БОЛЬНИЧНЫЕ ПОБАСЕНКИ

Предисловие:
Итак, я уже европеец... Интересное я вам должен сказать, уважаемые читатели,
мироощущение. Я-то почему-то всегда думал, что на старости лет, помру рабом совдепии на
российском заснеженном таёжном лесоповале, у потухшего костра, с топором в руках или у
родного брательника с совковой лопатой, на прииске в Магадане.
Чудны дела твои Господи, я граф Данилов, потомок княжеского рода Дурново, живя в
Украине, получил возможность, посещать европейские страны не в качестве барыги-
спекулянта, а легально, как полноправный член европейского сообщества. Забавно...вот уж
не ожидал.

Что я могу ещё сказать - конечно возраст у меня уже не тот, да и здоровье пошаливает, но
думаю, что его ещё хватит для того, чтобы презентовать в ЮНЕСКО, наш антивоенный
проект "Мирное небо" и сделать персональную художественную выставку в Париже.

Расслабься Париж и постарайся получить удовольствие - будет не больно, возможно, что
даже и познавательно. Шучу - украино культуро-туристо - публика морале.

Баламут Лёха Данилов со товарищи, зайдёт и выйдет, таки с шиком, как там всегда и жил...
БОЛЬНИЧНЫЕ ПОБАСЕНКИ




"Есть много друг Горацио на свете,
Что и не снилось нашим мудрецам."
(Шекспир)

1
В палате постравматического десятого отделения, инвалидов войны и советской армии,
городского психоневрологического диспансера, в простонародье именуемым-дурдом, что на
Седова, за карточной игрой Кинг, собралась тёплая компания из четырёх человек.
Банковал, измождённого вида, контуженный во время вьетнамской войны летчик,
отзывающийся на позывной Икар и страдающий эпилептическими припадками, что ни в
коей мере не мешало ему ловко подрезать карточную колоду и оперировать в уме сложными
цифрами.
—Куда ты сунешь своего вальта, сливай воду, у меня козырь, — забирая взятку сказал
недавно поступивший болящий с выцветшими на солнце волосами.

Если учесть, что карточная игра велась в декабре семьдесят девятого года, то его
выгоревшие на солнце волосы смотрелись в диспансерном отделении, готовящемся
встречать Новый Олимпийский год, несколько странно, если не сказать большего —
вызывающим курортным шиком.

—Держите капитан себя в руках спокойнее, Вы уже не в горах Афгана, можно и
расслабиться. Ваши ночные крики несколько нервируют больных. Люди здесь собрались,
видавшие виды и с юмором. Утром можете проснуться, а голова в тумбочке. То-то будет
смеху, — одернул грубияна больничный художник Петрович.

Говорили, что в своё время, на Малой земле, ему позировал сам дорогой Леонид Ильич.
Вполне возможно, так как его картина, где он полковнику Брежневу, лично, даёт указания,
где и как проводить предстоящее сражение, висела в кабинете главного врача.
Потому-то, инвалид Великой Отечественной войны Петрович и пользовался заслуженным
уважением у медперсонала. После отказа от него его молодящейся жены, он был определён
здесь в отделении, на бессрочное пожизненное лечение, и если бы не талант, закололи бы
старика в овощ. А так он имел право на свободный выход в город, чем бессовестно
пользовались родственники других больных, передающих через него болящим водку и
травку.

—Ты чё гонишь старый козёл!? — вызверился на старика десантник. — Уж не ты ли мне
такую подляну сделаешь!? Да ты знаешь сколько голов, я вот этими руками, сам отрезал и
бросил там в речку?
—Да ты задолбал, — сказал спокойно сидевший рядом, парнишка со шрамом на лице и
вдруг сделал рукой неуловимое движение, в сторону капитана. От полученного в шею
удара, десантник поник и сполз с кровати на пол.
—Вот сука, такую партию не дал доиграть, — поднимаясь с кровати, выругался
двухметрового роста медбрат Серёга. — А ну, Лёва, бери его за ноги, и понесли в палату.

Бывший моряк старшина команды ПДСС Лёва Давыдов, вырубивший десантника,
подхватил его за ноги и через пять минут, заботливой мануальной медсестрой, тот был
обколот галоперидолом с аминазином, и надёжно привязан ремнями к кровати в
карантинной палате, где лечили буйных больных.

