Не вам решать зачем живу я! Не вам стихи слагать о том, что я НИЧТО ! А я вам говорю, что захочу и БУДУ Звездой иль чьей-то пламенной мечтой Взываемой в молитвах к небу !

Печать света

-
Автор:
Тип:Книга
Цена:169.00 руб.
Издательство: Вече
Год издания: 2012
Язык: Русский
Просмотры: 114
ОТСУТСТВУЕТ В ПРОДАЖЕ
ЧТО КАЧАТЬ и КАК ЧИТАТЬ
Печать света Елена Эдуардовна Чалова Остросюжет Хорошо известно, что далеко не все легенды и мифы – выдумка. Но когда некоторые из них неожиданно оживают спустя много веков, люди чаще пугаются и все равно отказываются в них верить. Эксперт-геммолог Мириам Гринберг после скоропостижной кончины своей бабушки становится обладательницей крупного состояния и некоего старинного артефакта – золотого медальона, называемого Печатью света. Пытаясь разгадать древнюю тайну, Мириам и ее новый друг Анри внезапно сталкиваются с могучей и таинственной организацией «Мудрецы Сиона». Ее адептам тоже нужен медальон, и они намерены заполучить его любыми средствами!.. Елена Чалова Печать света © Чалова Е., 2012 © ООО «Издательство «Вече», 2012 Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав. Глава 1 Мириам лежит рядом с мужчиной своей мечты на широкой кровати, шелковое белье приятно холодит кожу, но уснуть никак не удается, и она тупо пялится в потолок. В Париже ночь, и по потолку бродят тени. Вот по улице рядом с домом проехала машина, и полосы света от фар заблудившейся улыбкой скользнули наискось и пропали. Подле дома горит фонарь, его свет пробивается сквозь кроны старых лип и призрачной мозаикой расчерчивает потолок и стены. А зимой, когда липы сбрасывают листву, мозаика сменяется тончайшим кружевным рисунком ветвей. Именно так было в прошлом году, когда она переехала сюда жить… Подумать только, она уже обзавелась воспоминаниями о доме Эмиля! Мири вздохнула и повернулась на бок, лицом к окну. Липы цветут, потому что на дворе лето. В комнату вливается чудесный, волнующий и томящий душу аромат. Впрочем, это ее душа томится, а Эмиль вон, спит себе… Мири опять заворочалась, не в силах лежать неподвижно и ленясь вставать. Боже, как хорошо пахнет! Почему, интересно, нет духов с ароматом липы? Это было бы так волшебно, так прекрасно! Мири тотчас же представила себя в бледно-желтом платье… даже не просто бледно-желтом, а нежно лимонного, может быть даже оттенка лайма. Волосы собрать в высокий узел, но не строгий, а легкомысленный, чтобы выбивались прядки и нежно щекотали щеки и шею… Вот она берет в руки флакон, ничего вычурного, формой похожий на листок липы – такой же плотно-кругловатый, из рифленого зеленого стекла. Мири представила, как она открывает крышечку и брызгает духи на шею и запястье, вдыхает сладкий аромат и, повернувшись, смотрит на себя в зеркало. Может, именно такое платье сшить на свадьбу? И почему нет? Конечно, традиционно невесты выходят замуж в белом, но Мириам не слишком жаловала белый цвет, считая, что он не идет к ее темным волосам и светлой коже. Она представила, как идет к алтарю в лаймового цвета платье, благоухая духами с ароматом липы. Вот она поднимает взгляд и смотрит на своего суженого… Картинка застыла, а потом рассыпалась, как бывает с цифровым изображением. Вот дура-то! Мири тихонько хихикнула. Ведь Эмиль иудей, какой алтарь и свадьба в церкви? Ну, вообще-то жаль, было бы красиво. Она с досадой пнула подушку, и мужчина, мирно спавший рядом, вздрогнул. Ровное дыхание сбилось, он заворочался. Мири замерла, и Эмиль довольно быстро засопел. Вот почему, с досадой думала Мири, почему он спит, как младенец, а я тут дурью маюсь полночи? Может, разбудить его? Она бросила быстрый взгляд на темную голову на подушке. Нет, не стоит, нехорошо быть такой эгоистичной. Мужчина моей мечты. Так сказала мама, когда Мири привела своего бойфренда на ужин. Мама Соня обожает сериал «Секс в большом городе» и периодически изъясняется словами его героинь. Впрочем, Эмиль действительно подходит под это определение. Причем он выглядит как мужчина мечты не только любой девушки, но и ее матери. Судите сами: хорош собой, высокий, темные вьющиеся волосы, голубые глаза, тонкие черты лица (немного похож на известную фотографию молодого Блока) – это для невесты. А для будущей тещи: мальчик из хорошей семьи, образован, богат, работает в солидной юридической компании. Мечта, мечта! Они познакомились прошлой зимой. Мири, эксперт-геммолог по профессии, приехала в Париж и чуть ли не из аэропорта понеслась в ювелирный магазин, принадлежащий ее дяде Давиду. Был канун Рождества, горячее время для всех, кто покупает и продает подарки. Украшенные к празднику улицы, холодный ветер, люди, спешащие к своим семьям с разноцветными коробками и кульками в руках. Перед Рождеством город словно впадает в детство. Позабыть о взрослости невозможно, и всем немножко неловко за собственную суету и сентиментальность, но праздник столь светел и желанен, что люди невольно становятся мягче и радостнее. Мири ехала в такси и улыбалась. Снега в этом году пока не случилось, но иллюминация расцвечивает улицы серебряным блеском, прохожие кутаются в шарфы и куртки, несмотря на холод, люди подолгу стоят перед волшебно оформленными витринами. Праздник, праздник приближается – и это чудесное и сказочное время! На подъезде к улице Фобург такси окончательно застыло в пробке. Мири попросила водителя отвезти ее чемодан в отель, расплатилась и выскочила из машины. Сунула руки в карманы курточки и, подставляя лицо ветру, пахнущему бензином и кофе, поспешила по улице. Вот и магазин дяди, витрины сверкают золотом и камнями. Толкнув тяжелую дверь (пуленепробиваемое стекло!), она приветливо помахала менеджеру, который облегченно вздохнул: около витрин уже толкалось немало народа, и ему трудно было бы обслужить еще одного клиента. На правах родственницы Мири, не спросясь, нырнула в дверь служебного хода и влетела в комнату, где дядя принимал солидных покупателей. – Дядя Давид, я нашла для вас чудесные изумруды! – затараторила девушка от двери. – Торги в Амстердаме на следующей неделе… Мири осеклась, увидев постороннего. В кресле у стола сидел молодой симпатичный мужчина, а толстый и одышливый дядя Давид выкладывал перед ним бриллиантовые броши. – Простите, я помешала, – пробормотала Мири. – Это моя племянница, – пробурчал дядя Давид, тяжело вздыхая. – Выпороть бы, но именно ей мы обязаны тем, что всегда можем похвастаться чистейшими камнями, так что придется помиловать. Прежде чем Мири успела отступить за дверь, мужчина легко поднялся, в два шага преодолел разделявшее их пространство и, глядя сверху вниз на хрупкую девушку, сказал: – Меня зовут Эмиль Танье. А вас? – Мириам. – Вы похожи на эльфа, Мириам. Я надеюсь, рождественский эльф будет ко мне добр и поможет выбрать подарок. У моей матушки скоро день рождения. Можно даже сказать, юбилей. Как любая женщина, она любит украшения, а я, как большинство мужчин, мало что в этом понимаю. Вы ведь не бросите меня в эту трудную минуту? Вот так они и познакомились. Стали встречаться, и Мири с удовольствием обнаружила, что Эмиль обладает чувством юмора, вкусом, тактом и массой других достоинств, включая знание эротического массажа. Живет он отдельно от мамы, и, хотя нежно любит мадам Танье, ни в коей мере не зависит от нее ни финансово, ни в плане принятия решений. Чего еще надо? Мечта, а не мужчина! Единственный момент, который не переставал озадачивать Мириам, – почему Эмиль захотел на ней жениться? Ну, то есть умом Мириам понимала, что симпатичная, невысокая и стройная брюнетка с пышной гривой непослушных локонов имеет не так уж мало шансов на успех, но… Она-то знает, что черты лица у нее резковаты, характер беспокойный, на язык так она просто зла, а шутки смахивают на сарказм. Признаться, никаких особых достоинств Мири в себе не замечала. Но если мужчина приглашает тебя на романтический ужин, сажает в самолет – не рейсовый, но нанятый специально для такого случая, – поит шампанским, везет на Французскую Ривьеру и там, на берегу моря, делает предложение… Немыслимо спросить у него: что ты во мне нашел? Вот она и не спросила. Срок свадьбы наметили на осень будущего года, а пока они просто живут вместе у Эмиля. Квартира эта оказалась просто идеальным жильем для не имеющей детей молодой пары: хороший район, нешумная улица, до работы недалеко. В некотором смятении Мири обнаружила прекрасно оборудованную кухню и выяснила, что Эмиль, в отличие от многих деловых людей, любит есть дома. Сама Мири готовить не любит и не умеет, но пока все как-то обходилось: то вместе что-нибудь сочинят, то он к ее приходу приготовит ужин. Конечно, Мири познакомила Эмиля с бабушкой, мнение которой для нее всегда было куда важнее мнения матери. И савта[1 - Савта – бабушка (ивр.).] Мириам одобрила выбор внучки. – Видишь ли, бабушка, – неуверенно сказала Мири, – дело в том, что я не выбирала… скорее уж он сам. Она попыталась как-то объяснить свои сомнения, и савта укоризненно покачала головой. – Что случилось с твоей самооценкой, детка? Ты у меня умница и красавица, и любой принц должен быть счастлив, что ты хотя бы взглянула на него! – Ага, точно, – протянула Мири. – Именно так… ну, если и не совсем так, то нужно в это поверить и вести себя соответственно. И вообще, милая, я не очень понимаю твои сомнения. Тебе двадцать семь лет. Самое время выйти замуж. Брак – вещь очень полезная во многих отношениях. Можно родить ребенка и не беспокоиться за его будущее, потому что семья всегда поддержит и поможет. Брак и наличие детей приучают смотреть в будущее, а не жить сегодняшним днем. Регулярный секс, опять же, весьма полезен. Завершающий аргумент из уст бабушки прозвучал особенно мило, и Мири расхохоталась. Впрочем, она не могла не признать, что старой Мириам должно быть виднее, – она три раза была замужем, родила дочь, воспитала внучку и до недавнего времени была весьма преуспевающим адвокатом. Там, на Лазурном Берегу, она без малейшего колебания сказала Эмилю заветное «да», но через пару дней, остыв и поговорив с савтой, Мири устроила совещание со своим собственным «я». Ей предстояло принять серьезное решение, а для этого мало просто посидеть в одиночестве над чашкой кофе, делая вид, что не обращаешь внимания на беснующийся вокруг шумный и суетный город. Поэтому она села на поезд и поехала в Кале. Там пересела на паром, который пересекает Ла-Манш и выгружает пассажиров на английском берегу, и, завернувшись в палантин, стояла на палубе, вдыхая запах моря и глядя на белые скалы Дувра, воспетые еще Шекспиром. Меловые скалы вздымаются из моря на юго-восточном побережье Англии и представляют собой зрелище прекрасное и завораживающее. Именно им Англия обязана старинным своим названием «Альбион», т. к. по латыни albus значит «белый». Моряки, возвращаясь домой, искали взглядом среди волн эту яркую белизну и называли скалы «ключами Англии». Дувр – место замечательное. С одной стороны, это порт, куда прибывают паромы. Это железнодорожная станция, где останавливается поезд с континента, проехавший по подземному тоннелю, проложенному под Ла-Маншем. Кто видел хоть один порт – видел их все: пахнет металлом и застоявшейся водой, смазкой, постоянно что-то гудит, ездят погрузчики и мелькают люди в форме. Пассажиры спешат, и вообще все похоже на проходной двор. Но чуть в стороне от этой суеты лежит вполне традиционный английский город; с невысокими домами, ухоженными садиками и мощеными улочками. А над городом возвышается крепость. Крепость, как и положено, окружена мощной стеной. Здесь есть бойницы и пушки. Внутри старинная церковь, а в качестве колокольни у этой церкви – здание маяка, построенное еще римлянами на рубеже тысячелетий. Мири бывала здесь всего лишь однажды, довольно давно. Выпускники одного из парижских университетов, сохранившие дружбу и после окончания веселых студенческих дней, они договорились встретиться в Париже в определенный день и час. Мириам, которая в тот момент обреталась в Англии и была не слишком занята, решила отказаться от самолета в пользу поезда и парома, но, добравшись до побережья, обнаружила шторм на море и низкие тучи, недовольно ворчащие на путешественников. От нечего делать она отправилась посмотреть замок, и он поразил ее своей монументальностью и основательностью. Его древние стены, казалось, дышали мощью и готовы были хоть немедленно отразить полчища новых врагов. В тот день, наверное из-за плохой погоды, она оказалась чуть ли не единственной посетительницей замка. Сегодня народу было больше, но все же не сравнить с толпами туристов на улицах Лондона или Парижа. По немаленькой территории бродила небольшая группа американских пенсионеров. Они восхищенными криками приветствовали поезд, влекомый почти