Серебряный омут

Серебряный омут Алексей Максимов Что чувствует человек, когда спустя годы, неожиданно получает письмо от женщины, которую любил когда-то больше жизни и с которой расстался, думая, что не увидит уже никогда? Как будто нечаянный подарок из прошлой счастливой жизни… Герой повести получает именно такое письмо. Окрыленный, он летит с далекого Севера, где провел годы в вынужденной разлуке с любимой, с этого края географии туда, где был счастлив, где любил и был любимым, и это не крылья самолета, несущего его в прежнюю жизнь, – это крылья вновь появившейся любви и надежды… Но не все так просто в этой истории. Герой ехал на встречу с той, что была ему всех дороже, и уже планировал следующие долгие и радостные годы жизни с ней – а попал… на ее могилу. Что случилось в этот временной промежуток между письмом, полным слов любви, и этим страшным холмиком на местном кладбище? Кому перешла дорогу его любимая, которую, судя по всему, зверски убили? Эта интрига, раскроется, но пусть к раскрытию тайны не будет легким и безоблачным… Алексей Максимов Серебряный омут Глава 1 Холодный сон За окном опустился густой туман, зажглись фонари, и под ними появились столбы оранжевого цвета. Этот неожиданный вечерний гость укрыл весь город, улицы, дома, и, кроме кусочка двора, ничего не было видно. Только знакомая всему дому дворовая собака сидела под фонарем и, посматривая из стороны в сторону, лаяла на бегущие в темноту клубы вечернего гостя. Влага собиралась на крыше и, сползая, бросалась вниз, иногда с грохотом разбивалась о мой карниз. И так весь дом хаотично в тишине стучал карнизами, играя какую-то мелодию… Она сидела у окна и тихо вглядывалась в эту серую простыню. Ее черные волосы отдавали серебряными бликами тумана. Черный свитер с высоким воротом так четко выделял ее фигуру, она была неподвижна, безмолвна, как кошка, которая сидит часами у окна и смотрит в пустоту. Она что-то видела там, за окном, а может, даже что-то в этой туманной мгле. Я даже, помню, пытался разглядеть то, что видит она, но, увы, не смог… – Пойдем спать уже? – предложил я, подошел сзади и взял ее за плечи. Мои ладони наполнились ее теплом. Она заметно обмякла и спиной упала, будто в кресло, в мои руки. – Я посижу еще немного, иди, – тихо ответила она, слегка прильнув к моей руке, но взгляда не отводила от окна. – Хорошо… Я буду тебя ждать. В полусонном состоянии я побрел в спальню и с мыслями о ней и оставшимся от нее теплом в ладонях погрузился в сон в соседней комнате, зная, что она тихо придет и ляжет рядом. Иногда стук капель сменялся шумом проезжающих автомобилей и все больше и больше угасал… Сквозь сон пробивался звук закипающего чайника, я открыл глаза, и мой мозг плавно проникал в окружающую обстановку. Федорович кипятил свой любимый чай, а у меня – все еще картинки из сна, я опять закрыл глаза и захотел вернуться в квартиру, увидеть ее снова у окна, вернуться к ней, туда… Но уже окружающая реальность задавливала сон. Я даже немного расстроился, когда я осознал полностью, что я все так же проснулся в нашей комнате и что Федорович сейчас попьет свой чай и закурит сигарету, от которой станет тошно, запах сигарет будет резать нос, – снова вставать на работу. В замерзшие окна пробивался свет раннего солнца, от окна тянуло мартовским холодом, и до начала весны – еще одна вахта. – Ну что, Алексей, как вам спалось? – спросил Федорович, и на его лице натянулась улыбка. – Да как-то прям «совсем хорошо», – ответил я, улыбаясь, и повернулся на бок, подставив руку под голову. – Как это – «прям, совсем хорошо»!? Ты обычно недоволен, то холодно, то кровать неправильная, то Федорович чаи свои с утра пораньше гоняет! – с возмущенным видом выступал Федорович. – Да сон такой под утро, как будто не сон, – отвечал я с неохотой рассказывать Федоровичу о том, что я видел во сне. – Да ладно, колись, ты тут уже второй год живешь, все говорил, что тебе сны не снятся, а тут на тебе! – воскликнул Федорович, громко поставив кружку на стол. – Федорович, не шуми, пожалуйста! Дай нормально проснуться, а то не люблю, когда еще с мыслями не собрался, а тут столько вопросов, – шутя ответил я. За завтраком он все поглядывал на меня, ожидая меня рассказа о моем сне. Для меня самого было удивительно, что я уже, пару лет работая здесь, ложился и просыпался без всяких иллюзий. Я проникался мыслью об этом, о сне, который так сильно впился в мою голову. Здесь на вахте любое изменение в чьей-то жизни было великим событием, людям нужно было о чем-то разговаривать. Вот и Федорович не знал, на какой кобыле ко мне подъехать, чтобы я ему что-то новое из своей жизни рассказал, хотя бы сон. – Леха! Не трави душу, рассказывай, а то сидишь как неживой, что задумался? – перебил мои раздумья Федорович громким вопросом. – Федорович, пошли работать, не выясняй, пожалуйста! А то твой уазик уже вторую неделю в ремонте, завтра на станцию ехать, бригаду встречать, – улыбаясь, скомандовал я, встал из-за стола и полез к себе в куртку за сигаретами. – Давай вон в боксе поговорим, целый день впереди еще. Я просто сплю по утрам, не могу, как ты, с утра так много разговаривать, – сказал я, закуривая сигарету. Мы вместе посмеялись и вышли из вагончика, направившись в сторону автомобильных боксов. На улице прижимал мороз, и снег уже не скрипел, а просто как сахар шуршал под ногами. Мне эти севера? уже стали родными, но постоянная дорога от вагончика до гаража так приелась за два года, почти все время снег, не успеваешь встретить лето, как тут и осень на пороге. А летом вечно пасмурно, дождь и эта слякоть под ногами, закатанная самосвалами и техникой… Близился к концу день, за окном сыпал лохматый снег, закрывая собой расчищенные тропинки и дороги. Когда он шел, становилось теплее на улице. Единственное, что расстраивало, так это мысли, что на следующий день после него начинается сумасшедший ветер, и яркое солнце, которое, отражаясь от белоснежного снега, жгло лицо. И ощущение, что скоро