—Достали эти афганцы, не понятно где и в чём участвовали а гонору, как у кошки блох, —
раздавая карты пробурчал банковавший летчик. — Кто объявляет ход, ты Лёва или
Петрович?
—Да ну их чертовой матери эти карты, надоели, — сбросил карты Петрович и обращаясь к
Лёве, попросил. — Расскажи нам лучше что-нибудь интересное. У меня и мерзавчик
припасён по случаю.
—Мерзавчик говоришь, — задумчиво протянул Лёва, — а ты, Серёга, ругаться не будешь?
—Да вы что мужики, если тихо и мирно я только за. Давай, Лёва, не выёжуйся, трави байку.
С меня закуска — доставая с кармана яблоко, сказал медбрат.

Лёва удобно расположился на кровати, сделал пару глотков и передав чекушку дальше,
закурил сигарету и мечтательно закатив глаза, явно наслаждаясь от выпитой водки,
приступил к повествованию:

2
—Было, как-то у меня, а может и не у меня, однажды в жизни приключение. Даже не
приключение, в полном смысле этого слова, а конфликт земельных интересов, возникший
после моей службы, между мной и руководителями коммунального хозяйства.
—Как это? — встрял с вопросом Петрович.
—Сейчас попробую объяснить, но просьба меня больше не перебивать, не то забуду за
фабулу, — ответил Лёва, выпуская клубы дыма кольцами. — Так вот, в чём же заключался
конфликт?... А в том, что после того как они украли мою квартиру, пользуясь тем, что я
долго лежал в госпитале, они и хотели видеть меня на кладбище с персональными двумя
метрами, тоже самое я хотел сделать и с ними. Не разрешимый юридический казус —
человек есть, а его квартиры нет. Так бы я и гудел под фанфары в палатке, если бы не моя
шиза с моими голосами. Здесь все свои, так что я думаю, у каждого они есть.
—Минуточку, минуточку, — вмешался на этот раз в повествование лётчик, — у меня
эпилепсия и за голоса я ничего не знаю. Можно поподробнее. Что это такое и откуда они
берутся?

—Нет, ну вы реально достали, с вопросами, — неожиданно предложил свою помощь Серёга.
— Давай Лёва я им быстренько всё объясню.Галлюцинации – это что-то, что человек видит,
слышит, чувствует или обоняет, и что никто другой не может видеть, слышать, чувствовать
или обонять. Самая распространенная форма галлюцинаций при шизофрении – «голоса».
При этом заболевании многие больные слышат голоса, которые комментируют их
поведение, отдают приказания, предупреждают о грозящей опасности или просто беседуют
другом с другом (обычно обсуждая пациента). Иногда больные шизофренией слышат голоса
задолго до того, как их родственники и друзья замечают неладное. При галлюцинациях
других типов пациенты видят несуществующих людей или предметы, чувствуют запахи,
которые никто больше не чувствует. — закурив сигарету закончил свою лекцию медбрат.

—Так вот голоса, — как-будто его не прерывали продолжил своё повествование Лёва, — я
когда с ними столкнулся в первый раз, сильно расстроился, ну всё думаю попал: здоровья
нет, денег нет, хаты тоже нет, один военный билет с печатью о комиссации. Что делать —
не знаю. «А ты сходи в военкомат, может там помогут», — говорит мне Голос.

Сказано — сделано. И уже через час я у военкома в кабинете жалобно, так рассказываю за
свои три боевые службы, и за то, что остался без денег и жилья. Военком молодец,
выслушал меня внимательно. Даже дал трояк с напутствием: «Всё, чем могу тебе помочь. Я
ведь тебя туда не посылал».
«Хамит майор, — слышу опять свой Голос. — Дай ему по роже и пошли его на хер».

Восьмипудовый военком, так и не понял, что с ним случилось. Упал и упал. Бывает. Правда
несколько переломов рёбер, но это не моя вина, аккуратней надо быть в выражениях.
«Ну и что теперь делать?», — спрашиваю свой Голос. «Да ладно не бзди, поехали в Москву,
в приёмную к нашему дорогому Леониду Ильичу», — культурно так отвечает он мне.
Поехали, так поехали.