игрушечным паровозиком, на котором можно совершить обзорную экскурсию. Группа школяров под предводительством молодого и симпатичного учителя пришла на урок истории. Мири подождала, пока пенсионеры заберутся в поезд, а дети уйдут в кафе, и поднялась на бастионы. Пушки смотрели в сторону моря, со стен открывался вид почти как с высоты птичьего полета, и здесь не было ни души. Мириам залезла на крепостную стену, оцарапавшись о плети ежевики, и уселась, свесив ноги и глядя на море. Надежный серый камень крепости, чайки, синее море далеко внизу, краешком виднеющаяся белизна меловых утесов и ветер окружили девушку. Теперь, когда Мири осталась наедине с собой, можно без помех сосредоточиться на собственном будущем. Но вместо этого на нее вдруг нахлынули воспоминания о недавних событиях. Дорого бы Мири отдала, чтобы не переживать того, с чем ей довелось столкнуться за последний год. Будь проклят рубин, носящий имя «Ярость богов»![2 - Ярость богов. М.: Вече, 2011.] Хотя сперва ничто не предвещало кошмара. Мири получила от знакомого ювелира в Москве заказ: поехать в Женеву и провести экспертизу исторического артефакта, который желает купить некий анонимный заказчик. В просьбе не было ничего необычного, вот только артефакт оказался драгоценным камнем с весьма мрачным и кровавым прошлым. Его чары не развеялись и теперь, и Мири не единожды чуть не погибла, добираясь до Швейцарии. Впрочем, в части своих злоключений она виновата была сама, ибо решила, что ее миссия – сделать так, чтобы камень вообще не появился на аукционе и не достался никому. Ибо его сила – лишать людей разума, вызывая безумное желание власти и крови. Кто знает, какие страшные войны он мог бы развязать в нашем и без того неспокойном мире. Ей грозила смерть от рук бандитов, шедших по следу камня, и спас ее Виктор – телохранитель, нанятый мудрой и предусмотрительной бабушкой. В прежние годы бабушка Мириам Гринберг была преуспевающим юристом, но вот уже лет десять как отошла от дел и жила то на юге Франции, то в Париже, то на вилле, неподалеку от швейцарского города Фрейбург. Мири всегда считала, что ее савта – лучшая бабушка на свете. Старая Мириам вырастила и воспитала девочку, которой практически не интересовалась мать. Она же заметила любовь Мири к драгоценным камням и ее особый дар. Ювелирное дело было семейным, им занимались в роду Гринбергов из поколения в поколение. Но лишь у немногих проявлялся особый талант: чувствовать драгоценные камни, уметь отличить творение земли – природный самоцвет – от искусной имитации, выполненной по новейшим технологиям. Мири таким талантом обладала сполна. С закрытыми глазами брала девушка камень и, подержав его в руке, могла сказать точные характеристики и страну происхождения. К двадцати пяти годам она была хорошо известна всему ювелирному сообществу как выдающийся эксперт-геммолог, жизнь ее состояла из разъездов и любимой работы, за которую ей платили весьма достойные деньги. Так было, пока судьба не свела ее с «Яростью богов». После пережитого ужаса, Мири сочла за благо некоторое время не появляться в Москве и жила на вилле бабушки в окрестностях швейцарского города Фрейбург. Виктор состоял при ней в должности телохранителя, тренера и спутника для прогулок. Они вместе совершали спортивные пробежки в лесу или ездили во Фрейбург, чтобы посидеть в баре или походить по магазинам. Сперва Мири было не по себе, и она испуганным ребенком жалась к Виктору, ей все казалось, что кошмар вот-вот начнется снова, и ее опять попытаются похитить или убить. Телохранитель терпеливо держал девушку за руку на улице, переводил через дорогу, ждал у дверей магазина. Мири быстро привыкла к тому, что он рядом, ей даже стало нравиться его невыразительное, неулыбчивое лицо. В шале имелся бассейн и небольшой, но вполне прилично оборудованный спортзал. Однажды Мири крутила педали велотренажера и смотрела, как Виктор выжимает вес. На ускорении у нее судорогой свело икру, она вскрикнула и неловко стала слезать с аппарата. Виктор мгновенно оказался рядом, подхватил ее на руки и понес на мат. От него пахло потом, но не противно, а скорее возбуждающе. Молодое здоровое тело, он был с утра в душе, а потом отправился в спортзал. И запах пота – лишь сигнал о том, что тело его работает, кожа горяча, а сердце бьется быстро. Он осторожно разминал ей икру, когда Мири, захваченная своими ощущениями и как-то растерявшая все здравые мысли, протянула руку и погладила его по щеке. Пальцы скользнули по губам. Он поднял голову и взглянул на нее – как всегда, молча, внимательно и без удивления. Потом встал и пошел к двери. Мири растерялась. Ну и ни фига себе, хоть бы сказал что-нибудь! Ну, там: «это не входит в мои обязанности». А вот так молча уйти – это свинство! Но Виктор не ушел. Он запер дверь, вернулся, сбросил майку и опять опустился рядом с ней на мат. Мири разглядывала его тренированное тело, сплошь мышцы. Татуировка на руке – щит, кинжал, какие-то буквы… кажется, он где-то воевал. Вот и шрам на ребрах… Она поняла, что он будет сидеть как истукан, пока она не сделает первый шаг. Впрочем, кажется, первый уже был? Ну, тогда второй. И далее вприпрыжку. Какого черта, подумала Мири и, встав на колени, потянулась к нему и провела губами по шее, а потом укусила за мочку уха. И тогда он перестал быть истуканом. Так он стал ее любовником. Впрочем, нет. Это слово не подходило для их отношений. Любовник – это кто-то любимый или желанный, иной раз сладкий, именно как запретный плод. У девушки же создалось впечатление, что Виктор таким образом продолжает выполнять обязанности телохранителя, с помощью секса защищая свой объект от душевного дискомфорта. Мири прожила на вилле почти полгода. За это время она успокоилась, забыла пережитые страхи и начала скучать по работе. А потом позвонил дядя Давид и спросил, не собирается ли она на аукцион в Амстердам. Там обещают выставить на торги очень приличные изумруды, сапфиры и говорят, у них есть несколько звездчатых. Мири встрепенулась. Звездчатые камни всегда были ее слабостью. Редко, но встречаются драгоценные камни с явлением астеризма. Aster – по-гречески звезда. Кристаллы постороннего вещества, как правило рутила, вторгаются в тело камня, перенаправляя свет, проходящий через его кристаллическую решетку. Если смотреть в такой камень, то внутри живет светлая звездочка, и ее лучи (или один луч) перемещаются, создавая невероятный, фантастический эффект. Как эксперт-геммолог, Мири имела возможность видеть многие камни, добытые в самых разных уголках планеты. Несколько раз она просила дядю Давида купить для нее тот или иной камень, и вот теперь в сейфе одного из банков хранится ее собственная небольшая коллекция. Мири колебалась недолго и объявила бабушке, что уезжает. – Давно пора, – кивнула савта. – Ты засиделась. – Да, ты права, просто… – Мири заколебалась. – Я знаю, знаю. Но думаю, та история закончилась… хотя бы на пару сотен лет. Раз камень не достать, – Савта бросила быстрый и внимательный взгляд на внучку, – то и тебя тревожить не будут. Мири рассеянно кивнула, потом спросила: – Как ты думаешь, мне брать с собой Виктора? – Не стоит, – покачала головой бабушка. – Он будет мешать. За твоего бойфренда он вряд ли сойдет, а если ты станешь появляться везде с телохранителем, люди будут удивляться и задаваться ненужными вопросами. Мири послушалась бабушку и уехала одна. Встретила Эмиля. И теперь надо понять, что именно она к нему чувствует и чего хочет. Мири поерзала на жестком камне. Пожалуй, бабушка права: мысль о замужестве кажется весьма привлекательной. Она зажмурилась и попыталась представить свою будущую жизнь замужем за Эмилем. Совместный быт, поездки, разговоры, они будут принимать гостей и ходить на семейные торжества друзей и родственников. Вряд ли им грозит скука: у каждого есть своя работа, а потом появятся дети… Мири широко распахнула глаза, удивленная собственными мыслями. Про детей прежде не думалось. А теперь она совершенно четко поняла, что хочет двоих или троих. Чтобы защищали друг друга и знали, что есть родная кровь, которая всегда поможет, несмотря на все ссоры и детские разборки. Пожалуй, савта права – она созрела для семейной жизни. Пора замуж, и Эмиль будет прекрасным мужем и отцом. Расчувствовавшись, Мири с ласковой улыбкой взглянула на группу школьников, высыпавших из кафе. Поевшие и отдохнувшие дети с гиканьем носились по зеленой траве, седлали пушки и вели себя как армия варваров, ворвавшихся в завоеванную крепость. Обнадеженный приветливым выражением лица девушки, учитель (молодой и симпатичный!) подошел поближе. – Интересная крепость, правда? – спросил он. Мири кивнула. – Отбились от группы, или вы местная? – Вы не поверите, но я специально приехала сюда, чтобы подумать. Здесь хорошо спрятаться ото всех и принимать важные решения. – Да, здесь все способствует принятию взвешенных и основательных решений, – кивнул молодой человек, погладив рукой серые, покрытые мхом камни. – А в тоннелях вы были? – Нет. А что за тоннели? – О! Это целый подземный город! Там были склады и потайные ходы еще в наполеоновские времена… Мы сейчас отправляемся на экскурсию, хотите с нами? – А можно? – Конечно! Я просто скажу, что вы тоже сопровождаете ребят. Кстати, меня зовут Робер. – А меня Мири. – Идемте, Мири, пока мои маленькие негодяи не разнесли крепость. Поскольку Мири согласилась изображать работника школы, ей пришлось потрудиться вместе с Робером. В тоннелях будет гораздо холоднее, чем на улице, и они помогли каждому из семнадцати учеников надеть шапку, поправить шарф (если таковой имелся) и застегнуть куртку или пальто. Потом экскурсантов рассадили в два электрокара, и машинки медленно и почти бесшумно покатили по каменному полу, освещая путь фарами. Экскурсовод рассказывала, что протяженность тоннелей составляет более пяти миль. Крепость основана на месте римского поселения, которое, в свою очередь, возвели на месте то ли древнего городища, то ли храма старых языческих богов. Само собой имелась подходящая к случаю легенда о драконе, который обитал в одной из пещер, и о герое, который победил его, отобрал сокровища и основал на этом самом месте поселение. Уже тогда существовали колодцы и потайные ходы. Римляне углубили и укрепили их. Во времена Наполеона была добавлена значительная часть новых тоннелей, ибо, опасаясь вторжения с континента, англичане разместили здесь военный гарнизон. Во время Второй мировой здесь размещался госпиталь и казармы. К сожалению, все посмотреть нельзя… Ребята очень быстро открыли, что в тоннелях живет громкое эхо, и скоро слова экскурсовода потонули в разноголосых выкриках и их отголосках. Пока они пешком осматривали пещеру, Мири и Робер, как пастушьи собаки, пасли непоседливых детей, которые норовили то отколупнуть откуда-нибудь камушек, то погудеть в дальний тоннель, то отойти от группы, чтобы взглянуть, что там за углом. Мири устала невероятно и проспала всю обратную дорогу, пока скоростной поезд нес ее в Париж. Поездка в Дувр не прошла зря. Холодный ветер с моря словно сдул сомнения и неуверенность. Вернулась Мири в Париж успокоенной и готовой к новому и интересному периоду своей жизни. В тот же вечер, как Мири покинула виллу подле Фрейбурга, Виктор явился в гостиную, где мадам Гринберг читала, сидя в кресле подле камина. Савта любила быть в курсе происходящего: она всегда знала, с кем дружит ее внучка, с кем встречается и какие книги читает. Даже сейчас, когда Мири выросла, бабушка хотела иметь возможность видеть этот мир таким, каким видит его любимое дитя, а потому следила за политикой, новинками литературы и кино. Сегодня это был Чак Паланик и его последний роман. Роман мадам Гринберг не очень нравился, но зато она с удовольствием поглядывала на фото автора на обложке. Грубоватое, но несомненно выразительное мужское лицо. Очень сильный мужчина, интересный и привлекательный… Чем-то похож на ее второго мужа. Телохранитель вошел следом за доложившей о нем горничной и остановился посреди комнаты, внимательно глядя на сидевшую подле камина хрупкую пожилую даму, облаченную, несмотря на отсутствие посторонних, в изящный брючный костюм цвета кофе с молоком. Волосы уложены, легкий макияж и нитка жемчуга; савта свято верила в нехитрый тезис о том, что, как выглядишь, так себя и чувствуешь, а потому никогда не позволяла себе быть несобранной или непривлекательной. Она вопросительно взглянула на телохранителя. – Я пришел за дальнейшими распоряжениями, – сказал Виктор. Мириам рассматривала стоящего перед ней мужчину. Удивительный человек. Нанимая телохранителя, чтобы он присматривал за внучкой, старая Мириам поинтересовалась его биографией. В документах значилось, что