весна, – хоть по календарю она уже началась, но его вовсе не было. Я ходил вокруг машин и постепенно собирал инструмент, разбросанный во время ремонта. Федорович, как обычно, все травил с другими водителями байки о том, как он по северам в молодости своей мотался, какие грузы возил да на каких машинах. Федорович вообще своим юмором блистал среди водителей, хоть его истории особо и не отличались от простых повседневных ситуаций. Этот харизматичный, невысокий и худощавый мужичок, уж очень любящий поболтать да посмеяться, просто так, без веских для этого причин, мог одной своей нестандартной позой или неудачным взглядом заставить улыбаться любого. Я проработал с ним около двух лет и даже не знал, сколько ему лет, на вид, конечно, около пятидесяти – пятидесяти пяти. Он редко говорил о своей семье, но я точно знал, что сам он из города …, есть жена, которая живет в центре в маленькой квартирке, он ее очень любит и каждый свой отпуск мчит домой, а чуть ли не на второй день отпуска они вместе уезжают на рыбалку. И проводят на берегу водоема или в лодке бо?льшую часть выходных. Вроде есть у Федоровича еще дочь, которая, насколько я был просвещен, учится где-то на Урале. Вот и все, что я о нем знал, а все истории, которые он мне рассказывал, как и где работал, так часто звучали, что я уже и позабыл многие из них. А может, честно говоря, и не запоминал, не люблю много знать о людях, просто не интересно. – Леша, тебе вот не надоело эти гайки крутить? – заорал Федорович у меня за спиной, пока я доставал вороток из-под машины. Я-то хоть в отпуск каждый месяц, домой, с родными повидаться, на рыбалку сгонять. А ты все здесь, забыл уже, наверное, как город-то выглядит, что у тебя за интерес тут? Или деньги хочешь все заработать?» – говорил Федорович, склонившись надо мной, желая, видимо, услышать от меня ответ. – Да я вот тоже об этом подумал, не пора ли сменить обстановку, а то что-то мне ваша техника уже вот здесь, – я банальным жестом прислонил ребро ладони к шее и заулыбался. – Вы все ездите, ездите, а я только под ней и лежу, – ответил я, вставая с колен, и на его лице появилось удивление. Я догадывался, что мой ответ его не то что удивит, а просто вызовет ступор. И да, действительно, я уже и штаны отряхнул от пыли и, не сводя взгляда с Федоровича, протирал вороток от грязи, ожидая, когда он все переварит и начнет излагать. – Пойдем перекурим! – предложил Федорович. Повернулся в сторону бытовки и молча пошел. Да… Видимо, его это зацепило, он не мог поверить в мои слова. Мы пришли в бытовку, закурили… Федорович достал из внутреннего кармана своей потертой телогрейки конверт: – На, держи, Алексей, тут тебе что-то от нашего руководства прислали, – положил на стол с серьезным видом и толкнул конверт мне. Обычно из бухгалтерии «расчетки» присылали нам индивидуально, поэтому я особо не удивился, но когда взял конверт в руки, его содержимое меня заинтриговало, он был намного толще, чем пакет с «расчетками». Я быстренько взял сигаретку в зубы и принялся распечатывать двумя руками. В конверте оказалось несколько каких-то коротких писем от руководителя организации. Я доставал одно за другим, успевая прочитывать между строк, в одном из них мне объявляли очередную благодарность за непрерывный труд, в другом было требование, что я должен все-таки оформить свой заслуженный отпуск, который я не брал уже два года. И еще куча разных коротких писем, содержание которых мне и вовсе было неинтересно. И в одном из последних писем говорилось о том, что всю накопленную мною зарплату за два прожитых здесь года я должен забрать из кассы организации либо предоставить им номер счета в банке. Конечно же, Федорович не отставал, он следом за мной все перечитывал и попрекал наше руководство в целом. Когда он добрался до последнего письма и прочел его, я думал, он своим окурком подавится, но он помолчал пару секунд, взглянул на меня, потом обратно в письмо, потом на меня и произнес: – Да, Леша, с твоими накоплениями можно на острова лететь. А ты все-то тут гайки на моем уазике крутишь. Собирай шмотки, забирай деньги, пока дают, да вали отсюда, а там и в городе, может, чего найдешь, хотя с такой суммой можно лет пять не работать, – с растягивающейся улыбкой и блеском в глазах говорил Федорович. Мы с ним смяли окурки в пепельнице, он выпустил все остатки дыма в потолок и снова заговорил: – Леха, у меня для тебя еще кое-что есть! – с ощутимой интригой произнес он. – Федорович, ты почтовый вагон, что ли, сегодня на станции обокрал, или что? – спросил я, улыбаясь, но внутри после его слов все же заиграло, потому что последние два года я ничего интересного не получал по почте. Федорович налил себе чай, который судя по цвету, был заварен за день раз тридцать. Отхлебнул из кружки и полез снова под куртку. Он вынул еще один конверт, но конверт был небольшой, с кучей марок, и немного помяты края. От руководства нам такие не приходили, те были идеальны, и не из такой бумаги, да и вовсе не почтовые. Он его аккуратно расправил, посмотрел и протянул его мне… «Леш, привет! Я надеюсь, что ты получил это письмо и читаешь его сейчас. Я очень долгое время тебя искала среди сокурсников и твоих одногруппников, но толком о тебе никто ничего не говорил. Я перерыла весь интернет, и поиски были бесполезными. Но, слава Богу, я нашла человека, который мне о тебе рассказал, и рассказал подробно о твоем месте работы. Я писала тебе на домашний адрес, но ответов не было. Потом я узнала, что ты там не живешь уже давно, когда мне ответили твои соседи письмом. Очень хорошие люди, а то так бы и писала туда. У тебя, наверное, вопрос возникает, зачем я столько потратила времени, чтобы найти тебя и для чего? Я тебе отвечу на него в этом письме, и ты все поймешь. В общем, после того как мы с тобой провели последнее наше лето в городе, ты уехал, я даже и подумать не могла, что ты сдержишь свои слова и что всерьез расстроишься и решишь быть один и жить непонятно где… За все это время очень