Негодная

Негодная Дженни Даунхэм Старушка Мэри – единственная, кто знает страшную тайну трех поколений женщин своей семьи, но проходит минута – и она забывает все на свете. Кэролайн совершенно не похожа на Мэри. Она строгая мать, в жизни которой нет места радости и веселью, но на то есть свои причины. Кейти – прилежная ученица и примерная дочь, не признанная одноклассниками и окончательно запутавшаяся в жизни. Пока Кэролайн торчит на работе, Кейти заботится о бабушке и пытается восстановить цепь таинственных событий, которые помогут каждой из них принять правду и… себя. Дженни Даунхэм Негодная Jenny Downham UNBECOMING Copyright © 2016 by Jenny Downham © Н. Сосновская, перевод на русский язык © ООО «Издательство АСТ», 2019 * * * Женщинам эрбе Эндрю, Джеку, его братьям и другим Часть первая Глава первая Впечатление было такое, будто приземлился инопланетянин. Нет, правда, настолько все казалось странным и диким. Как будто древнее существо с другой планеты вторглось в день Кейти. Она должна была находиться дома и делать уроки, а не сидеть на пластиковом стуле в коридоре и пытаться вести беседу. А самое противное – спрашивать человека, не желает ли он чего-нибудь попить из ассортимента автомата, и при этом не чувствовать себя идиоткой, когда тебя игнорируют. – Горячий шоколад? Молчание. – Как насчет капучино? Опять молчание. Даже у инопланетянина словарный запас был бы наверняка пообширнее. Ко всему прочему, Кейти не знала, как к ней обращаться. Вначале она попробовала назвать ее «бабушка», но это звучало странно и реакции у собеседницы не вызвало совершенно никакой. Миссис Тодд? Бабуля? На этот счет не существовало никаких правил. Радовало только то, что ее можно было разглядывать, и она, похоже, не имела ничего против. На самом деле пожилая женщина казалась довольно красивой, с мягким морщинистым лицом и угасающим румянцем, играющим на щеках. Плохо было то, как от нее пахло (этот запах Кейти могла сравнить только с заплесневевшим в пластиковом пакете хлебом), и, кроме того, она была жутко тощая. Ключицы так торчали, что, казалось, того и гляди проколют кардиган, а кожа на ее шее была настолько прозрачная, что виднелись пульсирующие сосуды. На последних двух стульях в ряду (наверное, они решили, что оттуда ничего не будет слышно) сидели социальная работница и Кэролайн, мать Кейти. Социальная работница задавала маме Кейти бесконечные вопросы: – Миссис Тодд чем-нибудь болела? Она всегда так растеряна? Покойный муж был ее опекуном? – Не уверена, что мы так далеко продвинемся, – сказала мама. – Я же говорю вам: мы с ней много лет не виделись. – На медицинском браслете ее супруга вы указаны в качестве человека, с которым можно связаться в экстренной ситуации, – возразила женщина. – Странно, что вы не общаетесь. – Заверяю вас, я ничего не выдумываю! – Бедная Кэролайн уже была близка к отчаянию. – К тому же он ей был не муж, а… бойфренд. Она не любила регистрировать браки. – Но при этом миссис Тодд все же ваша мать, не так ли? – Не уверена, что она годится на эту роль. Послушайте, наверняка ведь ей здесь будет лучше. Вы не могли бы найти для нее место в какой-нибудь палате? Социальная работница явно была шокирована. – Ваша мать – не пациентка. Она приехала сюда на скорой вместе со своим… бойфрендом, и для госпитализации нет никаких медицинских показаний. Вы не желаете забирать ее? Если у Кэрол. М, а молчание явно было воспринято как знак согласия, потому что социальная работница улыбнулась и углубилась в свои бумаги. А старуха сидела неподвижно, закрыв глаза. При этом она не спала – судя по тому, как высоко держала голову. Может быть, это уловка? Может, она хотела, чтобы все думали, будто она дремлет, дабы подглядывать исподтишка? Ее дружок умер, врачи сказали, она слишком слаба, чтобы ехать домой, а родная дочь не желала ее забирать. Почему бы не сбежать и не начать где-то новую жизнь? Крис, отлучившийся в туалет, вернулся. Он