Хексенхаммер

Хексенхаммер Сергей Валентинович Антонов Инкуб и дьявол-балалаечник, чудовище, поселившееся в ванной, путешествия по времени, убийца, обладающий сверхспособностями, колдуны и ведьмы. О, друг Горацио, есть многое на свете, что и не снилось нашим мудрецам!Содержит нецензурную брань. Тойота Ржавый висячий замок поддался с первого раза. Так словно его тщательно смазывали и отпирали, по меньшей мере, два раза в день. Да и ворота гаража распахнулись без намека на скрип. На этом чудеса закончились. Когда я нажал клавишу выключателя, затянутая паутиной лампочка-груша под потолком вспыхнула, издала короткий предсмертный треск и погасла. Вспышка была совсем короткой – всего несколько секунд. Однако я успел рассмотреть человека в сером халате, с черным, как сама ночь лицом, который смотрел на меня из дальнего конца гаража. Откуда он мог взяться в помещении, которое было заперто на замок три долгих года. Ответ мог быть только один – места, в которых долго не появляются люди, заполняются призраками. Первым моим желанием было бежать из гаража со всех ног. Однако существо углу не проявляло признаков враждебности и даже не подавало признаков жизни. Я остался в гараже и вскоре был вознагражден за смелость. Когда глаза привыкли к темноте, удалось рассмотреть, что монстр состоит из серого отцовского халата, повешенного на вбитый в стену крюк и черного берета, который отец надевал, когда ремонтировал машину. Если в гараже и было привидение, то лишь одно – желтая «тойота-королла» ветхозаветного семьдесят первого года выпуска. Отцу она досталась от деда. Вместе с гаражом, наполненным множеством и нужных, и абсолютно бесполезных вещей. Не помню, чтобы папа на ней ездил. Скорее «тойота» не видела света дня, с того момента, как стала на свою последнюю якорную стоянку. С тех по ее функциональное назначение сводилось к роли столика, настолько безропотного, что на него можно класть все, что угодно. Сейчас на капоте лежала старая покрышка, ржавая деталь неизвестного назначения, да перевернутая консервная банка с солидолом. Однако больше всего меня поразило состояние машины. Несмотря на преклонный возраст на кузове не наблюдалось ни «пауков», ни пятнышка ржавчины. Если этот желтый архаизм отмыть, то… Эпитет «архаизм» в отношении «короллы» был неуместен, даже. Классическая простота. «Фигаро» в исполнении самого Моцарта. Прекрасная пришелица из времен расцвета рок-н-ролла. Так, если быть честным, выглядел этот пятидверный седан с плавными изгибами линий, зеркалами на передних крыльях и круглыми, похожими в своей прозрачной наивности, на глаза юной девушки, фарами. – Ну, здравствуй мисс Королла. Я коснулся ладонью капота и тут же отдернул руку. Капот был теплым! Выждав с минуту, теперь уже только кончиками пальцев дотронулся желтой поверхности. Черт бы подрал мою впечатлительность! Капот был холодным. После всего пережитого в гараже за несколько минут, осталось только одно – сесть в салон и взглянуть на мир через запыленное лобовое стекло. Попасть в салон оказалось сложнее, чем думалось. Пришлось протискиваться к водительской дверце между стеной гаража с висящими на гвоздях гаечными ключами, мотками проволоки и прочей хренью. Наконец трудный путь был пройден, а вознагражден за муки тем, что дверца были приоткрыта и мне удалось протиснуться на сиденье. Первым делом я сомкнул ладони на рулевом колесе. Мисс Королла никак не отреагировала. Как и на поворот ключа в замке зажигания. Ничего удивительного – аккумулятор наверняка сдох еще в конце двадцатого века. Я остался сидеть внутри старой машины, в темном гараже, перебирая в памяти события, которые привели меня сюда. С чего все началось? Да, как обычно. Первым было Слово. И слово этом три года назад обронил Гаврилыч. Тогда мне еще не исполнилось восемнадцати. Тогда папа возвращался домой каждый вечер и жизнь казалась легкой и беззаботной, как сон наркомана, принявшего дозу. Я никогда не был фанатом автомобилей. Видел в них только средство для передвижения, не входил в секту машинопоклонников, которые днюют и ночуют в своих гаражах. Другое дело – отец. Потомственный таксист, каждый год менявший по автомобилю в бесконечном поиске оптимального сочетания цены, скорости и комфорта. Нашел ли он это сочетание? Неизвестно. Известно лишь то, что он, в конце концов, батя остановил свой выбор на «тойоте». Вернулся к ней, перебрав множество других марок автомобилей. Первой его машиной была эта самая «тойота-коррола». Желтая старушка, доставшаяся по наследству и помнившая славные семидесятые – времена глобального роста японского автопрома. А в свое последнее путешествие отец отправился на великолепном «хайлэндере» серебристого цвета. Я хорошо помню тот день. В гости к нам зашел Гаврилыч – отличный автомеханик, мастер золотые руки и горький пропойца. Очень колоритный мужичок в потрепанном синем комбинезоне и клетчатой, не первой свежести, «ковбойке», с седой, жидкой, нечесаной бороденкой, лицом, покрытом сеткой глубоких, то ли возрастных, то ли алкогольных, морщин. Руки, которые все автолюбители в округе считали золотыми, были вечно черными от машинного масла, а если цвет золота и присутствовал так только на желтых от никотина кончиках пальцев Гаврилыча. Он долго говорил о чем-то с отцом. Точнее – отговаривал его от чего-то. Из дальнего конца двора я мог расслышать лишь отдельные слова Гаврилыча. Надо сказать, что звучали они зловеще. – Ты зашел слишком далеко. – Оттуда никто не возвращался. – Оставь эту затею, иначе… – Самый короткий путь – не самый безопасный, Мишка. Отец лишь посмеивался в ответ и похлопывал «тойоту» по серебристому боку. Сорокалетний статный красавец с фигурой атлета и обезоруживающей улыбкой, способной сводить с ума женщин и вызывать доверие у мужчин. Он был полностью уверен в себе и своем «хайлэндере». И, конце концов, Гаврилыч сдался. Получил от отца деньги на опохмелку, минут пять покопался под капотом машины, открыл ворота, а потом… Размашисто перекрестил, отъезжавший «хайлэндер». От этого жеста сердце мое сжалось в тяжелом предчувствии, превратилось в кусок льда. Так не провожают таксиста, уезжавшего на ежедневную рутинную работу, которая заключается в наматывании километров по городу. Так провожают солдата, который уходит в бой. Возможно, в последний и решительный. Я помог Гаврилычу закрыть ворота. Думал, что он уйдет, как всегда, не прощаясь. Однако на этот раз король автомехаников задержался, чтобы хлопнуть меня по плечу. – Хороший, Серега, у тебя батька. Смелый мужик. М-да… Слишком смелый. – Что-то не так? – Все не так, пацан. Гаврилыч выудил из кармана мятую пачку «Астры», закурил и продолжил лишь после того, как пепел с кончика сигареты упал на синий комбинезон. – Надо понимать, что у всего на свете есть границы. Одни можно и нужно переступать, если хочешь чувствовать себя человеком. Другие… Если их нарушить, легко попасть в беду. Что ж… Будем надеяться, что и на этот раз ничего не случится. Вернется, твой отец, Сережа. Не тот он человек, чтобы увязнуть… Из этого сумбурного объяснения я ровным счетом ничего не понял. Догадался лишь, что соревнование местных таксистов за поиски самых коротких дорог продолжается и отец вновь намерен в нем победить. Отец не вернулся. Ни вечером. Ни утром. Ни через неделю… Он просто пропал. Растворился в воздухе вместе с машиной. Поиски ничего не дали. Их свернули через три месяца. Нет тела – нет дела. Злые языки утверждали, что отец просто устал от семейной жизни и ушел, забрав с собой самое ценное имущество – машину стоимостью пятьдесят пять тысяч долларов. Кое-кто даже говорил, что серебристый «хайлэндер» видели в соседнем городе. Причем за рулем сидел отец, а на пассажирском сиденье – юная блондинка. Я не верил этим россказням. А мать… Трудно сказать. Она вообще предпочитала не вспоминать об исчезновении мужа, вела себя так, словно ничего не произошло и супруг вот-вот вернется. Правда, несколько раз, по ночам я слышал всхлипы, доносившиеся из материнской спальни. Прошло три года. Я окончил школу и получил водительские права. Пошел по отцовским и дедовским стопам. Однако, нарушил семейные традиции: таксовал на арендованной машине, строя наполеоновские планы на покупку собственного автомобиля. Почему вспомнил о «королле», догнивавшей в гараже? Точно не из желания восстановить авторухлядь. Просто прочел рассказ «Кратчайший путь для миссис Тодд» Стивена Кинга и вдруг понял, что история исчезнувшего отца один в один повторяет то, что случилось с миссис Тодд. Она тоже искала кратчайших дорог и, в конце концов, заблудилась в параллельных измерениях. А еще я вспомнил слова Гаврилыча. Не тот он человек, чтобы увязнуть… Героиня Стивена Кинга заблудилась, а отец увяз? Что имел в виду старый автомеханик-алкаш? В чем увяз? Где увяз? И почему? Ответы на эти вопросы мог дать Гаврилыч, но после исчезновения отца я ни разу его не видел. И не был уверен в том, что он жив. При такой-то любви к крепким горячительных напиткам… Вот и решил начать с гаража и желтой «тойоты-короллы». Начал и закончил. Сидеть надоело. Прежде чем выбраться и салона, я зачем-то надавил на переключатель фар позади руля. На этот раз мисс Королла отреагировала. Фары зажглись, но… Воспитанные машины так не поступают. От ослепительной вспышки я, на несколько секунд ослеп. А когда способность видеть вернулась… Через лобовое стекло я увидел спальню матери и ее, зачем-то вставшую на журнальный столик. Казалось, что мать собирается сделать что-то с люстрой. Стряхнуть паутину, протереть рожки от пыли? Возможно, все и выглядело именно так. Однако веревка с петлей на конце никак не вписывалась в общую концепцию. И мать просовывала в эту петлю голову… А еще я увидел человека. Точнее не его самого, а его отражение в зеркале. Со спины. Приземистый толстячок в оранжевом комбинезоне, зеленой футболке и синей бейсболке, лихо повернутой козырьком назад, делал руками жесты, очень похожие на те, что делает дирижер, когда управляет оркестром. Все, что произошло дальше, пронеслось так быстро, что запомнилась лишь резкая, обжигающая боль в руке. Я как-то оказался в доме, одним ударом ноги открыл дверь спальни. Опоздал всего на несколько секунд. Мать успела сделать задуманное, но ее подвел крюк, на котором держалась люстра. Он не выдержал веса тела и выскочил из потолка вместе с увесистым куском штукатурки. Мать лежала на полу у перевернутого журнального столика с петлей на шее. Дальше снова – только обрывки воспоминаний. Я пытался привести маму в чувство, рассматривал внушительный кровоподтек на ее виске, полученный, по всей видимости, от удара об угол стола. Провал. Потом – больница. Там мне накладывали швы на руку, которую я, скорее всего, распорол гвоздем, когда выбирался из гаража. Я отделался парой швов, а с мамой все оказалось гораздо сложнее. После трех часов сидения в коридоре больницы, ко