многое изменилось в моей жизни, я даже не хочу тебе обо всем этом писать и рассказывать, но все это время я вспоминаю наше лето с тобой. Мне просто было хорошо и так спокойно… И теперь я поняла, что ошиблась, когда вела себя так мерзко и отвратительно по отношению к тебе. И это я хотела тебе сказать, но не смогла тебя найти. Поэтому я для себя решила, что тебе нужно об этом знать, я даже хочу попросить прощения, что ли. Воспоминания о тебе – действительно самые теплые, и никто другой не смог так сильно войти в мою жизнь, чтобы остался след… Прости меня, но только сейчас я понимаю, что любила тебя, может, и не так сильно как ты, но в тот момент я, видимо, не думала о таких серьезных вещах… Еще раз прости, твоя Юленька… 28.02.2017». Я сразу узнал ее почерк, стало очень волнительно и в то же время как-то радостно: неужели сегодняшний сон предсказал мне ее??? Честно сказать, внутри так сильно застучало, бросило даже в легкий жар. Я взял конверт, посмотрел на ее адрес. Село Заозеро, ул. Береговая, 12, – все, как и раньше, как в тот день, когда мы с ней познакомились, она долго рассказывала о своем родном доме, о тех красивых местах, где она родилась. Конечно, было удивительно и немного неясно, почему она не осталась в городе и чем она занимается в селе? Но это были мимолетные вопросы в голове, они не требовали ответов, волна адреналина захлестывала меня так же, как на первых свиданиях с ней. Она сказала, что любит меня?.. Прошло столько лет… Может, и сейчас стоит попробовать? А я ее все еще люблю? Или это она просто так, прощения попросить? Я затолкал письмо в конверт, согнул его пополам и сунул в карман куртки. Встал со скамейки, вышел на улицу, поднял голову, и снежинки начали касаться моего лица и немного щекотать. Этот лохматый снег падал на землю, и я слышал, как он по шуршит по плечам и рукавам. Я посмотрел на наш единственный фонарь, который стоял возле мастерской, и этот вечерний гость меня заворожил своей монотонностью, я просто стоял и смотрел, как падает снег, чувствовал, как он тает на лице, как некоторые снежинки залетают за воротник и в мои ладони… Придя в себя, я повернулся и посмотрел на территорию рядом с нашей мастерской. От увиденного улыбка начала растягиваться, из снега торчала метла, а рядом с ней припарковано оцинкованное ведро, Федорович катает большой шар из снега, еще двое пытаются создать две оставшиеся части снеговика, а трое руками разгребали наваливший снег. И спорили о том, что здесь, под снегом, нет камней и прочих черных угольков для пуговиц, и где взять морковку!? – Леха, что встал как замороженный? Тащи морковку из холодильника, там ее полно! – закричал Федорович, толкая на меня уже приличный ком снега. С улыбкой на лице и с сумасшедшим настроением ребенка я помчался до нашего вагончика за морковкой. Я бежал по рыхлому снегу и думал: все… пожалуй, действительно хватит, пора и отдохнуть, там, в городе, лето скоро, весна уже полным ходом, а мы тут баб из снега лепим. Я поеду, я поеду к ней, посмотрю на нее, обниму, я просто соскучился. Все решено, в ближайшее время еду в лето к ней… Глава 2 Любовь Я пытался протащить свой баул с вещами сквозь входную дверь нашего бытового корпуса, он цеплялся о дверной проем застежками и выпирающими изнутри зимними вещами, еще эта дверь проклятая так и старалась меня с моим барахлом затолкнуть обратно. – Да брось ты его! На хрена тебе в городе эти тряпки!? Апрель заканчивается, там уже жара! Девчонки уже в юбках по тротуарам вовсю порхают, а ты чего там, в своей телогрейке щеголять будешь? Оставь их мне, я им тут найду применение. Вон, Вовке отдадим что-нибудь, а то он прошлый раз с самосвала масло сливал, так мало того что все пролил, еще и в новой своей телогрейке поваляться умудрился, а потом отмазывался, что подошва у него скользкая. Руки из другого места, я ему говорю, – как обычно похохатывая, бухтел Федорович. Затем подошел ко мне и молча взялся за ручки моего баула, посмотрел пронзающим взглядом, пинком затолкнул его обратно в корпус и произнес: – Леха, поехали, не томи, а? Зачем оно тебе? Я посмотрел на Федоровича, потом на свою сумку. Да и вправду, зачем оно мне, лишний груз, сейчас еще по поездам… Окинул взглядом коридор, будто бы попрощавшись, и пошел к выходу. На улице уже стало тепло, где-то на деревьях забормотали птицы, местами стала появляться зелень, и этот воздух, чистый и в то же время всегда с прохладой, начинал теплеть. Федорович натирал ветровое стекло, а его клетчатая рубаха уже по-летнему трепыхалась на ветру. Я залез в салон, бросил на соседнее сиденье единственный свой багаж – это был пакет с документами и всеми бумагами, полученными за время работы здесь… – Ну что, Алексей, закуривайте, да помчимся! – залезая в свой уазик, сказал Федорович. Похлопал себя по карманам, нащупал ключи, запустил мотор, и мы поехали. Я провожал взглядом все эти, пусть хоть и серые, и невзрачные постройки, но уже до такой степени привычные. За окном промелькнула сторожка, Федорович поскрипел сигналом сторожу, а тот как обычно показал ладошку за окном. Ничего не меняется… Мы часто ездили с Федоровичем на станцию, чтобы встретить корреспонденцию и прочие вещи, которые нам отправляли из города, и он всегда сигналил сторожу, когда проезжали мимо сторожки, и тот всегда нас провожал и встречал столь простым жестом. Мне кажется, если вернуться сюда лет через десять и, проезжая мимо сторожки, посигналить, то все равно увидишь тот же жест за запылившимся стеклом… Солнце уже поднялось высоко, и «буханка» начала нагреваться внутри, я открыл форточку, и этот запах сразу проник в мой нос – запах тепла, пыли и приближающегося лета. Дорога вела к станции через несколько хребтов и простых лысых полей, пыль тянулась за уазиком, и то, что было позади, уже не разглядеть, только вперед тянул Федорович, иногда повизгивая тормозами и протряхивая меня на канавах, промытых талыми водами. – Леха! Вот знаешь? Я не буду тебя сейчас уговаривать остаться этими фразами: «Что мы делать без тебя будем? Останься!» Знаешь, что я тебе хочу сказать? Ты хороший парень, тебе, честное слово, и приезжать-то сюда не надо было, какого ты тут столько прожил? Не знаю. Знаю одно, что все у тебя получится, езжай сейчас, забирай Юльку свою, женитесь, купите квартиру или дом где-нибудь в городе да живите, и все будет как надо! А мы тут, знаешь, и без тебя разберемся! Не для тебя эта работа. Это мы тут старые, нам по возрасту здесь положено работать. А ты! У тебя только жизнь начинается, а ты в тайге сидишь. Жаль, что такого соседа по комнате, как ты, у меня не будет, – не храпит, не чихает, да и ладно, что жалеть-то? – говорил Федорович, немного путаясь в своих мыслях, может, он еще что-то хотел сказать, да, видимо, немного растерялся. По его глазам, которые я замечал иногда в зеркале заднего вида, было заметно, что все равно загрустил он с моим отъездом. – Спасибо, Федорович, я буду стараться сделать так, как ты говоришь, а вас я не забуду, да и свидимся еще; может, с тобой на рыбалку надумаю поехать, у тебя же отпуск в сентябре, вот и встретимся в городе, – ответил я. Мы свернули с дороги в сторону станции, небольшой лесок встретил теньком, в котором воздух стал более прохладным и с запахом хвои. Песчаная дорога стала рыхлой, и машина бесшумно шла по дороге. Федорович даже немного прибавил, и деревья за окном стали чаще мелькать. Иногда в открытое окно доносились звуки птичьего пения. Оживает тайга постепенно… Мы подкатили к станции, заскрипели уазовские тормоза с эхом по станции… – Ну все, приехали! – сказал Федорович, доставая свою папку с накладными на получение почты. – Леха, ты шагай пока, билет бери, а я пойду у Таньки получу почту. Я подходил к зданию местной станции, запах солярки и шпал пропитал это место. Но, как ни странно, здесь всегда было так тихо, казалось, что никогда и поезда не ходят, хоть и вправду они и ходили здесь, но очень редко. Деревня Солнцево, собственно говоря, и станция под таким же названием состояли из нескольких десятков дворов и небольшой фермы, на которой местное население выращивало даже оленей, в качестве крупного рогатого скота. Жители редко пользовались услугами железнодорожных перевозок, но на этой станции даже был установлен банкомат, банка ВТБ. Не знаю, зачем им тут наличные, потому что в Солнцевском единственном магазине был распространен бартер, кто-то пек хлеб и менял на молоко, мясо, и шкуры менялись на патроны и прочую ерунду, например, на запчасти для трактора или просто на солярку. Деньги из банкомата брали скорей всего только сотрудники железной дороги, так как они получали зарплату по этим картам. Я зашел в здание станции, небольшой зал ожидания с несколькими совмещенными стульями, пол, усыпанный чеками из банкомата, и малюсенькое окошко у кассира, которое было заперто дощечкой. – Сейчас я ее позову, – раздался женский голос из-за занавешенной шторами витрины той же самой кассы. «Хорошо, подождем», – подумал я про себя, задрав голову и разглядывая потолок станции. Он был высоким и сделан куполом, как в церквях и соборах, только на нем не было неба и ангелов, а была большущая роза ветров, еще, видимо, нарисованная в советское время. Затем я поглядел в окна, нашел солнце, снова на потолок, снова на солнце. Роза была нарисована с точным указанием сторон света относительно местонахождения станции. Где-то в оконную раму уже прерывистым жужжанием тыкался шмель и нарушал эту тишину. Скрипнула дощечка на кассе, за ней я не видел помещения, это окно закрыла кассирша своей рубашкой от российских железных дорог и бэйджиком с именем «Любовь». Я немного наклонился, чтобы взглянуть на нее, да и чтобы она меня прекрасно слышала. – Здравствуйте, я слушаю вас, молодой человек! – заговорила Любовь невозмутимым и строгим голосом, появилось такое ощущение, что ее ежеминутно беспокоят молодые люди типа меня, покупая у нее билеты. – Здравствуйте, мне билет до *****, на сегодня, – пробормотал я. Оказалось, да, действительно, в билетной кассе сидела женщина внушительных размеров, видимо, она была здесь всем – начальником, кассиром, дежурным по станции и просто всем вокзалом. – С вас четыре тысячи семьсот один рубль, – четко и понятно мне озвучила Любовь, я отдал ей четыре и семьсот пятьдесят. Она соскребла деньги, протянула билет, я взял его, затолкал в карман джинсов и снова посмотрел в окошко кассы. – Не смотри на меня, нет сдачи, должны будем! – с серьезным видом произнесла кассирша и закрыла окошко. – Конечно, я понял… – ответил я уже дощечке, которая оказалась перед моим лицом. Я сидел на скамейке возле уазика, покуривал сигарету и ждал Федоровича, когда он вернется с почты. И размышлял о том, что, действительно, какой же суровый север, как и эта «Любовь»… Тепловоз молотил без остановки, его дизель стучал на всю округу, и создавалось такое впечатление, что сердце уже билось в такт его мотора. Федорович молчал, то оглядывался на машину, то глядел пустым взглядом на небо. Я забросил свой пакет в купе и вышел снова на перрон: – Ну, Федорович, покурим на дорожку, – вздохнув, предложил ему. Не хотелось так, конечно, расставаться, не люблю я эти провожания, вокзалы и расставания. Хотя в них есть что-то большее, при расставании даже на неопределенный срок в душе всегда горит огонек, от которого становится тепло, огонек того, что когда-нибудь вы снова встретитесь, и уже не будет так грустно… Даже представил лицо Федоровича, если бы он меня встречал сейчас на этом же вокзале, а не провожал. Мы присели на лавочку, которая была вмонтирована в перрон. Я протянул открытую пачку с сигаретами Федоровичу. Тот вытянул сигарету, я ему говорю: – Возьми еще, Федорович! – Не-не-не… Чего это ты тут раздаешь, бери с собой, тебе еще в поезде болтаться сколько, тебе нужнее. В дороге без сигарет тоскливо. Я-то сейчас зайду в магазинчик да возьму себе, – завозмущался он и, отвернувшись, начал чиркать спичками. Мы молчали, просто тлели сигареты. Тут раздался гудок, и тепловоз