Солнечный удар

Жарко. Лежу. Думаю.

Очень жарко. Лежу на земле. Думаю о неприятном.

На улице жара, каких свет не видывал. Лежу в тени, на земле, скрывшись от палящего солнца под сенью подсолнухов. Думаю о том, что же мне делать со сломанной ногой...

Закрываю тыльной стороной ладони обожженный солнцем лоб, убираю с него склеившиеся от пота волосы. Под ногтями грязь и кровь. Во рту – неприятный соленый привкус. В правую лодыжку будто воткнули раскаленный гвоздь. Закрываю глаза. Все жарче и жарче печет солнце. Все дальше и дальше реальность.

Мнится мне, что вижу я сквозь закрытые веки. И вот смотрит на меня лицо подсолнуха. Нет на этом лице ни губ, ни глаз, ни носа, лишь укоризненные лепестки да осыпавшиеся с семян соцветия. Опускается его голова все ниже и ниже, нависает, будто туча. Каждое семечко – словно пистолетное дуло.

На нос падает капля ржавой воды, пробегает по носогубной складке и застывает между плотно сжатыми губами. Вторая капля падает на щеку и катится прочь, в землю. И вот надо мной уже не подсолнух, а душ, поливающий меня водой со всей мочи. И этот душ не один. Их много, и вода льется из них в разные стороны, создавая переплетения радуг.

Что-то шуршит в траве. Поворачиваю голову и вижу лису. Лиса смотрит на меня синими, словно сапфиры, глазами. Невольно задумываюсь – а бывают ли у лис такие глаза? Лиса осторожно подкрадывается на согнутых лапах, обнюхивает мой бок, потом запрыгивает на грудь и смотрит. Глаза в глаза. Я и лиса. Нос к носу. Мы дышим воздухом друг друга, а потом лиса принимается меня облизывать.

«Нравится соленое, - думается мне, когда она принимается тщательно вычищает языком мою щеку. – Зато умыла».

Лису совершенно не волнует душ. Вода разбивается об ее шерстку, запутываются в пушистой шкурке бриллианты капель. И кажется мне, что это потому, что лиса горит. Лиса – прекрасный симбиоз живого огня и воды. Глаза ее становятся дальше, дальше и дальше, темнеют и превращаются в два пятна на больничном потолке.

Моргаю. Сознание проясняется, и я вижу не только потолок, но еще и склонившуюся надо мной заплаканную младшую сестру. Она растрепанная, рыжая, и бросается мне на шею с каким-то невнятным пищанием, как только видит, что я открыл глаза. Рядом с ней мать – тоже рыжая, но аккуратная, статная, в очках с квадратными стеклами и длинным носом.

- Эх ты, - говорит мать, невесело улыбаясь. – Как тебя угораздило ногу посреди поля сломать, абалдуй?

- Да я это… за лисой погнался, - бормочу я смущенно. – Видел, что на поле лиса побежала, думал, поближе посмотреть. А потом ямка какая-то… вот я и…

А у самого щеки горят. Ведь бежал не за лисой, а от лисы. Совсем не рыжей, но синеглазой хитрой лисицы, больно укусившей за сердце.

- Скажи спасибо соседу при случае, - вздыхает мать. – Если бы не его собака, мы бы тебя на этом поле до самого сбора урожая искали…