мне подошел мужик в белом халате. Говорил, что-то о суидициде, травме. Слушал я его так внимательно, как только мог, но понял только одно – мать находится в коме, а дела ее настолько плохи, что она переведена на искусственную вентиляцию легких. За три часа я успел поразмышлять о многом. Чему-то нашел вполне рациональное объяснение, чему-то – нет. Главной загадкой было и оставалось то, как я, сидя в гараже, мог увидеть то, что происходило в спальне матери. Ясновидение? Озарение? Возможно. Однако я все-таки склонялся к тому, что дело было не во мне, а в «тойоте». А еще в странном мужике, который дирижировал оркестром самоубийства. Куда пропал толстяк и существовал ли он вообще? На крыльце больницы я принял решение и молил Всевышнего о том, чтобы Гаврилыч был жив. Ноги сами понесли меня к гаражному кооперативу, который находился за пустырем у нашего дома. Уже стемнело, но там жизнь продолжала кипеть. Машины подъезжали и уезжали, а их хозяева или расходились, загнав в стойло своих стальных коней или сбивались в стайки, чтобы обсудить последние новости и даже сообразить на троих. Я подошел к одной из таких троиц. – Здравствуйте, мужики. – Здоровее видали, – ответил тот, чей интереснейший рассказа я так бесцеремонно прервал. – Че тебе? – Гаврилыча ищу. – А че его искать? – Я не знаю, где он живет… – Тут и живет, после того, как квартиру пропил. Видишь последний гараж во втором ряду? Там и ищи Гаврилыча. Он уже наверняка набухался и дрыхнет. – Спасибо. – Спасибо не булькает, – заметил любитель присказок. – Так о чем это я? А… Ну, так вот… Я подошел к гаражу Гаврилыча и осторожно постучал в одну створку чуть приоткрытых ворот. Никто не ответил. Пришлось открыть ворота шире. В ноздри сразу ударил спертый воздух, состоявший из смеси машинного масла, ржавчины прокисшего пива и мочи. – Гаврилыч? Эй, Гаврилыч! Ты здесь? Послышался шорох. Невнятное ругательство. Вспыхнула лампочка. Гаврилыч рассматривал меня из положения лежа. Лежал он на сбитом из досок топчане, застеленным плоским, как блин тюфяком. – Кого там черти принесли? Нет мне покоя. Мать вашу. Я же говорил, что не могу ничего ремонтировать. Руки не те. Они дрожат так, что я не в состоянии даже поднести ко рту стакан, не расплескав половину. Поэтому и пью из горлышка. Чего надо? – Возможно, вы меня не помните. Я – Сергей. Сын… – Знал, что ты придешь, – Гаврилыч сел, достал из-под топчана литровую пластмассовую бутылку пива без пробки, сделал несколько глотков. – Фу-у-у… Думал, появишься раньше. Никак беда, паренек? – Да. Нужна ваша… – Толстяк и до вас добрался? – Толстяк? – Жирный недомерок в синей шапке. – Да. Я видел… – Значит, Толстяк пришел и по ваши души. – О чем вы? Я хотел рассказать о машине. С ней… – Желтая «тойота»? С ней-то как раз все нормально. Лично. Этими руками, – Гаврилыч выставил руки, но заметив, что пальцы танцуют пляску святого Витта, спрятал их за спину. – Перебрал всю до последнего винтика. М-м-модернизировал. Сгоняешь в магазин, Серега? Пивом душу не обманешь. – В магазин? – Долгий у нас разговор будет. Не думай, что я хочу у тебя пузырь водки стрельнуть… – А-а-а… Все-таки водки! – Да, есть у меня деньги. И послать есть кого. Просто… Бухло надо мной верх взяло. Это честно. Взяло. Спрятался я в свою нору. Голову, как страус, в песок зарыл. А жопа… Жопа, она наверху осталась! Гаврилыч распалился так, что я, не желая продолжения, кивнул головой. Тем более, что до ближайшего «Гастронома» было все ничего. – Десять минут. Сейчас все будет. На всякий случай купил две бутылки. К моему приходу Гаврилыч успел выдвинуть на середину гаража шаткий деревянный столик. Приготовил закуску. Какое-то подозрительного вида сало. Горбушку черствого хлеба и пару соленых огурцов. Выставил стакан и эмалированную, с многочисленными сколами, кружку. Бутылку Гаврилыч откупорил сразу. Без китайских церемоний, не приглашая меня, налил водки и несколькими глотками опорожнил кружку. – Так, Серега. Такие дела. Я все расскажу, а ты уж решай: верить старому пердуну или послать меня куда подальше. Я кивнул. На этот раз Гаврилыч наполнил и кружку, и стакан. – Давай, Серега. Поверить в то, что я расскажу, станет легче, если немного под мухой будешь. Мы выпили, не чокаясь. Словно на похоронах. Гаврилыч достал из кармана как всегда мятую пачку «Астры». Закурил. – «Хозяйку Медной горы», небось, читал? – Ага. В детстве, – я взял огурец, как наиболее безопасную для здоровья закуску и надкусил его. – А при чем тут… – Чтоб понятнее тебе было. Эта Хозяйка к себе в гору лучших мастеров по малахиту забирала, а Механик – лучших водил коллекционирует. – Механик? – Ты его видел. Черт в оранжевом комбинезоне. – Мне не померещилось? – Он существует. Правда, обитает не у нас. Его территория… Я называю ее Салоном. Не округляй глаза, пацан. Салон – параллельный мир. А Механик – его повелитель. Он приходит сюда за теми, кто по-настоящему влюбляется в автомобиль. Помогает тем, кто хочет стать лучшим. Кто стремится перейти черту. Знаменитые гонщики, самые продвинутые автослесари, таксисты, которым больше других везет на пассажиров – его контингент. Они побеждают и… Те, из них, кто заключил договор с Механиком, попадают к нему. В Салон. Или умирают не своей смертью или… – Исчезают, как папа? Как Данила-мастер… – Ага. – Пойду я. Все ясно. – Сядь, дурак! – вдруг рявкнул Гаврилыч так, что я дернулся. – Я не просто хрень несу. Есть доказательства! – Какие, Гаврилыч? Какие могут быть доказательства?! – «Тойота» у тебя в гараже! – Гаврилыч рубанул воздух ребром ладони. – Скажи, ты садился в нее? – Было… – Поворачивал ключ зажигания? Или фары… Включал? – Да. – А теперь не вздумай врать: видел что-то необычное? Я сглотнул подкативший к горлу комок, кивнул и сам наполнил свой стакан. – Видел. Маму, которая набросила на шею петлю и… Механика. – Этот гад не договорился с твоим батькой и хотел забрать ее. Жива? – В коме… – Значит, времени терять нельзя. Кома. Ну-ну. Все это шутки Механика. Твой отец у него в плену. Он жив, но застрял. Сейчас Механик его шантажирует. Если Мишка не согласится работать на Механика, он убьет твою мать. – Отца можно вытащить? – Для этого тебе придется поучаствовать в гонках. Таким будет условие Механика. Выиграешь – вытащишь батю. Проиграешь – останешься в Салоне. Пей, водка закипает. Я проглотил содержимое стакана и снова куснул огурец. То ли от того, что захмелел, то ли от того, что от уверенности Гаврилыча в собственных словах, но я начинал ему верить. Как ни верти, но я не был пьян в тот момент, когда начал видеть сквозь стены, а батя исчез… Факты. Железобетонные факты. Пиздец, какие железобетонные. – Первый раз я встретился с ним давненько, – продолжил Гаврилыч, глядя не на меня, а на пустую уже бутылку. – Двадцать пять мне было. Нина. Красавица-жена. Своя автомастерская. Водки и пива мне тогда не требовалось. Ремонт для меня был чем-то вроде героина для наркомана. Не было поломки, с которой я не мог бы справиться. Из Москвы приезжали ко мне дорогущие «мерины» ремонтировать. Я и решил, что дедушку Бога за бороду поймал. На этом Механик меня и подловил. Он, падла, того хрена с бугра подослал и машина та черная из гаража Салона, не иначе, приехала. Заявился однажды под вечер мужичок. Коробка передач, мол, у меня стучит. Сделаем, отвечаю. А он хохочет, аж подпрыгивает. Так и ушел похохатывая, а тачку свою у меня оставил. Ну, я инструменты в руки и коробку, мать ее разэтак, разбирать принялся. Дурак. На машину бы мне посмотреть внимательно. Не было у этой колымаги ни номеров, ни марки. Ничего не было. Через два часа добрался я до коробки и как только внутрь полез… Бац! Вариатор и гидромуфта… Еще плеснем, Михайлович? Я не сразу понял, что старик обращается ко мне. – А… Ну, да. Плеснем. – Словно взрыв! Болты, пружины, скобы – все разлетелось, – продолжал Гаврилыч, предоставив мне откупоривать вторую бутылку и разливать водку. – По всему, елы-палы, гаражу рассыпалось. Не сразу я понял, что натворил. Все, дурак, пытался собрать эту хрень. Никак. Сдулся я, Серега. Часов шесть утра было, когда понял, что не собрать мне ничего. Нашла, сука, коса, на камень. А тут, кто-то стучится в дверь. Тихонечко так. Одним пальчиком. – Механик? – Он самый. Сказал, что гараж по соседству купил и… Счел необходимым познакомиться с лучшим автомехаником. Да. Так он сказал. А книжку свою толстенную, черную, замасленную он под мышкой держал. Хотел послать я его куда подальше. А он мне – знакомая модель! Какие проблемы? Выложил я бесу все. Вместе стали мы с коробкой разбираться. До вечера провозились. Все чертежи коробки в книге той были. Запустил я машину и не заметил даже, что помощничка-то рядом нет. Испарился. А тут и клиент нарисовался. Бабла мне кучу отвалил и бутылку коньяка французского презентовал. С ним я ее приговорил. Первый раз тогда домой на рогах заявился. Нина в шоке была. Еще бы. Не ночевал дома. В хламину приперся. А потом – пошло-поехало. – Тут ты загнул, Гаврилыч. Не становятся ако… алколи… Алкоголиками! С одной бутылки не становятся. – Тебе-то откуда знать? – усмехнулся старик. – Вона язык уже заплетается. – Наливай! На этот раз мы чокнулись. Да с таким энтузиазмом, что каждый расплескал свою часть живительной влаги. – Не стал я алкоголиком. Просто… Словно сглазили меня. Все из рук валилось. А главное – не помнил, что делал в мастерской. Утром войду. Вечером уходить – ниче не отремонтировано. На другой день – такая же петрушка. Неделя. Две. Машин скопилось – уйма. Клиенты на меня косо стали посматривать. А я… Что я? На жену начал покрикивать. Злобу вишь, на ней, сердечной, срывал… И тут. Гаврилыч вдруг закрыл лицо руками и разрыдался. – Нина, Ниночка… Прости… Не хотел… Не ценил… От бля… Прости… Я собирался что-то сказать, но промолчал. Позволил старику выплакаться. А когда тот, наконец, оторвал ладони от лица, протянул ему кружку. Тот молча выпил. Утер слезы. – Я. Это я ее убил. Никакой не Механик. Я! Этот… Пришел через месяц. Снова с книгой-пособием. Морда. Дьявол. Успокоил меня и… Когда Механик был со мной в мастерской, работа шла так, что аж искры летели. А когда исчезал, все превращалось в кавардак… Я уже не мог без него. Не удивлялся его неожиданным появлениям и исчезновениям. Не интересовался тем, кто он. Механик умеет запудрить мозги. Я не заметил, как пролетел год, не увидел того, что превратил жизнь Нины в ад. Почти не выходил из мастерской. И вот наступил момент, когда Механик сказал, что пора подписать небольшой договорчик. М-да. Договорчик. Так он сказал. И раскрыл свою книгу. Не было там никаких чертежей и схем. Желтые пергаментные листы. Договора-договорчики… Там было столько знаменитых фамилий, что у меня голова кругом пошла. Если они в это дело вписались, так почему бы и мне… А Механик листал свой сатанинский гроссбух и обещал сделать из меня звезду! И… Тогда он и показал мне Салон. Сделал стены гаража прозрачными… Я увидел все. Его трон. Его автомобильный парк. Гоночную трассу. Чу?