Вокзал встретил меня запахом хлорки в общественном туалете и бестолково снующими
по залу ожидания пассажирами. Около них крутились спекулянты билетами, карманники и
кидалы. А руководил всем этим действом милицейский патруль, вылавливая отлынивающих
от построения социализма, не сознательных граждан – бродяг и бомжей.
Там было весело всем, кроме меня, не имеющего в кармане ни копейки денег и не
знающего, как сесть без билета на поезд. Мои бессмысленные действия возле иногородних
касс, вскоре были замечены этими двумя ментами, которые предложили пройти мне к ним в
дежурку, для выяснения личности.
«Ну и куда ты идёшь, как баран? Сейчас тебя обыщут, потом изобьют и в лучшем случае
отправят на принудительное лечение в дурдом, в худшем просто не выживешь», — раздался
Голос. «Так , что же мне делать?» — спрашиваю я у него. «Гаси козлов мусоров, и через
тоннель бегом на восьмой путь, там через пять минут отходит скорый поезд, твой вагон
шестой. Вперёд время пошло».

Впереди идущему менту, мой удар кулаком пришелся прямо в темечко. Его ноги
подкосились и он приваливаясь к стен, стал медленно оседать на загаженный перрон. Не
ожидавший от меня такой прыти второй мент кинулся на меня, но разъевшаяся на
государственных харчях туша, не обладала должной прытью, и нарвавшись на моё колено и
контрольный удар правой рукой в висок, улеглась рядом с первым. Деньги, заработанные
непосильным трудом за время их дежурства, вывалились из кармана, рассыпаясь по
перрону. Чтобы они не достались бомжам и наркоманам, я забрал их с собой и рванул на
восьмой путь, к отходящему поезду. Добежав до шестого вагона, я вскочил на подножку и,
всунув ошарашенной проводнице купюру, достоинством в двадцать пять рублей, был ею
обласкан и подселен в купе, к двум милым сорокалетним дамам, едущим, как и я в столицу
нашей Родины Москву.

Проводница оказалась бригадиром поезда, жаркой и истосковавшейся, за время
постоянных рейсов, по мужским ласкам, в полном соку любвеобильной женщиной. Всю свою
любовь и тоску, по сильному мужскому плечу, она и продемонстрировала мне сразу же
после ужина в своём служебном купе.

«Ну, ты как себя чувствуешь? Лично мне кажется, что по тебе проехался
асфальтоукладчик. Если и дальше выдержишь такой темп, то остановись в Москве у неё»,
— услышал я после ночи бурных любовных утех снова свой Голос.
Не знаю, как у него это получалось, но мой Голос снова оказался прав. Проводница
тронутая моей историей и неистощимой мужской силой, пригласила меня к себе погостить
на время своего отпуска. Её отпуск удался. Через неделю, когда ей надо было идти в рейс,
она весила уже вдвое меньше и выглядела помолодевшей лет на десять. Мне она выдала
запасные ключи и двести рублей денег, в обмен на моё клятвенное уверение её дождаться.

3
Проводив свою рабовладелицу в рейс я зашел в вокзальный ресторан, и подсадив к себе
за столик вокзальную шмару, окунулся с головой в меню, собираясь расслабляться здесь, от
беспрерывного сексуального рабства, как минимум до утра. Вечер обещал быть знойным.
Молоденькая шлюшка, истекающая соками, обещала сделать его ещё более неповторимым.
«Посмотри её сумочку», — в самый разгар отдыха, вдруг услышал я свой Голос. В
сумочке, после того как я отнял её у шалавы, лежала пачка презиков, упаковка димедрола
и пузырёк с клофелином. Но больше всего меня расстроила её ксива, внештатного
сотрудника милиции.
Получать объяснения от избитой шалавы я не счел за возможное и ушел через черный ход
по английски, не попрощавшись и не заплатив за столик.

