Три антиутопии - Глава №16 (1)

В начало

Утром ко мне никто не пришёл. Я чувствовал себя злым и голодным, гадая: голодный я больше или злой. По всем прикидкам выходило, что отец по любому должен был получить моё письмо и хоть как-то отреагировать.
Я уже начал думать, что он не приходит потому, что раз я теперь весь такой свободный и независимый, значит, в родительской помощи не нуждаюсь. Это было бы конечно справедливо, но по-своему жестоко. Впрочем, такое в его характере, а раз так, и он не желает помочь в трудной ситуации, то и я не буду ему помогать. Между нами всё кончено.
Со злости я с первой попытки залез на решётку и принялся разглядывать улицу и идущих по ней прохожих. Особенно много народа на улице не было: спешащих по своим делам людей уже сменили гуляющие бездельники и милующиеся парочки. Начинался день.
Помнится, мы с Красоткой тоже в своё время бегали в город, чтобы так же, как эти, гулять около тюрьмы. Нам тогда это казалось крутым – глупость какая, даже противно.
Каково же было моё удивление, когда я увидел на улице Красотку, идущую в обнимку с каким-то фрилансером. Он нагло обнимал её за талию и что-то шептал на ухо. Она в ответ улыбалась и иногда даже хихикала. Выглядели они противно довольными, особенно – он. Впрочем, она тоже хороша: не успел её парень ненадолго отлучиться в тюрьму, а она уже себе хахаля завела!
Их довольные рожи меня до того разозлили, что я изо всех сил подтянулся ближе к решётке и попытался погрозить им кулаком. Но едва я высунул за решётку правую руку, как неверно стоящая нога сорвалась. Я попытался ухватиться правой рукой за решётку, но не успел – левая рука разжалась, и я свалился на каменный пол. Хорошо ещё, что в основном я упал на сено, а не то было бы гораздо больнее.
Я встал и попытался вновь залезть на решётку, но это было трудно, потому что я сильно расшиб плечо и теперь оно сильно болело. Когда я снова смог залезть, ни Красотки, ни фрилансера на улице уже не было. По улице ходили неизвестные мне люди, смотреть на которых было неинтересно или даже неприятно.
Ну надо же, такое предательство!
Я спрыгнул с решётки и принялся ходить по камере, растирая плечо. Мой взгляд вдруг упал на прайс-лист, я захотел его порвать и выкинуть в вонючую дыру, но вдруг подумал, что раз меня все бросили, деньги мне уже экономить ни к чему. Пусть этот проклятый Кой попробует на мне нажиться – всё равно мне так и так пропадать. Я громко позвал повара, решив напоследок хорошенько развлечься, потому как коевым рабом я всё равно не стану: либо сбегу, либо погибну.
Повар прибежал, и я принялся заказывать еду, выбирая из списка самые дорогие блюда. Повар радостно кивал и записывал.
Оказалось, что часть блюд могут доставить лишь через пару часов, потому что это была еда ресторанная, требующая тщательного приготовления и нежной доставки. Впрочем, как сказал повар: если я согласен приплатить, то требуемые блюда доставят сюда через час. Я согласился, потребовав, чтобы мне принесли что-нибудь немедленно. Повар кивнул и убежал.
Через пару минут он вернулся, толкая перед собой сервировочный столик с фруктами, холодными закусками и вином. Вместе с ним также пришли шестеро охранников, вставших по обе стороны двери. Всё время, пока дверь была открыта, охранники внимательно следили за мной, на случай если я захочу сбить повара с ног и бежать – это было разумно с их стороны, но в данный момент я бежать не хотел.
Повар подкатил ко мне столик и, извинившись за неудобство, поинтересовался: не хочу ли я чего-то ещё? Я сказал, что хочу, и заказал себе свет, стол, стул и кровать. Повар, кланяясь и пятясь, вышел.
Не успел я расправиться с закусками, как дверь снова открылась, и ко мне в камеру зашли двое охранников: первый нёс стул, а второй – газовый светильник. Когда эти двое вышли, за ними зашли ещё двое охранников, тащивших большую раскладную кровать с матрасом. Они установили кровать прямо поверх кучи сена, положили сверху матрас, застелили постель свежим бельём и вышли. Все время, пока они работали, в коридоре виднелись ещё пятеро охранников, по решительному виду которых было понятно, что они там только для того, чтобы я от них никуда не сбежал, не заплатив.