набрал обороты, черный дым устремился в небо, но его подхватил ветер и прижал обратно к земле, вся эта копоть растащилась по перрону, понеслась в сторону вокзала и разбилась о его здание. – Иди, Леха, а то уедет сейчас, – проговорил Федорович. Я встал и протянул ему руку. Он подскочил в ответ и крепкой шершавой рукой сдавил мою. Мы молча посмотрели друг на друга. – Спасибо тебе, Федорович, за все! Даст Бог, свидимся, – и с этими словами я отпустил его и пошел к вагону… Глава 3 На берегу Я стоял на балконе, смотрел на заходящее солнце, его лучи пробивались сквозь легкую дымку, воздух был уже достаточно согрет, по проспекту спешили машины. Было немного не по себе от городского шума, внизу верещала детвора, где-то высоко летел самолет. Я посмотрел в сторону кухни, сразу в глазах поплыли картинки того сна, который заставил меня вернуться. Я закрыл глаза и представил нашу встречу с ней… На ней легкое белом платье, нет, оно не свадебное, такое простое, как сарафан. Я представил, как паром подходит к берегу, и она босая стоит на золотом песке, ветер берет ее пряди волос и закрывает ими ей глаза, блики солнца от воды заставляют ее щуриться, она улыбается и поправляет волосы… Потом я вспомнил о ее письмах, бросился искать ключи от почтового ящика, перевернул все шкафчики, нашел в них только отвертку, надел тапочки и побежал вниз по лестнице, принялся ковырять замок, он не поддавался, затем дверцу, немного усилий, что-то хрустнуло, открылся. Открыл почтовый, в нем ничего не было, кроме старой газеты, которая, судя по ее виду, лежала там со времен моего отъезда на север. «Я писала тебе на домашний адрес, но ответов не было», – прозвучали строки голосом Юли из ее письма. «Когда мне ответили твои соседи, очень хорошие люди, а то так бы и писала туда», – еще несколько строк из письма. Кто же они, эти соседи? Может, все письма у них? Стало волнительно, как их найти теперь? Может, Юля ошиблась квартирой и писала на их адрес? В голове куча вопросов, глаза бегали по номерам почтовых ящиков, хотелось их открыть все и, может, найти в них еще одно из писем от Юли. Расстроенный, я поднялся в квартиру, вернулся на балкон, закурил. Завтра нужно было ехать в офис нашей компании, забирать свои документы и все заработанные деньги, затем спешить в автосалон за машиной. С мыслями о письмах и о предстоящих делах я лег в кровать, сквозняк поднимал ситцевые шторы, и иногда они побрякивали люверсами о гардину. Остывающий вечерний воздух бродил по квартире, он пах по-разному, то свежей травой, то теплым асфальтом. Лежа на кровати, я смотрел в окно, из него был виден кусочек соседнего дома, в окнах которого постепенно загорался свет, небо плавно угасало, город засыпал… Юля сидела на берегу, засыпая себе ступни розовым от заката песком, затем согнула ноги и обняла их, положив голову на колени. Она молчала и смотрела на утопающее солнце. Я сидел позади нее и просто любовался на ее силуэт, обрамленный ярким солнечным светом, ее темные волосы покрылись оранжево-медным блеском. Ветер подталкивал волны все ближе к нам, напротив, от заходящего солнца, приближалась ночь, которая шла не одна, иногда на Юлиных волосах были видны блики мерцающих зарниц… – Пойдем домой, – предложила она. – Пойдем, – прошептал я… Мы шли с ней по берегу, иногда она убегала вперед, а потом шла спиной вперед, смотрела на меня и улыбалась, а иногда указывала рукой, как у меня за спиной мерцают молнии, говорила – смотри! А я оборачивался посмотреть, и пока я ждал очередных вспышек и раскатов, она тем временем подходила сзади, обнимала меня и говорила, что я снова не успел, и смеялась… Я видел, как она счастлива, даже не то что видел, я ощущал, как она счастлива, и, знаете, я был счастлив более. В такие моменты я просто полностью растворялся в ней, в ее глазах, в ее волосах, улыбке… Зазвонил будильник, за окном уже началась суета, а я все там, с ней на берегу, обнимаю ее, и смотрим на зарницы… Снова я на балконе, сигарета, горький дым с утра. Запах табака напомнил Федоровича. Над проспектом спустился серый туман, прохожие лениво торопились на работу, скрючившись от сырости, а я с каждой затяжкой поднимал голову и, закрывая глаза, выдыхал дым в свинцовое небо. Чувствовал, как он своими каплями нежно водит по лицу, как она раньше обратной стороной ладони, слегка согнутыми пальцами скользила по моим щекам, опускалась по шее, касалась губ, волос, затем прижималась ко мне, и становилось тепло, а сердце замирало в тишине. Туман прикасался к лицу. Ветерок едва заметными порывами проникал под футболку и проходил по телу холодом, приводя меня в чувство от моих воспоминаний… Туман покрасил все в серый – стекла проезжающих машин, окна домов, макушки фонарей, провода, лужи… Прохожие спешили, порой натыкаясь на мои плечи. Раскудрявившиеся волосы девушек, которые все утро их гладили и жгли утюжками, выглядывали из-под зонтов. Редко слышались звуки капель, разбивающихся о карнизы, крыши, деревья или просто об асфальт. Я не спешил, пытался осмотреть город, в нем практически ничего не изменилось, только куча ярких вывесок, витрин и много странных людей, не похожих на городских, – длинные волосы, бороды, усы, рисунки на теле, клубы дыма из окон машин или офисов. У всех бегущих по тротуару нет лиц, я видел только их затылки. На резкие звуки города они даже не поднимали головы и с большим интересом что-то изучали в своих голубых экранах, кто-то спотыкался, кто-то разговаривал со светящимся дисплеем, иногда протирая его рукой от скопившейся воды на стекле… Я шел в офис за своей зарплатой и, глядя на этих скукоженных роботов, думал: а если бы я шел без одежды, заметили бы они меня? А если бы просто на секунду подняли бы свои головы, и посмотрели бы на небо, и вдохнули этот воздух, пусть он и пропитан бензином, мокрым асфальтом, разным парфюмом и сыростью подвалов, – хотя зачем им это? В их голубых экранах, видимо, было интересней что-то пролистывать, смотреть только лишь изображение эмоций, демонстрацию