Не вам решать зачем живу я! Не вам стихи слагать о том, что я НИЧТО ! А я вам говорю, что захочу и БУДУ Звездой иль чьей-то пламенной мечтой Взываемой в молитвах к небу !

Метро 2035 (девять глав). Глава шестая

| | Категория: Проза
ГЛАВА 6. ВОСЕМЬ МЕТРОВ


- Тут у нас дорога в одну сторону, – на прощание сказал им командир погранзаставы, теребя ногтем вызревший на шее сочный прыщ.
И тогда им стало интересно, куда их вынесло.
Менделеевская оказалась полутемной, туманной от пара и промокшей насквозь. Лестница перехода с соседней Новослободской спускалась не на напольный гранит, а в озеро: тут люди жили по щиколотку в стылой бурой воде. Артем расстегнул свой баул – там лежали его болотные сапоги. Повесил на себя заодно и автомат. Гомер тоже в резине был, сразу видно бывалого путешественника.
- Не знал, что ее прорвало, – пробурчал Леха, ежась.
Там и сям валялись в воде сколоченные из гнилого дерева рамы, немного приподнимающие человека над дном. Набросаны они были как попало, и никто не пытался сбивать их в остров или в дорогу.
- Поддоны, – узнал Гомер, обмакивая себя в холодную муть, чтобы дойти до деревянного помоста. – В фурах такие раньше использовали. И все Подмосковье в рекламных щитах: куплю поддоны! Продам поддоны! Целый черный рынок этих поддонов! И думаешь вот: на кой черт вообще кому сдались эти поддоны? Оказывается, их к Потопу скупали.
Но и поддоны давно отсырели и утонули сантиметров на несколько. Увидеть их сквозь грязь можно было только совсем вблизи, и только глядя себе прямо под ноги; а со стороны и вправду казалось, что все тут сплошь одно взбаламученное библейское море.
- Они тут все, как пророки, прямо по воде чудесно гуляют… – усмехнулся Гомер, глядя на шлепающих местных.
Брокер тоже оценил:
- Будто говном залито!
Скоро зрачки забыли, как ярко сияла Ганза, и им стало хватать с избытком здешнего скудного света. Горел жир в плошках – где попало, у кого нашлось; иногда за ширмами из магазинных пакетов – выцветших, но не до конца.
- Вроде китайских бумажных фонарей, – указал Гомер. – Красиво, а? Артему по­‐другому показалось.
В арках, которые сначала чудились сплошными и черными, обнаружились пути. Но не обычные, как на прочих станциях. На Менделеевской грани между платформой и путями не существовало, мутная вода все выровняла. Надо угадать, где еще можно стоять, а где придется оступиться и хлебнуть.
Но главное вот: как отсюда дальше­‐то идти?
Выход наверх был завален, запечатан. Переход – отрезан. Туннель – по шею налит холодной и грязной водой. И еще фонило от нее, небось; поди поплавай в такой. Сведет судорогой, фонарь замкнет, и будешь лицом вниз поплавком валандаться, пока полные легкие не наберешь.
Вдоль невидимых путей сидели местные, почесываясь, ловили в глубине какими­‐то сачками лучше уж даже не думать, кого, и тут же всырую глотали.