остановился перед матерью, улыбаясь и переминаясь с ноги на ногу, очевидно пребывая в восторге от всей необычности ситуации. – А тут кафе есть? Мама покачала головой: – Не сейчас. – А я голодный. – Я сказала, не сейчас. Крис принялся прыгать то на одной ножке, то на другой. – Ну почему? – Хочешь тут посидеть? – Кейти похлопала ладонью по стулу рядом с собой. – Может быть, подойдешь и поздороваешься? Крис помотал головой и сделал вид, будто его жутко интересуют собственные туфли. – И пить мне тоже очень хочется… – пробурчал он. Социальная работница уставилась на Криса. Ее взгляд яснее всяких слов говорил: «С этим-то что не так? С какой стати здоровенный подросток ведет себя как малое дитя? Сколько неправильного может быть сосредоточено в одной семье?». «Добро пожаловать в мою жизнь», – хотелось сказать Кейти, но вместо этого она посмотрела в глаза социальной работнице, потому что такие вещи всегда срабатывали. Надо только дать человеку знать, что ты все заметил, и тогда он обязательно смутится и отведет взгляд. – Кафе – неплохая идея, – усмехнулась женщина, избегая взгляда Кейти и обращаясь к маме. – Наш разговор может занять время. Мама вздохнула, открыла сумочку и протянула Кейти десятифунтовую банкноту. – Не отходите друг от друга. И как поедите, сразу возвращайтесь сюда. Кейти кивнула. – Вам что-нибудь принести? – спросила она. Мама покачала головой. А социальная работница и не подумала ответить. Кейти покосилась на старуху. Может, та съела бы пирожок с мясом или сосиску в тесте – что-нибудь самое обычное и сытное. Кейти наклонилась к ней и прошептала: – Не хотите чего-нибудь съесть, бабуля? Ответа не последовало. Старуха не шевелилась. Да и «бабуля» прозвучало как-то странно. Народу в кафе оказалось жутко много, и когда подошла очередь Кейти и Криса, на прилавке почти ничего не осталось. В итоге они купили пакет сырных сэндвичей и две картонные упаковки апельсинового сока. Кафе закрывалось, а маме явно предстояло еще долго разговаривать с социальной работницей, поэтому Крис и Кейти устроились на парапете около входа в больницу, чтобы перекусить. Солнце ушло за горизонт, и стало прохладно. Крис уселся вплотную к Кэти и положил голову ей на плечо. Она не стала прогонять брата, потому что было темно и никто бы их не увидел. Через дорогу от больницы находилась кебабная. Реклама в витрине предлагала «шиш, донеры и фалафель». Восхитительно пахло жареным луком. Хотелось туда зайти и съесть кебаб на ужин. Если бы мама была тут, а она бы выступила против этой затеи, наверняка запугала бы, что мясом, пожаренным на вертеле, можно отравиться, да еще сказала бы про опасные пищевые добавки в соусе чили. Кроме того, вид у кебабной был довольно обшарпанный, поэтому мама запросто добавила бы, что там им предложат наркотики в довесок к кебабу. Кейти вздохнула. Она так предсказуема. Планы семьи на вечер среды были таковы: два часа зубрить материал перед пробным экзаменом (Кейти), приготовить ужин (мама), сделать уроки (Крис), съесть ужин (все вместе). После этого Крису разрешалось час посвятить игровой приставке XBox, Кейти должна была сделать пробный письменный тест по математике, а мама собиралась посмотреть на экзаменационном сайте правила начисления баллов и отчеты экзаменаторов, чтобы потом, когда Кейти закончит делать тест, они вместе могли проверить его и решить, что и где улучшить. Потом все должны были лечь спать. Перед сном Кейти следовало выпить свой обычный ромашковый чай «Спокойная ночь», чтобы как следует выспаться и с утра явиться на занятия в школу бодрой и отдохнувшей. Но ничего такого не случилось. Вместо этого все они торчали в больнице за много миль от дома – ни подготовки к экзаменам, ни ужина, и вдобавок теперь у них могла поселиться совершенно незнакомая старуха. Кейти ощутила странную легкость. Ведь если предсказуемые вечера так запросто переворачивает с ног на голову один телефонный звонок, то и все остальное можно