Семь жизней одного меня. Первокурсник 1.

Семь жизней одного меня.

Первокурсник 1.

И вот – я студент. Начиналась новая, взрослая жизнь, в которой я знал только одно – мне предстоит много учиться.
Правда, учиться по институтским предметам я планировал как бы вполсилы, и, как оказалось, впоследствии, свои силы я несколько переоценивал.

Мне кажется, что учебную программу по нашей специальности готовили не очень продуманно. Так уже в первом семестре, для новичков, еще не освоивших начал высшей математики, был курс под названием: «Математические основы кибернетики» - МОК- где на полном серьёзе нам, например, давали задачу «Полет на луну». И это исключительно с помощью математических формул, практически без единого слова комментариев.

Ну и так далее. Насколько я понимаю сейчас, эти предметы нам читали специалисты из ЦКБ, расположенного поблизости в Подлипках, теперешнем Королеве, а продумать их последовательность и связь с базовыми курсами никто не удосужился.

Что же оставалось бедному студенту? Можно было, конечно, самостоятельно освоить дифференциальные уравнения, которые, по программе мы должны были изучать позже, а потом уже с полным пониманием учить эти спецкурсы. Но такие студенты если и были, то в явном меньшинстве. Остальным приходилось попросту зубрить.

Была у меня еще одна проблема. На лекциях мне, как правило, доставались места в дальней части аудитории, а к тому времени я уже достаточно испортил зрение бесконечным чтением, так что разобрать, что пишет лектор на лоске, я уже не мог. Приходилось списывать у соседа. Если учитывать, что лекторы были у нас очень немногословны, то можно представить во что превращались для меня такие лекции.

Что же касается таких предметов как «История КПСС», то это вообще было как рвотный порошок.
Поэтому очень скоро я принял кардинальное решение – на лекции не ходить вообще.

Кстати, большинство ребят из общежития независимо от меня приняли аналогичное решение. И связано это было вот с каким обстоятельством. В отличие от ребят, больше склонных лени и разгильдяйству, девушки нашего потока, живущие в общежитии, подобрались сплошь аккуратные, трудолюбивые, к тому же с каллиграфическим почерком. Ребята быстро смекнули, что гораздо легче воспользоваться чужим конспектом, написанным настолько подробно, что там содержались даже шутки преподавателя, желающего немного развлечь аудиторию, чем разбирать собственные каракули.

Оставались практические занятия и семинары, явка на которые была обязательна, к тому же староста группы вела журнал посещаемости. Но они начинались не сначала семестра, а ближе к его концу, непосредственно перед началом зачетной сессии.

Как ни мало я ходил на занятия, составить представление о категориях новоиспеченных студентов, было не очень трудно.
Большинство ребят были из районов ближайшего к институту Подмосковья. Они знали о нашем факультете и строили свои планы на будущее с учетом возможной работы на одном из почтовых ящиков, расположенных поблизости.

Среди москвичей и жителей Подмосковья выделялась группа ребят, которых я условно мог бы назвать «залетными». К ним я самокритично относил и себя. Это были люди, случайно оказавшиеся на этом факультете. Многие из них поступали в престижные вузы столицы: МГУ, МИФИ, ФИЗТЕХ, но не прошли по конкурсу или провалились.
Характерной чертой этих ребят было несколько высокомерное ко всему отношение и, кстати, весьма поверхностный, я бы сказал, «шапкозакидательский» взгляд на учебу.
Кстати, большинство из тех, кого отчислили после первого семестра, были ребята именно из этой категории.
На нашей специальности было совсем мало девушек. В нашей группе всего три на человек двадцать ребят. А в общежитии жили только четверо ребят.

В большом пятиэтажном общежитии, расположенном как раз напротив института, располагались буфет, красный уголок с цветным телевизором первого поколения «Радуга», профилакторий, разные подсобные помещения и душевая, в которой один день был мужской, а другой женский. На первых этажах жили студенты основных факультетов лестеха: обработки древесины и организации производства.
Пятый этаж был отдан нашему факультету. В правом крыле п-образного этажа жили ребята, а в левом – девушки.

Мы застали еще чуть ли не первый набор факультета. Это были парни значительно старше нас, успевшие отслужить в армии и придерживающиеся в общаге типичных бурсацких порядков.
Однажды в воскресенье утром мы проснулись от истошного визга, исходившего из крайних комнат левого крыла, но постепенно смещавшегося к центру. Оказывается, один из старшекурсников, некто Майоров, проигрался ночью в преферанс и теперь должен был выполнить желание: пройти голым по карнизу внутреннего периметра пятого этажа и постучать по очереди в окно каждой комнаты. Что Майоров в точности и выполнил.