- Падла, мою глисту увел! Вернул глисту, гнида! – вцепился один рыболов другому в патлы.
Ни лодок, ни плотиков у них не было. Никуда они с Менделеевской деться не могли, да и не собирались. А Артему с Гомером как быть?
- Почему затоплено все? Ниже она, что ли, чем Новослободская? – вслух сказал Артем.
- На восемь метров глубже, – извлек из памяти Гомер. – Вот вода оттуда вся сюда и течет.
Стоило отойти подальше от ступеней перехода, облепили ноги тощие дети. К ганзейскому кордону они соваться не смели; как­‐то их оттуда отвадили.
- Дядь, пульку. Дядь, пульку. Дядь, пульку.
Тощие, но жилистые. Опа! – ловишь чужую ручонку в кармане. Скользкую, быструю, верткую. Вроде поймал только что, а – пусто. И кто это был из дьяволят – не узнаешь.
Подземные реки обтекали все метро, скреблись в бетон, просились впустить на глубокие станции. Кто мог – выгребал: укреплял стены, откачивал жижу, сушил сырость. Кто не мог – тонул молча.
На Менделеевской народу лень было и грести, и тонуть. Перемогались временно, как придется. Наворовали где­‐то трубчатых строительных лесов, разгородили ими зал, свинтили себе из них джунгли, вскарабкались повыше, под потолок, и там повисли, на этих железных лианах. Кто постеснительней, намотал вокруг своего гнезда пластиковых пакетов, чтобы ему в жизнь снаружи не пялились. Кто попроще, прямо с верхних ярусов при всех в воду звонко дела делал – и ничего.
Раньше зал Менделеевской, торжественный и сдержанный, белого мрамора, c просторными округлыми арками, подходил, к примеру, для дворца бракосочетаний. Но грязевые потоки отслюнявили от стен мраморные плиты, закоротили электричество и погасили хитро изломанные металлические люстры, а людей превратили в земноводных. Вряд ли тут кто еще женился – забирались просто повыше, чтобы задницу не намочить, и спаривались наспех.
Кто не ловил глисту, сидел по своим ярусам­‐нарам безучастно и пришибленно: лупились в темноту, несли околесицу и безмозгло похихикивали. Других занятий тут, кажется, не имелось.
- Чего пожрать бы? – растерянно повторил Леха, выбравшись из мокрого на сухое, отмахиваясь от попрошаек и скорбно глядя на свои ботинки.
От его настойчивости подвело живот и у Артема. Есть было бы надо на Проспекте: там и свиные шашлыки жарили, и грибов тушеных в плошку хлопнуть могли. А тут…
- Пульку, дядь!
Артем обхватил свой баул покрепче, шуганул мелюзгу. Снова зашустрила в кармане чья­‐то пятерня. Нашла что­‐то, дернулась – но тут уже Артем был начеку. Девочка маленькая попалась, лет шести. Волосы спутаны, зубы через один.
- Ну все, жучка! Отдавай, что там?!



Разжал палец за пальцем, стараясь злиться. Девочка вроде напугалась, но пыталась нагличать. Предложила Артему поцеловать его, если отпустит. В руке у нее был – гриб. Откуда у Артема в кармане грибу взяться? Сырой гриб, с грядки. Что за чушь?
- Ну че ты, дай грибок­‐то! Че, жмот?! – запищала девчонка. Догадался.
Аня положила.
Всунула ему гриб на прощание: вот ты, Артем. Вот ты кто, вот твоя природа и твоя сущность, и помни об этом в своих героических странствиях. Помни о себе и помни обо мне.
- Не отдам, – твердо сказал Артем, сжимая детскую руку сильней, чем собирался.
- Больно! Больно! Изверг! – она заверещала. Артем распустил пальцы, освободил волчонка. - Постой. Подожди.
Она замахнулась уже было на него какой­‐то железкой с расстояния, но замерла, согласилась потерпеть. Еще немного верила в людей, значит.
- На! – он протянул ей два патрона.
- Кидай! – приказала она Артему. – Изверг. Не пойду к тебе. Разве если немного.
- А как выбраться отсюда? На Цветной бульвар бы?
- А никак! – она сморкнулась в руку. – Надо будет, сами заберут. - Кто?
- Кто надо!
Он подбросил ей в ладонь один патрон, другой. Первый поймала, а второй занырнул, и тут же за ним полезли в холодную муть сразу трое мелких. Девчонка их – пяткой в нос, в ухо, вон, вон, мое! Но уже повезло кому­‐то другому. Она от обиды не заплакала, а сказала счастливчику решительно:
- Ладно, зараза, я тебя еще достану!
- Слышь, подруга, – позвал ее Леха. – Хавчик тут есть вообще у кого­‐ нибудь? Чтобы не травануться? Отведи, накину еще пульку.
Она уставилась на него с сомнением, потом шмыгнула носом. - Яйцо хочешь?
- Куриное?
- Нет, блин! Куриное, конечно! В том конце деревни есть у одного. Леха обрадовался; и Артем вдруг тоже поверил в это яйцо: вареное, с
белком как человечий глаз и с желтком как солнце на детских рисунках, свежее и мягкое. И ему самому приспичило такое яйцо, а лучше сразу тройную яичницу, на жирном свином масле жаренную. На ВДНХ кур не держали, и последний раз ему такую доводилось пробовать в Полисе, больше года назад. Когда с Аней у них все разгоралось только­‐только.
Артем спрятал гриб­‐привет во внутренний карман. - Я в деле, – сказал он Лехе.
- Яйцо жрать будут! – провозгласила девчонка.