Виктор окончил школу и пошел в армию. Отслужил положенное и остался еще на три года контрактником. Потом работал телохранителем. В агентстве сказали, что он лучший. Мадам Гринберг не скупилась, кроме того, она умела грамотно составлять контракты, и вот уже несколько лет, по данным трудовой книжки, Виктор мирно трудился в родной фирме, в городе Москве и окрестностях, а на самом деле тенью следовал за своей подопечной, куда бы она ни отправилась. Он имел совершенно непримечательную внешность: средний рост, светлые волосы, серые глаза. Не красавец. Простое невыразительное лицо. В любом городе Европы Виктор казался местным и умел вести себя так, что никто не смотрел на него дважды. Вполне прилично говорил по-английски и по-немецки. Его молчаливость и отсутствие эмоций всегда ставили савту в тупик. Виктор не был туп, и она не могла поверить, что он так равнодушен, как хочет казаться. «Этот человек спас жизнь моей внучке», – говорила она себе. Он не подвел. Но странным образом Виктор не стал ни ближе, ни понятнее. Вот он стоит и смотрит на нее: спокойные серые глаза как сухой асфальт, и не прочесть по ним ни мыслей, ни чувств. – Знаете, Виктор, – сказала бабушка. – Я никогда не могу понять, что вами движет. – Я работаю, – невозмутимо отозвался телохранитель. – И когда спали с Мири, тоже работали? – Хуже ей не стало. Вот поросенок, даже глазом не моргнул. Истукан чертов! Доверие вещь опасная, но хотелось бы верить, что она может и дальше доверять этому человеку. И все же старой Мириам было страшно. Не за себя. – Сейчас жизнь Мири должна измениться, – сказала старая женщина. – Вы ей не нужны. Но если что-то случится, согласитесь ли вы опять работать со мной или с ней? – Конечно, – не раздумывая сказал он. – Я буду готов. Сейчас я могу вернуться в Россию? – Да. Я кое-что добавила к вашей зарплате. – Спасибо. До свидания. – Склонил голову, прощаясь, и ушел. Через тридцать минут савта услышала, как со двора уехала машина. Глава 2 В силу специфики своей профессии Мири проводила в разъездах довольно много времени. Аэропорты разных стран мелькали перед ней бесконечной каруселью. Иногда от этого кружилась голова и в замороченную сменой часовых поясов голову приходили странные мысли. Аэропорт – это как чистилище для путешествующих, думала девушка. Христиане придумали такое место, своеобразный перевалочный пункт загробного существования. Можно проскочить его быстро, но есть весьма высокая вероятность, что застрянешь в этом обезличенном, тщательно отрегулированном и продезинфицированном учреждении надолго. Люди, оказавшиеся здесь, уже покинули привычную жизнь. Они готовы к переменам и сменам часовых поясов, а потому, застряв в аэропорту, оказываются в условном мире, где круглосуточно летают самолеты, работают кафе и магазины, но здесь нет реального времени и природных циклов. Мири окунулась в привычную суету аэропорта и быстро нашла на табло рейс на Москву. Известный ювелир Левантович вызвал геммолога, чтобы провести аттестацию камней. Готовится крупное мероприятие – ярмарка миллионеров. Многие ювелирные компании и дома выставляют лучшие вещи, потому что, желая блеснуть перед столь же богатыми соплеменниками, миллионеры и миллиардеры иной раз покупают то, мимо чего в другое время просто прошли бы не глядя. Работа несложная, но Левантович большой жулик и наверняка у него будет полно камней, купленных в обход официальных добывающих компаний. Мири спросила себя, не страшно ли ей ехать в Москву, и решила, что нет, не страшно. Жаль только, что Эмиль не хочет ехать. Мири намекала несколько раз, что было бы здорово поехать вместе. Москва – интересный город. Она покажет ему такие места, такую красоту! Он улыбался, кивал, целовал ее в восторженно блестевшие глаза… и очень быстро Мири поняла, что в Москву Эмиль с ней не поедет. Мириам прилетела в Москву налегке, ведь здесь ее ждет собственная квартира, и потому нет необходимости таскать с собой чемоданы с вещами. Несколько лет назад она купила квартиру в сталинском доме в районе метро «Аэропорт». Большие окна, толстые стены, спасающие от летней жары и высокие потолки компенсировали необходимость убирать жилье и периодически пускать друзей на постой. Мири всегда много путешествовала: такая работа, постоянно в разъездах, но в какой-то момент желание проснуться не в отеле, а дома, стало просто непреодолимым. При всей своей космополитичности, когда Мири говорила «дом», она имела в виду прежде всего Москву. Именно здесь прошло ее детство и годы учебы в школе, здесь живет много друзей. Впрочем, позже она купила вторую квартиру, в Лондоне. Там удобно останавливаться во время поездок по Европе или при перелетах из Старого Света в Новый. Однако теперь, после встречи с Эмилем, ее домом стал Париж. Лондонскую квартиру она сдала, но московская пока пустовала, дожидаясь ее возвращения. Дом встретил хозяйку запахом прошлогодних духов и полумраком. Уезжая, Мири забыла закрыть флакон с очередным шедевром Диора, зато плотно задернула шторы. И было это более полугода назад. И вот теперь чувствуя себя ребенком, вернувшимся в детство, Мири бросила сумку на пол и побежала раскрывать окна, чтобы впустить в дом пыльное московское лето. Потом она переоделась в старую футболку и принялась за уборку. Вскоре квартира приобрела вполне жилой вид, на столе радовал глаз букет цветов; она купила его около метро у симпатичной бабули, попросив таксиста подождать буквально минуточку. Пионы пахли летом, и на нежных лепестках дрожали капельки воды. – Бери, детка, они уж отцвели у всех, а у меня такие поздние, – сказала бабулька, и Мири забрала всю охапку: белые, бордовые и карминно-красные цветы несли с собой ощущение мимолетного счастья. Устроив их на столе в широкогорлом сосуде, она еще раз обошла квартиру, поулыбалась своему растрепанному отражению в зеркале, сходила в душ, переоделась и отправилась на работу. Несколько дней прошли в суете и делах. Весь день она проводила в мастерских или кабинете, склонившись над камнями или заполняя бумаги. Вечерами разговаривала по скайпу с Эмилем, звонила бабушке. А к концу недели поняла, что ужасно устала, и позвонила приятелю, известному в Москве реставратору и художнику. – Сержик, привет! – Кто это? – судя по голосу, Серж ее не узнал, а может, и узнал, но она потревожила его не вовремя. – Мири. Ты чего такой бука? Болеешь? – Чего это я болею? Я сплю! – Прости меня, милый, но уже почти два часа дня, и я думала… – Вот вечно ты! Правильная, как раввин. – Вот что ты такое городишь? – смеясь, пожурила его Мири. – Ты хоть одного раввина видел в своей жизни? – И чего я, раввинов не видел? Тут новости у приятеля смотрел по телеку, там показывали такого… живописный, ужас. В шапочке и с такими… локонами. – Это называется пейсы. – Да? Несимпатичное какое слово. Слушай, что ты пристала ко мне со своими раввинами? Раз уж я все равно проснулся, так хоть поработаю пойду. Увидимся в девять. – Почему в девять? – Как почему? Ты на охоту идешь или нет? – Нет. Я принципиально в животных не стреляю. – При чем тут животные? Мири, ты сама-то проснулась? – Да, но я только неделю назад прилетела из Швейцарии, все время вкалывала и понятия не имею, на кого вы тут собираетесь охотиться. – На привидения, конечно! – А? – растерянно переспросила Мири. – Бэ! – передразнил ее Серж. – К девяти подваливай, все и узнаешь. Положив трубку, Мири с некоторым сомнением посмотрела на телефон. Такой занятный разговор получился. Впрочем, Серж пару раз выкидывал и не такие коленца: как-то надышался лаком и, прежде чем общественность сообразила, что что-то не так, расписал стену соседнего дома. Оно бы, может, и ничего, но в то время у него как раз был период увлечения стилем ню, а учитывая гомосексуальную ориентацию, только своевременный приезд милиции спас художника от расправы, которую собирались учинить над ним местные жители. В клубах он периодически то курит что-нибудь (и один раз его пришлось снимать с крыши), то колесики какие-то пробует. Абсент он, опять же, уважает. Все это наводило Мири на большие сомнения, но любопытство взяло вверх, и в девять вечера она звонила в дверь мастерской Сержа. Тот открыл, глянул удивленно, но тут же опомнился: – Это что, уже девять? Мама дорогая! Сейчас, руки вымою, переоденусь и побежим. Собрался он действительно довольно быстро, потом они поймали машину, Серж дал адрес клуба и принялся болтать: – Ты хорошо выглядишь. Просто очень посвежела, очень. Признавайся, где была? Израиль? Италия? – Швейцария, я же говорила. – Ах, ну да, ну да! Уважаю качество, хотя цены там, говорят, больше, чем в Москве. Впрочем, нельзя экономить на здоровье. Ты еще не видела Риточку? Ну, девушка Алима, который владеет этой новой суперпопулярной художественной галереей, там еще раньше фабрика была… Во-от, Риточка эта решила сэкономить и в какой-то нашей клинике кольнула себе ботокс. Были, понимаешь, губешки, а стали – пельмешки. Надеюсь, ее сегодня не будет, а то она нам всех привидений распугает. – Может, ты мне все же объяснишь, при чем тут привидения? Это такая новая фишка? – А, так ты и правда не в курсе? – Серж взглянул на подругу искоса, захихикал и сказал: – Не буду я тебе ничего рассказывать. Сама все увидишь, так интереснее. И все же еще до начала охоты Мири узнала довольно много, потому что разговор в компании крутился вокруг предстоящего мероприятия, и все с энтузиазмом принялись просвещать новенькую. Выяснилось, что есть некая группа людей, они называют себя охотниками за привидениями. Дело у них поставлено на научную основу. Все московские места, хоть как-то связанные с легендами и историями про нечисть и нежить, были запротоколированы, описаны и подвергнуты долгосрочному мониторингу. Изучалась целая куча параметров и переменных: частота появления нежити, температура воздуха, влажность, направление ветра, политическая остановка в стране и бог знает что еще. Соединив эмпирические и научные данные, а также проведя сложные расчеты, «охотники» заявили, что со значительной долей вероятности могут предсказать, где и когда должно произойти явление очередного призрака. – В прошлый раз мы видели черного великана, – блестя глазами, рассказывала Риточка. – Это было так страшно! Я чуть не описалась! Прикиньте только, идем мы по Сретенке, и вдруг на стене вырастает огромная черная тень мужика! И ведь ниоткуда, потому что на улице, кроме нас, и не было никого! Борис сказал, что в архивах есть докладные записки то ли милиционеров, то ли чекистов, которые еще в древние, советские времена его видели. Ну, им, конечно, никто тогда не поверил… – Какой Борис? Который антиквариатом занимается? – спросила Мири. – Нет, так охотника за привидениями зовут. – Он называет себя Проводником, – вставил Серж, потягивая коктейль и томно взирая на симпатичного парня, который крутился на танцполе. – Между прочим, этот Проводник – просто зайчик, такой милый… – Рита попыталась сложить губки сердечком, но свежезакачанный ботокс такие поползновения пресек на корню, и некоторое время все, сидевшие за столом, в молчании наблюдали за сменой выражений на лице Риточки: удивление, замешательство, обида, потом возврат к привычной улыбке. По завершении метаморфозы все опять загомонили, засмеялись, вернулись к коктейлям. Часам к двенадцати Мири стало казаться, что вся история с охотой на привидения – всего лишь чья-то выдумка и народ прочно решил клубиться до утра. Ей не хотелось терять всю ночь на бессмысленное времяпровождение. С европейским рационализмом Мириам считала, что для безумных ночных тусовок есть время, пока ты учишься в университете, а потом это если и имеет смысл, то изредка, по собственному желанию, а не потому, что все пошли тусить, так как заняться больше нечем. У Мири имеется любимая работа, масса планов на будущее, а потому она не пьет энергетики, не курит, не балуется таблетками. По молодости, конечно, попробовала, и момент потери контроля над собой напугал ее до такой степени, что с тех пор она четко выдерживала дозу, не желая повторять неприятный опыт. Не желая пить третий коктейль и дышать сигаретным дымом, Мири вышла на просторную террасу клуба и встала у парапета, глядя на город. Случается в Москве такое странное время, когда ночью спится хуже обычного. По дворам кое-где еще летает тополиный пух, лето цветет и пахнет, соблазняя души и смущая умы. Московское лето пахнет жасмином и липами, и пьянящий аромат плывет над улицами и бульварами. Днем жара и дела отвлекают людей от окружающей их красоты. Но потом часы показывают вечер, уходит солнце, машины разъезжаются по домам и на улицах становится свежее и прохладнее. Запахи лип и жасмина берут свое, люди идут по улицам медленно, и гулять можно