дные машины. Так, наверное, чувствовал себя Данила-мастер, когда увидел каменный цветок. В общем, я был готов был отдать дьяволу душу. Даже распорол себе отверткой палец, чтобы расписаться. И расписался бы. Мой договор был составлен на последней странице. Не помню, чтобы я представлялся толстому черту. Да не было этого. Но имя моя и фамилия были вписаны туда. Черными чернилами. Похожими на паутину буквами. Только подпись… Но Механику помешала Нина. Когда она вошла в мастерскую, я… Тут Механик не виноват. По роже его было видно – приход Нины ему не в масть. А я… Тут Гаврилыч замолчал. Я поднял глаза и… Вместо старика-автомеханика передо мной сидел толстяк в оранжевом комбинезоне. В синей бейсболке, лихо повернутой козырьком назад. Старый пропойца не сказал мне ничего о внешности Механика. А она была более чем примечательна. Темная, почти серая кожа напоминала рассохшуюся от недостатка влаги землю. Маленькие, утонувшие в пухлых щеках глаза. Изборожденный глубокими морщинами лоб. Глаза, все в красных прожилках от лопнувших сосудов. Круглый мясистый подбородок, пухлые губы и нос-пуговка. Было в нем что-то комичное, простецкое и одновременно пугающее. – Вздумал слушать старого дурня? – Механик взял бутылку водки, взглянул на этикетку, неспешно наполнил стакан и кружку. – Ты, паря, главное наливай Гаврилычу побольше. А уж он тебе наплетет с три короба. Выпьем? Я повиновался гипнотическому взгляду Механика. А он, фыркнул, утер губы рукавом и улыбнулся, показав ряд мелких, острых зубов. – Он не хочет говорить правду. Боится ее. Шарахается, как черт от ладана. А правда в том, молодой человек, что твой Гаврилыч довел свою женушку до самоубийства. Только-то и всего. Теперь пытается свалить все на какого-то злого духа. Хитер бобер! Ты его не слушай, молокосос. Со мной шутить не рекомендуется. Гараж погрузился в темноту, растворившую в себе все предметы. Какое-то время я видел только глаза Механика. Красные, от лопнувших сосудов, глаза дьявола… Потом исчезли и они. А затем в нос мне ударил запах одеколона. Дешевого. «Шипр». «Саша» или «Наташа». Ну и вонь… Я открыл глаза и понял, что лежу на топчане. Гаврилыч стоял ко мне спиной и рассматривал свое отражение в осколке закрепленного на стене зеркала. На нем был темно-серый, мятый, но чистый костюм. – Механик был здесь. Гаврилыч как-то догадался, что я проснулся. Он не спрашивал. Он констатировал факт. Я встал, ойкнул и обхватил голову руками. – Вот это я нажрался. Ниче не помню. – Что сказал тебе Великий Обманщик? Что я убил Нину? Старик обернулся. Он застегивал белую сорочку, из-под которой виднелся край тоже белой и чистой футболки. Гаврилыч сбрил свою фирменную бороденку и выглядел помолодевшим лет этак на десять. Он к чему-то готовился. Так, как переодеваются во все чистое те, кто готов взойти на эшафот. – Да, – ответил я. – Примерно это он и сказал. – Ложь. Нина помешала мне подписать договор. А я так хотел этого, что в меня просто вселился бес. Я ударил жену. Первый и последний раз. От той пощечины рука моя горит до сих пор. Она выбежала из мастерской, а я… Вместо того, чтобы броситься вслед за ней я… Молил Механика о том, чтобы подписать треклятый договор. Но он исчез. Испарился. Думаю, в тот момент он был занят Ниной. Дьяволу было гораздо важнее отомстить ей, чем заполучить меня… А Нину я нашел в ванной, наполненной красной от крови водой. Она перерезала себе вены. Это случилось двадцать лет назад. – Вы же сказали, что тогда вам было двадцать пять… Значит… – Математика не помогает, сынок? – Гаврилыч мрачно улыбнулся. – Позавчера мне стукнуло сорок шесть. И не надо убеждать меня в том, что я хорошо выгляжу. Со дня смерти Нины я был трезвым только один раз – на годовщину смерти жены. Наверное, поэтому Механик и оставил меня в покое. Но вчера я все решил. Ему пора заплатить по счетам. На капоте «тойоты» я оставил одну важную деталь. Она на месте? – Ржавая железяка? – Ржавая железяка у тебя вместо башки. А там… Яйцо с иголкой. Смерть Кащея. Это… Долго объяснять. Штуковина, которую я собрал через год после смерти Нины, после того как пришел с могилы жены, но так и не решился использовать. Примочка для «тойоты». Только благодаря ей мы сможем тягаться с Механиком. Что расселся? Идем! – Куда? – На Кудыкины горы? Ты отцу собираешься помогать? – А чем я… – Увидишь! Я ж тебе говорил. Эх, пьянчуга. Гонки будут. Это уж, как пить дать. Механик эт дело любит. Видать, не проигрывал еще. Ничего, на этот раз я ему кузькину мать покажу. Наверняка уже сбросил алкаша со счетов, а я… Я напомню! Я покорно поплелся вслед за Гаврилычем. Утренний ветерок остудил мою больную голову и я почувствовал себя в состоянии задавать вопросы. – Слышь, Гаврилыч. А если ты все знал, почему батю не предупредил? – Гм… Предупреждал и не раз. Может поэтому Мишке так долго и удавалось играть на грани фола. Твой отец знал про Механика, но договора с ним подписывать не собирался. Думал, что с моей помощью, сможет водить старого беса за нос. Но Механик шустрее оказался и на чем-то его подловил. – На чем? – А на чем можно подловить таксиста, который постоянно ищет кратчайшие пути? Положим, заблудился твой батя. Увидел человечка, у которого можно дорогу спросить. Спросил, ответ получил и поехал… Прямо в Салон. Думаю, все так и было. Ну, или примерно так. У Механика много наживок на крючок для таких, как Мишка. – А в Салон… Можно проехать? – Раз уж Механик оттуда заглядывает к нам в гости, то и с нашей стороны дорожка туда есть. Точно не знаю. Должна быть, иначе… Все бессмысленно! – А откуда про гонки известно? Мы подошли к моему дому и остановились у калитки. – Сам Механик и рассказал. Когда в последний раз со мной встречался. Он уже ничего не скрывал. Думал, что я у него. С потрохами. Давай, Серега, отпирай гараж, пока я не передумал. Я кивнул. Хотел отпереть замок на воротах, но Гаврилыч покачал головой. – Не надо. Не по городу кататься собираемся. Дверь отопри и достаточно. Оказавшись в гараже, Гаврилыч сразу взял с капота ржавую железяку, повертел ее в руках. Достал из внутреннего кармана пиджака два тонких обручальных кольца , аккуратно вставил их в специальные пазы своей чудо-примочки, удовлетворенно хмыкнул и поднял капот. – Все путем. Сейчас мы ее… Гаврилыч наклонился и полез в двигатель, а я оперся на крыло. Что-то лязгнуло. Щелкнуло и… По машине прокатилась волна вибрации. Я хотел отдернуть руку, но смег. Она словно прилипла к крылу. Дрожь передал мне. Прошлась по каждой клеточке тела, наполнив их энергией, явно имеющей неземное происхождение. Лампочка-груша под потолком вспыхнула во весь накал и лопнула. Стеклянные осколки посыпались на крышу «тойоты». В гараже должно было стать темно, но не стало. Кокон подрагивающего голубого света окутал автомобиль. Был он таким ярким, что я невольно зажмурился. Гаврилыч захлопнул капот. – Работает! Работает, черт бы меня подрал! По коням! Боевой настрой Гаврилыча передался мне. А еще… Я вдруг понял, что мы поступаем правильно, а злой автомобильный бог – не плод воспаленного воображения неудачника, спившегося после самоубийства жены. Механик существовал и мы должны были дать ему бой. Я шагнул к стене, снял с крюка отцовский халат и надел, натянул на голову черный берет. Зачем сделал это, не знал. Просто так было надо. Гаврилыч одобрительно кивнул головой. – Правильно. Садись, Серега. Заводи. Я занял водительское место, Гаврилыч устроился на пассажирском. Поворот ключа. Двигатель ожил. Загудел. Гул этот не имел ничего общего с рокотом автомобильного двигателя. Я не знал, как гудят космические корабли перед взлетом, но мне казалось, что они издают примерно такой звук. Ровный, мощный, стабильный. Ожила приборная панель. Стрелки приборов начали метаться из стороны в стороны, а потом одновременно застыли на последнем делении своих шкал. – Давай, Серега, газ до плехи! Я так сделал. «Тойота» дернулась в сторону запертых ворот и… Мы оказались не только за пределами гаража, но и за пределами привычного мира. Машина не ехала. Летела среди мерно мерцающих желтых, черных, красных и оранжевых полос, объединенных во что-то… Нужного слова я подобрать не смог и просто любовался пляской цветов. Но вот колеса обо что-то ударились. Машину качнуло. Цветные полосы исчезли и, я наконец-то увидел Салон. Я думал, что речь идет о салоне, в котором торгуют автомобили, но ошибался. Салон Механика был громадным САЛОНОМ МАШИНЫ. Замкнутое пространство, купол, небом которого была обшивка бежевого цвета, а звездами – перфорированные дыры в ней. По нижней части купола шли окна – овальные отверстия со стеклами в металлических рамах. Пейзаж за окнами Салона напоминал тот, что видят за иллюминаторами пассажиры самолета – белые клубы облаков на голубом фоне. Размеры купола и накрытого им пространства определить было невозможно. По крайней мере я не мог этого сделать. – Эй, на дорогу смотри! Окрик Гаврилыча вернул меня с небес на землю. Я был так уверен в сверхспособностях «тойоты», что напрочь забыл о своих обязанностях водителя. Машина неслась по дороге шириной метров в пятнадцать цвета бетона. Однако для бетона она была слишком гладкой. Ни шва, ни трещинки. Дорога эта образовывала замкнутый круг, внутри которого две таких же, но идеально прямых дороги образовывали крест. В его центре… Расстояние было слишком большим, чтобы увидеть то, что находилось в центре креста. Что-то черное с расплывчатым оранжевым пятном. – Тормози, Серега. Нам на прием к Механику. Я остановил машину. Мы вышли из «тойоты». Гаврилыч осматривался с таким же интересом, как и я. Он много знал о мире Механика, но тоже видел его впервые. Первым, что бросилось в глаза, была сама машина. Голубой ореол исчез, но изменил вид машины. «Тойота» выглядела так, словно сошла с конвейера пару минут назад. Все детали старушки-короллы блестели, а стекла из зеркала были Вслед за Гаврилычем я подошел к наружному краю дороги и испуганно отпрянул назад. Дорога оказалась верхней частью огромной, похожей на бетонное кольцо канализации, бочки, вокруг которой полыхал огонь. Адский огонь. Другого эпитета к танцующим языкам пламени подобрать я не мог. Жара не чувствовалось, но сам вид бескрайней огненной пустыни вселял ужас. Гаврилыч, видать, был такого же мнения. Ни слова не говоря, он пересек дорогу и двинулся к центру креста. Внутри бочки огня не было. Все там было разбито на клетки, закрытые общие решетчатым потолком. Мастерские механика, где среди груд автомобильных деталей, готовых машин, ржавых и новых кузовов сновали люди в оранжевых комбинезонах. Мужчины и женщины. Рабы Механика. Души и тела тех, кто подписал договор с автомобильным дьяволом. Те, кто опрометчиво пожелал узнать об автомобилях больше чем следовало простым смертным. Самоуверенные