поставить вверх дном, даже самые ужасные вещи на свете? Кейти вытащила мобильник и отправила Эсме сообщение: «ПЖЛСТ ДАВАЙ ПОГОВОРИМ». Крис резко выпрямился. – А где этот… мертвый муж? – Бойфренд, – поправила брата Кейти. – Она ведь была против официальных браков. Думаю, он в морге. – Он мог превратиться в зомби. – Сомневаюсь. – Такое случается. – Только если слишком много играть в Xbox. Крис высунул язык. – Ты просто не знаешь. Эта тетка, может быть, и сама зомби. – Будем надеяться, что нет. И «эта тетка» – твоя бабушка. Вполне возможно, что она будет у нас жить. Крис испуганно заморгал. – И где она будет спать? Отличный вопрос. Почему Кейти раньше об этом не задумалась? В их квартире было всего три спальни. – Кейти? – Не знаю я. Перестань говорить глупости. – В моей комнате? – Да. – Серьезно? – Ага, а ее бойфренд-зомби заберется к тебе под кровать. Крис показал сестре непристойный жест и отодвинулся подальше. Кейти и не подумала обижаться. Пусть злится, если ему так хочется. Она сама, повернув руку ладонью к себе, продемонстрировала брату букву «V» и при этом указала на его широкую физиономию, маленькие глазки и все тело, обрисовав в воздухе круг. Тем самым она хотела дать брату понять, что он занимает в пространстве слишком много места. Потому что на самом деле бабушку поселят не в его комнату, а к ней, и ей придется спать в одной кровати с мамой. А мама будет психовать, и, соответственно, требовать от Кейти еще больше помощи и поддержки, чем обычно. «Слава богу, Кейти, что у меня есть ты. На тебя всегда можно положиться». Кейти прижалась спиной к стене и уставилась на небо, серое и пасмурное. Остатки оптимизма покидали ее. Если честно, она надеялась, что грянет жуткая гроза – нечто такое, что разорвет привычное течение жизни. Потому что ее жизнь только что стала хуже: сначала папа, потом Эсме, теперь это. Прямо перед ней и Крисом остановился автобус. Он направлялся в какое-то место, о котором Кейти никогда не слышала. Это был уже третий автобус за десять минут, и у всех на лобовом стекле были указаны разные маршруты. – Эй, Крис, а ты не хотел бы забраться в этот автобус и посмотреть, куда он тебя привезет? – Нет! Крис явно испугался. Из автобуса вышли только два человека: девушка, которая прошла мимо брата с сестрой, говоря по мобильнику: «Может быть, увидимся позже. Пока не знаю, какие у меня дела», – и мужчина с банкой пива, остановившийся перед ними. – Привет, – сказал он и, посмотрев на Криса, указал рукой с банкой на Кейти. – Она с тобой? Ребята промолчали, и мужчина ушел. Крис проговорил: – Лучше бы нам вернуться. – Он сказал это тихо – так, словно для него это было очень важно. – Не стоит нам тут оставаться. Кейти покачала головой: – Я не хочу. – Это опасно. – Опасно не везде, с точки зрения статистики. – А почему ты тогда встала? Куда собралась? – Никуда, у меня ноги затекли. Сиди на месте. Кейти немного прошлась по тротуару. На другой стороне улицы из кебабной вышли трое, развернули еду и принялись жевать. От пакетов повалил пар. «Я никого из вас не знаю, – подумала Кейти. – Никогда не узнаю, как вас зовут и никогда снова не увижу». Она ощущала странную свободу. Так здорово было находиться вдали от клаустрофобической тесноты городка, где они жили: от тусклых улиц, скучных магазинов и кафе, крошечного центра искусств, единственной школы. От места, где слухи разлетались мгновенно. Дыши, дыши. Об этом сейчас не думай. Живи Кейти в этом большом городе, никто бы ее не знал. Она бы изобрела себя заново. Новая одежда, новая прическа, может быть, пирсинг или татуировка. Нашла бы работу, пропустила бы год, не стала бы сразу поступать в университет. Стала бы похожа на девушку, которая недавно вышла из автобуса. «Пока не знаю, какие у меня дела». Представить только! Кейти облизнула пересохшие губы и зажмурилась. А когда через пару секунд открыла глаза, Крис спрыгнул с парапета. – Мама идет! – крикнул он. – Что, скажите