долго-долго, даже до полуночи. Темнота не спешит накрыть город, и небо сохраняет хрупкий опаловый цвет и остатки света, запад розовеет милым краешком чего-то шаловливого и нежного, что тревожит и лишает сна. Как можно спать в такую ночь? Июнь плавно течет к июлю, и лето, долгожданное лето, уже достигло своего апогея, и надо спешить, чтобы не упустить это волшебное время, ибо ничто не повторится. Время года наступит вновь, подчиняясь скучным законам природы, но все будет совсем, совсем по-другому. Мири вздрогнула, осознав рядом присутствие другого человека. Рядом с ней стоял высокий мужчина средних лет. Джинсы, рубашка с коротким рукавом. Собранные в пучок на макушке длинные волосы и художественно выбритая борода, очерчивающая скулы и подбородок, устремленный на город взгляд. – Этот город великолепен, правда? – спросил он, не отрывая глаз от огней высотки на горизонте. – Отчасти, – отозвалась Мири. – Тьма накрыла ненавидимый прокуратором город..? – предположил он. – Ну почему же. Город как город, иногда милый, иногда страшненький. – Не хотите, значит, признаваться? – он взглянул, наконец, на Мири, и та поразилась, какие светлые у него глаза. – А почему вы сбежали от компании? – Потому что компания меня разочаровала. Обещали нечто интересное, а выливается все в обычную тусню. Домой поеду, баиньки. – Нет-нет, не спешите. Все обещанное и предначертанное сбудется, – торжественно сказал мужчина. – Просто нужно дождаться урочного часа. Та-ак, подумала Мири. Либо псих, либо профессионал. – Вы, наверное, Борис? – предположила она. – Да, а вы? Очень приятно! Идемте, Мириам, думаю, нам пора. Все желающие принять участие в охоте на привидения собрались удивительно быстро, всего их оказалось пятеро плюс Проводник. Мири, Риточка, ее бойфренд Алим и еще одна пара, трогательно державшаяся за руки. Покинув расположенный на Таганке клуб, они тесной кучкой двигались по улице, поеживаясь и вздрагивая от страха и ночной прохлады. Надо сказать, что не все бойцы, собиравшиеся на охоту, смогли выбраться из клубного окопа; кто-то слишком расслабился, и лень стало покидать шумный и теплый затон. Где-то там, в свете стробоскопов, грохоте музыки и клубах дыма, остался барахтаться Серж. «Охотники» пересекли Таганку, втянулись на Верхнюю Радищевскую, свернули на Гончарную… Поход сопровождался рассказом Проводника о районе и его призрачных обитателях: – Улица Радищевская прежде называлась Болвановской, а то и просто Болванкой, – негромко вещал Борис. – Угадайте почему? – Здесь жили одни болваны, – не замедлила с ответом Рита. – Не совсем… здесь были мастерские по изготовлению шляпных болванок. После революции семнадцатого года улица была переименована в память об Александре Николаевиче Радищеве, который всем известен прежде всего как автор книги «Путешествие из Петербурга в Москву». За писанину эту был он приговорен к смертной казни, замененной ссылкой в Сибирь на десять лет. – Нечего было на власть катить, – мрачно пошутил Алим, но его никто не поддержал. Борис глянул укоризненно и продолжал: – Гончарная улица, или слобода, из числа старейших в Земляном городе. Тогда, в шестнадцатом веке, этот район находился довольно далеко от центра города, да еще за рекой, и потому здесь разрешено было разместить огнеопасные гончарные производства. Этот холм назывался тогда Швивой – а в просторечье Вшивой – горкой. – Почему? – с интересом спросила Мири. – Точно не скажу. Кто говорит – селилась здесь голытьбы и паломники, отсюда вши, но некоторые историки считают, что название Швивая происходит от жесткой травы, которая покрывала склон холма. В этот момент вся процессия остановилась, так как Борис затормозил подле хорошо освещенного крыльца офисного здания. Поднялся на пару ступеней и, глядя на своих подопечных, сказал: – Попрошу минутку внимания! Здесь и сейчас я еще раз хочу напомнить вам о технике безопасности и дать последние инструкции, поскольку дальше нужно будет идти в молчании, чтобы не помешать возможности возникновения явления, ради которого мы здесь и собрались. – А давайте лучше вон туда отойдем, – Риточка, передвигавшаяся на высоких каблуках и порядком замученная пешим марш-броском по пересеченной местности, махнула рукой. И правда: чуть впереди, на противоположной стороне улицы, приютился между домами то ли зеленый дворик, то ли маленький скверик, где росли старые липы и смутно угадывались лавочки. – Мы там посидим, покурим, и вы нам все расскажете. Борис молчал, устремив пристальный взгляд в полнящийся темными тенями сумрак. Повисла пауза. Риточка, на пару шагов уже приблизившаяся к вожделенной скамеечке, обернулась. – Нет, – тихо, но как-то очень значительно сказал Проводник. – Туда мы не пойдем. А останемся здесь, где светло и всех видно. Испуганно пискнув, Риточка торопливо простучала каблучками обратно и примкнула к сбившимся в кучку экскурсантам. Все словно спохватились и осознали себя посреди плохо освещенной и совершенно безлюдной улочки. Со стороны деревьев долетел шелест, показавшийся шепотом. Фонарь, горевший над офисным крыльцом, качнулся, и мгновенно вспыхнули отсветом стекла припаркованной неподалеку машины; вспыхнули и погасли, став слепо темными и непрозрачными. – С этого места начинается район обитания нескольких явлений, которые принято называть призраками, или привидениями, – тихо заговорил Борис. – Чуть дальше по переулку стоит храм Никиты-мученика. Официальное признанное время возведения церкви – пятнадцатый-шестнадцатый века. В связи с постройкой храма упоминается боярин Годунов, «по челобитью» которого «поставлен храм каменной на Москве за Яузой». Однако исследователи склоняются к мысли, что православный храм появился на этом месте раньше и построен он был – что случалось неоднократно и в российской, и в западной истории – на месте языческого капища. Таким образом новая религия старалась максимально сохранить традицию верования, с одной стороны, и подменить языческих богов новыми святыми – с другой. Собственно, на Руси святых с именем Никита было трое: Никита-мученик, Никита-столпник и Никита-бесогон. Последний, на мой взгляд, был самой яркой личностью из всех троих. Был он сыном императора Максимилиана и, приняв христианство, немало за это пострадал. Его житие читается как полноценный жесткий хоррор; перечисление всех мучений и казней, которым его подвергали, меня лично лишило аппетита надолго. – Проводник выдержал паузу, дав возможность слушателям представить себе всякие ужасы, а потом продолжил: – Известен он был также тем, что, когда бес принялся искушать его избегнуть мучений, Никита изгнал нечистого, отстегав собственными кандалами. – Вот это молодец, – пробормотал Алим. – Однако, – метнув в его сторону хмурый взгляд, продолжал Борис, – когда в 1720 году Церковь по повелению Петра Первого поставлена была под контроль государства в лице Синода, то многочисленные ряды святых и мучеников подверглись цензуре и унификации. И Никита-бесогон стал подменяться на Никиту-мученика, который не обладал столь яростным нравом и волей к сопротивлению, а умер тихо и без лишнего шума. Мы полагаем, что данная церковь первоначально строилась с именем именно Никиты-бесогона, так как ее целью было изгнать языческую нечисть с этого места. И борьба эта, видимо, продолжается и поныне, потому что есть записи, что и до революции 1917-го, и после люди слышали здесь звон цепей и визг. Это чисто звуковое явление, и его можно услышать довольно часто. Зрительное воплощение – окровавленный святой, гонящий кандалами беса, также был людьми замечен, но, не хочу вас обманывать, явление это чрезвычайно редкое, и надежды увидеть его мало. Итак, первое явление, которое мы можем ожидать, – звон кандалов и визг изгоняемого беса. – А увидеть? – жадно спросила Риточка. – Неужели мы ничего сегодня не увидим? – Второе явление, замеченное в этих местах, – черный автомобиль… – продолжал Борис тем же негромким, монотонным, но очень внятным голосом. – Говорят, это «москвич-400», который был слизан советскими конструкторами с «опель-кадетта», поэтому, если смотрели фильмы о Второй мировой войне, вы все его видели. Он появляется и двигается бесшумно, т. е. без звука мотора. Но… хочу вас предупредить… – Проводник вновь сделал артистическую паузу и обвел всех внимательными светлыми глазами. – Было заявлено об исчезновении человека, который встретился с этим автомобилем. Вы все взрослые люди и должны понимать – не нужно стараться вступить в контакт с явлением, – последнюю фразу Борис произнес, в упор глядя на Риточку. Та слушала как завороженная. Перспектива опасности разрумянила ей щеки и заставила позабыть о неудобных туфлях. – Прошу вас помнить о том, что город – живой организм, здесь все время что-то меняется, и, хотя большинство явлений призрачного мира индифферентны по отношению к человеку, проявление агрессии исключить нельзя. Поэтому не забывайте простые правила: держимся вместе, молчим, внимательно смотрим по сторонам и под ноги. Если что – не стесняйтесь кричать. «Отче наш», если кто знает, тоже почитать полезно. Обереги у всех есть? Народ закивал, Риточка выпятила скудно прикрытую шелком грудь, в ложбинке которой поблескивал золотом и камнями крестик. – Освященный? – строго спросил Борис и, удовлетворенный ответным писком, взглянул на Мири, которая подняла руку, как в школе. – Мне, к сожалению, про оберег никто ничего не сказал. Проводник извлек из сумки черный шелковый мешочек, распустил завязки, высыпал себе на ладонь несколько кусочков серебра и протянул Мириам: – Выбирайте. Ассортимент оберегов был представлен: серебряным распятием, кругляшом с дырочкой посередине, затертостью и невнятными символами похожим на старинную монетку, и фигуркой химеры. Уродец горбился, подперев голову то ли лапкой, то ли рукой, и в нем легко угадывался знакомый персонаж, восседающий на соборе Нотр-Дам в Париже. – Химера-то тут при чем? – поинтересовалась Мири. – Демоны, с которыми заключен договор, должны отпугивать остальных, – на полном серьезе отозвался Борис. Мири вздохнула. Она довольно равнодушно относилась к религиозным вопросам, но распятие надевать не хотелось, потому что Христа ей всегда было по-человечески жалко; а химера показалась велика и угловата. Мири взяла с ладони Бориса кругляшок на веревочке и надела его на шею. Убедившись, что все готовы, Проводник спустился с крыльца и шагнул на тротуар, а затем и на мостовую. Остальные в молчании последовали за ним, немного ускорив шаг, когда проходили мимо шепчущихся лип. Фонарь позади опять качнулся, и насмешливой вспышкой озарились на секунду стекла машин. Вся компания медленно шла по улице, посреди мостовой, внимательно поглядывая по сторонам. Потом сзади донесся шум мотора, и они стали оглядываться, не желая попасть под колеса. – Как не вовремя, – пробормотал Борис и замахал руками, разгоняя группу к краям дороги. Мири выскочила на тротуар, досадуя на какого-то полуночного идиота, который носится ночью по городу и портит такую увлекательную страшилку. Вообще-то страха она не чувствовала, но присутствовало некое напряженное ожидание, как бывает в кино, когда смотришь качественно сделанный триллер. Несмотря на ощущение собственной неуязвимости и нереальности происходящего, нервы постепенно натягиваются и внутри рождается предчувствие и даже предвкушение чего-то… Само собой не последнее место среди чувств девушки занимало любопытство: увидят ли они привидение? И если да – то будет ли оно настоящим или окажется результатом творчества Бориса со товарищи? Раздумывая над этим увлекательным вопросом, Мири прошла немного вперед, потом поняла, что шум машины удалился, так и не материализовавшись в объект, короче, полуночный ездок свернул куда-то, не доезжая до их улицы. А еще она увидела, что группа соэкскурсантов удалилась вперед, и они тесной кучкой двигаются все дальше. Скакать в потемках по тротуару, полному ямок и выбоин, не хотелось, и Мири шагнула на проезжую часть. Инстинктивно глянула направо – и замерла. По улице медленно двигалась машина. Она была старая, Мири такие в фильмах про войну видела: почти квадратный кузов и вытянутый капот с высокой решеткой радиатора. Машина ехала медленно, и в ее темных окнах не отражался свет фонарей. Автомобиль почти поравнялся с ней, когда Мириам вдруг осознала, что не слышит шума мотора. Да и темные стекла выглядели пугающе… разве в то время, после войны, у машин были тонированные стекла? Девушка попятилась от проезжей части и очень быстро уперлась лопатками в шершавую стену здания; тротуарчики здесь узкие до невозможности, двоим не разойтись. Когда автомобиль стал замедлять ход, ее охватила самая настоящая паника. Все вопросы о том, верите ли вы в привидения и