глупцы, ступившие на скользкую дорожку Данилы-мастера. И другие. Невинные жертвы Механика, которые просто встретились ему на пути, попали под горячую руку. Несчастные, вроде жены Гаврилыча и моей мамы… Приближаясь к центру креста я, наконец, рассмотрел то, что не смог вначале. На массивном троне, сооруженном из автомобильных покрышек, нас поджидал Механик. В оранжевом комбинезоне, сплошь покрытом масляными пятнами, в неизменной бейсболке повернутой козырьком назад и толстым фолиантом на коленях. – Давненько ко мне в гости никто не заглядывал по доброй воле. Что скажете, голуби мои сизокрылые? – Мы пришли забрать отца этого парня! – сразу взял быка за рога Гаврилыч. – Он не подписывал с тобой никакого договора. – Не подписывал, так подпишет, – усмехнулся Механик. – Времени у нас полно. Целая вечность. А тебя, я где-то видел… Что-то мимолетное… Нет. Не вспомню. Возраст. Маразм. Впрочем, мы можем поторговаться. У меня товар, у вас – купец. Так кто вам нужен? Не дожидаясь ответа, Механик вытащил из нагрудного кармана очки в круглой оправе, водрузил их на переносицу и принялся листать свою черную книгу. – Учет – прежде всего. Порядок в делопроизводстве. Ни одна душа не должна быть забыта. Так-с… Мужик на «хайлэндере»? Таксист, который додумался спрашивать у меня о кратчайшем пути? Крепкий орешек. На сотрудничество не идет. С чего бы мне отдавать его вам? – Это – мой отец… – Да хоть прадедушка, – осклабился Механик. – Я не занимаюсь благотворительностью. – Но скучаешь, – звенящим от ярости голосом произнес Гаврилыч. – Ты ведь азартный сукин сын. – Это точно. Будь по-вашему. Один круг по кольцу. Гонка. Победитель получает все. Это значит, что если вы проиграете… Оба останетесь у меня, – Механик ткнул указательным пальцем вниз. – Работы выше крыши, а рабочих рук не хватает. – А если проиграешь ты? – поинтересовался Гаврилыч. – Я узнал тебя, человек. Опомнись. Пьянчуга и неудачник не имеет права сомневаться в мощи того, кто появился на Земле раньше, чем никчемные людишки изобрели колесо. Того, кто следил за колесницами фараонов и помогал квадриге Нерона первой приходить к финишу. Вы проиграли, даже не начав гонку, жалкие черви! Механик встал и развел руки в стороны. Оранжевый комбинезон исчез. Теперь на Повелителе Салона был комбинезон пилота «Формулы-1». Выглядел толстяк комично, но выражение серого лица с пылающими красным глазами не вызывал желания смеяться над Механиком. Через мгновение я уже стоял рядом с желтой «тойотой». Гаврилыч тоже телепортировался, но в отличие от меня ничуть этому не удивился. – В этом мире, возможно все, чего пожелает Механик… – А куда он сам подевался? В ответ на мой вопрос раздался гул, схожий с тем, что издает самолет, преодолевающий звуковой барьер и из воздуха соткался каплевидный гоночный болид, за рулем которого восседал Механик. На корпусе и колесах машины, больше похожей на ракету, вспыхивали и гасли искры электрических разрядов. – Чтобы никто не посмел обвинять меня в нечестной игре, я выбрал самую простую тачку, – сообщил Механик. – Но, вижу, что ваша колымага совсем на ладан дышит… И вы собираетесь со мной соревноваться? Гм. Могу дать фору. – Нам не понадобится фора! – отрезал Гаврилыч, забираясь в «тойоту». – Много текста, Механик. Хватит трепаться. Гонка так гонка. – Будь по-твоему, пьянчуга. Стартуем по моему сигналу. Едва я успел занять водительское место и запустить двигатель, как в руке Механика появилось нечто среднее между кремневым дуэльным пистолетом и ракетницей. Раздался громкий хлопок, из ствола вырвался яркий, как вспышка магния, сноп белого пламени. Он ослепил меня. На доли секунды показалось, что я вижу стены своего гаража и запертые ворота. А потом… «Тойота» совалась с места и стремительно понеслась вперед. – Просто держи руль. Машина все сделает сама. Голос Гаврилыча вернул меня в реальность, если можно было назвать реальностью то, что со мной происходило. Машина неслась по кольцу, вслед за болидом Механика, летевшим впереди. Какое-то время мне казалось, что мы безнадежно отстаем. Я взглянул на Гаврилыча. Он безмятежно улыбался. – Сейчас, Михайлович, сейчас мы его… Ровное гудение двигателя «тойоты» сделалось громче. Руль под моими руками завибрировал. Мы нагнали болид Механика. Поравнялись с ним. И тут… Не было никакого болида. На колеснице, запряженной тройкой вороных лошадей, сжимая в руках поводья, сидел карлик в островерхой колдовской шляпе и черной развевающейся мантии. Когда «тойота» проносилась мимо адской колесницы, Механик повернул к нам голову. Вместо комичного толстяка на нас смотрел старик с крючковатым носом и длинной, седой бородой. Синие тонкие его губы кривила судорога ненависти. От прежнего Механика осталась только серая, испещренная паутиной трещин кожа лица, да пылающие, как красные уголья, глаза. – Он сдувается! – завопил Гаврилыч. – Старый черт не сможет нас обогнать! Последним, что я увидел перед тем, как колесница осталась позади, были языки огня, вырывающиеся из оскаленных пастей дьявольских лошадей. До места, откуда мы стартовали, оставалось каких-то сто метров, когда Гаврилыч приказал не терпящим возражений тоном: – Все. Серега. Когда затормозишь, сразу выпрыгивай из машины. – Зачем? – Затем, что он не никогда не признает своего поражения. Дальше вступаю в игру я! Мне осталось лишь повиноваться. Достигнув финиша, я до упора надавил педаль тормоза. Протестующе завизжали шины. «Короллу» развернуло поперек дороги и я выбрался из салона. Колесница Механика, вновь превратившаяся в гоночный болид, добралась до финиша через несколько секунд. Теперь на его корпусе уже не вспыхивали искры, а сам пилот, превратившийся из злобного карлика в толстяка с внешностью циркового клоуна, заметно постарел. Пухлые щеки Механика сделались дряблыми, кожа лица была уже не серой, а почти черной. Из уголков глаз змеились и стекали по щекам ручейки крови. Механик раскрыл рот, собираясь что-то сказать, но Гаврилыч не позволил ему произнести речь. Желтая «тойота» сорвалась с места и врезалась в болид, отбросив его к краю дороги. Механик лихорадочно вертел руль. Колеса болида бешено вращались. Гаврилыч сдал назад и вновь пошел на таран. – Тебе привет от Нины! «Королла» с лязгом ударила в бок болида. Передние колеса адского автомобиля повисли над огненной бездной. Гул двигателя «тойоты» перешел в вой. Перед тем, как рухнуть вниз вместе с болидом, Механик выкрикнул что-то нечленораздельное. Гаврилычу не удалось удержать «тойоту» на дороге. Автомобиль по инерции оказался на краю. Какое-то время раскачивался, балансируя. Перед тем, как «тойота» исчезла из поля зрения, я увидел лицо Гаврилыча. Он по-прежнему улыбался. Когда все стихло, я подошел к краю дороги. Танцующих языков пламени больше не было. Вместо них я увидел ровную разграфленную бетонными плитами площадь. Там стояли двое. Помолодевший на двадцать лет Гаврилыч и молодая женщина. Его жена. Нина. Мастер помахал мне рукой. – Пока, Серега! Я остаюсь! Мне осталось лишь помахать ответ. Фигуры внизу сделались прозрачными и растворились в воздухе. Я остался один. Пересек дорогу. Клетки исчезли. Пропали люди. Не было больше груд запасных частей и автомобилей. Мастерские Механика прекратили свое существование, а рабы получили вольную. Сам Салон на глазах ветшал. Налетевший невесть откуда ветер срывал с купола куски бежевой обивки. Лопнули и рассыпались осколками стекла, впуская внутрь новые порывы ветра, несшие с собой прозрачные клубы облаков. Все закончилось. И куда мне теперь? Гаврилыч не рассказал о том, как перебраться из параллельного мира в обычный. Тишину нарушил непонятный звук. Я не сразу понял, что слышу трель телефонного звонка. Не успел я сделать это открытие, как оказался у себя в комнате. Руки мои лежали на подлокотниках кресла, в котором я, скорее всего, и уснул. Путешествие в параллельный мир оказалось очень реалистичным сновидением. Я встал. Снял трубку. – Да. Что?! Спасибо! Сейчас буду. Через двадцать минут я поднимался по ступенькам лестницы к двери районной больницы. Мне сообщили, что мать очнулась. Однако сюрприза, который ждал меня в палате я никак не ожидал. На стуле у кровати матери сидел отец. Бледный и похудевший, он улыбнулся мне. – Здорово, сынок. Давненько же мы не виделись. Я бросился к отцу и крепко его обнял. – Где ты был? – В больнице областного центра. Авария. Все это время я провалялся в коме. – Похоже, кома становится визитной карточкой нашей семьи. – Ага. А зачем ты надел мой халат? И берет. Считаешь, что он тебе идет? – Почему бы и нет? Вижу у вас все нормально. А об остальном поговорим дома. – Ну и дела, – покачал головой папа. – Ты куда-то спешишь? – Очень спешу. Мне надо увидеть Гаврилыча. Не дожидаясь дальнейших расспросов, я покинул палату и побежал по больничному коридору мимо ошеломленного моим поведением медперсонала. Основательно запыхавшись, добрался до гаражного кооператива. Еще до того, как свернуть к гаражу Гаврилыча, понял – что-то произошло. Встревоженные лица людей. Приглушенные голоса. Что-то подобное должно было случиться. У гаража, а точнее рядом с тем, что от него осталось, стояли две пожарные машины. Огнеборцы деловито сворачивали в бухты брезентовые шланги. Я приблизился к еще дымящемуся пепелищу. – Он много курил… – Наверное, уснул с непотушенной сигаретой. – Допился наш Гаврилыч. – Я никогда не видел, чтобы так полыхало. – Наверное, бензин. – Тела так и не нашли? – Какое там… Выслушав разговор мужиков, обсуждавших пожар, я поплелся домой. Первым делом заглянул в гараж. «Тойота» была на месте. Оставалось повесить на крюк халат и берет. Теперь уже неважно, что произошло. Не имеет значения, что было, а чего не было. Главное – вернулся отец. Очнулась мать. Да и Гаврилыч, если быть до конца откровенным, отмучился. Закрывая дверь гаража, я взглянул на пыльный капот «короллы». Ржавая железяка исчезла. Возможно я сам, в приступе чего-то похожего на лунатизм, куда-то ее убрал. При желании, всему можно найти рациональное объяснение. Даже внушительной и явно свежей вмятине на радиаторе «тойоты»… Ботинок Возможно, спасение было в том, чтобы добраться до угла коридора. Возможно, его не существовало вовсе. Впрочем, рассуждать о вариантах и строить планы Платон Дашутин не мог. Не тот случай. Когда за тобой гонится монстр и ты, пытаясь скрыться от него, оказываешься в незнакомом месте, дела не просто плохи, а очень и очень хреновы. Безнадежны. Примерно такие мысли бились в голове Платона, вихрем несшегося по узкому проходу, образованному громадными, уставленными обувью стеллажами. Если это помещение и было всего лишь обувным магазином, то, пожалуй, самым большим в мире. Пластиковые стеллажи уходили под потолок. Точнее, их верхняя часть терялась в ярком свете люминесцентных ламп, развешанным по всей площади потолка магазина-гиганта. За отчаянным бегом Платона наблюдали со своих