на милость, вы здесь делаете? – Кэролайн притянула Криса к себе так, будто не видела его пару месяцев. – Я вас везде искала. Думала, вас похитили! – Похитили? – хмыкнула Кейти. – Это глупо! Мать нахмурилась, глядя на нее. – Иногда самые ужасные вещи происходят мгновенно – глазом моргнуть не успеешь! Умирают старики. Старухи остаются одни-одинешеньки. Ни с того ни с сего вдруг звонят из больницы. И все это случилось сегодня, за один день. Крис расплакался. С его губ сорвалось судорожное всхлипывание. – Мне тут не нравится! – Ой, детка, – запричитала Кэролайн, – все будет хорошо. Надо просто добраться до дома. Не бойся ничего, мы уже уходим. У дальнего края парковки появилась старуха, которую вела под руку социальная работница. Вид у старухи был абсолютно потерянный. – Вчетвером едем? – спросила Кейти. Мама кивнула и сильно побледнела. – Вчетвером. Глава вторая Колени Мэри были укрыты одеялом. Она крепко сжимала свою сумочку и не понимала, где находится: явно не дома, и этого вполне хватало для тревоги. Может быть, она на работе? Но нет, обстановка для театра казалась слишком домашней: диван, телевизор, лампа на столике в углу, небольшая стойка с выдвижными ящиками и ковер. А еще девочка, которая принесла поднос с чаем. Может быть, это гостиница? – Вот, бабушка, чашка вкусного чая. Поставить на столик? – Кто ты? – Я Кейти, ты забыла? Девочка пристально смотрела на старуху в ожидании ответа. Чтобы отвлечься от неприятного сосания под ложечкой, Мэри взяла чашку, отпила, подержала жидкость во рту и проглотила. Вдох-выдох, и она повторила все сначала. Видишь? Все нормально, и не на что тут смотреть. – Я не знала, пьешь ли ты несладкий чай, – сказала девочка. – Но у нас обычно нет сахара. Это ничего? Мэри вытерла губы носовым платочком, достав его из-за края рукава, и стала искать подходящую фразу, чтобы успокоить эту девочку. «Какие у вас очаровательные окна?» «Какое дивное небо?». Девочка прислонилась спиной к двери балкона и наблюдала за Мэри. Она выглядела грустной. А может, это была игра света. – Я думала, у меня нет ни дедушки, ни бабушки, – после паузы произнесла девочка, – а оказывается, ты все время была. Мэри не могла взять в толк, о чем говорит эта девочка. Ей стало не по себе, и сердце екнуло. – Теперь, когда папы нет, наша семья стала совсем маленькой. Даже двоюродных братьев и сестер нет, ни одного дяди, ни одной тети. Мы – как три стороны треугольника, поддерживающие одна другую. Мэри попыталась сесть прямее. Она мысленно ухватилась за упоминание о семье и боялась, что значение этого слова быстро исчезнет, как это часто случалось, стоило ей только о чем-то старательно задуматься. Но тут она услышала шум. Очень странный звук. Как будто кто-то громко дышал прямо за дверью. – Это Крис, – сказала девочка. – Он такой непоседа. И тут же перед ней оказалось уже двое детей, и она понятия не имела, кто они такие. Посыпались вопросы, не имевшие особого значения: «Тепло ли тебе?», «Молока в чай подлить?». Дети сказали, что их мать наверху, стелет постели, и скоро они все лягут спать. Говорила только девочка. А мальчик лишь смотрел на нее вытаращенными глазами. Что-то с ним было не так – почему он смотрел на нее так недружелюбно? – Он стеснительный, – объяснила девочка, словно прочитав мысли Мэри. – Вот познакомится с тобой поближе и станет разговаривать. – Она повернула голову к мальчику и улыбнулась. – А уж потом его не заткнешь. Мальчик рассмеялся, девочка рассмеялась в ответ. В сердце и разуме Мэри, глядевшей на смеющихся детей, что-то шевельнулось. «Думай, женщина, думай. Кто эти люди?» Воздух заполнил ее легкие. Они расширились. Кислород разбежался по телу. Согретый воздух вышел наружу вместе с негромким «О». – С тобой все хорошо, бабуля? Да нет, не все хорошо! Потому что она вдруг вспомнила, неожиданно и ясно, и осознала, как осознавала уже двадцать раз за этот день, что именно происходит. Она поехала с Джеком в машине