Это известие привело мелюзгу в возбуждение. Все, кто пытался выклянчить у Артема патрончик, отложили свои мечты, перестали домогаться подачки; скопились молча и круглоглазо вокруг пришельцев.
Пришлось всей делегацией прыгать по поддонам, как цыплячьему выводку, до противоположного конца платформы, к спрятанному там где­‐то курятнику. Дети лезли за ними по строительным лесам, бежали, опережая, верхними ярусами, срывались иногда с визгом в болото.
Полудремлющие на нарах тупо и бессильно глядели им вслед, вяло распутывая спутанные мысли:
- Пойдем, может, в солянку сегодня? На афише читал, швед какой­‐то клевый приехал. Электронщик.
- По твою душу приехал. Они там пидарасы все в этой Швеции. Вчера по телику сказали.
- Глистов насосались, – на ходу объяснила про них девочка. На одном из поддонов, предоставленный сам себе, пух труп.
Артем поглядел, как к нему, держа мордочку повыше, плывет кушать крыса, и подумал вслух:
- Разница – восемь метров всего, а как в ад спустились.
- Не ссы! – ободрил его Леха. – Значит, и в аду – наши! И русский не забыли, молодцы!
Доскакали до другого конца этой их проклятой деревеньки. До самого тупика.
- Во! – девчонка сплюнула. – Тут он. Давай пулю!
- Эй, хозяйка! – крикнул брокер вверх. – Говорят, яйцами торгуешь? - Есть такое, – сверху свесилась спутанная борода.
- Пулю давай! Давай пулю, изверг! – забеспокоилась девчонка.
Леха вздохнул горько и жадно, но проводника рассчитал. С окружных нар за этим завистливо наблюдали.
- Почем?
- Две! – затребовала борода. – Две пули!
- Мне бы пару и еще… И еще вот товарищам штучки три. Сделка века, брат, у тебя вырисовывается!
Наверху зашевелились, закряхтели. Через минуту перед гостями предстал мужичок в пиджаке на голое тело. Срам прикрыт белой юбкой, сделанной из прорезанного снизу широкого пакета с вытертой надписью «Аша»; борода встрепана и замусорена, глаза пламенеют горящим жиром.
В одной руке мужичок нес уверенно, как царскую державу, символ власти – испачканное пометом куриное яйцо. Другой – нежно, но надежно обнимал исхудавшую курицу с загнанным взглядом.
- Я­‐йе­‐цоооо! – послышался с нар восторженный шепот.
- Олег, – с достоинством представился бородач. – Для своих – Олежек. - А скидка есть своим, Олеж? – побренчал сумой брокер.
- У всего своя цена, – твердо сказал Олег. – Яйцо два патрона стоит.
- Ладно… Черт с тобой уже. Давай это сюда. Вареное? И еще четыре. Вот тебе… Раз, два… Пять. Десять.
- Нельзя.