чувств, нарисованное счастье на фото или фон с красивым интерьером, – забыв про свои, ведь они тоже так могли бы шутить, плакать, удивляться и веселиться. Обустраивать свой уют и создавать настоящую красоту, к которой можно прикоснуться, вдохнуть аромат. Но нет, все чувства поместились в одной плитке стекла и пластмассы. Пусть я буду идти и видеть их затылки, капюшоны, мой взгляд был выше их, и мне казалось, что я иду по их головам, потому что я видел больше, чем они… Валентина открыла мощный сейф, он был до самой верхней полки набит деньгами. – У вас есть куда складывать свою зарплату? – спросила она и заулыбалась. – Да что-то не подумал об этом, а у вас нет ничего, куда ее можно определить? – тут же спросил я ее. – Сейчас посмотрим, – сказала она и принялась открывать ящики рядом стоящей тумбы. Ничего не найдя, ушла из кабинета. Я повернул голову к окну. Там, за окном, еще ниже спустился туман. Мне уже не терпелось завершить весь этот процесс и вернуться на улицы города, где он окутал все, чтобы продолжать вдыхать и ощущать все вокруг. Она принесла откуда-то слегка запылившуюся спортивную сумку. – Это сумка нашего бывшего охранника, он в ней оружие и бронежилет носил, мы сейчас им другие купили, я думаю, вам она как раз поможет, – сказала Валентина, расстегивая замок на сумке и вытряхивая из нее какой-то мелкий мусор. И вот около десяти килограммов купюр висели у меня на плече в потрепанной жизнью сумке, вокруг туман и несколько сотен километров до Юленьки. Я поднимался лестнице в подъезде в квартиру. После утренней прогулки в офис компании я немного замерз, и хотелось принять горячую ванну. За чашкой кофе и сигаретой ко мне вернулись воспоминания о Севере, который будет жить у меня внутри, пожалуй, всегда. Часто вспоминаю нашу последнюю поездку с Федоровичем, эти лысые степи, густую тайгу и эти низкие и тоненькие березки, растущие кучей, будто обнявшись друг с другом, в самых ветреных и сквозных местах. Вспоминаю, как пыль тянулась ниточкой за машиной, и томное молчание Федоровича. Спускаясь по лестнице, я встретил своего соседа, он закрывал почтовый ящик. Да, он постарел немного. Этот суровый дяденька с усами, которого я помнил с детства, нисколько не менялся, просто старость пришла и за ним. «Здравствуйте!» – произнес я. Я прожил около пятнадцати лет с родителями в этой квартире и никогда даже не знал его имени. Еще будучи пацаном, пересекался с ним у подъезда или на лестничных пролетах и просто говорил ему: «Здрасти», – и мчался к дворовым пацанам. – О! Здравствуй, сосед! – сказал он, забросил ключи в карман и протянул мне руку. В ответ я подал ему руку, немного улыбнулся и с легким стеснением заговорил: – Вы меня, конечно, извините, но, честно признаться, я даже не знаю вашего имени. – Эх, Алексей, Алексей… Стыдно должно тебе быть, – сказал он. Да, действительно, было стыдно немного, я продолжал держать на лице легкую улыбку. – Но ты же мальчишкой был, зачем тебе знать, как меня зовут. Я все понимаю. – Он замолчал, но продолжал держать мою руку. Время будто замерло, и сосед мой замер, а я один как будто подвижен. Мне стало неудобно, и хотелось забрать свою руку, но стою, держу, жду, когда время снова начнет двигаться, сосед мой или заговорит, или отпустит мою руку. Не люблю такие неловкие моменты. Мне с детства он казался мрачным и странным человеком. Однажды я слышал сквозь стены, как он ругал своих детей, а может, жену. И в эти моменты мне было страшно. Я не видел его приветливого лица, а улыбки на нем, наверное, и вовсе не было. Усы его были всегда идеально подстрижены. Свежий воротничок рубашки, который торчал из-под джемпера, никогда не был смят или подвернут, казалось, что он только что ее выгладил и надел. А туфли всегда сияли, как только с прилавка. – Юрий Владимирович, – произнес он и отпустил мою руку. – Я знаю, зачем ты ко мне подошел. Если ты хочешь поговорить о Юле, постучишь в квартиру после семи. И ее письма я тебе отдам, почитаешь хоть. Да и это… Я, в общем, помог ей найти тебя, так что не думай ничего плохого, – плавно и четко произнес он. Его слова заставили меня расслабиться, но в то же время его назначенная встреча меня насторожила. В голове закрутились вопросы, но ни один из них не сформировался и не попал на язык. – Спасибо… – сказал я, позабыв его имя. – Юрий Владимирович, – продолжил он. – Да, спасибо, Юрий Владимирович, я обязательно к вам зайду, – ответил ему я, спустившись на пару ступеней ниже него. – Ну все, давай, – произнес он, хлопнул меня по плечу и стал ждать, когда я уйду, провожая меня взглядом. В парикмахерской на часах было семнадцать пятнадцать. Монотонно разговаривала российская мелодрама в телевизоре, тянуло на сон, пока парикмахерша ковырялась то расческой, то ножницами в моей голове. Иногда задавала вопросы: «Здесь убрать?», «Здесь как?», «А тут, может, покороче?» Я уже и не помнил, когда последний раз был в таких заведениях, поэтому просто приходилось что-нибудь мычать ей в ответ, когда она предлагала более подходящие варианты. Я постучал в квартиру Юрия Владимировича. За дверью стояла тишина. Вдруг сдвинулась щеколда, и дверь тяжело открылась. – А-а-а-а… Алексей. Проходи, – неприветливо и томно сказал он. Я переступил порог и наклонился развязывать шнурки. В квартире было идеально чисто, а тишина даже настораживала. Пол был устлан блестящим паркетом, в прихожей стояли громадные часы с деревянным корпусом и золотым маятником, который монотонно отсчитывал каждую секунду. – Как там на улице? – спросил он. – Все туман, и стало мокро как-то, – ответил я уже в ожидании, когда мы пройдем в другую комнату. Юрий Владимирович пошел по коридору и скомандовал мне: «Ну, пойдем!» Мы зашли в огромную гостиную, на стенах висели портреты каких-то военных. Стены были цвета пожухлой после жаркого лета травы. Серый свет из окон создавал ощущение, что в гостиной тоже висел туман. В центре стоял круглый лакированный стол, вокруг него – такие же деревянные