не можем, писать в приказе всякую чушь, наподобие - «священник, отец духовный»! Ведь есть у этого попа – мирское имя, вы не знаете?

- К сожалению, не знаю! - комиссар отрицательно покачал головой; - Но можно уточнить!

- Ни к чему, только время терять! Сделайте так, в том месте где должны быть прописаны инициалы, оставьте пробел! Потом уточните и впишете самостоятельно! – товарищ Вера взяла в руки тяжелый портсигар, и с видимым сожалением, снова отложила его в сторону; - Продолжаем! Итак, пробел и следующее! Священник местного прихода… Далее!

Уполномоченная остановилась и в недоумении уставилась на комиссара.

- Решительно невозможная ситуация! Сколько у вас недоработок, уму не постижимо! - товарищ Вера недовольно смотрела на смутившегося Трошина; - Так нельзя, товарищи! Если вы, чего-то не умеете делать, так – учитесь у других! Как, объясните мне, вписать в приказ офицера, когда не знаем его имени!

Женщина ходила по комнате, заложив большие пальцы своих рук, за туго затянутый поясной ремень, бросая сердитые взгляды на молчаливого Трошина.

- Хорошо! - сказала она, придя к какому-то решению; - Поступим следующим образом! Офицера, в приказ – не включать! В целом, это досадное недоразумение, ни как не может повлиять на ход событий! Одним больше, одним меньше – суть не в этом! Главное – это неизбежность наказания! Да и сам он, по видимому, желает, что-бы его считали - без вести пропавшим, иначе какой ему резон, скрывать свое имя!

Товарищ Вера подошла к окну и долго стояла, незряче вглядываясь в темноту двора.

- Мучеником, решил стать! - глухим голосом произнесла она; - Ну что ж! Так тому и быть! Мы предоставим ему такую возможность!

После размышлений о судьбе офицера, уполномоченная заговорила более решительно и озлобленно, все так же не отрывая взгляд от темноты окна.

- Троих вышеуказанных – расстрелять! Укажите о конфискации принадлежавшего им имущества, в пользу трудового народа! Приговор вступает в силу, с момента его подписания! Заканчивайте писанину, и подайте мне приказ на подпись! И еще, утром, приведете офицера ко мне! Я сама им займусь!

Трошин дописал приказ и протянул его, по прежнему стоявшей у окна, женщине. Она взяла бумагу не глядя, и только чуть позже, нехотя отвернувшись от окна, бегло пробежала глазами по документу и подойдя к столу, поставила на нем размашистую подпись.

- Почему сами не подписали приказ? Запачкаться боитесь!

Товарищ Вера смотрела прямо в глаза комиссару, и в ее сильно расширившихся зрачках, Трошин заметил тот же самый шальной, пугающий безумием всплеск, какой он уже видел сегодня, у застрелившего кота, бойца Воробьева!

Тонкий карандаш, затяжелел в руке комиссара словно пудовая гиря, когда он медленно выводил на документе, свою ясную и четкую подпись.

- Это не все! - с тяжелым нажимом на слова, произнесла товарищ Вера; - Вы напрасно говорите о не свойственных боевому полку, функциях! Запомните, революция возвышает своих героев, но не прощает отступников! Завтра, часть вашего полка, переходит во временное распоряжение председателя городского ЧК, и вы лично будете нести ответственность перед партией, за ликвидацию военнопленных, а также, задержанных по ходу зачистки, контрреволюционеров и саботажников!

Женщина села на стул, откинувшись назад. Затянувшаяся до глубокой ночи работа, утомила ее, и тело, державшееся в течение суток на железной воле, позволило себе - наконец-то, расслабиться!

Посидев какое то время с закрытыми глазами, товарищ Вера, отпустила комиссара, но когда он дошел почти до двери, остановила его, несколько странным вопросом;

- Скажите, а у вас водка есть?

Не ожидавший такого поворота комиссар, неловко переминаясь в дверях, сконфуженно ответил;

- Должна быть! Сейчас распоряжусь!

Через некоторое время, в комнату вошла полная, низкорослая женщина, несшая перед собой широкий поднос, на котором стояла початая кем-то бутылка водки и нехитрая закуска. Женщина, не поднимая распухших, покрасневших от слез глаз, расставила принесенное ею на столе, и не проронив ни слова, ушла, тяжелой, старившей ее походкой.