Олег качал головой. - Что «нельзя»?
- Яйцо только одно. Давайте две пули. Лишнего мне не надо. - Как одно? – растерялся Артем.
- На всю станцию одно. Сегодня. Бери, пока другие не перекупили. И оно сырое. Тут варить не на чем.
- И как его? – нахмурился Леха.
- Пей, как. Вот тут тюкни и пей, – Олег показал, как. – Но деньги вперед. - Ладно. Вот тебе патроны. Я сырые боюсь. Однажды месяц провалялся,
чуть не сдох. Сварю где­‐нибудь сам.
- Не! – Олег яйцо из рук не выпустил и патроны не взял. – Тут пей. При мне! Или не продам!
- Это еще почему? – изумился брокер.
- А потому. Рябе нужен кальций. Она из чего, по вашему, должна скорлупку производить?
Волчья девочка стояла рядом, наблюдала. Набиралась ума­‐разума. Остальные повылазили из сумрака, готовились к чему­‐то. Не только дети, и взрослые, кто поближе жил, тоже придвинулись.
- Чи­‐во?.. – переспросил Леха.
- Скорлупка из кальция состоит. В школе учился? Чтобы новое яйцо снести, ей кальций нужен. Где я вам его возьму тут? Только из старой скорлупки. Так что жри давай свое яйцо, чтобы я видел. И скорлупку всю – на базу. Склюет скорлупку обратно, покормлю ее, и завтра можете за вторым приходить.
- И за это два патрона?!
- У всего своя цена! – Олег был непреклонен. – Я на людях не наживаюсь! На один патрон Рябе грибов куплю, на другой – себе. На день. А завтра – новое яйцо. Все посчитано. Все работает. Как швейцарские часы. Ты не хочешь – зондеркоманде загоню. Они гоголь­‐моголь ценят. Ну? Берешь?
- Кому? – спросил Гомер.
- Давай сюда свой гоголь­‐моголь, – пробурчал Леха. - Аккуратно только скорлупу бей, внутрь чтобы.
- Не учи ученого! Тюк.
- Мастерски пробил! – прошептал уважительно кто­‐то в собравшейся вокруг толпе.
- Вкусно, а? –даже не завистливо, а с соучастием спросила еле отличимая от мужчин женщина.
- Глянь, как пьет! - Ааах!
- Ну ты быстро­‐то не пей так! Потяни, прочувствуй! - Желточек, желточек­‐то пошел уже, кто видит?
- Каждый день как будто он яйцы жрет!
Лехе болельщики не мешали. Он их не замечал.
- Слышь, дядь, – сказал Артем Олегу. – А как выбраться отсюда? - Куда? Зачем?



- Что у вас дальше? На Цветной бульвар.
- Чего там ловить­‐то? Нечего! – категорически заявил Олежек.
- А вот, скажем, если, – смакуя измазанное яйцо, громко призадумался брокер. – Если бы тебе пойти таскать червей, и каждый день одно яйцо откладывать, а потом сразу два десятка продать на Ганзу, а на выручку купить себе вторую курицу? Ты ведь тогда перестанешь в ноль работать. За месяц в плюс выйдешь, а?
- И ее глистой кормить? Кура животное деликатное, она от глисты сдохнет! Ученый тут мне, вертеть!
- Ну а если цыплят подождать? Вот если бы я тебе пуль в кредит под цыплят дал? – Леха поиграл, позвенел оставшимися патронами.
Тут волчья девочка, за всем этим следившая безотрывно, не вынесла дальше скуки честной жизни, метнулась, поднырнула и дала брокеру по руке снизу; острые латунные пилюли всплеснулись и попадали сквозь доски поддона, сквозь грязюку – на дно. Яйцевые болельщики взбудоражились.
- Ах ты, дрянь мелкая! – завопил брокер. – Прибью к едреной матери! А ну, сдали все назад!
- Вот он, кредит твой! – обрадовался Олежек. – Влезать еще в кабалу! Ради чего?
- Да пошел ты! – Леха опустился на колени, стал шарить через муть в холодной воде, выискивая свои утопшие патроны; недопитое яйцо он держал высоко в свободной руке.
Девчонка закарабкалась куда­‐то недосягаемо, затаилась среди рваных пакетов, и, наверное, молилась там своему беспризорному богу, чтобы брокер не все пульки со дна достал. Остальные, имея в виду Артемов автомат, лезть на рожон убоялись.
- От денег счастья нету! – приговаривал Олег. – Человеку много не надо. Что мне, одно яйцо или десять? Одного мне аккуратно хватает. А от десяти заворот кишок может быть! Полтора десятка лет живу так, и так еще проживу.
Но тут подлый бог бомжей учел девчачий шепот, вырвал волос из своей бороды колтуном, произнес абракадабру, и брокер Леха вместо патрона поймал гребущей пятерней бутылочный осколок. Вытащил – порез как младенческий рот раскрытый, тошнит черной кровью.
- Суки! Ну суки вы тут все! – Леха прямо заплакал от злости, смял чертово яйцо и зашвырнул его в темень.
Люди ошеломленно стихли.
- Гад! Гадина! Ты что же… Что же ты… – Олежек прямо обомлел от того, как быстро и жестоко хрустнула скорлупа, и как мгновенно она канула. – Ты гад! Гадина ты паршивая! Скотина ты! Ты убийца! Убийца!
Он полез вместе с Рябой по острой воде голыми ногами искать, куда запропастилась скорлупа – вон, кажется, она белела – но до нее первой голодная крыса добралась, вцепилась и потащила, вереща, куда­‐то на свой круг, и там сгинула.
Это Олежка привело в отчаяние.