скорой помощи в больницу. Врачи ужасно расстроились и просили прощения, но не смогли спасти его. И позволить ей одной вернуться домой они тоже не могли, поэтому разыскали ее дочь. Кэролайн! Если так, то эти мальчик и девочка… Дети Кэролайн! Мэри утратила дар речи. Одна только мысль осталась в голове: столько лет прошло! Глава третья Кейти не могла заснуть. Она лежала на кресле-кровати в комнате матери и пыталась расслабиться: медленно дышала, чтобы направить кислород до кончиков пальцев на ногах, старалась ни о чем не думать, только об этом моменте и собственном теле. Почему мама никогда не говорила о бабушке? Как можно скрывать, что у тебя есть мать? И зачем? Даже те, кто ненавидит своих родных, ухитряются отмечать с ними Рождество и дни рождения. Кейти облокотилась на подушку и стала разглядывать темный силуэт матери, лежащей на кровати. «Кто ты такая?» – подумала она. Ей казалось, что все изменилось и больше ничему нельзя верить. Шторы были слегка приоткрыты, между ними виднелось темно-синее небо. Кейти сбросила одеяло, тихонько прошла по комнате, открыла окно и высунулась из него, чтобы вдохнуть ночной воздух. Дождь прекратился, легкий ветерок шевелил листву. Воздух теперь пах иначе – свежо и прохладно. Кейти увидела кошку, нырнувшую под машину, проводила взглядом компанию, которая пересекла небольшой газон возле дома и вошла в ворота. За этой усадьбой начинались дома и улицы Северного Бишема. Кейти могла бы отсюда передавать световые сигналы подруге. Вспышка – ты получила мое сообщение? Вспышка, вспышка – пожалуйста, давай поговорим о том, что случилось. Вспышка – у меня голова кругом идет! – Что происходит? – спросила мать. – Почему ты там стоишь? Кейти обернулась. Мать пыталась сесть. – Прости, не смогла заснуть. – Тебе нездоровится? – Просто здесь душно, вот и все. – А теперь мороз. Кейти опустила створку окна и встала спиной к подоконнику. – Ты слышала шум? – спросила мать. – Он тебя разбудил? Думаешь, это она бродит? – Ничего я не слышала. Просто мне жарко стало, – объяснила Кейти. Кэролайн подтянула одеяло к подбородку и улеглась на подушки. Она выглядела беспомощной. Казалось, она болеет и Кейти пришла ее навестить. – А как ты думаешь, что бы сделала та социальная работница, если бы я отказалась ее взять? – спросила Кэролайн. – Наверное, бабушку поместили бы в какой-нибудь приют. – Надо было дать разрешение, чтобы так и сделали. – Мать провела рукой по шее и потерла плечо. – Я совершенно раздавлена. – Наверное, страшно, когда тебя отдают компании незнакомых людей. – Незнакомых? – Ну, она же не узнала тебя после стольких лет. Значит, можно считать, что вы незнакомы. Мать вздохнула и поудобнее улеглась на подушках. – Стало быть, она бедная, несчастная старушка, а я жестокая и бессердечная? – Я этого не говорю. Просто… Ну, это же для всех дико и странно. Она лишилась друга. Ты напугана. Мы с Крисом про нее ничегошеньки не знали. – Ты знаешь, что она ушла, когда я родилась? – голос матери звучал еле слышно. – Ты знаешь, что она потом долго не показывалась? – Но ты жила с ней, когда стала старше. Ты так сказала, когда мы в машине ехали. Почему же мы с ней никогда не встречались? Почему она никогда не дарила нам подарков ко дню рождения, не давала карманных денег, не приглашала на чай? Кэролайн нахмурилась. – Ты только об этом думаешь? О том, чего тебе недоставало? Прозвучало именно так, хотя Кейти этого не хотела. – Просто странно, вот и все. Она твоя мать, а ты никогда о ней не говорила. – Я ее своей матерью не считаю. Она меня не кормила, не одевала, не провожала в школу, не выхаживала, когда я болела. Все это делала ее сестра, Пэт. Так что если у меня спросить, то моя мать – Пэт. Женщина, родившая меня, была совершенно чужим человеком. – Но ведь Пэт уже с нами нет, верно? Вряд ли она восстанет из мертвых. – Ты прекрасно знаешь об этом. – Кэролайн подтянула край одеяла еще выше. – Для того чтобы быть родителем, одной