Впервые за последние дни я хорошенько закусил, а потом, не раздеваясь, улёгся на кровать. Как мало нужно, чтобы сделать человека счастливым: всего-то надо вначале у него всё отобрать, а потом немного вернуть. Не знаю, кто это сказал, но мои тюремщики знали это хорошо.
Через некоторое время послышался деликатный стук в дверь. Я сказал: «входите». Дверь открылась, и ко мне в камеру, пятясь задом, вошёл уже знакомый мне повар. Его глаза смотрели на идущих вслед за ним охранников, а руки указывали что и кому надо делать.
Под руководством повара один охранник вывез из камеры сервировочный столик, двое других занесли и поставили большой круглый стол на одной ножке, четвёртый постелил на стол белую скатерть, а оставшиеся четверо сноровисто его накрыли.
Пожалуй, я несколько переборщил с заказом блюд, потому как то, что сюда принесли, я смог бы съесть едва ли за неделю. Но отступать было некуда, поэтому я встал с кровати, чтобы усесться за стол и попробовать это великолепие.
Повар пододвинул мне стул и повязал салфетку. Он также откупорил вино, а потом ненадолго вышел и принёс подсвечник с тремя свечами. Затем он зажёг свечи, налил мне вина и склонился, ожидая моего вердикта.
Я откушал вина, закусил его паштетом из гусиной печени, съел ломтик неизвестной мне рыбы, которая просвечивала насквозь подобно куску янтаря, и добавил сверху оливку, из которой повар собственноручно удалил косточку. Что-то в этом было.
Повар поинтересовался моим мнением о заказанных блюдах. Я сказал, что всё это неплохо, но в следующий раз вместо вина лучше подать пиво. Повар извинился за оплошность и предложил принести пиво немедленно. Я разрешил.
Повар умчался, а я продолжил трапезу. Вскоре он вернулся с бутылкой пива, обтёр её запотевшие бока белоснежной салфеткой, снял крышечку, и налил пиво в высокий бокал. Я отпил. Не знаю, что ожидало меня в будущем, но в настоящем жизнь шла как нельзя лучше.
Повар спросил: не желаю ли я разнообразить свой отдых музыкой? Я сказал, что желаю.
Повар выскочил за дверь и немедленно вернулся с шестью охранниками. Охранники построились в линию и по сигналу повара принялись исполнять старинную народную песню под названием: «Люби меня нежно». Пели они не лучше лягушек на соседнем болоте, но песня была хороша, поэтому я не стал их прерывать. Закончив песню, охранники перешли к каким-то похабным куплетам, которые я уже не желал слушать. Я их всех выгнал, а вслед за ними отослал и повара, сказав, что позову его, как только он мне понадобится.
Я остался один, но на этот раз это было даже приятно. Потом немного вздремнул, а затем позвал повара, выразив желание прогуляться.
Повар вместе с почётным караулом проводил меня до тюремного двора, в котором я внезапно понял насколько мне все эти дни не хватало солнца. Я прохаживался по двору, каждый раз, при встрече, раскланиваясь с почтенным дородным заключённым, который также, как и я, гулял по двору, только он обходил двор по часовой стрелке, а я – против.
Нагулявшись, я отправился к себе в камеру, чтобы ещё немного перекусить и вздремнуть.
В камере на месте вонючей дыры стоял большой ночной горшок с крышкой и отверстием в днище – как раз напротив дыры. Я его опробовал и завалился спать.
Проснувшись, я ещё раз пробежался глазами по прайс-листу, потом вызвал повара, заказал сауну с джакузи и обслуживанием, а также распорядился подготовить камеру повышенной комфортности, в которую я перейду сразу после сауны, – в этой дыре я больше оставаться не намерен. После этого я снова уселся за стол и принялся доедать то, за что мне вскоре предстояло дорого заплатить.
Вдруг меня что-то больно ударило по голове. Обернувшись, я обнаружил свёрток. Внутри свёртка оказался ничем непримечательный, но увесистый камень, а ценным был только обрывок бумаги, который использовался вместо обёртки, – это была записка. В записке рукой Красотки было выведено одно слово: «СПРЯТЧСЯ».
То, что записку писала именно она, сомневаться не приходилось, потому что только у неё мог быть такой почерк. Уверен, что если бы Красотка и курица решили устроить соревнования по каллиграфии, то курица бы выиграла.