Он посадил куру на жердочку и попер на брокера, размахивая руками, как мельница. Столько лет в метро пробыл, а драться не научился. Брокер ткнул его коротко левой в подбородок и сразу опрокинул. С поддона, купая бороду через дырявые доски, Олег бубнил отчаянно и униженно:
- Жизнь всю мне… Скотина… Жизнь мою всю… Об колено… Торгаш херов… Ученый… За что? За что ты меня?
Люди от переживания подались вперед, залезли и на их поддон. Артем на всякий случай перещелкнул предохранитель на автомате, взялся посподручней. Но вступаться за бедолагу никто не спешил.
- Ну вот и Олежеку раздали, – шепталось вокруг. - А и не хер.
- Будя жировать.
- Пусть как все теперь. Олежек заплакал.
- Да на Ганзе вон песку! На Новослободской прямо ремонт. Пускай песок поклюет… – попробовал утихомирить его Гомер.
- На Ганзе… А ты и иди на Ганзу! Песочку там сыпанут вам!
Леха, потерянный, сжимал своей здоровой рукой запястье резаной, страшноватый рот в его ладони не закрывался, и всем ясно было, что брокера нужно срочно, вот прямо сейчас, заливать спиртом, потому что в этом поганом мелководье водится такое всякое, что через день Лехе будет непременная гангрена.
- Самогон тут есть у кого? – крикнул Артем драным джунглям. – Сполоснуть!
В ответ ему похихикали по­‐обезьяни глумливо. Самогон, ага. Сполоснуть. - У вас же вон! Полстанции в хлам! Гоните ведь из чего­‐то?
- Хоть и из говна бы! – попросил Леха.
- Так это они глисту сосут! – объяснил кто­‐то сочувствующий. – Глиста им мульты показывает. А спирту в ней нет!
- Ни хера не могут! – разозлился брокер. – Сухорукие! - А иди у солдатиков попроси, – посоветовали ему.
- Да, да, у солдатиков, – засмеялся другой.
- Правда! – Артем взял Леху за плечо. – Пойдем к погранцам. Вернешься на Ганзу. Визы стоят же. А свитер этот ушел уже давно. Заклеят тебя, а там разбежимся.
- Куда?! – вскричал Олежек. – Вы куда собрались?! А я?! А жизнь моя?! - Я к этим обратно не пойду! – заартачился брокер.
- Куда?.. – не слышал Олежек.
- Так, дядь… – Артем взялся за рожок, чтобы выщелкнуть оттуда Олегу утешение, но тот иначе все понял.
- А и стреляй! Что мне без яйца теперь делать! Стреляй! – он поднялся с колен, схватил ствол и ткнул его себе в живот.
Громыхнуло.
Отлетела, порхая ощипанными крыльями, курица, забегала полоумно по поддону. Люди обалдели, оглохли. Звенело бесконечное эхо, уплывая по подземной реке.