прочие явления потустороннего мира, перестали быть актуальны. В голове осталось инстинктивное желание бежать, скрыться, найти свет и людей. Мири сделала несколько шагов вперед, и автомобиль двинулся следом. Это напугало ее еще больше. Мири боялась отвести от него глаза, ей казалось, что моргни она – и произойдет что-то еще более ужасное, может быть, откроется черная дверца… Однако краем глаза она видела, что впереди начинается ограда той самой церкви, про которую рассказывал Борис: храм Никиты-мученика. Церковь стояла на углу, и одна стена продолжалась вдоль улицы, ведущей к высотке и к Яузе. Имелись в стене ворота и калитка, но по ночному времени все было заперто наглухо, а кроме того, именно по этой улице все еще двигался пугавший ее до полуобморочного состояния автомобиль. Вторая стена уходила вверх по узкому горбатому переулочку, и там, выше по переулку, послышались ей некие звуки: звяканье задвижки и скрип открываемой двери. Не помня себя от ужаса, Мири рванулась вверх по кривой улочке, и вот в беленой стене открытая дверца… за ней нет света, просто темный провал, но кто-то высокий, одетый в темное, высунулся и машет ей, и Мири бежит из последних сил, не разрешая себе оглянуться, и слышит шепот: – Скорее, скорее, сюда… – Если узнаю, что все подстроено, удавлю вас, Борис, своими руками, – выдохнула Мири, влетая в калитку. Привратник хмыкнул. Мири остановилась, с трудом переводя дух и удивленно оглядываясь. Она оказалась не во дворе, где волей-неволей были бы видны белый храм, и стены, и, может быть, свет в окнах надворных построек. Нет, это явно было какое-то помещение, чертовски темное и, после прохладной улицы, неприятно душное. Привратник, которого она не могла разглядеть, велел шепотом: – По тоннелю иди, он выведет. – По какому тоннелю? – А какой найдется, по тому и иди. Здесь один, а рядом другой. Тоннели, они замечательные, особенно если их знающие люди строили. Прокладывают-то их во тьме, а во тьме нет расстояний. И еще много чего нет. Вот и получается, что начинается тоннель в одном месте, а ведет в другое или еще дальше. Мири слушала эти странные речи, не двигаясь с места. Ей совершенно не хотелось идти невесть куда, да еще по тоннелю. Она надеялась переждать за монастырской стеной несколько минут, пока не рассеется морок и не пропадет с улицы черный автомобиль, и тогда зазвучат на улице голоса приятелей и все станет как прежде… Но привратник, произнося странную свою речь о тоннелях, все возился с замком, и вдруг Мири услышала, как кто-то толкнулся в калитку с той стороны. – Уходи, уходи скорее, – зашептал привратник, наваливаясь плечом на дверь. – Мне долго не удержать. И, спасаясь от того, что ломилось в двери, Мири шагнула в душную темноту. Первые шаги были самыми трудными, потому что она не видела впереди абсолютно ничего. Перед глазами плясали красные точки от напряжения, Мириам жмурилась, трясла головой и опять вглядывалась в ничто широко открытыми глазами. Руки она вытянула перед собой и еще шаркала ногами из опасения свалиться в какую-нибудь яму. Звук шагов порождал в пространстве хоть какой-то посторонний звук, отличный от биения ее собственного сердца. Однако ничто не длится вечно, и, поморгав очередной раз, Мири обнаружила, что тьма обрела серые оттенки. Она протянула руку к окружавшей ее плотной серости и наткнулась на стену. Постепенно света в тоннеле прибавилось, и окружающая действительность наполнилась красками. Стены оказались не такими уж беспросветно серыми, на них имелись росписи, только довольно высоко. Мири остановилась, с интересом разглядывая образчик местного искусства. Сперва она увидела нечто вроде жанровой сценки: две женщины, одна сидит на троне или чем-то подобном, вторая на коленях перед ней принимает некий дар в сложенные лодочкой ладони. Дар этот покоится на ладони старшей, Мири про себя назвала ее царицей. Игрушка или, скорее всего, некий символ: макет города, видны шпили и башни. С руки женщины свисает браслет с круглой золотой подвеской. Мири решила, что видит житие какой-нибудь святой, что, однако странно, так как храм посвящен Никите-мученику. Впрочем, что это я? Здесь может быть придел или часовня, построенная и расписанная в честь другого святого. Следующая сценка показалась ей более узнаваемой. Кажется, в христианской традиции этот сюжет называется «Успокоение», или «Положение во гроб». Имел место сам гроб, собравшиеся вокруг него люди, фигура, закутанная в саван. По очертаниям тела Мири решила, что хоронят женщину. Мири получила хорошее образование, а кроме того, она много ездила и за свою жизнь перевидала массу реликвий многих религий. И вот теперь, разглядывая росписи, она не могла не отметить, что техника неизвестного ей художника странным образом далека от всяких канонов. Застывшие позы и повернутые в профиль лица напоминали приемы изобразительного искусства Древнего Египта, однако одежды людей даже для христианской традиции были слишком современными. Вон та фигурка, справа от гроба, – Мири могла бы поклясться, что человек в кроссовках, джинсах и толстовке. С недоумением покачав головой, она двинулась дальше. Из теней выплыло изображение молодой женщины – кажется, это та же, что стояла на коленях. Теперь она в полный рост, опять же в профиль, но с развернутыми плечами. Руки подняты и скрещены жестом то ли самозащиты, то ли это какой-то сакральный жест. Мири взглянула на оппонента и вздрогнула: мерзкая тварь со змеиным телом и головой человека выписана была с отталкивающей натуралистичностью… Девушка внимательно разглядывала фреску. Что-то пугало ее, казалось столь неуместным и невероятным, что мозг отказывался признавать увиденное. Она подняла руку и дрожащим пальцем обвела изображение женщины. Разметавшиеся по плечам темные волосы, резкий профиль и плотно сжатые губы. Савта сто раз твердила ей: «Не сжимай губы, выглядишь злой, как баба-яга». Осознав, что она смотрит на свой портрет, написанный на стене непонятно где и неизвестно кем, Мири вскрикнула, шарахнулась прочь и сильно ударилась плечами и головой о противоположную стену тоннеля. В ушах зазвенело, все поплыло перед глазами. Мири зажмурилась, сползая вниз и чувствуя, как шершавая и холодная стена обдирает кожу на плече. И в тот же миг кто-то тронул ее за руку. Крик рванулся из горла, но, задавленный ужасом, походил скорее на хрип. Она попыталась встать, чтобы бежать, и со страхом поняла, что ноги дрожат и вряд ли она сможет убежать далеко. – Мириам, вам плохо? Что случилось? Перед ней стоял Борис, на улице было вроде и не очень темно, пахло липами, и где-то близко хихикала Риточка. Тело Мириам полнилось мерзкой слабостью, как бывает после высокой температуры. Проводник наклонился близко, так близко, что она почувствовала на лице его дыхание, отдающее мятой и еще чем-то, табаком, кажется. – Расскажите мне, что вы видели, – негромко сказал он. Скорее приказал, чем попросил. – Я видела черную машину, – пробормотала Мири, пытаясь сосредоточиться на чем-то, что казалось ей менее пугающим, чем недавние приключения. – Вы видели черную машину. Она остановилась? – Да… наверное. Но я не стала смотреть, а побежала. – Вы побежали, а потом, что случилось потом? – Да ничего! – Ничего не случилось, твердо сказала себе Мири. Ишь, расскажи ему! Она успела заметить, что Борис удивился быстрой перемене в ее настроении, его глаза все еще внимательно вглядывались в лицо девушки. Но та слегка отстранилась, сделала маленький пробный шаг в сторону, поняла, что ноги слушаются, но вот насколько хватит сил – не очень понятно. – Я так испугалась, что оступилась на какой-то яме и треснулась об эту чертову ограду, – сказала она. – Плечо, кажется, ободрала, а потом еще и затылком приложилась. Честно, испугалась ужасно! А остальные тоже видели машину? – Да… Но она свернула в переулок. За вами. – Правда? Тогда хорошо, что вы пришли и меня спасли, – выпалила Мири. – А теперь вы не могли бы спасти меня еще раз? У вас, случайно, нет водички? – Нет. – Мири видела, что Проводник недоволен, чего-то другого ждал он от нее, но она совершенно не собиралась рассказывать ему о пережитом ужасе. – Жаль, – она уже копалась в сумке в поисках мобильного телефона, и когда Борис предложил всем вместе вернуться в клуб и обсудить увиденное, Мири наотрез отказалась. Она вызвала такси, дошла с компанией до перекрестка с Верхней Радищевской, где было посветлее, и заявила, что будет ждать машину. – Мы с тобой постоим, – решительно заявила вдруг Рита. – Нельзя ночью одной, да и выглядишь ты не очень… Мири была ей искренне благодарна. Вся группа пребывала в возбужденном состоянии и активно обсуждала появление черного автомобиля и как это было страшно: – А у меня сердце так стучало… – А я чуть в обморок не упала! – Ну, думаю, кранты нам… Молчали только Мири и Борис. Девушка ссутулилась, обхватила плечи руками и смотрела в сторону. Проводник поглядывал на нее с досадой и интересом, но понимал, что расспрашивать бесполезно, и потому досадовал. Такси приехало на удивление быстро, она нырнула в салон, помахала рукой всей честной компании и, только оказавшись подле собственного дома, вспомнила, что не отдала Борису оберег. Локи взирал на карлика Андварри с нескрываемой неприязнью. В то время на землю захаживали и асы, и ванны, и многие другие сущности и существа, чья судьба или история переплелась с этим миром. Асам здесь вообще очень нравилось. Их почитали богами, и они пировали и воевали, в общем, развлекались как могли, нимало не тревожась о том, что подражают тем, кого считают дикарями. И уж коли тебя называют богом, так надо соответствовать; и асы отстраивали роскошные дворцы, устраивали грандиозные битвы, закатывали невероятные пиры, о которых люди потом веками рассказывали легенды. И выглядели асы как люди, только очень крупные и сильные. Локи, тот вообще был щеголем и красавцем. Карлик же Андварри принадлежал к породе крогов и внешность свою менять не пожелал, а потому выглядел жутковато: приземистое и непропорциональное тельце, вывороченные ноздри и уродливые губы, выпученные глаза. Тело его, едва прикрытое одеждой, поросло жесткой сероватой шерстью. – Зачем тебе вообще золото? – с недоумением спросил Локи, сгребая в мешки сокровища Андварри. – Ладно б ты им пользовался. Вы, кроги, жадные и скучные. Нахапаете сокровищ, попрячете и сторожите. Что это за жизнь? Подумай, сколько вина ты мог бы купить, сколько женщин могло бы тебя ласкать… – Локи глянул на Андварри еще раз и с сомнением протянул: – Впрочем, насчет женщин не уверен. – Он сунул руку в мешок, пропустил меж пальцев золотые монеты и небольшие слитки и добавил: – Ну, если только какую-нибудь совсем неразборчивую найти. – Локи, Локи, не лишай меня золота, – захныкал Андварри. Он уже больше часа уговаривал своего обидчика и порядком выбился из сил. Все это время жадный ас потрошил его сокровищницу и оставался совершенно глух к мольбам карлика. – Я умру без золота. Как ты не понимаешь… – Вот еще! – красавец-ас выпрямился и с удовольствием взглянул на полные золотом мешки. – Еще наберешь. Не знаю, где вы, кроги, умудряетесь находить золото в этом мире, да еще в таких количествах. Но что-то мне подсказывает, что через пару сотен лет я смогу опять к тебе заглянуть – и не без пользы для себя! – и он захохотал. Андварри, осознав, что взывать к милосердию бесполезно, напряженно следил за Локи выпученными глазами, которые имели тот же странный тускло-золотой цвет, что и слитки, которые Локи уже упрятал в мешки. Последние слова аса заронили в сердце Андварри надежду: – Локи, я и правда смогу снова скопить золото, – прохрипел он. – Но только если ты отдашь мне кольцо. – Кольцо? – Локи с любопытством глянул на свою руку. Неужели ему удалось заполучить что-то магическое, т. е. действительно ценное? О дин, старший из асов, задумал некую аферу, чтобы усмирить разбушевавшихся полукровок – полулюдей-полуасов, которыми верховодил Сигурд, и велел шустрому Локи раздобыть золото. Локи сразу вспомнил про Андварри. Три дня выслеживал он крога, потом вычислил место, где тот прячет свои сокровища, подобрался к карлику незаметно, напал со спины и ударил его по голове. Пока Андварри был в отключке, Локи снял с его корявого пальца перстень. Оправа была уродлива, ибо изображала такого же, как карлик, но камень – темный сапфир с яркой точкой в глубине – понравился асу. – Да, это кольцо… Если оно будет со мной, то я выживу. И даже смогу снова собрать сокровища. Оно укажет мне путь к тому, что я желаю найти. Не лишай меня жизни, о добрый и великий Локи! И не лишай себя шанса опять поживиться за мой счет… через несколько сотен лет. Ас заколебался было, но жестокость и жадность взяли вверх. – Нет, карлик, – сказал