Выйдя с ресторана я поймал такси и приехав домой, открыл дверь в квартиру. От
полученной ударной дозы клофелина, подмешанного мне шлюшкой в ресторане, я упал в
коридоре и потерял сознание. «Отдыхай бродяга», ещё успел расслышать я чей-то голос.
Проснулся я на другой день ближе к обеду: не затягивая удовольствие — похмелился
пивом и не откладывая дело в долгий ящик, отправился в Кремль, искать приёмную нашего
дорого и всеми любимого Леонида Ильича.
«Пошли в парк, посидим на лавочке, поедим мороженого», предложил мне Голос. «Пошли,
— охотно согласился я с ним. — Мороженое жрать, не дрова рубать», — к этому
мероприятию я всегда подходил трепетно и с душой. Поэтому прикупив пару пачек
пломбира, я развалился в парке Горького на лавочке, одновременно лакомясь мороженым и
рассматривая москвичей. Вроде люди, как люди. Ничего особенного, хотя нет, невдалеке
показалась группа товарищей с цветами и венками, направляющихся к могиле неизвестного
солдата.

—Смотрите Тито, это Иозеф Брос Тито, — зашумели стоящие рядом люди, — а рядом с ним,
наш дорогой Леонид Ильич. Уряааааа!!!!!
«Ну и чего ты ждёшь, особого приглашения? Так его не будет. Руки в ноги, заявление в
зубы и вперёд», — скомандовал мой Голос и не успел я опомниться, как тут же оказался в
окружении свиты Брежнева. Ребята с его охраны, оказались суперпрофессионалами,
сработали мастерски; на асфальт меня ронять не стали, лицо бить тоже, но намертво
заблокировав, обыскали в мгновение ока. Кроме военного билета, заявления, денег и
ключей ничего подозрительного они у меня не нашли.

—В машину его и к нам в отделение, будем разбираться, что за птица-синица, к нам
залетела, — распорядился старший охранник моей судьбой.

Если пристав говорит садись, то таки сидеть придётся, вспомнилась мне шутка моего
сослуживца одессита Толика Лосева, в то время как меня упаковывали в воронок.
Сопровождавшие, а лучше сказать конвоировавшие меня молодые люди, оказались не
разговорчивыми и не понимающими юмор субъектами, преисполненными чувством
собственной важности. Хорошо, что хоть ехать, не далеко было нужно. Из одних ворот
выехали, в другие въехали и дома. Если считать тюрьму своим домом. А судя по высоким
воротам, мы туда и приехали.


4
Командовавший в дежурке мелкий, как моль, и такой же безликий, рыжевато-плешивый
лейтенант, сначала бесцеремонно выгреб всё содержимое моих карманов в свой карман,
после чего усадил меня на привинченный к бетонному полу табурет и после пятиминутного
многозначительного молчания начал забрасывать меня вопросами, пытаясь поймать на
неточностях и мелочах. Судя по настойчивости, он рассчитывал, как минимум расколоть
меня на террористический акт. После бесконечной череды вопросов — зачем приехал в
Москву, с кем приехал? Я решился и включил по полной свою дурку. Дождавшись
очередного вопроса: «Зачем ты приехал в Москву?» Я со слезой в голосе ответил, что я
сирота, внебрачный сын Галины Брежневой, оставленный ею в детдоме, и приехал
пожаловаться на неё своему деду. Сказать, что у маломерки лейтенанта, после моего
ответа, отвисла челюсть, значит, ничего не сказать. Но факт остаётся фактом — меня
покормили и оставили на какое-то время в покое.
«Вот видишь, ведь получилось. А ты боялся», — довольно произнёс мой Голос, после того,
как мне во время прогулки дали закурить. «Получилось. Что получилось? Сейчас, как
придут мои документы с места жительства, да как возьмутся за меня следаки по-взрослому,
как за самозванца, вот тогда-то мы и похохочем». — угрюмо ответил я ему. «Не боись,
прорвёмся. Верь мне.»

—Давыдов с вещами на выход! — прокричал откуда-то сверху вертухай. — Шевелись твою
мать!

Сборы не заняли много времени. Голому собраться, только подпоясаться. А у меня и пояса
не было. Поэтому не заводя в камеру, меня повели по узкому лабиринту коридоров, куда-то
вниз, скорее всего в подвал. Ощущение скажу я вам братцы, не из самых приятных, а тут
ещё и идущий сзади вертухай, не давал скучать:
—Влево, вправо, быстрей шевели копытами, — подгонял он меня. — Стоять, пришли. Лицом
к стене. Заходи, — втолкнул он меня в открытую камеру.