полок все представители рода обувного. Женские туфли, на шпильках и без. Мужские полуботинки с квадратными, заостренными и полукруглыми носами. Ковбойские сапоги на «молниях». Высокие, полюбившиеся проституткам сапожки белой и розовой кожи. Кроссовки на толстых каучуковых подошвах, «вьетнамки» с резиновыми, образующими крест полосками и великое множество всего, что изобрело человечество для того, чтобы сделать жизнь своих ног максимально комфортной. Больше всего Платона беспокоили домашние тапочки. В отличие от остальных обувных изделий многие из них имели круглые, выпученные глаза и улыбающиеся рты. По замыслу своих создателей тапочки должны были походить на забавных зверушек. Щенков и котят. Возможно, в обычной жизни так и было. Однако в данный момент они выглядели маленькими, но смертельно опасными чудовищами, которые только ждали удобного момента, чтобы покинуть полку, в прыжке погрузить мелкие, острые как иглы зубы в плоть беглеца и с причмокиванием начать пить его кровь. Дашутин боялся оборачиваться по двум причинам. Во-первых, он потерял бы драгоценное время, а во-вторых, не горел желанием видеть гнавшееся за ним создание. Для того, чтобы напустить в штаны, было необходимо и достаточно металлического пощелкивания, слышавшегося позади. Что касается штанов, то Платон обмочил их в первые секунды этой безумной гонки. Теперь они успели подсохнуть. Спасительный поворот был совсем близко, когда щелканье позади стихло. Нет, не стихло, поскольку такой термин предполагает постепенность. Не стихло, а резко оборвалось. Осторожный Платон не сразу остановился. Он перешел с бега на шаг только после того, как преодолел еще один квартал обувного чудо-города. Взвесив все «за» и «против» медленно повернул голову. Никакого намека на погоню. Кожа лица ощутила дыхание сквозняка. Дашутин улыбнулся. Его надежда на то, что поворот означает избавление от кошмара, оправдалась. Сбросив скорость до степенного, прогулочного шага, он осмотрел свои брюки. Подсохшее пятно возле ширинки осталось, но заметить его мог только очень внимательный наблюдатель. Заключительным аккордом выхода из кошмара стало придание сбившемуся набок галстуку правильного положения. Строго перпендикулярно полу. На практике получилось почти параллельно нависавшему над ремнем животу. Мысленно пообещав себе заняться бегом трусцой и ограничить потребление пива, Дашутин свернул за угол. Прохладный поток воздуха исходил не от двери, как надеялся Платон. Его источником был огромных размеров вентилятор, покачивающийся на тонкой ножке рядом с прилавком продавца. Услышав шаги Дашутина, симпатичная блондинка в розовом форменном халатике перестала резать упаковочную бумагу на одинаковые прямоугольники, отложила в сторону нож и приветливо улыбнулась. – Выбрали себе что-нибудь? – К сожалению, нет, – Платон развел руками. – Выбор столь широк, что у меня просто разбегаются глаза. Загляну в другой раз. Не подскажете где здесь выход? – Что вы! – всплеснула руками блондинка. – Мы не отпустим вас просто так из нашего чудесного магазина. Сию же минуту подберем что-нибудь подходящее. По цене и размеру. – Я же сказал:в другой раз. – Простите, но… Девушка нахмурилась и, подняв руку, указала на ноги, Платона. – Абсолютно невозможно. Что подумают о нашем заведении другие покупатели, если увидят, как вы покидаете магазин босиком? Дашутин посмотрел на свои ноги и похолодел. На нем не было даже носков. Розовые от смущения, привыкшие к дорогой обуви ступни, с сиротским видом выглядывали из-под отворотов брюк. – Теперь понимаете, что вам жизненно необходимо купить у нас пару обуви? – продолжила девушка, выделив голосом слово «жизненно». – Если вас не устраиваю я, как продавец-консультант, можно пригласить хозяина. Уж он-то сможет убедить такого привередливого клиента сделать покупку. – Не надо хозяина, – сдался Платон, поднимая руку – Я готов купить вон те симпатичные полуботинки. – Поздно! – блондинка схватила с прилавка нож и вонзила его в пластиковую поверхность с такой силой, что рукоятка завибрировала. – Если каждый мудак начнет корчить из себя принцессу на горошине, магазин прогорит. Решено: я приглашаю хозяина! Не дожидаясь от изумленного хамством Дашутина ответа, консультанша скрылась за сиреневой, собранной в складки ширмой. Оттуда донеслось невнятное бормотание и поскрипывание. Появившаяся из-за ширмы блондинка с видом конферансье, подающего команду раздвинуть занавес, взмахнула рукой. Занавеска пошевелилась и вдруг вздыбилась так, словно из-за нее должен был выехать танк. Платон попятился. Он точно знал, кто сейчас появится. Самые худшие опасения подтвердились. Кошмар вернулся во всем своем диком великолепии. Хозяином гигантского обувного магазина был черный полуботинок. Блики ламп играли на глянцевой поверхности чудовища размером с бегемота. Ботинок был абсолютно новым, но подошва отслоилась, обнажив ряд блестящих гвоздей. Знакомое пощелкивание возобновилось. Гвозди-зубы желали отведать тела Платона. Отталкиваясь от пола заостренными, похожими на щупальца концами шнурков, ботинок с неуклюжей грацией двинулся на Дашутина, смев по пути прилавок вместе с блондинкой. Высовывавшаяся из-под подошвы голова девушки металась из стороны в сторону. – О-о-о! – стонала она, оскаливая рот в гримасе страсти. – Какой ты большой и тяжелый! Придави меня, черный жеребец, всем весом! Расплющи свою маленькую шалунью! Блондинке удалось освободить руку. Она поймала конец болтавшегося шнурка и, сжав его ладонью, сунула в рот. Наслаждение оральным сексом было недолгим. Ботинок внял мольбам девушки раздавить ее. Оттолкнувшись от пола свободным шнурком-щупальцем, кожаное чудище повернулось вокруг своей оси. Раздался хруст костей. Мокрый от слюны блондинки конец шнурка окрасился в красный цвет, хлынувшей изо рта крови. Дергаясь в агонии, девушка продолжал обсасывать шнурок и издавать томные вздохи. Платон завопил от ужаса, нелепости этой сцены и твердой уверенности в том, что следующим на очереди у ботинка-убийцы будет он… Вопль – лучший способ вырваться из липких объятий кошмара. Опыт Платона Дашутина стал ярким тому подтверждением. Магазин, раздавленная девушка и чудовищный ботинок исчезли. Их сменил привычный Дашутину интерьер его спальни в загородном доме. Обычно в таких случаях принято применять формулу «не сразу понял, где находится», но Платон всегда славился своим умением в предельно сжатые сроки адаптироваться к любой ситуации. Он быстро смекнул, что к чему. Сев на кровати, обвел взглядом комнату и с облегчением вздохнул. Волны кошмара схлынули. Обрывками, зацепившимися за острые верхушки утесов яви, было мокрое, дурно пахнущее нижнее белье, капли холодного пота на лбу и… ботинок – миниатюрная копия гонявшегося за Платоном монстра. Он идиллически стоял на журнальном столике и поблескивал черными боками, отражая багровый свет затухающего камина. – Сволочи, – Дашутин был настолько измотан кошмаром, что в обращенной к ботинку и его хозяину речи чувствовалась не ярость, а просто усталость. – Какие же вы сволочи! Модный полуботинок принадлежал коллеге и главному конкуренту Платона по цеху столичных экстрасенсов и колдунов Арсентию. Просто Арсентию. Этот верзила двухметрового роста считал, что фамилия не добавит блеска его и без того сверкающему имиджу. Считал и досчитался. Не далее как вчера вечером Дашутин перевез ботинок, свидетельство своей новой победы в загородный дом, вместе с несколькими экземплярами газеты «Непознанное», где сообщалось о безвременной кончине известного кудесника. Всего неделю назад конкурент Платона не просто чувствовал себя на все сто, а мог бы служить наглядным пособием для пропаганды здорового образа жизни. Проблемы начались три дня назад, когда чудо-доктор, излечивший не менее тысячи москвичей, вдруг почувствовал общее недомогание и острую боль в голени правой ноги. Арсентий, понятное дело, категорически отказался от помощи традиционной медицины. Пробовал испытать на себе собственные методы. Лишь когда все усилия оказались тщетными, сдался на милость хирургов, рентгенологов и онкологов. После тщательного обследования те развели руками и покачали головами. Великий провидец, славивший своим умением заглядывать за завесу будущего, не смог предвидеть, что в голеностопном суставе его ноги давным-давно завелся мерзкий червячок по имени саркома. Колдун скончался в муках: под занавес перестали помогать самые сильные обезболивающие препараты. Иначе и быть не могло. Дашутин лично подыскал конкуренту самый мучительный вариант перехода в другой мир. Роясь в медицинских справочниках, он остановил свой выбор на саркоме Юинга. Платону пришлось по душе, как имя первооткрывателя этого вида саркомы, так и маловразумительный для непосвященного комментарий о «…поражении диафизы длинных трубчатых и плоских костей…». Какие именно кости, трубчатые, плоские или все разом, поразила болезнь, насланная Дашутиным, осталось для него загадкой. Зато результат был превосходным. Арсентий освободил место на вершине Олимпа московских магов, и теперь Платон мог без помех пожинать все лавры своей монополии в сфере черного, белого и серо-буро-малинового колдовства. Дашутин не зря потратил уйму времени и денег на устранение удачливого коллеги. Самым подходящим в списке доступных Платону методов убийства на расстоянии оказался рецепт якутских шаманов. Эти мастера по части строительства магических самострелов открыли зелье, способное влиять на любое живое существо посредством предмета, которого объект хоть раз в жизни коснулся. Дашутину этот рецепт достался по случаю и не был ни разу испробован в деле. Платон мог бы смазать шаманским отваром множество вещей, но поскольку предпочел действовать наверняка, решил добыть что-нибудь из гардероба конкурента. На этом этапе в ход пошли деньги. Человеку Платона удалось подкупить домохозяйку будущей жертвы. Так к нему и попал полуботинок. Все дальнейшее уже было делом техники… Слезая с кровати, чтобы сменить белье, Дашутин остановился у журнального столика и взял в руки предмет, ставший посылкой к жуткому сну. Взглянув на подошву, он убедился, что никаких гвоздей в ней нет. С изобретением массы хороших клеев в них отпала всякая необходимость. Повертев ботинок в руках, Платон с размаху зашвырнул его в камин. Пусть себе горит. В трофеях, из-за которых снится всякая чертовщина, он не нуждался. При свете языков пламени, получившего новую пищу, Дашутин натянул чистые трусы, сменил постельное белье и с наслаждением вытянулся на кровати. Все. Спать. И на этот раз без всяких ужастиков. Завтра в городе на прием к нему придет много клиентов. А чего стоит экстрасенс, у которого круги под глазами и вид собаки, всю ночь напролет вывшей на луну? Платон проспал без сновидений до позднего утра и открыл глаза только после того, как солнечные лучи стали настолько яркими, что пробились даже через