стулья. – Присаживайся, – сказал хозяин, указав рукой на стул, который стоял спинкой к окну. А сам подошел к шкафу и начал оттуда доставать что-то. Юрий Владимирович сел напротив, положил на стол толстую папку и рядом с ней небольшую стопку писем, связанных бечевкой. Затем снова встал, куда-то сходил и принес хрустальную пепельницу, графин, в котором было что-то похожее на коньяк, и пару стаканов, судя по всему, тоже из хрусталя. Присел на стул, подтянул рукава своей рубашки и заговорил: – Кури, если хочешь, а то долго нам сейчас придется разговаривать. Ты не волнуйся только, я сейчас расскажу тебе немного о себе, чтобы ты имел представление, а потом поговорим о Юле… Я, Алексей, работал в специальной службе всю свою жизнь, графологом, и имею некоторые познания, особенно в человеческом почерке. В прошлом году, когда я стал замечать в твоем почтовом ящике письма, которые его начали наполнять, а потом уже и выпадать, я из-за своей доброты поднимал их с пола и складывал у себя дома. Ты извини меня, конечно, что я раньше тебе не сообщил, но черт бы знал, где ты есть. Затем я написал короткое письмо этой девчонке, о том, что ты не живешь здесь уже долгое время. Потом письма перестали приходить. Прошло несколько месяцев, после Нового года достаю я снова письмо из твоего ящика, гляжу, а рука-то не та, что писала все предыдущие… Вот тут я и решил провести свое расследование, ну не смог я устоять, интрига для меня, ты прости. Ну и начал вскрывать все конверты, читать, раскладывать их по хронологии получения, по почтовому штампу. После этих слов мне он стал немного неприятен, зачем он все это делал? Но я продолжал слушать. На его лице появлялось выражение вины, он опускал глаза, тяжело выдыхал и делал паузы. Я закурил и налил ему коньяка. – Себе тоже плесни, – сказал Юрий Владимирович, взглянув мне прямо в глаза, будто затронув мою душу. Мы выпили с ним, он, не скривившись от столь крепкого напитка, продолжил: – Так вот, эти письма, которые в этой стопке, написаны Юлей… То письмо, которое получил ты, написано ею. Но только, Леш, не в этом году, и не в феврале. Это я дату подписал… Ты прости меня… Он замолчал и совсем повесил голову. Я достал из кармана свой бумажник, в нем лежало письмо от Юли. Я развернул его, присмотревшись к дате, да, действительно, было видно незначительное несоответствие цвета чернил. Юрий Владимирович встал и пошел к окну. Комната уже наполнилась моим дымом от сигарет, и теперь тусклый свет из окна приобрел силуэт и форму оконной рамы. – Зачем вы это сделали? Я просто не совсем понимаю, что вы хотите мне этим сказать? – спросил его я, вставая из-за стола. – Сядь обратно! – рявкнул на меня Юрий Владимирович, как на малолетнего пацана. Я опустился на стул, он прошел мимо меня и исчез в коридоре. Я уж было подумал, что, может, этот человек и действительно не совсем дружит со своей головой, псих какой-то. Но незаконченный разговор и письма, которые лежали на столе, меня остановили. Я потянулся к стопке, начал развязывать веревку, которой они были стянуты. Но тут вернулся он с еще одним конвертом в руках и положил его передо мной. – Алексей, прочитай только это письмо, те остальные – теперь просто воспоминания. Ты извини меня еще раз, я приписал эту дату к твоему письму для того, чтобы ты приехал сюда, мне нужно тебе было это все показать. – Он налил себе полный стакан, выпил его и снова ушел к окну, за которым тянулся серебряный туман. Я взял в руки конверт, он уже был вскрыт. Достал из него тетрадный листок в клетку, на нем было две строки: «Алексей, знайте, что Юли не стало 9 июля 2016 года. Можете не отвечать ей на письма. Как же она вас ждала…» Стул подо мной как будто поплыл, стол начал крениться как на волнах, а ног и вовсе не стало. Я выскочил из-за стола, схватил Юрия Владимировича за плечо и развернул его к себе: – Что это такое!? Откуда у вас вообще все это!? Почему ты мне сразу ничего не сказал!? – Он стоял и молчал, я бросил это письмо на стол и пошел к выходу. Пока я завязывал шнурки, Юрий Владимирович подошел ко мне, присел рядом и сказал: – Тебе поехать туда нужно, у меня машина есть, и на вот, возьми с собой их, прочитай их, пожалуйста… – Он отдал мне все письма. Я стоял на площадке перед собственной дверью, в голове роем гудели мысли, ноги подкашивались… Ранее утро. За окном светлеет, лежу в одежде на кровати, за окном свинцовое небо. Ужасно болит голова и режет глаза, бессонная ночь и горькие чувства давили меня. Взгляд мой неподвижен. Звонок в дверь. Еле заставил себя встать и пройти к двери. Открыл дверь, на площадке стоял сосед. – Собирайся, пойдем. Машину заберешь, – произнес он. В ответ я чуть кивнул головой. Мы вышли на улицу, небо плакало. От сигарет уже было тошно, Юрий Владимирович шел впереди меня и ни разу не обернулся. Я плакал, но дождь был таким сильным, что по лицу бежала вода, и только на губах я чувствовал, что это слезы. Юрий Владимирович открыл гараж, там стояла мазда-«шестерка» года десятого или одиннадцатого, темно-серого цвета. Он открыл дверь и запустил мотор. – Сейчас вернемся домой, ты пойдешь собираться, а я пока найду телефон друга своего, который поможет тебе переправиться на пароме вместе с машиной в Заозеро. Глава 4 Там дождь сильный Блестели фары встречных, иногда дворники сталкивали капли, а те, собравшись в струю, бежали вверх по стеклу. Позади на скорости поднималась водная пыль. Колеса оставляли сухой след на мокром асфальте, который постепенно заполнялся водой Погрузившись в свои воспоминания, я увидел ее… Она снова у окна, ее волосы, которые обычно пахли прохладным воздухом, знаете, таким, как после долгой жары пронеслась гроза, и он наполнился ароматом прохлады, грозовых раскатов и полевых цветов. Юля смотрела на мерцающие огни города и о чем-то втайне мечтала. Я иногда звал ее из другой комнаты, а она молчала и не отзывалась, зачем она это делала, не знаю. Но знаю точно, когда я находил ее в темной комнате, то просто замолкал, да и, честно, забывал, зачем