- Ты что? – спросил у Олежка Артем. Олежек сел.
- Вот так вота, ­‐ ответил он.
Пиджак на животе у Олежка мок чем­‐то блестящим, которое, стекая ниже, на белой полиэтиленовой юбке уже понятно виделось, как жидкая оранжевая кровь.
Нелепица какая­‐то.
- Ты что это, дядь? – спросил у него Артем. – Ты зачем? Олег поискал глазами курицу.
- На кого Рябу оставить? – грустно и слабо сказал он. – На кого ее оставить? Сожрут.
- Ты зачем, идиот, это сделал?! А, идиотина?! – Артем заорал от никчемности своей, Олежкиной, и всеобщей.
- Не кричи так, – попросил Олег. – Умирать тошно. Иди, Рябушка… Иди ко мне…
- Вот ты сволочь! Вот ты идиот! Бери его! Бери его живо за ноги! На Ганзу пошли! – кричал брокеру Артем, принимаясь за Олеговы подмышки.
Но Леха своей раззявленной рукой ничего держать не мог. Тогда Артем всучил Гомеру баул, навьючил брокера рацией, а сам взял Олежка – легкого, обмякшего – и на закорках потащил его к переходу.
- Вот те и Олежка, – сказали в толпе. - Был, да сплыл.
- И яйцо не спасло.
Гомер пошагал следом; и Леха тоже, глупо глядя себе в ладонь. Курица, оправившись от контузии, заквохтала и помчалась, перелетая с поддона на поддон, за хозяином. И все болельщики процессией за ней двинулись, потирая руки и похихикивая.
Кроме одного.
Стоило отойти, как с лесов скользнула вниз половинчатая тень, прижалась к доскам лицом, сунула ручонку в грязь, в битое стекло – ничего не страшно, на беспризорниках все само зарастает, у них печенка любую гангрену перемелет, а смерть собирает только изнеженных домашних детей, ей о сирот костлявых зубы сточить не хочется.
К тому моменту, как они вернулись в центр зала, к ступеням, которые из моря подземного поднимались на те самые восемь метров в небо далекое, леса вокруг были уже увешаны деревенскими. Гвалт стих, все ждали чего­‐то.
Артем вылез на берег, установил свои болотные сапоги на гранит, и забухал ими вверх, оставляя за собой грязные лужи.
- Эй, мужики! – крикнул он пограничникам, тяжело поднимаясь. – У нас тут ЧП! В лазарет нужно! Слышите?
Деревенские, перешушукиваясь, сгрудились и жадно глядели.
С той стороны не было никакого ответа. Мертвая тишина стояла, как будто всю погранзаставу, через которую они недавно прошли, выкосила поголовно моментальная чудовищная хворь, или выполз кто­‐то и аккуратно сожрал их всех до единого. В метро и то могло случиться, и это.



- Мужики! Слышите меня?
По ступенькам журчал ручеек, переливая порченую кровь от поправляющейся Новослободской – к лихорадящей Менделеевской; и журчание это было ясно и отчетливо. Артем еще на одну ступень поднялся, через плечо шикнул, позвал за собой застрявших в самом начале небесной лестницы: Леху, Гомера.
- Не пойду! – упрямо затряс головой брокер. - Ну и хер с тобой!
А как так получается, подумал Артем, что вот она, Ганза – сытая, подмытая, на пробор причесанная; и рядом с ней, в восьми метрах в глубину – пещера и пещерные люди. Сосуды ведь сообщаются, почему же возможно, что…
Все они стояли там же. Командир имел вид озадаченный: все время трогал шею, потом на руку смотрел. Еще двое курили; и это почему­‐то Артема успокоило. Курят – значит, люди.
- Раненого в лазарет… Огнестрел… Случайно вышло… – запыхтел он, подтаскивая Олежека к мешочным брустверам.
Вон сколько песку, думал Артем. И ради чего Олежку помирать?
- Станция Новослободская на вход закрыта, – сказали ему. – Карантин. Же предупреждали.
Артем еще подобрался поближе, насколько мог, но бойцы, не выпуская самокруток из зубов, вскинули стволы.
- Стой, где стоишь, – с досадой произнес командир. А на кого досада? Артем присмотрелся.
Отсюда уже было понятно: командиру удалось все­‐таки прыщ сковырнуть. Теперь прыщ точил по капельке кровь; только командир утрется, а оно снова набирается, набухает. Опять доить нужно.
- У нас визы! Визы! Только что от вас! - Ряба­‐то где моя?
- Шаг назад!
Он даже не глядел ни на Артема, ни на Олежека простреленного. Только на пальцы, на красные капельки. И смешно косил глаза вбок, как будто надеялся шею свою увидеть расковырянную.
- Договоримся, может? Только до травмпункта… Мы заплатим. Я заплачу. Бойцам было все равно; их курево успокаивало. Они ждали терпеливо от
начальника – стрелять или не надо. Олежек их не затрагивал.
- Ты дикого нам, что ли, тащишь? – раздраженно спросил у прыща командир.
- Рябушка.
- Гляньте, это же тот, с яйцом! По килту узнал! – обрадовался наконец один из рядовых.
Курица, пойманная Гомером, била глупыми слабыми крыльями. Хотела за хозяином – на небо.
- Дикого? То есть – дикого? - Шаг назад!
- Да он подохнет тут сейчас!