зашторенные окна. Он прекрасно отдохнул, поэтому, нащупывая ногами домашние тапочки, начал насвистывать модный мотивчик. Левая нога привычно скользнула внутрь тапка, а правая… Дашутин наклонился и почувствовал холод в груди. Вместо второго тапка на прикроватном коврике стоял ботинок. Тот самый, что был выброшен в камин минувшей ночью. – О, черт! Платон вскочил на кровать с такой прытью, будто на коврике был вовсе не мужской полуботинок, а гремучая змея. Для того чтобы мысли не разбегались в разные стороны, пришлось стиснуть виски ладонями. Дашутин попытался рассуждать рационально. Вышло – ничего себе. Никакой ботинок он в камин не выбрасывал. Он вообще не просыпался. Сцена броска ботинка в огонь была продолжением, второй серией кошмара. А также символом его желания избавиться от… – Улики? Платон расхохотался. Дребезжащим и явно искусственным смехом. Он не преступник, чтобы бояться улик. Именно так! Он победил в честном поединке с сильным магом. Эта была дуэль. Кто виноват в том, что один из сильнейших чародеев двадцать первого века на поверку оказался слабаком? Разве знакомые не уговаривали Платона не вставать на пути у могущественного соперника? Он не испугался угроз и уничтожил Арсентия! Смел с пути, как сметает соломинку ураган. Переполненный сознанием собственной смелости, Дашутин опустил ноги на коврик. Как и следовало ожидать, ботинок не проявил агрессии. Платон прошлепал на кухню босиком. Несмотря на то, что все прояснилось, он не рискнул искать второй тапок. Для этого требовалось нагнуться. Возможно, даже встать на колени… Дашутин ударил по столу с такой силой, что расплескал из чашки горячий кофе. Ботинок становился центром навязчивой идеи. Если его оставить в доме, то этот центр, являющийся пока точкой, разбухнет до размеров футбольного мяча. Потом обрастет вымышленными страхами и превратится в большой черный шар, а в конечном итоге станет монстром из ночного кошмара. Решено! Сегодня он отменит прием и вывезет чертов ботинок на ближайшую свалку. Допив остатки кофе, Платон пошел к телефону, чтобы предупредить секретаршу об изменении планов. Он сделал несколько шагов и замер, парализованный ужасом. Ботинок поджидал Платона у двери кабинета. Караулил. Выбрался из спальни и устроил засаду. Дашутин пятился до тех пор, пока не уперся спиной в стену. Ботинок остался на месте. Атаковать, по крайней мере, сейчас он не собирался. – Ты меня еще не знаешь! – прошипел Платон, нащупывая рукой предмет, подходящий для метания. – Я тебе покажу, кузькину мать! Пальцы наткнулись на складной зонтик, который тут же полетел в ботинок. Дашутин издал крик первобытного человека свалившего мамонта одним ударом дубинки. Ботинок перевернулся и теперь лежал на боку, предоставляя человеку любоваться своей рифленой подошвой. – Это не все! – бормотал Платон, набрасывая плащ прямо поверх пижамы. – Сгниешь, урод, на помойке. Получасом позже повеселевший маг возвращался домой. Для того чтобы запихнуть ботинок в багажник «опеля» и извлечь его оттуда пришлось воспользоваться плоскогубцами. Браться за мерзкую кожу голыми руками Дашутин не рискнул. Он стеснялся этой минутной слабости и радовался тому, что предмет его страхов теперь венчал вершину пирамиды из пищевых отбросов. Остаток дня он провел за разбором личных бумаг и, заканчивая работу, наткнулся на забавную статью о шаманах, общающихся с нижними и верхними духами. Одна цитата не то, чтобы насторожила, но и хорошего настроения не добавила. Автор публикации, называвший себя магистром какой-то несуществующей науки, предупреждал, что магия шаманов очень сложна и неприменима для любительского использования. Верхние и нижние духи, по утверждению магистра, находились в состоянии вечного противоборства, а человек добившийся помощи первой категории духов, гарантированно впадал в немилость ко второй. – Они не оступятся до тех пор, – прочел Платон вслух. – Пока не отведают плоти наглеца, вторгшегося в их мир. И когда этот день наступит, ему останется лишь молиться о том, чтобы духи не были слишком голодны. Голодны… Плоти… Трель дверного звонка прозвучала так неожиданно, что Дашутин подпрыгнул в кресле и выругался. – Плоти! – покачивая головой, он пошел в коридор. – А хрена на постном масле отведать не желаете? Перед дверью Платон остановился. Воображение быстро нарисовало дикую картину: стоящий на крыльце ботинок, нетерпеливо давит шнурком-щупальцем на кнопку звонка. Чушь собачья! Хотя… Гоголь описывал подобную ситуацию. Майору Ковалеву, правда, пришлось иметь дело с носом. Сбежавшим, черт подери, носом! В случае Платона ботинок, не сбегал, а наоборот вернулся. Что же делать? Открыть дверь, впустить блудного сына и следуя примеру библейского папаши, зарезать упитанного тельца? Нет уж! Никаких тельцов! Дашутин рванул дверцу стенного шкафа и снял с крючка охотничье ружье. Если за дверью на самом деле окажется ботинок, порция крупной дроби превратит его в клочья! Платон поудобнее устроил палец на спусковом крючке, опустил ствол вниз. Туда, где, по его мнению, должен был находиться ботинок и отодвинул засов свободной рукой. Дверь бесшумно открылась. Вместо ботинка на крыльце стоял мужичок в рваной, местами прожженной телогрейке. При виде Платона с ружьем, он улыбнулся, обнажив черные черенки сгнивших зубов. – Вы Дашутин будете? – Я. Что надо? Бомж, которых в округе было хоть пруд пруди, просительно прижал ладонь к груди. – Пол-литра! – Чего?! – Платон испытал невообразимое облегчение. Никаких ботинок. Просто бродяга, у которого с похмелюги поехала крыша. – Иди, проспись! Дашутин толкнул бомжа в грудь и тот не скатился со ступенек только потому, что успел вовремя схватиться за перила. – Зачем толкаться? – пролепетал мужик, ошарашенный таким приемом. – Если обувка без надобности, так и скажите. А то – толкаться… – К-к-кая обувка? – теперь на перила, опасаясь грохнуться в обморок, оперся уже сам Платон. – Та самая, что сегодня возле нашей свалки потеряли, – рука бомжа скользнула внутрь грязной холщовой сумки. – Вот, держите. Нам ваш ботинок без надобности. Поскольку один. Дашутин принял из рук доброжелателя проклятый ботинок и, не говоря ни слова, закрыл дверь. Полуботинок, не горевший в огне и свободно перемещающийся по дому, вернулся. Он мог бы сделать это и без посторонней помощи, но посчитал, что доставка «а-ля бомж» будет быстрее. Все просто, как табурет. Передвигаясь на ватных ногах, Платон прошел в кабинет, поставил ботинок на письменный стол. – Скучал без меня? Облепленный засохшими лепестками квашеной капусты ботинок молчал. Дашутин хищно улыбнулся и погрозил недругу пальцем. – Значит, не желаем расстаться по-хорошему? Будет по-плохому, парень! Платон бросился на кухню и выдернул из пластмассовой стойки самый большой нож. Не добившись толку от огня, он решил действовать мечом. Если этот вариант хоть как-то проймет мерзкий ботинок, останется достать из ящика с инструментами аккумуляторную пилу «Бош» с твердосплавным диском и порезать ботинок на тонюсенькие ремешки. Являясь по роду деятельности профессиональным колдуном, Дашутин верил в магию, но еще больше верил в хороший лом, против которого нет приема. Он обошел стол с грацией и ужимками Стивена Сегала, готовящегося к нападению. Нацелил лезвие в самую уязвимую часть ботинка – носок и размаха обрушил нож на противника. Лезвие отскочило от глянцевой поверхности, не причинив ботинку ни малейшего вреда, чего было нельзя сказать о Платоне. Его ладонь соскользнула с пластмассовой рукоятки. Возглас разочарования сменился воплем боли. Нож упал на пол, а Дашутин с порезанной ладонью бросился в спальню, чтобы вооружиться каминной кочергой. Его путь был отмечен каплями крови, которые, падая на паркет, превращались в маленькие звездочки. Кипевшая в каждой клетке тела ярость сосредоточилась в руке, сжимавшей кочергу. Что касается силы удара, то в этом Дашутин превзошел сам себя, а вот меткость оставила желать лучшего. Кочерга сделала глубокую вмятину на полированной крышке стола всего в сантиметре от ботинка. – Су-у-у-ук-а-а-а! Если бы у Платона были соседи, их обязательно переполошил этот вой. Однако маг выбрал для строительства загородной резиденции самое пустынное место и своим криком не мог привлечь внимания посторонних. Новый удар тоже не блеснул точностью. Пострадал только телефон. Куски его корпуса и медно-алюминиевые кишки разлетелись по всему кабинету. Дашутин понял, что зашел слишком далеко, отшвырнул кочергу. – Я схожу с ума? – спросил он плаксивым голосом у люстры на потолке. – Или просто нервничаю? Спокойно, Платон. Возьми себя в руки. Будь мужиком. Пойми: этой твари только и надо, чтобы ты запаниковал, потерял голову и начал делать необдуманные поступки. Спокойно, дружище. Последнюю фразу он произнес довольно ровным тоном. Если ботинок стал для кого-то средством поквитаться с ним, то избавится от наваждения можно только имея холодную голову… – Чистые руки, – усмехнулся Дашутин, цитируя слова Феликса Эдмундовича. – И горячее сердце. Он достал из кармана брюк носовой платок. Уселся в кресло и перебинтовал ладонь. Вместе со спокойствием начали приходить идеи. Одна из них Платону понравилась. Ее недостаток был лишь в том, что почта в ближайшем райцентре была уже закрыта. Военные действия против ботинка отняли слишком много времени. За окнами стемнело. Оставалось только поосновательнее приготовиться к ночи, которую придется провести наедине с ботинком. Первым делом Дашутин проверил замок двери в спальню. Он работал. Осталось самое неприятное. Собрав в кулак всю силу воли, Платон двумя пальцами взял ботинок за язычок, отнес в коридор и запер в стенном в шкафу, для большей надежности подперев его дверцу тяжелым ящиком с инструментами. – Спокойной ночи, урод! Отделавшись, таким образом, от назойливого квартиранта, Дашутин заперся в спальне, и улегся на кровать, не снимая одежды. Несмотря на все треволнения дня и усталость спать не хотелось. Платон ворочался и думал о запертом в шкафу ботинке. Как он там? Строит новую каверзу или решил отложить генеральную битву до утра? Часовая и минутная стрелки настенных часов соединились на цифре «двенадцать». Дашутин напрягся, наблюдая за тем, как к стрелкам подползает их тонкая товарка. Загадал: если ровно в полночь ничего не произойдет, дальше все будет просто превосходно. Губы Платона уже готовились изогнуться в победной улыбке, когда из коридора раздался грохот. Судя по всему, упал ящик с инструментами. Ботинок выбирался из своей темницы. Дашутин с трудом удержался от желания выпрыгнуть в окно и помчаться, куда глаза глядят. Ни в коем случае! В темноте и глухомани ботинку будет гораздо проще с ним разобраться. Оставалось только одно – дождаться утра. Платон уселся в кресло, положил на колени кочергу и прислушался. Тишина в доме была настолько полной и плотной, что, казалось, ее можно пощупать руками. Через