он. – Один велел принести как можно больше золота. Он задумал приманить людей, чтобы они сослужили нам кое-какую службу… А люди, сам знаешь, падки на золото. С этими словами Локи вскочил на восьминогого коня. Слейпнир, конь Одина, покосился на седока недовольно, но раз хозяин велел – придется терпеть. Андварри, осознав, что все его мольбы тщетны, схватил с земли камень и бросился к коню. Слейпнир оскалил клыки, которые странно было видеть в пасти того, кто считался конем, и грозно зарычал. Из ноздрей вырвался едкий пар, и карлик, схватившись за обожженное лицо, со стоном упал и принялся кататься по траве. Локи, смеясь, хлопнул Слейпнира по холке. – Поехали, дружок. Думаю, с него хватит. Слейпнир рванулся прочь, набирая скорость. Но, прежде чем конь и всадник поднялись в воздух и скрылись за горизонтом, до Локи донеслись слова Андварри: – Я проклинаю тебя, Локи-вор! Не будет тебе и другим асам толку от моего золота! А мой перстень принесет гибель не только тебе, но и многим после тебя… Глава 3 Звонок вырвал Мири из глубин сна, в котором не было даже видений, только бесконечная усталость и какое-то ноющее чувство безысходности. Она схватила мобильник, ткнула пальцем в кнопку и, щурясь на включенную люстру, протянула: – Д-а? Привет, савта. Бабушка не сказала ничего определенного, просто попросила ее приехать как можно скорее. Мири перепугалась, кое-как собралась и, вызвав такси, понеслась в аэропорт, на ходу обшаривая сайты авиакомпаний в поисках билетов. Хорошо, что место нашлось, и вскоре Мири уже бежала на регистрацию. Всю дорогу до Фрейбурга она корила себя за то, что закрутилась в делах и заботах и давно не навещала савту. Бабушка встретила ее в гостиной у камина. Мири торопливо зашарила глазами по лицу и сухощавой фигурке, но савта выглядела так же, как всегда: одета в изящный домашний костюм, волосы уложены, легкий макияж присутствует. – Бабушка, ты меня так напугала! – в голосе Мири прозвучал невольный упрек. – Думала, что найдешь меня при смерти? – хмыкнула та. – Не так сразу. Но время поджимает, детка, и мне нужно рассказать тебе кое-что важное, пока я в здравом уме и твердой памяти. – Савта, ты прекрасно выглядишь и проживешь еще много лет! – твердо заявила девушка. – И не пугай меня так больше, слышишь? – Хорошо, детка. Пообедай, а потом поговорим. Мириам с аппетитом съела салат и запеченную рыбу в каком-то невероятно вкусном соусе. Бабушка есть не стала, сказала, что она свои калории получает строго по расписанию. Потом они вернулись к камину, и старая Мириам со вздохом облегчения опустилась в кресло. – Послушай меня, детка, – мягко сказала она. – Я не стану забивать тебе голову условиями своего завещания, это сделает адвокат, твой троюродный дядя Сэмюэль, когда придет время. Я хотела поговорить о другом. И начать мне придется издалека, так что наберись терпения и послушай… До Второй мировой войны наша семья жила в Праге. Мой дед был раввином и ученым, уважаемым человеком. У нас было несколько комнат в старом доме в еврейском квартале, совсем рядом с кладбищем и синагогой. Перед самой войной к деду стал часто заходить немец, его звали Карл фон Райнц. Он тоже, как и мой дед, интересовался историей, а кроме того, был большим специалистом по всяким тайным учениям. Они с дедом днями о чем-то спорили, перебирали старые книги и таблички, копались в пыли сундуков, набитых свитками… Я в то время всем этим не сильно интересовалась. Но немец приходил не один, у него был племянник, мальчик моих лет. Его звали Клаус. Мы подружились. А когда расставались – обменялись медальонами. Не знаю, почему я это сделала, дед чуть не убил меня, когда узнал, а потом его самого едва не хватил инфаркт. Дело в том, что серебряный медальон, который я носила, был чем-то вроде реликвии. Когда мне было лет пять, мой старший брат умер… и медальон, который носил он, перевесили мне на шею. Не знаю, в чем там был смысл… помню только, как дед бормотал что-то про чистую душу, которая хранит сокровище лучше всех печатей. Так или иначе, это был довольно большой серебряный кругляк, покрытый совершенно непонятными мне буквами. Снимать его было строжайше запрещено, показывать кому-либо – тоже. Бабушка помедлила, отпила травяной чай, и Мири с тревогой заметила, что рука у нее уже не так тверда, как прежде, – чашка неловко звякнула о блюдце. Девушка закусила губы, но перебить бабушку не посмела и слушала дальше. – И вот, когда я поняла, что мы с Клаусом больше не увидимся, я сняла свой медальон и отдала ему. Не знаю, почему. Может, хотела сделать ему подарок на память… А может, избавиться от ярма, которое чувствовала на шее. И вдруг он отдал мне свой – аккуратный маленький золотой кружок. Я надела его на шею, и словно так и должно было быть – он не мешался и не раздражал меня, как тот, старый. Клаус и его дядя уехали из Праги и навсегда пропали из моей жизни. Я прятала золотой медальон, подарок Клауса, довольно долго, изворачиваясь и так и эдак, чтобы никто не заметил подмену. Но как-то мать вошла, а я мылась… Сама понимаешь, с ванными тогда было не очень, все больше корыто использовали… Короче, мать завопила так, что я чуть не утонула в том корыте. Потом меня, кое-как одев, потащили к деду. Тот был уже одной ногой в могиле, видел плохо, но тут и слепой бы понял разницу. Он грозил мне проклятием всего еврейского народа и много чем еще. Спросил, куда я дела медальон. Я молчала. Честно говоря, они так меня напугали, что у меня случилось что-то вроде нервного расстройства: я не могла ни плакать, ни говорить. – Бабуля, бедненькая моя! – Мири вскочила с дивана, где до этого полулежала, уютно свернувшись клубочком, и села на ковер у ног бабушки, положив голову ей на колени: – Ведь ты ребенком еще была, хотели бы хранить свои сокровища, присматривали бы за ними сами! Бабушка улыбнулась, гладя внучку по темным и непослушным волосам. – Тогда время было другое, детка. Так, как нынче, с детьми никто не носился… берегли, но все равно мы были вроде как взрослые, только поменьше. – А что было потом? – история уже захватила Мири, и хотелось узнать продолжение. Бабушка продолжала рассказывать, и девушка живо представила себе, как в доме начался форменный содом: в тесной полуподвальной комнате полно народу, все бестолково мечутся, пытаясь привести в чувство хрипящего на кровати старика. Душно, кто-то несет воду, кто-то лекарство, кто-то кричит, что надо врача. Худенькая девочка с лихорадочно блестящими глазами, сухими губами и неестественно неподвижным лицом сидит в углу на лавке, обхватив себя за плечи и покачиваясь из стороны в сторону. Черные, туго заплетенные косы скользят по спине блестящими змейками. Мать Мириам ломает руки, с беспокойством поглядывая на девочку, и жалеет о том, что вообще кому-то сказала о чертовом медальоне. Потом старик приходит в себя настолько, что велит всем убираться вон. Некоторое время он разглядывает девочку, которая не мигая таращится в окно. Следуя его указаниям, мать наливает в чашку какого-то зелья из пыльной бутыли и дает девочке выпить. Та глотает с трудом, мутная жидкость течет по подбородку и капает на платье. Несколько минут старик ждет, потом, кряхтя, встает и берет со стола горящую свечу. Подходит к девочке и, задрав рукав, обжигает ей руку. Боль и снадобье пробивают охватившую ее тело апатию, и маленькая Мириам начинает всхлипывать. Мать, испуганно поглядывая на старика, обнимает ее. – Расскажи мне, что случилось, – велит старик. И Мириам рассказывает ему, как ненавидела тот кругляш и подарила его Клаусу. На память. Потому что… потому что ей так захотелось. – Он попросил? – Нет! Он удивился. А потом отдал свой, – и она гордо выпячивает грудь. – Он сказал, что этим медальонам отпираются врата Золотого города. Где хранится счастье человеческое. Старик молча смотрит на ее новый медальон. Потом протягивает руку и просит посмотреть. Мири колеблется. Расставаться с медальоном нельзя, но немыслимо перечить деду, и с неохотой она снимает цепочку и вкладывает свое сокровище в его морщинистые руки. Девочке казалось, что прошла вечность. Старик рассматривал медальон с одной стороны, потом с другой, потом через стекла и разные камни… Мать, проявлявшая все большее нетерпение, тихо выскользнула из комнаты, шепотом велев Мири сидеть и ждать, пока дед отпустит ее. А старик словно напрочь забыл про девочку. Теперь он просто сидел, глядя на медальон и думая о чем-то своем. Придя в себя, девочка обрела всю прежнюю живость, и ей мучительно было сохранять тишину и неподвижность. Да и есть ужасно хотелось. Обед, видимо, давно прошел, причем мимо нее. В животе урчало, обожженная рука болела, она вздыхала, вертелась на лавке и в конце концов уронила со стоящего рядом столика поднос. Тот загремел по полу, старик подскочил на месте и опять схватился за сердце. Мириам втянула голову в плечи; сейчас ей достанется еще раз! Но старик, осознав, что это всего лишь девочка, быстро успокоился и велел ей сесть на его место за столом и перерисовать медальон на лист бумаги, глядя в лупу и стараясь передать все детали как можно точнее. Нельзя сказать, что предстоящее времяпровождение обрадовало девочку, а главное, она представила, сколько времени это займет! Приблизившись к столу, она протянула костлявую лапку и схватила медальон. Прижав его к груди, выпалила: – Я все сделаю, только сейчас уйду на минуточку. Мне очень надо! – и метнулась к двери. Она сходила за «надо», заскочила в кухню, где мать сунула ей кусок хлеба и помазала маслом ожог, попила водички, а потом пришлось все же возвращаться и рисовать медальон. Мири видела, что рассказ утомил бабушку, но та отказывалась перенести разговор на завтра. Только время от времени умолкала, пила маленькими глотками чай и вновь пускалась в воспоминания. – С тех пор медальон всегда был при мне, – говорила савта. – Дед умер вскоре после начала войны, а меня и других детей увезли, кого в Швейцарию, кого в Америку. Оставшиеся почти все погибли, такая была война… Старый рабби разговаривал со мной после того случая только один раз. Он уже почти не вставал, мать привела меня к нему. Он сказал, – бабушка помедлила и заговорила так, словно слово в слово повторяла речь деда: – «Я не виню тебя в случившемся. На все есть причина – и так было суждено. Но ты по-прежнему несешь бремя хранительницы, поэтому береги медальон, никому и никогда не отдавай. Может быть, придет время, и он выполнит предназначенное». Само собой, девочка тут же спросила, что именно должен выполнить медальон. – Не знаю, – печально ответил старик. – Но думаю, что это амулет, о котором говорится в легенде о Золотом городе. Он отомкнет врата, и человек сможет попасть в град волшебный. – Это где? – пискнула Мири, вспомнив, что Клаус тоже говорил что-то о зачарованном городе, который не на небе и не на земле и до которого доберется только избранный – Хранитель Печати. – Где? – переспросил рабби. – Где же он… об этом сказано в Зоаре. Захочешь узнать ответ – читай книгу и следуй каббале. При этих словах мать девочки, стоявшая за ее спиной, невольно попятилась, и Мириам тоже сделала шаг назад. Старик усмехнулся. – Глупая женщина, это всего лишь книги. Священные – да, запутанные – да. Но чтобы понять, нужно не просто читать! Бабушка вздохнула, и опять они сидели молча. Мири мучительно волновалась и не знала, что сделать или сказать. А вернее, знала, что сделать ничего нельзя. Савта всегда хорошо заботилась о своем здоровье, и глупо было бы советовать обратиться к врачу или поискать новое лекарство. От старости нет лекарств, а самые лучшие врачи наверняка делают для нее все что можно. И еще она очень сильная… хоть и хрупкая стала. Девушка взяла руку бабушки и прижалась к ней щекой. – Я не следовала путем каббалы и не читала книгу Зоар, – грустно сказала старая Мириам. – Может, надо было… но мне хотелось жить, а не уподобляться тем, кто ищет невесть чего и не видит, как мимо проходит настоящая жизнь. Одно время я думала разыскать Клауса или его семью. Его дядя был, сколь помнится, из немецкой аристократии: Карл фон Райнц. Но и этого я не сделала. А недавно ко мне пришел человек… – Немец? – почему-то испуганно спросила Мири. – Нет, детка, не немец. А может, и немец, не знаю. Он заявил, что является членом организации, или общества, которое хранит мудрость предков. Так называемая «Мудрость Сиона». – Чего он хотел? – Он хотел получить медальон. – Что-о? Но откуда он вообще о нем узнал? – Видимо, эти люди нашли архив старого рабби. Человек этот показал мне рисунок, который я сделала тогда с медальона… Мири сжала губы. Бабушка явно теряла силы. Дыхание ее участилось, темные тени легли под глазами. – Савта, тебе надо отдохнуть, – сказала