Я немедленно запрыгнул в угол камеры, закопался в сено, закрылся сверху матрасом, а кровать прислонил рядом в качестве щита. Потом я заткнул пальцами уши и приготовился к худшему, а всё это потому, что Красотка у меня такая, что если она говорит, что надо пригнуться и не дышать, то надо пригнуться и не дышать.
Внезапно открылась дверь, и в камеру зашёл высокий охранник, по форме напоминающий шкаф.
– Сауна со златокудрыми гетерами и джакузи со сладкоголосыми гейшами готовы, господин, – с порога прокричал он.
Мои уши всё ещё были заткнуты, поэтому я едва его понял и вместо ответа ещё глубже закопался в сено. Охранник подошёл ко мне, постучал по прикрывающей меня кровати и сказал:
– Господин, сауна и гетеры готовы.
– Кто?! – спросил я, вынимая пальцы из ушей.
– Как кто? Баня и бля-а-а…
Раздался взрыв, который проделал огромную дыру в центре выходящей на улицу стены, поднял в воздух охранника вместе со столом и недоеденными деликатесами, и забросил всё это через открытую дверь в коридор.
Хорошо ещё, что в момент взрыва я не успел закрыть рот, когда пытался ответить охраннику, потому что прокатившаяся ударная волна больно ударила меня по открытым ушам, но не пробила барабанные перепонки, а лишь оглушила.
Свечи и газовый светильник погасли. Заполненная пороховым дымом, пылью и обломками камера погрузилась во тьму. В камеру вбежала Красотка и принялась меня тормошить. Она что-то говорила, но я ничего не понимал. Из коридора показалось удивлённое лицо прибежавшего на шум охранника. Красотка пустила в дверной проём струю пламени из огнемёта. Лицо исчезло.
Огнемёт!
– Эй, это же мой Армагеддон IV! – воскликнул я, чувствуя, как ко мне постепенно возвращается слух.
– Спасибо, что мне обрадовался. Пошли быстрее, – сказала Красотка.
– Дай мне огнемёт.
– Сейчас нет времени.
– Дай. Мне так привычней.
Красотка посмотрела мне в глаза и поняла, что спорить бесполезно. Она расстегнула застёжку на груди, сняла огнемёт и помогла мне его надеть. Вот теперь хорошо!
В коридоре послышались крики, и в камеру попытались ввалиться сразу несколько охранников. Я от души поприветствовал их языком пламени. Они оказались проворными, и быстро спрятались в коридоре.
Дольше оставаться было опасно, потому что как только кто-нибудь из них догадается надеть костюм из кожи веганта, мой огнемёт потеряет свою убедительную мощь.
Мы с Красоткой выбежали на улицу и помчались подальше от тюрьмы. Когда мы подбежали к перекрёстку, из-за угла внезапно выскочили человек десять фрилансеров, с копьями наперевес, и попытались преградить нам дорогу. Я отогнал их огнемётом, и мы помчались дальше.
Среди фрилансеров оказались арбалетчики, а это было гораздо опасней. К счастью уже начинала сгущаться тьма, которую не мог развеять даже тусклый свет газовых фонарей. Мимо нас пролетали стрелы, звонко врезаясь в стены домов и выбивая из них куски краски и штукатурки.
У Красотки тоже был многозарядный арбалет, но останавливаться и стрелять в ответ не имело особого смысла. Впрочем, если какой-нибудь особо ретивый охранник пытался преградить нам дорогу, она пускала в его сторону стрелу, и он нас больше не преследовал.
Тюремные охранники преследовали нас до самых окраин города. Мы прятались за домами и старались не попадать в круги света фонарей. Пару раз мы устроили им засаду, что слегка охладило их пыл, но и они устроили нам сюрприз, внезапно обстреляв нас почти на выходе из города, – это добавило нам осторожности.
– Мне надо с тобой поговорить, – сказал я во время короткой передышки.
– Мне тоже, – ответила она, сплёвывая пыль от отбитой стрелами штукатурки. – На ферму придём, вот тогда и поговорим.
За пределами города нас уже не преследовали, но это не означало, что они не могли обойти нас со стороны и устроить засаду возле леса. В сам лес они не сунутся – это уже наша территория.
Лес был уже совсем рядом, а признаков засады нигде не было. Я начал думать, что мы спокойно доберёмся до дома. Но тут я увидел то, что вселяет страх в любого жителя леса:
В стороне, где располагалась наша ферма, полыхал пожар.