два часа у Дашутина затекла спина. Он пошевелился и скривился от боли. Что если грохот ящика с инструментами был всего лишь слуховой галлюцинацией? Еще через час Платон был почти уверен в этом. Визит бомжа и все попытки разобраться с ботинком силовыми методами были всего лишь цепью случайностей. Начитавшись чепухи о духах, он был настолько взвинчен, что порезал себе руку и разбил телефон. А бомж… Просто увидел машину возле свалки и решил на этом подзаработать. Все правильно. Проще пареной редьки. И нечего валять дурака, разыгрывая из себя жертву взбесившегося ботинка. Платон встал и двинулся к двери. Не выпуская из руки кочерги. На всякий случай. Повернув ключ в замке, он приоткрыл дверь и осторожно высунул в щель голову. Часть коридора, в которой находился шкаф, просматривалась с этой позиции хорошо. Настолько, что Дашутин увидел рассыпанные по полу инструменты и распахнутые створки шкафа. Не галлюцинация. Ботинок выбрался из темницы. Платон дернул за дверную ручку, но дверь почему-то не закрывалась. Опуская глаза вниз, Дашутин заранее знал, что там увидит, и не ошибся. Ботинок успел втиснуться между дверью и косяком. Его темное чрево напоминало вход в иное измерение. Вместо того чтобы бежать, Платон присел на корточки. Дыра, поначалу не превышавшая в диаметре восьми сантиметров стремительно росла. Дашутин слишком поздно понял, что уже стоит на краю круглого колодца. Он попятился, но нога сорвалась вниз. Платон покатился по гладкой, идущей под уклон поверхности и оказался в полной темноте, насквозь пропитанной запахом обувной кожи. Он поднял голову вверх и увидел два, идущих параллельно ряда круглых отверстий. Дыры для шнурков. Итак, он превратился в лилипута, попавшего в башмак Гулливера. Констатировав этот факт с идиотским спокойствием, Платон вновь посмотрел на дыры. Главным на данный момент был только один вопрос: куда подевались сами шнурки? Только ответив на него, можно будет решать, как жить дальше. Платону не пришлось долго ломать голову. Он почувствовал, что его ног касается нечто гибкое, с шершавой поверхностью. Разглядеть, что-либо во мраке было нельзя, но Дашутину вполне хватало осязания для того, чтобы понять: шнурки покинули насиженные места не случайно. Они выползли из дыр, чтобы стать гигантскими удавами и придушить его, как кролика. – Н-н-н-е-е-т!!! Отчаянный вопль Платона рассеял мглу. Она взорвалась багровым светом. Дашутин бежал по тоннелю, стены, потолок и пол которого были живыми. Липкие, покрытые синеватыми прожилками, они шевелились. Сжимались и раздвигались, выплескивая из черных дыр своей ноздреватой поверхности бледно-зеленую жидкость. Когда ее брызги попали Платону в глаза, их обожгло как огнем. Кислота? Щелочь? Нет, черт возьми! Для этой гадости существовала более точное определение – желудочный сок! Эти мысли вихрем проносились в голове Дашутина, а позади, всего в нескольких шагах за спиной раздавалось сочное хлюпанье ползущих шнурков-змей. Платон находился внутри огромного желудка, ненасытной утробы, которая собиралась его переварить. Бежать стало труднее. Не потому, что ноги проваливались в студенистую субстанцию, а оттого, что дорога пошла в гору. В последнем, отчаянном рывке, уже карабкаясь на четвереньках, Дашутин добрался до края колодца, в который недавно упал. Позади раздался свист и щиколотку обвил шнурок-удав. Он со страшной силой потянул ногу вниз. Однако Платон был слишком близок к цели, чтобы сдаться просто так, за здорово живешь. Мокрые от зеленой слизи пальцы вцепились в край колодца и… Дашутин вывалился на свою кровать. В окна спальни заглядывал хмурый рассвет. Платон поднес ладони к глазам. Никакой мерзкой слизи. Обычный пот. Почувствовать облегчение окончательно мешала тяжесть в ноге. Именно в том месте, где ее обвил шнурок-удав. Дашутин медленно поднял голову. Его левая нога была босой, а на правой красовался ботинок со шнурком, завязанным, по всем правилам, на двойной бантик. С воем простреленного навылет волка Платон вцепился в носок ботинка обеими руками. В течение нескольких бесконечно страшных мгновений ему казалось, что освободить ногу не удастся. Однако ботинок неохотно, с чавкающим хлопком вантуза сполз и тут был отшвырнут в угол спальни. Платон начал спешно одеваться. Даже если чертов ботинок послан ему лично Сатаной, сегодня все должно закончиться. В запасе имелся целый день, и точка в этой истории будет поставлена при дневном свете. – И при свидетелях, – добавил Дашутин, снимая с антресолей фанерный ящик. – Я не позволю ему больше играть со мной один на один. То, что отвертки, кусачки, сверла и другие инструменты в беспорядке валялись на полу коридора, оказалось очень удобно. Обычно Дашутин затрачивал на поиски нужных деталей и приспособлений уйму времени. Теперь нашел молоток и гвозди очень быстро.в Он завернул ботинок в несколько слоев толстой бумаги, сунул в ящик. – И-р-р-раз! И-два! Прибивая прямоугольник фанеры, Платон чувствовал себя так, будто вколачивает гвозди в крышку гроба. Гвоздей он не пожалел. В итоге получилась прекрасная, прочная посылка. Надписывая черным маркером адрес, Дашутин услышал, как внутри ящика захрустела бумага. Он с улыбкой похлопал ладонью по фанере. – Тесновато, брат? Ничего, потерпишь. Бревенчатое, помнившее времена Ильи Муромца и Соловья-разбойника здание провинциальной почты редко видело гостей подобных Дашутину. Впрочем, вел себя он вполне демократично, хотя внешний вид Платона не мог не внушать окружающим почтения и желания обращаться к нему «Ваше сиятельство». Поставив посылку на прилавок, Дашутин обворожительно улыбнулся бесцветной женской особи в роговых очках громадных размеров, заполнил полученный бланк, отсчитал деньги и сунул квитанцию в бумажник. Оказавшись на крыльце, он полной грудью вдохнул напоенный осенними ароматами воздух. Хотелось петь и сообщать всем встречным и поперечным о своей изворотливости. Еще бы! Он догадался привлечь к решению проблемы ботинка третьих лиц, которые, как не крути, ничем не досадили ни нижним, ни высшим духам. Идя к машине, Платон, с невыразимой нежностью посмотрел на почтовый «бычок». Пройдет совсем немного времени и эта колымага, под капотом которой копался чумазый водила, увезет треклятую посылку в областной центр, а оттуда – прямиком к адресату. Дашутин с аппетитом позавтракал в занюханном кофе и отправился в универмаг, где купил дисковый телефон. Продавец из отдела сотовой связи зря увивался вокруг солидного клиента. Платон где-то вычитал о радиации, исходившей от мобильников и, ради безопасности своей драгоценной головы, не пользовался сотовой связью. Двухдневную эпопею, едва не сведшую его с ума, маг отметил в компании бутылки шампанского. Испытывая легкую эйфорию от выпитого, Дашутин направился в коридор, чтобы убрать инструменты, стерев тем самым все воспоминания о ботинке. Звонок в дверь застал Платона в тот момент, когда он совал в ящик коробку с дисковой пилой. – Кого там… С недавних пор любимец духов перестал радоваться звонкам в дверь. Он осторожно отодвинул штору и выглянул в окно. За штакетником, огораживающим двор, стоял хорошо знакомый Дашутину почтовый «бычок», а на крыльце переминался с ноги на ногу шофер. – О, мать вашу! Платон со стоном сел на пол и обхватил голову руками. Пусть небо обрушится на землю и все ботинки мира пройдут парадным маршем перед его окном, он не откроет. Ни за что на свете. Ни за какие коврижки. Для большей надежности Дашутин заткнул уши пальцами. Сколько можно трезвонить? Разве он потерял нормальное человеческое право не быть дома? Долгих десять минут, распираемый желанием набить настойчивому шоферюге морду, Платон выдерживал осаду. Еще десять минут он не двигался с места для пущей уверенности в том, что почтовый маньяк убрался восвояси. Потом последовала новая манипуляция со шторой. Лишь увидев, что «бычок» уехал, Дашутин решился открыть дверь. Фанерный ящик на крыльце уже не вызвал у него бури эмоций. Платон лишь обреченно покачал головой и взял квитанцию, которую шофер положил на ящик и придавил найденным во дворе булыжником. Строки, написанные угловатым и резким почерком, оповещали Платона Сергеевича Дашутина, что адреса указанного им в сопроводительном бланке не существует. – Козлы! – только и смог сказать Платон, поднимая ящик. – Все козлы! Он никогда не сталкивался с почтой, которая работала бы столь оперативно. Это означало только одно: третьих лиц, посредников между ним и голодными духами не существует. Если кто-то и уничтожит ботинок, так только он. Лично и собственноручно. Пришел черед пустить в ход дисковую пилу. Не зря, ох не зря она мозолила ему глаза. Добраться до ящика с инструментами Дашутин не успел. Его удивила странная легкость ящика. Повернув его, Платон ахнул. В боковом листе фанеры зияла дыра с рваными краями. Ботинок успел выбраться наружу. Чтобы не пустить исчадие ада в дом, Дашутин резко повернулся двери. Настолько резко, что нога сорвалась с края ступеньки. Пальцы уже коснувшиеся дверной ручки, лишь скользнули по ней. Выронив ящик, Платон замахал руками, пытаясь найти опору, потерял равновесие и, пересчитав ребрами все пять ступеней, так приложился головой о бетонную плиту дорожки, что перед глазами поплыли разноцветные круги. Тряхнув головой, чтобы прогнать слабость Дашутин попытался встать. Тело отреагировало вспышкой боли. Сначала ее горячая волна прокатилась по каждой клетке, а затем сосредоточилась в голени правой ноги. Только этого еще не хватало! Платон вновь, на этот раз очень осторожно попробовал встать, но едва пошевелился, как голень дала знать о себе очередным болевым приступом. Лежа у крыльца загородного дома, известный целитель, маг и кудесник, смотрел в темнеющее небо и размышлял над своим незавидным положением. Актив: на заднем сиденье его машины лежит новехонький телефон. Если до него добраться и подключить можно будет позвонить друзьям. Пассив: «опель» припаркован слишком далеко. Актив номер два: входная дверь, в отличие от недосягаемого автомобиля была совсем рядом. Пассив: пять ступенек, которые словно были спроектированы для того, чтобы быть серьезной преградой. Выбор был невелик. Стараясь не потревожить растянутую (или сломанную?!) ногу, Платон перевернулся на живот и, оттолкнувшись руками от бетона, пополз к крыльцу. Несмотря на все старания, искалеченная нога цеплялась за дорожку и ныла так, что Дашутин кусал губы от боли. Добравшись до первой ступеньки, он немного передохнул. Если считать по прямой, то от двери его отделяло всего три метра. Это – по катету. На деле приходилось иметь дело с гипотенузой. И какой! Не слишком высокие по сути ступени теперь превратились в сложнейшую полосу препятствий. Мысленно пообещав вручить себе краповый берет, Платон двинулся в путь. Сквозь пелену холодного пота заливающего глаза, темный прямоугольник двери казался таким близким! Ударявшаяся о