Оставшись одна, товарищ Вера, подойдя к двери, окликнула дремавшего вестового, велела ему никого к ней не допускать и разбудить на рассвете. Побродив бесцельно какое-то время по комнате, она подошла к столу, открыла бутылку. Понюхав ее содержимое, брезгливо поморщилась, пить не стала. Отломила только кусочек хлеба, обмакнула его в соль и неторопливо прожевала. Затем села за стол, взяла в руки серебряный портсигар, долго и задумчиво смотрела на него, перед тем как раскрыть. Раскрыв, взяла из него щепотку белого порошка, насыпала горкой на сжатую в кулак кисть левой руки, немного поколебавшись, добавила еще, и с наслаждением втянула его в себя тонкими ноздрями красиво очерченного носа. С минуту посидела, в томительно-упоенном ожидании, а затем откинулась, резко расслабевшим телом, на спинку стула.


Глава 7. Рассвет.

Комиссар долго не мог уснуть. Прожитый день и нелегкая ночь, давили, невидимой глазу тяжестью, на его большое, сильное тело. Ворочаясь на кровати, Трошин думал о том, как, когда и где, он сумел перешагнуть, ту тончайшую, словно несомая бабьим летом паутинка, грань! Незримую черту, которая глубокой пропастью разделила его жизнь на две половины, попутно унося с собою то, чем он прежде жил, кажется - целую вечность тому назад!

Трошин много лет работал механиком на крупном маслобойном предприятии, и находился в более выгодном положении по сравнению с другими рабочими. Вернувшись с действительной службы в армии, пройдя через первую в его жизни войну, Матвей Ефимович зверем вгрызся в работу, стараясь обеспечить благополучие появившейся у него семье. Но лет через семь, понял, что все его старания подняться на достойный в его понимании уровень жизни рабочего человека, разбиваются о холодно-равнодушное отношение к работающим на него людям, хозяина заводика. Единственно чего он сумел добиться за годы непрерывного труда, это выйти из полуразваленной отцовской землянки, в небольшой, рубленной из сосновых бревен, домик, позволяя себе по праздникам накрыть хороший стол и все! Матвей начинал понимать, что ему не хватит и трех жизней, заполненных через край добросовестным трудом, чтобы оставить после себя хоть что-нибудь достойное своим детям, в то время как «его хозяин», наверняка обеспечил безбедное будущее себе и своим детям, на многие годы вперед, и его, Матвеевы дети, выросши – будут как и он сам, работать на также выросших, хозяйских сыновей! С этим, Матвей Ефимович, согласиться не мог, и поэтому, когда в кажется ставшем страшно далеким восемнадцатом году, к нему пришел латыш с бесстрастным лицом и предложил командовать артиллерийской батареей полка, он попрощался с семьей и ушел сражаться за их будущее!

Но то, что стало происходить впоследствии, вероятно, предположить не мог никто! Правящий класс, мертвой хваткой вцепился в уходящие от него привилегии, и завязалась упорная, уродливо жестокая война, в которой выплеснулась, вся накопленная веками, ненависть между богатством и бедностью, рабством и свободой!

Понимая, что он бессилен хоть что-то, изменить в нынешнее время, Матвей Ефимович, думал, как ему казалось, о главном! А главное, в его понимании, было в том, что бы народ - сделал правильные выводы, из того что происходит сейчас, и в будущем ни его потомки, ни потомки тех людей которых он убивает, никогда больше не вверглись в хаос братоубийства! И что бы на века, исчезло разделение единого понятия народ, на «простых» и других, выделенных «богом и властью» людей!

Думая об этом, Матвей Ефимович, только под утро забылся в беспокойном сне.

Ему приснился хороший сон! Снилось, что он долго и яростно парился в жаркой, пахнущей дымком и березовым листом бане, а затем, с наслаждением пил ломящий холодом зубы, слегка хмельной квас. Войдя в дом, босиком прошелся по чисто вымытому полу, и упав на белые, хрустящие крахмалом, простыни, одержимо мял, податливо выгибающееся под ним тело жены, которую он уже начинал забывать.

После бани, всей семьей, в чистых белых рубахах, сидели за столом и пили чай! Три сына, жена и еще, с ними был четвертый, умерший в младенчестве, и все были этому, очень рады! Жена, разливала из начищенного до зеркального блеска самовара, горячайший чай, его наливали в блюдечки, шумно дули на них, и обжигаясь хлебали, вытирая с раскрасневшихся лиц, светлый и обильный пот - чистыми холщовыми полотенцами. Детки шалили за столом, втихомолку подталкивали друг дружку, заглядывали в крутой самоварный бок, повизгивали от восторга, разглядывая, свои причудливо искаженные отображения! А сам он, сердито нахмурив брови, строжил их, и сыночки, хитро поглядывая на ласково улыбающуюся мать, делали вид, что боятся его, и это всех забавляло!