В камере сидя за столом меня, ждали люди в белых халатах. «Медкомиссия», — подумал
почему-то я. «Молодец, догадливый, — похвалил меня Голос, — А сейчас на все вопросы не
отвечай. Молчи как рыба об лёд. Всё что надо ты уже сказал и сделал».

—Фамилия, имя, отчество, — ласково спросил меня старичок-белый колпачок, по видимому
старший в этой комиссии.
—Пошел в жопу! — так же ласково ответил я ему, — Всё, что надо я сказал и буду
разговаривать, только со своим дедом.
—Какие у него статьи 9-Б,12-В? Мне всё ясно, — сказал старичок. — Посттравматическая
шизофрения, отягощённая манией величия. Я думаю его надо подлечить в диспансере, на
Канатчиковой даче. Там и с дедушкой встретишься. Ты
ведь не против? Да чуть не забыл, как у тебя сынок с голосами? Не допекает один такой, ну
уж очень умный Голос? Альтшульцер, дух справедливости, ты здесь?
—Ах ты старый гриб, до сих пор живой, вижу, что ты узнал меня. Это наши с тобой дела,
пацана не трогай. У него действительно проблема, помоги ему. — неожиданно для себя
сиплым чужим голосом проговорил я.
—Договоримся, помогу, если и ты выполнишь, мои условия, вернёшься к себе. — не
остался в долгу старичок.
—Договорились. Даёте парню пенсию, квартиру, достойную работу и только после этого, я с
миром уйду к себе.
—Верю твоему честному слову.Потому я думаю, что мы договоримся - это небольшая цена за
то, что ты наш мир оставишь в покое.

После того, как старичок закончил общаться с духом, сидевшая рядом с ним врачиха упала
в обморок, врачи бросились её откачивать, а меня теми же узкими коридорами, повели
обратно. К большому удивлению меня посадили в довольно приличную камеру,
напоминавшую по обстановке гостиничный номер. Я удобно улёгся на мягкой кровати и
незаметно задремал. Проснулся я от чьего-то пристального взгляда. Напротив меня сидел
полупрозрачный мужской силуэт.
—Ты кто такой? – нервно спросил я, подозревая, что окончательно слетел с катушек.
—Не нервничай. Я и есть тот самый Альтшульцер, дух справедливости или, проще говоря,
одно из материальных воплощений человеческой совести.
—Не хочешь мне ничего объяснить, Альтшульцер?
—Ты и так много узнал за сегодня. Да и чем меньше будешь знать, тем крепче будешь
спать. Одно могу тебе гарантировать. Всё что они обещали, они выполнят, так что выбирай
квартиру в любом городе, не стесняйся.
—А как же ты? Не уже ли мы больше не встретимся?
—Как же я? Пока, вернусь в свой информационный портал. Отдохну. Устал. А с тобой сынок,
мы обязательно ещё встретимся. Как только на Земле, люди преступят черту дозволенного,
и градус несправедливости начнёт зашкаливать, я снова появлюсь...И накажу...

В палате после последних слов Лёвы Давыдова воцарилась тишина и только медбрат
Серёга, через некоторое время недоверчиво спросил:
— Ну и что братуха, дали тебе хату и пенсию или, это твои очередные гонки?
—Дали, догнали и ещё раз дали, а Галина Брежнева признала меня своим сыном и
усыновила. А здесь я выполняю секретную миссию, по выявлению автора вечного
двигателя. Не видел тут кого случайно с его чертежами?
—Ну, ты, Лёва, и гонщик. Решпект. Уважил старика. Давно я не слышал подобной чепухи, —
поглаживая усы и допивая водку, одобрительно проворчал Петрович.

—Чепухи — ну, ну, — прокряхтел чей-то глухой голос в пустом углу. — А что вы скажите,
страждущие, если вы все сейчас окажетесь в Париже, на Елисейских полях?

В палате воцарилась тишина...И через минуту, поняв с кем они имеют дело Лёва сказал:

—А можно, Альтшульцер, организовать нам турне по Европе, после выборов?
—Договорились, после выборов, так после выборов. Удачи вам, — послышалось какое-то
шуршание, потом, само по себе, открылось окно и лёгкое прозрачное облачко выплыло из
палаты.