- Виза есть у него? – командир вспомнил что­‐то; достал из кармана обрывок бумажной салфетки, заткнул им свою рану.
- Нет у него визы. Не знаю! - Шаг назад! Раз. До трех.
- Временно его хоть! Хоть пулю вытащить!
- Два, – командир отнял салфетку, поглядел – много ли крови натекло? – и остался недоволен.
- Обидно как. С яйцом. Обидно. - Пустите, суки!
- Слышь, донкихот! Они ж там как мухи… – сказал ему один из бойцов.
- Ты их всех переспасать собрался? Спасалка коротка! – хмыкнул другой, отплевывая дотлевшую самокрутку.
- Пожалуйста! Ну? Пожалуйста!
- Три. Нарушение государственной границы, – командир поморщился: прыщ никак не затыкался.
В первый раз он на Олежека посмотрел, чтобы в него прицелиться. Чиркнуло, как кремень, тюкнуло – автоматы с глушителями, берегут на
Ганзе солдатские уши! – и выщербило пулей стену, и клюнуло потолок. Пыль вниз опустилась как занавес.
Спасла только служба у Мельника. Наука телу без ума обходиться. Кожей чувствовать, где автоматное дуло свербит будущей гибелью, и падать, на землю бросаться, отклоняться от гибели, ничего головой еще не понимая.
Упал, свалил с себя живой куль, пополз, вытаскивая Олежка за собой. По ним еще стрельнули, стараясь попасть, но пыль мешала.
- Бляди вы!
Хлестануло тут же еще – на голос. Бетоном окрошило. Обезьяны сзади заулюлюкали восторженно.
- А вот, хлебани нашенского! - Песочку всыпали?
- Думал, ты белый человек, а?
- А давай, еще разок попытайся!
Тут можно было только бесполезно умереть. Больше ничего не поделать. Артем скатился на одну ступень вниз, еще на одну. Подтянул Олега. Тот напряженно дышал и старался особо не кровить, но бледнел и бледнел.
- Слышь, дядь! Ты даже не думай, ясно? Как выбраться от вас?! На Цветном бульваре должно что­‐нибудь… Должно же что­‐нибудь там, а, дед?!
- Бордель там был, – вспомнил Гомер.
- Вот. При борделе врач может быть. Может же? Поплывем туда. Ну­‐ка не засыпай мне тут, сука! Я тебе сейчас… Не спать!
- Но до борделя не доплыть было. Ни Олежку, и никому. Не на чем. Оба канала по краям платформы были с пустым берегом, как и в начале.
- Зря. Не жилец он, – сонно приговорил Олежка брокер. - Сейчас, – сказал Артем. – Сейчас.
- Мне умереть хочется, – подтвердил Олег. – И яйцо мое разбили. Очень устал жить.



