И были услышаны.... (невыдуманная история)

Я сижу в уютном камерном концерном зале, расположенном в старинном особняке. Здесь сегодня будет сольный концерт. Рядом со мной молодая черноволосая женщина. Карие глаза, на коленях букет роз. Я заглядываюсь на розы – они необыкновенной красоты, насыщенного розового цвета. А цветки напоминают изысканной формы бокалы, вырезанные рукой древнего мастера. Женщина перехватывает мой взгляд, поясняет: «Это ее любимый сорт роз». Сегодня сольный концерт подруги детства этой молодой женщины. Зал постепенно наполняется зрителями, многие с цветами. Скоро начало.
А мне вспомнились другой зал и другая сцена. Было это в начале далеких и ненастных 90-х. Подмосковье, лето, дачный кооператив. Дружат две маленькие девочки, 9 и 11 лет, черноволосая Кареглазка и златоволосая Голубоглазка. На участке импровизированная сцена – куча песка, привезенного для дачных нужд. Занавес – простынка, натянутая на веревке. За несколько дней до концерта девчушки бегают по домам дачного кооператива и раздают бесплатные билеты на их концерт.
И вот в день концерта в назначенный час тянется к участку Кареглазки процессия из бабушек и мам с маленькими внуками и детьми. Это идут на концерт зрители. А для зрителей уже расставлены перед «сценой» скамейки, сварен и разлит в стаканы вкусный морс из красной смородины. Бабушка Кареглазки постаралась. Все рассаживаются. Наступает торжественная тишина. И начинает двумя детскими голосами нестись вдаль песня - «Прекрасное далеко, не будь ко мне жестоко…». Зрители замирают, спины выпрямляются. На глазах у некоторых выступают слезы… «Что же будет в том, «далеком», с этими певуньями?», - проносится у многих в головах. Это были те самые голодные девяностые…Пустые полки магазинов. Стоимость килограмма еды равняется месячной зарплате научного работника или преподавателя. Да и ее месяцами не платят. В Институте один ученый погибает из-за недоедания, наивно разделив этот «килограмм еды» на целый месяц. Маленькие дети, которых надо кормить, одевать, обувать. Пожилые родители, которым нужно покупать лекарства. Люди с учеными степенями подрабатывают, продавая на улице куриные яйца и ползунки, стригут собак по вызову, стараясь выжить, не оставить свое основное любимое дело. Знакомые и коллеги «тают» на глазах – пальто, костюмы и платья становятся слишком свободными. Сама перехожу на одежду, которую носила в старших классах, именно она сейчас впору. Хорошо, что сохранила. А ведь в то, школьное время, мама иногда восклицала: «Неприлично ведь быть такой худой!». Коллеги уезжают за границу. Ты всеми силами стараешься не уехать – здесь дом, родные, друзья. А там – все чужое. Пока получается. Многие уезжают, потому что у них уже не получается.
Первые проблески. Именные гранты Джорджа Сороса ученым. Впервые за много месяцев купленная курица, на которую собирается вся семья. «Ешьте понемногу, а то плохо может стать», - говорит бабушка, пережившая голодные военные годы и похоронившая родных, не переживших блокаду Ленинграда. Да, голод в военное время - это ужасно. Но каким словом определить голод в мирное время, среди хорошо образованных, профессионально работающих людей…? Думаю, что историки найдут определение всему тому, что тогда происходило. Джордж Сорос выделяет долговременные гранты научным коллективам и на научные мероприятия. Это спасает многих ученых от ухода из науки и отъезда за рубеж. Наконец, Российское правительство устанавливает два научных гранта, а новый президент провозглашает, что наука в нашей, «отдельно взятой», стране, является международной. Пошли международные гранты. Можно уже не стричь собак, а заниматься наукой, даже живя в своей стране. Выходим из экстремума, идем по восходящей. Все постепенно налаживается. Жизнь за это время научила каждого надеяться только на себя. Это и помогает. К слову, среди людей, так страшно в то время выживавших в науке, и все-таки сумевших остаться в своей стране, были и те, которые создали сейчас современную гордость России - самолет Jet 100.
…Концерт начался. На сцене стояла удивительной красоты голубоглазая молодая женщина, больше похожая на богиню, чем на земную женщину. По залу полилось необыкновенной силы сочное меццо-сопрано. Я еле сдерживала слезы. Удивительная певица перехватила мой восторженный взгляд с навернувшимися слезами и улыбнулась доверчивой открытой улыбкой ребенка, который знает, что его любят.
Это был сольный концерт златоволосой Голубоглазки, певицы Большого Театра. Ей чуть больше тридцати. Она лауреат многочисленных международных конкурсов. До Большого - сольные партии в Новой Опере. Но Большой есть Большой. Кареглазка, эта сидящая рядом со мной молодая женщина с букетом роз, в свои 29 лет заведует кафедрой иностранных языков в одном из московских гуманитарных вузов. Имеет ученую степень по филологии, аспирантов, дипломников. Долетели, видно, эти два чистых детских голоса тогда, в начале девяностых, до «прекрасного далека». Услышало оно тогда их песню, звучавшую в ушах взрослых, как мольба...