Мири. – Да, детка, сейчас… Я сказала, что медальона нет, что его продали после войны, потому что не было денег… Но он не поверил мне. И вечером кто-то пытался залезть в дом. – Какой ужас! – воскликнула Мири. – Ты заявила в полицию? – Конечно, – бабушка улыбнулась, но губы ее вдруг задрожали. – Прости меня, детка. – За что, савта, что ты такое говоришь! – Может, надо было и правда продать его… или выбросить. Но я не смогла. Я знаю, что должна отдать его тебе. А уж ты реши, что делать. Может, и ничего… может, отправишь его вслед за тем рубином, в озеро. Савта протянула руку, разжала ладонь, и на цепочке закачался золотой кружок. Мири, которая все еще сидела на полу подле кресла, приняла его в сложенные лодочкой ладони. Он был теплый и совершенно ничего особенного: круглая подвеска из старого, потускневшего золота с какими-то примесями, покрытая сложным и плохо различимым рисунком. Взглянув на бабушку, она испугалась: та выглядела так, словно вот-вот потеряет сознание. Мири торопливо надела медальон и вскочила: – Тебе нужен врач. – Хорошо, пусть будет врач… 362 год Рабби Шимон сидит и смотрит на пергамент, лежащий перед ним. Времена такие, что пергамент стоит денег, и немалых. Никто не пишет просто так, только что-то очень важное: священные тексты, завещание или королевский указ… Тяжкие думы морщат чело нестарого еще человека, сомнения в собственной правоте терзают его душу. Должен ли он поделиться с людьми тем, что знает? Он не просил, но так получилось, что знание было дано ему, и он верует в его истинность. Рабби прикрывает глаза тяжелыми от бессонницы веками. Нужно сделать этот самый важный шаг и начать, поставить первый значок, первую букву на пергаменте цвета топленого молока, но так страшно нарушить его чистоту, страшно допустить ошибку! Рабби родился в богатой семье. Его отец торговал золотом, каменьями, драгоценными тканями и сосудами. Мальчик с раннего детства крутился в лавке, постигая секреты ремесла. Больше всего он любил драгоценные камни. Их причудливые, переливчатые цвета и игра света на гранях завораживали его. В волшебном блеске мальчику мнился некий таинственный смысл. – Нельзя так долго смотреть на блеск драгоценных камней, – бубнил старый Моше, бывший ювелирных дел мастер, а теперь просто старик, утративший былую твердость рук и остроту зрения. – Камни отберут разум и уведут тебя в страну Бен-Шерим. – А где это? – спрашивал мальчик, сгорая от любопытства. – Что это за страна? – Нигде, – старый Моше качал головой и слезящимися глазами поглядывал то на сидящего на столе Шимона, то на камни, которые он перебирал. – Страна Бен-Шерим рядом, но двери туда закрыты. А камни, они как окошки… за ними сияет солнце волшебной страны. Ее трава блестит как изумруды, а небеса прекрасны и переливаются опалами и иранской бирюзой. Но если долго смотреть в эти окошки, то душа уйдет в волшебную страну и тогда… – Эй, старик, кончай забивать мальцу голову всякой чушью, – недовольно кричал отец Шимона, чей старший брат ушел в ту страну; его глаза опустели, разум покинул тело и он быстро умер. С тех пор глава семьи не любил сказки про волшебную страну Бен-Шерим. – Если хочешь сегодня лечь спать сытым, то иди и отнеси заказ господину Морвану. Шимон смотрел, как отец ставит на прилавок красивый серебряный кувшин, словно только что вышедший из рук искусного мастера. – Господин Морван побил кувшином своего кузена, – продолжал ювелир. – Что-то там они не поделили на пиру. Кузену-то ничего, он, как и господин Морван, здоровый бык. А вот серебро – металл нежный, кувшин помялся, и камни некоторые выпали. Но я все починил, и кувшин стал лучше нового. Да смотри, не забудь с него деньги получить. Враз поскучневший Моше ворчал, заворачивая кувшин в кусок ткани: – Когда это господин Морван расплачивался сразу? Он и за прошлый-то заказ должен. Шимон промолчал, хотя знал, что прошлый заказ окупился, и отец не остался внакладе. В тот раз заносчивый и грубый испанский гранд Морван принес два неграненых алмаза и велел вставить их в перстни: один для себя, а другой для жены. Отец Шимона отдал камни лучшему своему мастеру, и тот огранил их. Но лишь один из алмазов гранда отец вставил в перстень для господина Морвана, а второй заменил на камень с худшими характеристиками. Сгусток света, что получился при огранке второго алмаза, он отправил ко двору герцога, и тот щедро заплатил за красивый и чистый камень. Испания была родным домом для части иудейского народа, и все же они были здесь чужими. Никто из господ и грандов давно не мог прожить без евреев: у них покупали драгоценности, шелка и парчу, благовония. Брали деньги в долг и закладывали имущество. Но относились как к людям второго сорта. А однажды – Шимону было тогда двенадцать – отец купил у заезжего купца несколько камней. Был среди них никогда не виданный мальчиком дотоле сапфир: овальной формы, гладкий как шелк, без единой грани и темный как небо. Ужасная оправа, представлявшая взору лик какого-то древнего демона, лишь оттеняла красоту сапфира. Удивительный это был камень. Как ясное небо, как бы темна ни казалась ночь, всегда сохраняет глубину, так и камень хранил в себе невероятную, сводящую с ума глубину. И там, в этой ночной вселенной, жила звезда, маген. Шимон был очарован. Он помнил сказки старого Моше, который уже умер, и сразу понял, что это то самое окно в другой мир, волшебный и прекрасный. Но самое замечательное свойство камня заключалось в том, что звезда любила мальчика: как бы он ни поворачивал камень, тонкий лучик света, проникающий в наш мир из далекой ночной страны, следовал за ним. Шимон уговорил отца оставить камень, не продавать его. И с тех пор звезда была с ним всегда. Мальчик твердо верил, что она помогает ему: он больше никогда не болел. С одного взгляда умел оценить любой камень: вес, характеристики. В тринадцать лет он стал взрослым и умным не по годам. Когда маген стала его подругой, он перестал играть с другими мальчишками. Они больше не имели значения, и жаль стало тратить на них время. Следя взглядом за звездой, он размышлял. И чем дольше смотрел он на звезду, тем дальше уводила она его. И однажды он ступил на дорогу света, и вселенная открылась ему, тайны мироздания оказались сложны, но он прозрел их. Шимон хотел разделить свои знания с другими. И тут он столкнулся с горькой истиной, которую лишь спустя много веков озвучит другой человек: «Мысль изреченная есть ложь». Шимон не смог облечь в слова то, что понял, что открылось его душе и внутреннему взору. Он пытался, вновь и вновь старался объяснить истину. Но люди начали сторониться его, и он уже слышал произнесенное шепотом «безумец». Он опять вспомнил старого Моше и его сказки про страну Бен-Шерим: люди решат, что он слишком долго смотрел в глубину камней и они отняли его разум. Шимон не хотел презрения и жалости, не хотел лишиться семьи и права на достойное существование. Он замолчал. Но теперь, когда он знал кое-что о времени и о сущности вселенной, Шимон все время думал о том, что когда-нибудь обязательно найдутся люди, которые его поймут. Когда-нибудь – но вряд ли скоро. И тогда он решил записать обретенное знание, сохранить свет звезды для тех, чей разум сможет постичь и прозреть. Но люди взрослеют постепенно и еще долго будут оставаться детьми. Никто не станет хранить пергамент с непонятным текстом. А потому он должен найти простые слова, написать историю, которая была бы как лабиринт: если смотришь сверху, просто читаешь – то это рассказ, понятный каждому. Например, раввин с группой учеников отправляется в путешествие. История будет поучительной как притча. Но если ты входишь в лабиринт и движешься по нему, распутывая тайны и вдумываясь в смысл пути, то новые пути откроются идущему и дорога изменит его, наполнит мудростью и приведет к свету. Рабби решился: взял в руки перо и вывел название: «книга Зоар». Старая Мириам умерла через два дня. Прилегла, чтобы вздремнуть, – и не проснулась. – Ваша бабушка прожила долгую жизнь, и смерть ее была легкой, многие могут только мечтать об этом, – сказал врач, желая утешить рыдающую Мири. Но та не желала утешения. Никому не понять, что значит для нее смерть бабушки. Она была семьей, мудростью, спокойной гаванью, где всегда можно почувствовать себя ребенком, получить ласку и утешение. Такова эгоистичная природа человека – оплакивая близких, мы печалимся прежде всего о своем сиротстве, о том, что мы потеряли с их уходом. Мири чувствовала себя маленькой девочкой, у которой слезы ручьем, сердце разрывается от горя, и она совершенно не понимает, что в доме делают все эти люди с сосредоточенными лицами и деловыми повадками. Нет, часть собравшихся она знала – это родственники, члены большой семьи, которую жизнь раскидала по многим странам и по разным континентам. Потом приехала мама Соня и принялась жалеть Мири, и та совсем перестала что-либо соображать и очнулась только, когда пора уже было ехать прощаться. Церемония несла в себе традиционные иудейские моменты, такие как разрыв одежды и проход родственников – Сони и Мири – сквозь траурный ряд, чтение молитв, «правильный» размер могилы и прочее. Но дело происходило не в древней Иудее, а в сегодняшней Швейцарии, и старый ритуал приходилось сочетать с реалиями нового времени. Они яркими осколками вписывались в многовековой ствол скорби, и неясно было, то ли они украшают церемонию своим блеском, то ли мешают ее продуманной веками монотонности. Пришли на похороны члены семей трех мужей, которых пережила старая Мириам. Она развелась с первым, пережила двух других и в каждом браке была счастлива и любима. Пришли соседи, с которыми она поддерживала дружеские отношения, что вообще-то не слишком типично для славного, но весьма консервативного города Фрейбурга. А еще пришли трое молодых людей, разного цвета кожи и национальности. Старшему – светловолосому юноше – на вид можно было дать лет двадцать, девочке-мулатке – около тринадцати, младшему, круглощекому ангелочку с темными кудряшками, – не больше девяти. Одетые не особо траурно, они выделялись стайкой ярких птиц на фоне традиционно траурных одежд. Родня смотрела на молодежь косо, и в конце концов кто-то решил намекнуть им, что они, должно быть, ошиблись временем или местом. Здесь прощаются с пожилой дамой, это иудейское кладбище… Ребята перекинулись между собой несколькими словами, а потом старший из них – красивый высокий молодой человек, с широкими скулами, светлыми, почти белыми волосами и яркими голубыми глазами, – подвинул габая (распорядителя) и встал подле изголовья могилы. – Я вижу, многих удивляет наше присутствие, – сказал он. – Так мы хотели бы объяснить. Мы пришли проститься с мадам Гринберг, потому что хорошо ее знали. И все благодарны ей за свои жизни, потому что… потому что каждого из нас она подобрала там, где нас бросили родители… Меня – на помойке, я жил в мусорном бачке, Лилу – в больнице, малыша Мишеляна – улице. Она нашла нам семьи, заботилась о нашем здоровье. Дважды в год собирала вместе, чтобы мы чувствовали себя семьей. Поэтому мы пришли проститься с нашей бабушкой. Он поманил к себе худую смуглую девочку, которая держала в руках цветы. Она тоже подошла к могиле, встала рядом. Парень взял из ее рук одну розу и бросил в яму. Девочка наклонилась, вложила цветок в руку малыша, тот бросил его в яму и заплакал. У девочки в руках осталось две розы. Одну она бросила на гроб, а вторую протянула Мири. Мири к этому моменту совершенно отупела от слез и бессонной ночи и ничему уже не удивлялась. Она подошла, взяла из тонких пальчиков мулатки цветок, мимоходом подумала, что жаль его, такой красивый и свежий, бросать в темноту, ведь следом упадут тяжелые комья земли, сминая нежные бархатистые лепестки… Но шип розы впился в ладонь, судорожно сжатая рука рефлекторно разжалась, и цветок полетел в яму. Мири проследила за ним глазами, и взгляд ее упал на ноги стоящей подле разверстой могилы девочки. Она была в кроссовках, и на белом фоне розовел фирменный трилистничек. Все поплыло перед глазами, на секунду Мири показалось, что она опять в том душном полутемном тоннеле, где она побывала, шагнув за забор церкви Никиты-бесогона. Сердце ее бешено колотится от только что пережитого ужаса, но она с любопытством разглядывает фрески, выполненные на стенах тоннеля в очень странной, псевдоегипетской манере. Мири не упала только потому, что голубоглазый был рядом и внимательно следил за ее лицом. Он успел сделать шаг вперед и поймать ее, подхватил на руки и понес к выходу с кладбища. Она очнулась на траве, лицо и шея мокрые – кто-то сердобольный вылил на нее бутылку минералки. Мири села и оглянулась. Рядом обнаружились двое: один из дядюшек – Айзек, врач по