На улице стоял тихий, теплый вечер. В широкое окно, мягко вливался ласковый свет уходящего солнца. Слышались озорные возгласы гуляющих парней, пощипывающих на ходу, зарумянившихся, нарядных девок. Девки повизгивали и били охальников по проворным рукам. И вдруг, вся эта идилия, нарушилась тяжким, надсадным воем! По улице, тяжело бухая разбитыми сапогами и лаптями, бежала толпа плохо одетых, пьяных мужиков! Разлохмачивая бороды, они раскрывали в страшном, безумном крике, черные дыры ртов и гнали перед собой Михейку! Михейка, громко гыкая от страха, бежал, пытаясь оглядываться назад, но не мог этого сделать, так как ему мешала лежащая у него на плечах, большая, толстая овца! Проснувшийся Трошин, хотел крикнуть глупому мужику, что бы он бросил овцу, но передумал! Безразлично махнув вялой рукой, комиссар повернулся на другой бок, и вдруг провалился в бездонную яму, черного, лишенного всяких видений, сна.

************************************************

Перед рассветом, задремавший доктор, проснулся от звуков, раздававшихся за дверью. Кто-то тихо, но настойчиво скреб крепкое дерево косяка и громким шепотом звал, по видимому, купца, так как доктор явственно различил слова «батюшка» и «кормилец»!

- Кто там? - также тихо отозвался Виктор Сергеевич, вплотную подойдя к двери.

- Я, батюшка! Фрося, кухарка! - послышался прерывистый шепот женщины; - Мне бы, кормильца нашего, Иннокентия Палыча!

- Спит он, Фрося! Ты мне скажи, я передам!

Доктор напрягал слух, но улавливал только звуки тяжелого дыхания женщины, прерываемого всхлипами и с трудом сдерживаемым рыданием.

- Говори, Фрося! Отчего ты плачешь?

- Беда, Виктор Сергеич! - справившись с дыханием, заговорила узнавшая голос доктора, кухарка; - Приехала баба молодая, начальница… Всю ночь, с комиссаром была…Я…Я – подслушала!

- Так что ты слышала? - пытался узнать Виктор Сергеевич, догадываясь, что Фросе трудно говорить из-за душивших ее слез.

- Убивать вас будут! Всех! Только вора и лохматого, в очках, отпустят! И батюшку нашего, Инноке-е-е-ен! – Фрося не смогла договорить до конца и тихонько завыла!

Доктор беспомощно топтался у двери, трогал ее руками, словно хотел через крепкие доски обнять и утешить, хоть как то, облегчить страдания, обезумевшей в своем горе женщины. Он растерянно оглядывался на офицера и проснувшегося на шум попа, отчаянным взглядом прося их о помощи, и вдруг, нежданно осознав смысл услышанного, поник и присел, на почему то сразу ослабевших ногах, опершись спиной на стену!

Он сидел и слушал, как за стеной тихо плачет
женщина и напряженно думал о том, что ему непременно нужно ответить ей, сказать что-то очень важное в эту минуту!

- Фрося! Тебе нужно уйти отсюда! И дочку забери! Слышишь меня? - доктор представил, как согласно кивает головой плачущая кухарка, и добавил; - Ты вот что! Ступай ко мне домой и скажи жене, что бы она убрала мой инструмент! Я его в кабинете, не прибранным, оставил! Это очень важно! Ступай! И, прощай, Фрося! Иди!

Доктор словно наяву увидел, как согласно, но совершенно не осмысленно кивая головой, Фрося, согбенная горем, невидяще-слепо уходит по коридору подвала, тяжело переставляя занемевшие ноги, держась рукой за обсыпающуюся побелку стены!

Доктор поднялся и заходил по комнате, нервно потирая, отчего-то начавшие зябнуть, руки. Остановился напротив мирно посапывающего купца и хотел разбудить его, но отец Анастасий, удержал его руку.

-Не надо, Виктор Сергеевич! Пусть поспит, ему еще понадобятся силы! Да и нам, тоже!

Священник уже понял, что их ожидает! И это случится - совсем скоро, может быть, через несколько часов!

Полковник стоял у окна, в которое начинал вливаться мутный, весенний свет нарождающегося дня. От стекла, на него смотрел, застывшими глазами, убитый солдатом кот. Офицер повернулся к людям и будничным голосом произнес;

- А ведь это, господа, была - последняя наша ночь! Расстрельная!

Отец Анастасий встал во весь рост, выпятив большой живот, прочно расставив под широкой рясой сильные ноги.

- Помолимся Господу нашему, братья мои! Помолимся за землю нашу и народ! Помолимся за здравие врагов наших, ибо не ведают что творят!

- Помолимся! - эхом отозвался доктор; - Пусть это поможет - ВСЕМ! И - нам, тоже!