- Пасть заткнул свою! Нашел, как отсюда выгрести! – Артем стволом пихнул застывшего брокера. – А ты покажи пузо!
Ну что: грязная кожа, в коже дыра, перекачивает воду изнутри наружу, все перемазано. Гомер тоже посмотрел, пожал плечами. Умрет или нет, одному богу известно. Умрет, наверное. И ничего Артем не сумеет изменить, как никогда не умел.
Леха взялся за своего нательного Христа, как за парашютное кольцо, зашевелился и пошел, оскальзываясь, пригибаясь, искать спасение. Из волчьей ямы выход искать.
Кто это виноват, хотел решить Артем. Он сам виноват, этот человек с яйцом. Я не стрелял в него. Когда он умрет, он сам будет в этом виноват.
- Куру он, между прочим, мне обещал, если сдохнет, – сказала совсем над ухом коренастая женщина со сдутой грудью и заплывшим глазом. – Нас с ним много связывало.
- Уйди, – слабо попросил Олежек. – Ведьма.
- Не бери грех на душу. Тебе там кура не нужна будет. Скажи им давай. Пока еще можешь.
- Уйди. Дай о боге подумать.
- Куру завещай и думай. А лучше сразу ее мне…
Курица прикрыла глаза под Гомеровой ладонью. Ей уже было все равно. - Как выбраться отсюда, теть? – спросил Артем у синячной.
- Да куда тебе, сладкий? И зачем? Тут ведь тоже люди живут. Куру можно и вместе держать. Олежек вот околеет… А уж с тобой­‐то мы договоримся! – она подмигнула тем глазом, который еще мог мигать.
Это не я его убил, решил Артем.
- Это не я его убил, Жень. Я не виноват. Он сам налез на пулю. Мне его убивать, сам посуди, какой резон? Идиота этого. Слышь, Жень?
- Тут никакого Жени нет, – сказал ему осторожно Гомер. - Эй! Эй!
Какая­‐то песня послышалась, принеслась издалека. Марш.
- Эй! Там! - Что?!
- Там плывут кто­‐то! Из туннеля плывут!
Леха стоял над ним, удивленно пялясь на сработавшего Иисуса.
Артем подхватил Олежка, который, высыхая, все легче становился, и они все побежали медленно к пути­‐каналу.
Там и вправду показалось что­‐то. Плот? Плот!
Светил головной фонарь, плюхали весла, бодрился нестройный хор. Гребли со стороны Савеловской – и шли как раз в направлении Цветного.
Артем выковылял навстречу, чуть не проваливаясь вместе с раненым в канал, чтобы по­‐идиотски в последний момент утонуть.
- Стойте! Эй! Стойте!
Весла перестали частить. Но было не разобрать еще, что там. Кто там.
- Не стреляйте! Не стреляйте! Возьмите нас! До Цветного! Деньги есть!



Плот подползал поближе. Ершился стволами. На нем было человек пять, вооруженные. И – теперь можно было увидеть – оставалось место еще для нескольких.
Все собрались на краю: Артем с умирающим, Гомер с курицей, и Леха со своей рукой. Их по очереди обследовали широким лучом.
- Вроде, не уроды!
- За рожок доставим! Залазь…
- Слава тебе… – Артем не договорил даже; хотелось петь.
С таким сердцем, будто это его родного брата помиловали, он положил Олежка на плот – непотопляемый, связанный из тыщи пластиковых бутылок, наполненных пустотой. И сам свалился около.
- Смотри у меня, только попробуй околеть до Цветного! – внушил он Олежку.
- Я не поеду никуда, – возразил тот. – Ехать еще куда­‐то. Смысл.
- Не увози его! Не рви женского сердца! – причитнула баба с синяком.
- Да куда ты его повезешь? – высказались в поддержку из джунглей. – Не мучь человека, оставь тут. Здесь жил, здесь и душу отдаст.
- Да вы его сжуете раньше, чем он окочурится! - Обижаешь!
Препираться времени не хватало: отплывать пора.
- Куру! Куру оставь! Чтоб тебе на оба глаза ослепнуть!


Уехала в прошлое станция Менделеевская. Впереди было плаванье по сливной трубе на другой край света, откуда им маяком мерцала жизнь.
- А вы куда сами­‐то, братцы? – спросил у бутылочных гребцов брокер. - В Четвертый Рейх плывем, – ответили ему. – Добровольцами.



Метро 2033 Глава 1-я

Глава 1-я
Глава 2-я
Глава 3-я
Глава 4-я
Глава 5-я
Глава 6-я
Глава 7-я
Глава 8-я
Глава 9-я
Глава 10-я
Глава 11-я

Своё Спасибо, еще не выражали.
Уважаемый посетитель, Вы зашли на сайт как незарегистрированный пользователь. Мы рекомендуем Вам зарегистрироваться либо зайти на сайт под своим именем.
    • 0
     (голосов: 0)
  •  Просмотров: 8578 | Напечатать | Комментарии: 0
Информация
alert
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии в данной новости.
Наш литературный журнал Лучшее место для размещения своих произведений молодыми авторами, поэтами; для реализации своих творческих идей и для того, чтобы ваши произведения стали популярными и читаемыми. Если вы, неизвестный современный поэт или заинтересованный читатель - Вас ждёт наш литературный журнал.