профессии, и светловолосый парень. Они негромко переговаривались, но как только девушка зашевелилась, оба сосредоточились на ней. – Как мы себя чувствуем? – с профессиональной бодростью поинтересовался дядя Айзек. – Лучше? – Да. – Водички? Мири с благодарностью приняла пластиковую бутылку. – Немножко успокаивающего? – на широкой ладони обнаружилась гладкая капсулка фиалкового цвета. Но Мири покачала головой. Чувствовала она себя паршиво, и совершенно не хотелось глушить и без того больную голову седативами. – Хочешь, я провожу тебя домой? – спросил блондин. Мири кивнула и, простившись с Айзеком, оперлась на руку молодого человека и двинулась к выходу с кладбища. Он поймал такси, отвез ее на виллу, отвел в спальню, принес горячего вина. Мири послушно выпила и почти сразу уснула. Очнулась она от того, что кто-то сильно сжал ее руку. Открыла глаза. В комнате и за окном темно, ночь. Девушка дернулась и в тот же миг почувствовала, как неизвестный крепко обнял ее и зажал рот рукой. – Мири, это я, не кричи… тихо, нельзя шуметь…. – она начала было вырываться, но потом узнала голубоглазого и от удивления замерла. Вот это номер! Он псих? И чего хочет? Изнасиловать? Она опять дернулась, но названый братец продолжал шептать в ухо: – Кто-то бродит вокруг дома. Мне кажется, это воры… Надо вызвать полицию. Идем в другую комнату, здесь слишком широкий балкон, он легко проникнет внутрь. Девушка кивнула, и парень разжал руки. Стараясь двигаться тихо и быстро, они переместились в бабушкину спальню. Мири нажала «тревожную кнопку» на пульте сигнализации, а потом подошла к окну. Небольшая вилла, выстроенная как двухэтажное шале, имела просторный балкон, больше похожий на террасу. С него открывался чудесный вид на горы и озеро, стены увивал пасторальный плющ, карабкающийся по шпалерам. Для человека в хорошей спортивной форме не составит никакого труда подняться на балкон второго этажа. На этот балкон выходили французские – от пола – окна небольшой гостиной и спальни Мири, которая имела привычку чуть ли не круглый год спать с открытой дверью. Из окна бабушкиной комнаты тоже просматривалась часть балкона. Мири изо всех сил таращилась в темноту и вздрогнула, когда над ухом братец тихо выдохнул: – Их двое. Давай двигать вниз… Не знаешь, оружие в доме есть? – Нет, не знаю. Вряд ли. – Теперь она тоже различила тени, которые уже втягивались в открытую балконную дверь ее комнаты. Бесшумно ступая, молодые люди уже пошли к двери, но братец схватил ее за руку. Пол в коридоре чуть скрипнул под осторожными шагами. Видимо, грабители не стали тратить время на обыск комнаты Мири и двигались прямо к спальне бабушки. Мири окаменела, но молодой человек не растерялся: он пнул ее под колени и буквально закатил под кровать, потом залез туда же сам и осторожно расправил оборки. Бабушкина кровать была декорирована в викторианском стиле: с пологом и покрывалом в пышных розах. Мири ничего не видела, но почувствовала, что в комнате кто-то есть. Тихо стукнула дверца резного шкафчика, там бабушка держала всякие милые мелочи: подарки, фотографии, коробочку конфет, украшения. – Черт, барахла полно, – раздался негромкий шепот на немецком. – Посмотри пока бюро. – Может, он в сейфе? – спросил второй, переставляя что-то на бюро розового дерева. Мири помнила, что там имеется шкатулка с бумагами и масса других мелких вещей. – Вряд ли, ее похоронили только сегодня, а комбинацию от сейфа не знает никто. Она хранится в отдельном конверте вместе с завещанием. Не могла она ничего туда положить. – А если ее в нем и похоронили? – Идиот? Евреи не хоронят в украшениях. – Это правильно… С улицы донесся вой полицейской сирены, и взломщики замерли. – Сюда едут? – нервно спросил один. – С чего бы? – Девчонки в спальне не было. – Небось кувыркается с этим блондином. Сирена стихла: полицейские не желали тревожить сон всех окрестных жителей, но зато в окнах замелькали вспышки от их световых сигналов. – Черт! Точно сюда! Девка небось вызвала, зараза! Грабители кинулись к двери, парень, тихонько сопевший рядом с Мири, дернулся было вылезать из-под кровати, но Мири вцепилась в него мертвой хваткой и мысленно досчитала до десяти, надеясь, что этого времени ворам хватит, чтобы добраться до балкона. Потом они оба отчаянно рванулись вперед, мешая друг другу, выбрались из-под кровати, стук в двери дома придал им уверенности в том, что помощь близка, и вот они на пороге комнаты Мири. У перил балкона, четкий на фоне отсвечивающего синевой неба, черный силуэт. Мири, забыв об осторожности, бросилась вперед, но братец мастерски подставил ей подножку, и она грохнулась на пол, завопив от боли и неожиданности. Вопль раздался одновременно с выстрелом, Мири осталась лежать на полу, придавленная рухнувшим сверху телом, в комнату ворвались полицейские, один присел рядом с ними на корточки, пытаясь определить, что случилось с людьми, второй выстрелил в пустой уже проем окна и, пригибаясь, выдвинулся на балкон. Снизу донеслась стрельба. Когда зажегся свет, Мири и блондин, сидящие на полу, очумело уставились друг на друга. Полицейские убедились, что молодые люди живы и невредимы, ловко развели их по разным комнатам и допрашивали по полтора часа каждого. Предъявили для опознания тело, потому что один из грабителей был застрелен. Но ни Мири, ни ее названый братец никогда этого типа раньше не видели. На вопрос, что искали грабители, Мири уверенно ответила, что бабушкины драгоценности и сейф, надеясь найти там деньги. Потом полиция уехала, оставив их ежащимися от холода и нервной дрожи. Мири, оглядев разоренную комнату, где уже успели поснимать отпечатки пальцев и провести небольшой обыск, категорически заявила, что спать здесь не будет. Братец отвел ее в гостевую спальню, горничная Тереза двигалась следом, неся на подносе вино. Выпив второй за день стакан горячего вина, Мири рухнула на кровать и заснула. Последней ее мыслью было, что она до сих пор не удосужилась узнать имя названого братца, который спас ее сегодня. Глава 4 Она очнулась буквально через пару часов, чувствуя себя на удивление отдохнувшей. Солнце еще не восстало из-за альпийских вершин, и только небо побледнело, обнимая нежным светом темные силуэты гор. Мири вспомнила вчерашний день, села на кровати и в призрачном свете начинающегося утра увидела дремлющего в кресле человека. Он спал, и лицо его казалось очень юным и безмятежным. Красивый какой мальчик, подумала Мириам. Высокий, с отличной фигурой, светлыми волосами натурального блондина и длинными темно-русыми ресницами. Твердый рисунок нижней челюсти – характер есть, это несомненно, ровная кожа. Просто супермодель или статуя юного скандинавского бога… Мысль о статуях навела девушку на неприятные ассоциации. Она совершенно четко поняла, что рухнула в обморок на кладбище именно в тот момент, когда осознала идентичность происходящего тем фрескам, что успела увидеть в тоннеле. Девочка в кроссовках, стоящая у гроба…. Мысль о том, что несколько дней назад она, Мири, смотрела на картинки – фактически кадры из своего будущего – не желала укладываться в голове. Тем более что следующий кадр выглядел, сколь помнится, и вовсе несимпатично: там присутствовала мерзкая тварь с головой человека и телом змеи… Таких уродов в жизни, понятное дело, не бывает, но все же на душе у девушки было неспокойно. И еще одна мысль мучила ее: убитая горем, она не позвонила Эмилю, и теперь его нет рядом, чтобы разделить с ней боль, поддержать… А в глубине души зудела неприятная мыслишка о том, что он, однако, не звонил вот уже… пять дней. Многовато для влюбленного будущего мужа. Она вздохнула и решила, что проблемы надо решать по мере поступления. Сейчас нужно сообразить, как зовут этого парня и почему он не отбыл восвояси после похорон, а остался при ней в должности сиделки. Но юноша спал, и ей жалко стало его будить. Какая, однако, бабушка была секретница, с некоторой долей ревности подумала Мири. Трое детей, которым она нашла семьи и в судьбе которых принимала такое участие! С одной стороны – не так много, но с другой… Каждый из них поспешил приехать, чтобы проститься с бабушкой. Это значит, что савта не просто давала деньги на сирот. На каждого из них она тратила время и силы. Думала о каждом ребенке, разговаривала с ними и их семьями. Жаль, что она не познакомила Мири с этими детьми… «Может, боялась, что я стану ревновать, – думала девушка. – И, возможно, так бы и произошло, ведь я единственный ребенок и привыкла, что являюсь для бабушки центром мироздания». В коридоре послышались шаги, голос горничной, которая что-то возмущенно говорила, Мири не успела испугаться, а молодой человек в кресле успел проснуться. В результате они оба уставились на дверь, которая распахнулась, явив их взорам Эмиля, аккуратно одетого и чисто выбритого, но с некоей тревогой на хмуром челе. Эмиль быстро окинул взглядом собственную невесту, сидящую на постели, а также расположившегося в кресле юношу; тот сонно моргал глазами, его белая рубашка была помята, а туфли стояли рядом с креслом. – Кто вы и что здесь делаете? – резко спросил Эмиль, буравя молодого человека сердитым взглядом. – Это мой брат, – подала голос Мири. – Кстати, здравствуй, милый. – Здравствуй, – тем же агрессивным тоном отозвался Эмиль. Но Мири тянула к нему руки, а глаза ее стали стремительно наполняться слезами, и вот уже влажные дорожки побежали по бледным щекам, она шмыгнула носом. Эмиль сел на край кровати, девушка тотчас обвила его шею руками и принялась всхлипывать, уткнувшись носом в шею: – Ты не звонил, а мне было так плохо… Почему ты не звонил? – Я же не знал, – будущий муж погладил Мири по плечу, немного скованно, потому что из кресла за ним наблюдали голубые насмешливые глаза неизвестного брата, а в дверях торчала, поджав губы, горничная, которой очень не понравилось, как молодой человек без спросу вломился в дом ни свет ни заря. – Идемте, Тереза, – блондин легко поднялся, надел туфли и направился к двери. – Я помогу вам приготовить завтрак. Всем срочно нужно выпить кофе. – Выдумаете тоже, месье Анри, – возмутилась горничная. – Повар уж как-нибудь сама справится, а вас я на кухню не пущу, а то опять булочек на всех не хватит. Ага, подумала Мири, продолжая творчески хлюпать носом, значит, названого братца зовут Анри. – Не уезжай, пока мы не поговорим, слышишь, Анри? – слабым голосом позвала она. Он обернулся, кивнул, по губам скользнула улыбка, и он осторожно прикрыл за собой дверь. Для Мириам следующие несколько минут прошли довольно сумбурно: она не давала и слова вставить Эмилю, размазывая по щекам слезы и рассказывая, как она прилетела из Москвы, и оказалось, что бабушка совсем слаба, и она ни на минуту не отпускала от себя внучку, им так о многом надо было поговорить, а потом она умерла, а похороны – это такой ужас… А ночью, ты только представь! Ночью в дом залезли воры, и если бы не братец Анри! Они стреляли! А потом полиция просто чуть не добила ее своей въедливостью и дурацкими вопросами… Эмиль оттаял, гладил ее по голове и уверял, что если бы она только позвонила, то он сразу примчался бы… И что впредь он будет сам за ней присматривать и заботиться. И вообще – все эти командировки ужасно вредны для семейной жизни! Надо этот вопрос тщательно продумать, потому что муж и жена должны быть вместе, и жена должна следовать за мужем, а не мотаться невесть где. В голове Мири звякнул тревожный сигнал. Это что он такое говорит? – возмущенно поинтересовался внутренний голос. Внешне все осталось как было, но внутри она ощутила странное раздвоение. Одна половинка совершенно искренне печалилась из-за смерти бабушки и радовалась, что вот рядом наконец появился кто-то, на чьем плече можно поплакать, и он защитит от всего, убережет, возьмет на себя ответственность… Но какая-то часть Мири смотрела на происходящее словно со стороны, и взгляд этот, отстраненный и насмешливый, подмечал, что Эмиль поворачивается так, чтобы она слезами и соплями не испачкала его пиджак, что ему не нравятся ее опухшие от вчерашних слез глаза, а уж комментируя «жена должна следовать за мужем», внутренний голос разошелся так, что и повторять неудобно. Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/elena-chalova/pechat-sveta-2/?lfrom=688855901) на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом. notes Примечания 1 Савта – бабушка (ивр.). 2 Ярость богов. М.: Вече, 2011.
Наш литературный журнал Лучшее место для размещения своих произведений молодыми авторами, поэтами; для реализации своих творческих идей и для того, чтобы ваши произведения стали популярными и читаемыми. Если вы, неизвестный современный поэт или заинтересованный читатель - Вас ждёт наш литературный журнал.