ступени нога хоть и превратилась в раскаленный кусок металла, который плющили гигантским молотом, перестала волновать Дашутина. Он почему-то решил, что духи испытывают его стойкость и призом в этом соревновании станет долгожданное избавление от ботинка. – Врешь, сука! – хрипел он, продвигаясь вперед сантиметр за сантиметром. Перевалившись через порог, Платон вцепился в ковровую дорожку, отчаянным рывком втащил в коридор вторую половину тела и поднял голову. Ботинок поджидал его у входа в гостиную и, наверное, наслаждался измочаленным видом противника. – Ага! Ну, иди же сюда! – рявкнул Дашутин. – Ближе или я сам подойду! Дашутин нащупал в ящике коробку с пилой, вытащил его и расстегнул застежки. Он не разу не пользовался этим чудом техники, поэтому на ковер посыпались листки инструкций, набранные крупным шрифтом. – Число оборотов холостого хода – четыре тысячи в минуту, гнида! – завопил Платон, нажимая на кнопку пуска. – Глубина резания – восемьдесят пять сантиметров, уродина! Подходит и для левши! Ха-ха-ха! Пила ожила. Диск из твердого сплава завертелся со скоростью, обещанной фирмой «Бош». Чтобы было удобнее атаковать, Дашутин попытался привстать и, позабыв обо всем на свете, оперся на больную ногу. Нокаутирующий удар боли был таким мощным, что сработал предохранитель в мозгу, ответственный за отключение сознания в момент перегрузки. Диск врезался в ковер, рассек его и выбил из пола фонтан деревянных щепок. Пальцы Платона разжались, он провалился в небытие. На этот раз путешествие по стране грез обошлось без кошмаров. Находясь в отключке, Дашутин понимал, что лежит в коридоре дома в компании дисковой пилы и ботинка. Он сосредоточился на том, чтобы проснуться и вскоре смог открыть глаза. Ботинок пропал или… просто сменил дислокацию. Платон обернулся, опасаясь того, что маленький монстр нападет на него со спины. Как оказалось, за спину можно было не беспокоиться. Ботинок избрал другую тактику. Он вполне комфортно разместился на ноге Платона. Пользуясь утренним опытом, Дашутин схватил ботинок обеими руками и, повизгивая от боли в ноге, попытался стащить ботинок. Через несколько минут упорной борьбы стало понятно: освободиться невозможно. Платон подполз к стене, оперся на нее спиной и неожиданно для самого себя захихикал. Все стало предельно ясно. Теперь уже без всяких «но». Его участь была предрешена с самого начала. Сумбурные попытки противостоять всесокрушающей демонической силе были заранее обречены на провал. Если бы Платон понял это раньше, можно было бы обойтись без лишних затрат энергии и увечий. Пила попадалась ему на глаза вовсе не как инструмент уничтожения ботинка. Духи избрали ее на роль столового прибора. Ножа для резки котлеты. Чик и готово! Хихиканье перешло во всхлипывания. Дашутин поднял пилу, нажал кнопку и, подтянув ногу к животу, поднес к ней бешено вертящийся диск. Хрен с вами! Жрите и подавитесь! Только бы отстали… Пила взвизгнула, наткнувшись на кость, и вновь мерно заурчала. Брызги ошметков собственной плоти залепили Платону глаза. Он с головой погрузился в бассейн с горячей и липкой жидкостью темно-красного цвета. Последний час был настолько пропитан муками, что новая порция боли, уже ставшей родной сестрой Платона, не привела к потере сознания. Он на время лишился зрения, зато прекрасно слышал все, что происходило вокруг. Шаги. Медленные шаги, которые доносились со стороны кабинета. В них было что-то особенное. Странное. С таким звуком мог передвигаться… Хромой! Платон протер глаза, смахнул с пальцев липкую кашицу. В трех метрах от него стоял Арсентий. В черном смокинге, ослепительно белой сорочке, с галстуком-бабочкой и лиловыми трупными пятнами на лице. Однако самым страшным было не лицо, а правая нога. Закатанные до колена брюки давали Платону возможность вдоволь налюбоваться распухшей, как колода конечностью. Судя по множеству черных, с зеленой окантовкой пятнышек, рассеянных по пергаментно-желтой коже, саркома Юинга была действительно страшной болезнью. – Явился, жмурик? – простонал Платон. – Пришел полюбоваться местью? – Скажем так: пришел забрать свою вещь, – мертвец наклонился и поднял отрезанную ногу своего убийцы. – Согласись, коллега, что странствовать по царству мертвых в одном ботинке крайне неудобно. А ведь это по твоей милости меня сунули в гроб обутым только наполовину. – По моей, по моей, – кивнул головой Дашутин. – Теперь убирайся! Мы в расчете! – Потерпи мое присутствие еще пару минут, – попросил Арсентий, отряхивая обрубок ноги от крови. – Я забираю свой ботинок и вовсе не собираюсь тащить с собой то, что в нем застряло. Оп-ля! Поднатужившись, Арсентий вырвал обрубок и швырнул его лужу крови, стремительно разраставшуюся вокруг Платона. Затем сел на пол, обулся и завязал шнурок. – Ты бледнеешь прямо на глазах, дружище… Совсем худо? – Не хуже чем было тебе, – Дашутин постарался придать голосу максимальную язвительность. – Наверное, подыхая, ты достал всю больницу своими воплями. – М-да. Больницу, – Арсентий встал и притопнул ногой. – Теперь хорошо. И насчет больницы: боюсь, в таком состоянии ты не сможешь даже наложить жгут. Вот, что, значит, заниматься самолечением! Скажу по секрету. То, чем мы с тобой делали – шарлатанство. Посуди сам, коллега. Когда сталкиваешься с механическим повреждением, как в твоем случае, никакие заговоры не помогают. Нужен старый, добрый хирург… Иначе – амба! – Не говори обо мне в прошедшем времени! – закричал Платон. – Это ты сдох, а я хоть и с одной ногой, но буду жить! Так-то, мать твою! – Живи, если сможешь. Только помни: ты рассчитался со мной, но не с другими кредиторами. – Что?! – Не надо так пугаться, мон шер, – Арсентий улыбнулся черными, как деготь губами. – Есть надежда, что духи удовольствуются одним куском мяса. Я слышу шорохи. Они уже здесь. Желаю вам договориться полюбовно. Прощай, коллега. Фантом растворился в воздухе. Дашутин посмотрел на изуродованную ногу. Кровь, поначалу вырывавшаяся из перерезанных артерий мощными толчками, теперь сочилась тонким ручейком. Платон решил ползти в спальню, чтобы соорудить жгут из простыни, но стремительно усиливающееся головокружение заставило его оставить эту затею. Он занялся единственным, на что был способен: молил всех богов ниспослать духам плохой аппетит. Великий Смеситель Поспать удалось всего пару часов. Да и короткие провалы в беспамятство, можно назвать сном с большой натяжкой. После такого, с позволения сказать отдыха, начала болеть голова. В последнее время со мной это случалось довольно часто. Ничего удивительного: при такой-то жизни… Вдоволь поерзав на скомканных простынях, я понял: эту ночь, как и две предыдущие, мне придется провести у телевизора, который хоть как-то заглушал доносившееся с кухни «хлюп-стук». Скажите на милость: что может доставлять большее неудобство, чем потекший кран? Сравниться с этой неприятностью может только зубная боль. Но ведь ее можно заглушить пополоскав рот солью и проглотив пару таблеток анальгина. А вот как заставить заткнуться потекший кран? Если ты интеллигент в четвертом поколении и ничего не смыслишь в вентилях и прокладках, то – никак. Выход один – вызвать сантехника. Придет он, конечно, не сразу. А если и придет, то обязательно пьяный. Это – в идеале. Король сливных бочков и унитазов из нашего ЖЭКа – фрукт еще тот. Низкорослый и вертлявый, с колючими черными глазками и корявой татуировкой «Саша» на кисти правой руки, он способен с прибором положить на любой вызов. Тем более на мой. Отношения с сантехником Сашей у меня не задались сразу после заселения в новую квартиру. Грязнуля и пьяница, он возненавидел меня лютой ненавистью. Может из-ха моей врожденной чистоплотности, может, из-за очков а-ля Джон Леннон… Кто способен с большой долей вероятности предположить, что творится в потаенных уголках сантехнического сознания? Следует признаться: я отвечал ему тем же. Никогда не здоровался, а если Саша, под давлением начальства, все-таки приходил в мою квартиру, то никогда не получал вожделенного нала. Чтобы позлить похмельного сантехника, я относил деньги за ремонт в кассу ЖЭКа, получал квитанцию и… Александр пролетал, как фанера над Парижем. Эта холодная война длилась пять лет, а два дня назад пробил час генерального сражения. Началось оно со смесителя в ванной. Сначала закапал кран. Потом из-под флажка-переключателя потекла тонкая струйка воды. Попытка принять ванну привела к тому, что струйка превратилась в водопад. Я едва успел закрыть кран, а потом с полчаса собирал тряпкой натекшую на пол лужу. Дозвониться в ЖЭК удалось раза с двадцатого. Дамочка-диспетчер ответила мне нарочито противным голоском: «Ваша заявка принята. Ждите». И я ждал. Терпеливо, черт побери, ждал. До самого вечера. Саша так и не почтил меня своим визитом. А ночью я проснулся из-за того, что простое «кап-кап», доносившееся из ванной, переросло в «хлюп-стук». Поскольку ничего поделать с этим было нельзя, я на полную громкость врубил телевизор. Шел, какой-то фильм из жизни ковбоев. Когда парни в широкополых шляпах палили из своих «кольтов» во все, что двигалось, жить еще было можно. Однако стоило выстрелам и воплям раненых смолкнуть, как звуки подтекавшего смесителя вновь начинали лупить молотком по моей многострадальной головушке. Я слыхал, что у восточно-азиатских народов, которые знают толк в том, как поиздеваться над ближними, есть пытка, главная фишка которой в том, что на бритую голову истязаемому падают капли воды. Постепенно у несчастного создается впечатление, будто его бьют по макушке кузнечным молотом и он сходит с ума. Вообще-то у меня приличная шевелюра, но треклятые звуки… Рехнуться от них можно даже если не брить голову… Сунув ноги в шлепанцы, я протопал на кухню. Включил свет, поставил чайник на газовую плиту и насыпал в кружку внушительную щепотку растворимого кофе. Поскреб чайной ложкой по дну сахарницы. Поскольку сахар закончился еще вчера, то наскрести удалось всего ничего. Таков удел холостяка – бытовая неустроенность, отсутствие ряда продуктов, которые должны быть на любой, уважающей себя кухне. А я – холостяк. Завтра исполнится неделя, как Ниночка со скандалом ушла из дома. Причина? Самая банальная: я, подобно знаменитому Хоботову из «Покровских ворот», настолько погряз в трясине науки, что окончательно и бесповоротно оторвался от суровой действительности. Бытовая техника в квартире жила собственной жизнью и работала, когда ей вздумается. Разбухшие фрамуги заклинивали, а балкон мог в любой момент рухнуть на головы прохожих. Дача, доставшаяся в наследство от родителей, гнила и рассыпалась на глазах. В конце концов, терпение Ниночки лопнуло. Не знаю, нашла ли она себе своего Савву, но уходила от меня без тени сожаления на лице. Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=43024240&lfrom=688855901) на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.