я ее искал. И в этот раз я снова просто тихо подошел к ней, обнял. Она прильнула ко мне, я таял в эти моменты… В ее глазах блестели огни, они наполнялись ночью, и эти блики казались звездами в маленьких галактиках. Наше молчание могло продолжаться часами, даже дыхание будто замирало. – Леш, там дождь начался сильный, – отвернувшись от окна, сказала мне она. А я стою посреди комнаты, смотрю и вижу, что нет там никакого дождя, и не могу ей ничего ответить. Вдруг раздался громкий сигнал грузовика, которому я выехал уже навстречу, вильнул вправо. Кипяток пробежал по венам, пульс в висках. Включил быстрее дворники, так как начался ливень. Остановился, опустил стекло и сделал глоток воздуха… – Юля, зачем ты это делаешь? – сползая по сиденью, произнес я. Достал сигарету, капли залетали в салон и впитывались в брюки, порой попадали на лицо и, щекоча, сползали… – Были бы уже вместе… Не хочешь со мной разговаривать? Хорошо! Не говори, я просто еду к тебе! Бросил окурок и поехал. Впереди были еще сотни километров, потом забытый Богом отворот в поселок Пристань, а из него, как подсказал мне Юрий Владимирович, должен доставить меня на пароме какой-то Николай. Утро, придорожное кафе, в которое я так и не смог попасть прошлой ночью, в надежде хоть что-нибудь съесть. На стеклах машины тонким слоем серебра лежал туман. В салоне стало прохладно, достал с заднего сиденья свой пиджак, который я купил по приезду в город… В кафе горел свет, вокруг ничего не видно из-за тумана. Смотрю, к машине подбежали два пса с намокшими загривками и стали выпрашивать еду. Вылез из машины, на улице было достаточно прохладно, так что скулы непроизвольно начали сжиматься. Накинул пиджак, два пса все так же стояли рядом и глядели на меня. – Эх, ребята, как же я вас понимаю… Мне точно так же, как и вам, хочется есть. А у них есть что-нибудь? – и показал головой на кафе. Собаки вдвоем повернулись в сторону кафешки, потом на меня и завиляли хвостами. – Ну, ясно, ждите! – И с этими словами я побрел в кафе. Скрипучий пол сразу выдал мое присутствие. В кафе было тепло и пахло свежепожаренной глазуньей. Из-за бамбуковых шторок ко мне вышла приятная девушка лет двадцати. – Здравствуйте, что будете заказывать? – спросила она, не дожидаясь даже, когда я подойду к барной стойке. – Здравствуйте, а что предложите? – перебив ее вопрос, я улыбнулся. Она мне начала перечислять список блюд, а я пропал в своих мыслях и не спускал с нее взгляда. – Так что закажете? – приготовившись записывать, спросила меня, а я даже и не слушал ее. У нее глаза были похожи на Юлины. – Вы знаете, там двум ребятам на улице можно супа пару порций, а мне кофе и что-нибудь позавтракать? – И я снова уставился в ее глаза. – Эти ребята питаются лучше, чем вы, – захихикала она и удалилась за эти пресловутые шторы. За окном туман немного рассеялся, и вдали за дорогой стала видна огромная река с крутыми берегами, тихим течением, но, судя по темноте воды, с невероятной глубиной. Собаки рыскали вокруг машины, я допил кофе и продолжал смотреть в окно на реку, погрузившись в свои мысли. – Вам чем-нибудь помочь? – Я даже немного вздрогнул, девушка из кафе стояла рядом с моим столиком. Я не заметил, как она ко мне подошла. – Ммм… Нет, спасибо, – ответил я ей и улыбнулся. – Ну хорошо, если что, позовете меня? – Она просто сияла улыбкой. – Да-да, конечно, – я даже сначала не поверил в происходящее, редко встретишь столь приятного человека, который просто подойдет и спросит, нужна ли помощь, сначала даже подвох замечается в этом, но, глядя на нее, ее глаза и улыбку, я отвлекся от происходящих со мной событий и был готов ей доверять во всем. Ее не оказалось за стойкой, за этими шторками была тишина, я повернулся и пошел к выходу, и тут она меня окликнула: – Вы что-то хотели? Я обернулся, она стояла на том же месте, где я был несколько секунд назад. Жутко даже, и легкий мороз по коже, как она перемещается или почему я этого не замечаю? – Да, хотел. Я узнать у вас хотел. Сколько мне еще ехать до Пристани и как узнать, где поворот? Насколько я знаю, там нет указателей? – Вы сегодня до нее не доберетесь, это точно. Долго еще вам, завтра к обеду, наверное, если еще погода не испортится, а то и еще дольше. Да и дорога там не очень, а у вас машина вон какая красивая… Жалко даже… – Она заулыбалась и опустила глаза. – На повороте в этом году указатель поставили, так что мимо не проскочите уж точно. – Спасибо вам за завтрак и подсказку, – поблагодарил ее и вышел на улицу… Я вывернул на трассу, пошел на разгон, мотор приятно запел, в отражении я заметил, как эта девушка стояла с собаками на улице и смотрела мне вслед, постепенно их скрывало туманом, и вскоре в зеркале снова серый фон и кусочек дороги с мелькающей разметкой… Сигареты тлели одна за другой, ветер порывами пытался ворваться в салон, толкая машину в бок. Не мог я смириться с мыслями и поверить в это чертово письмо, что Юленьки больше нет… Как такое могло случиться? И что могло произойти? Но сосредоточиться на этих вопросах было трудно, все перемешивалось, и очень хотелось просто заплакать, необычное чувство, когда что-то в районе переносицы начинает сильно жечь или давить, ты сдерживаешь, подавляешь его, а оно давит, и слезы текут. Потом начинаешь себя бодрить глупыми надеждами, что это все неправда, приедешь туда, а там она, стоит, ждет тебя на причале, в своем легком ситцевом платье, локоны ее будет трогать ветерок, она снова улыбнется так, схитрив, опустит свои счастливые глаза, но я все равно увижу их, увижу этот блеск. Возьму, прикоснусь к ее лицу ладонью, затем переверну ладонь и проведу пальцами по ее прохладной щеке, она поднимет голову, посмотрит мне в глаза, улыбнется и, опустив веки, начнет нежиться о мою руку. А потом прижмется к груди и начнет прохладной рукой рисовать узоры на моем плече… Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=64504157&lfrom=688855901) на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.