Весь институтский городок, вместе с примкнувшим к нему небольшим дачным поселком находился в треугольнике, образованном железнодорожными путями Пушкинского и Болшевского направлений. Замыкал боковые стороны этого треугольника кардиологический санаторий «Подлипки», центральная дорожка которого протянулась от платформы «Челюскинская» почти до платформы «Подлипки». Со стороны поселка никаких ограждений в санаторий не было и две или три асфальтированные улочки поселка естественным образом переходили в тропинки санатория.

Первым делом с прибытием в институт я определился с маршрутом моих ежедневных пробежек. Утром, пробегая по улочке, ведущей к железнодорожной платформе, я иногда встречал своих однокурсников, спешащих на первую пару лекций.
Затем я сворачивал направо и вскоре достигал первых мачтовых сосен, стоящих уже на территории санатория. После этого я сворачивал еще направо и, чтобы не пугать редких отдыхающих, бежал по тропинке, параллельной асфальтированной дорожке санатория. Затем новый поворот, и вот я уже пробегаю вдоль первых домов поселка, где меня неизменно встречают два лохматых двортерьера. Скоро они ко мне попривыкли и уже не напрягали своих голосовых связок при звуке моих шагов. В общежитии я долго плескался родниковой водой в угловой комнате, где вдоль стен стояли раковины с типовыми латунными кранами. Горячей воды на этаже, естественно, не было.

Иногда я выбегал уже в глубоких сумерках. В этих случаях можно было позволить себе выбрать освещенную дорожку санатория. А можно пробежать по тропинкам между редких стволов сосен и густого березового подлеска, никак не регулируемого на подступах к поселку. При этом мне приходилось передвигаться легкой трусцой, на цыпочках, стараясь едва касаться земли, перевитой толстыми корнями вековых деревьев.
Незабываемые дорожки моей юности! Я снова и снова мысленно пробегаю вас, и ощущаю мгновения победы над земным тяготением, когда ты буквально паришь над землей, не чувствуя ни малейшей усталости или сбитого дыхания и, кажется, тебе подвластны любые расстояния и любые преграды.

С началом учебы на первом курсе в общежитии не оказалось достаточного количества свободных мест и нас поселили впятером в комнате, рассчитанной на четверых. Самым старшим из нас оказался только что отслуживший в армии парень с говорящей фамилией Солдатов. Он попытался установить в комнате атмосферу казармы, причем для себя отводил роль старослужащего. Все бы ничего, но мне не нравилась его привычка приводить в комнату на ночь подружку. Ребята жаловались, что скрип пружин не дает им уснуть, а мне это не мешало – я засыпал мгновенно. К новому году появилась возможность немного разуплотниться, и меня, как самого некомпанейского, явочным порядком перевели в 527 комнату к заочникам.

Я имел возможность познакомиться с распорядком дня «вечных» студентов, потому что некоторые из них учились уже по многу лет. Просыпались они часам к двенадцати, завтракали в обед, затем иногда шли в институт. К вечеру набиралось в нашу комнату человек десять, поиграть в карты, в основном в «дурака». К полуночи начинали жарить картошку и ужинать под водочку. Поскольку я в одиннадцать часов всегда ложился спать, то однажды у честной компании возник резонный вопрос: а действительно ли спит этот «чудик» или притворяется. Попробовали разбудить, не проснулся. Пощекотали - ноль реакции. Тогда решили взять за руки и за ноги, поднять и потрясти. Когда и после этого я не проснулся, решили больше не проводить экспериментов. - Да этот парень просто железный, - сказал кто-то, и меня зауважали. Вообще, это были славные ребята. С некоторыми я по-дружески общался вплоть до конца учебы.

После окончания сессии заочники разъехались и на освободившиеся места начали заселять моих однокашников. На правах старожила я ставил перед новичками простые условия: в комнате не курить и подружек на ночь не водить. Теперь уже никто не мешал мне в свободное время усесться на кровати, подложив под спину подушку и читать очередной том «Всемирной истории» или «Всеобщей истории искусств»,
собрания которых я обнаружил в институтской библиотеке и брал в общежитие по одному увесистому тому.