биологии мало, нужно идти на жертвы. Нельзя просто веселиться… и делать все, что твоей душе угодно. У Кейти неприятно засосало под ложечкой. Вот эти самые слова ее мать выкрикивала в лицо отцу несколько месяцев назад. Стало трудно дышать, поэтому Кейти отвернулась к окну и прижалась щекой к холодному стеклу. – Завтра первым делом, – сказала мать, – я заеду на работу и объясню, что происходит. Потом позвоню в больницу и попрошу у них список домов престарелых. Где-нибудь должно найтись место. Там, за деревьями, стояли большие дома с садами и воротами, где, наверное, жили дети, которым необязательно было спать со своими матерями и отцами. Самые обычные семьи. – Крис может завтра не пойти в школу и посидеть с ней. Он поздно лег. А у тебя занятия по математике в одиннадцать, да? Семья Кейти тоже когда-то была обычной. До того, как отец завел подружку. До того, как мать взяла большую корзину и запихала в нее отцовские вещи. До того, как она объявила, что их дом осквернен, и увезла детей в этот город. До Эсме. И вот теперь Кейти могла добавить засекреченную бабушку и давний распад семьи к списку необычных вещей. – Ты меня слышишь, Кейти? – Я могу пропустить математику. – Нет, не можешь. – У меня учебный отпуск, помнишь? Никакие занятия для меня не обязательны. – Так не должно быть. – Кэролайн похлопала по кровати рядом с собой. – Иди сюда. Кейти не хотелось, чтобы к ней прикасались, но мать протянула к ней руку, поэтому девушка медленно подошла и села рядом с ней. – Твое будущее – очень важная часть уравнения нашей семьи, и этому ничто не должно помешать. Кэролайн протянула руку и взъерошила волосы Кейти. Раньше она так никогда не делала. Все казалось таким странным. – Пожарная сигнализация! – Что? Мать сбросила одеяло. – Проверю батарейки в датчиках[1 - Причиной срабатывания пожарной сигнализации может стать низкий заряд батареек в датчиках, в случае чего сигнализация не подает постоянный сигнал, а периодически пищит. – Здесь и далее примечания переводчика.]. – Думаешь, она подожгла квартиру? – С нее станется. – Кэролайн схватила со стула халат и быстро сунула руки в рукава. – Заодно и ключ от входной двери спрячу. Кейти рассмеялась – не смогла удержаться. – Ты не желаешь, чтобы она тут жила, но при этом не хочешь, чтобы сбежала? – Я не хочу, чтобы из-за нее начался хаос. – Мать сунула ноги в шлепанцы. – С виду она безобидная, но на самом деле способна на все. Глава четвертая – Ты точно не хочешь выйти на балкон? Старуха покачала головой и цепко сжала пальцами свою сумочку. Кейти разложила шезлонг, развернув его к солнцу. Установила зонт для тени, взбила подушку и уложила на шезлонг. – Тут красивый вид, и ты сможешь наблюдать, как мама будет возвращаться домой. Она пройдет по этому газону. Старуха снова покачала головой. А кстати, куда подевалась мама? Обещала вернуться через полчаса. А Кейти нужно было как можно скорее уйти в школу, которая сулила ей одну катастрофу. И дело было не только в контрольном уроке по математике, а в том, что на нее обязательно будут глазеть и шептаться, и ей будет казаться, что ноги у нее слишком короткие, а руки слишком длинные, походка жуткая и одета она черт знает как. О господи! На балконе вдруг стало ужасно неуютно. Кейти закрыла двери и села на ковре у ног старухи. Может быть, стоит позвонить маме и настоять на том, чтобы та позволила ей пропустить математику? Мама тогда сможет не спешить домой, а Кейти посидит дома и за всем присмотрит. Это было бы очень разумно. Кейти сможет придумать какое-нибудь старушечье занятие, например, плести макраме, заснимет себя за этим делом, а потом выложит на YouTube. Быть сиделкой – это могло оказаться очень весело. Наверняка, у нее даже очень неплохо бы получалось. А вот если подыскать подходящее обращение (она пока еще не пробовала называть Мэри «бабуся» или «ба»), оно может стать чем-то наподобие волшебного ключика, который откроет старуху для общения. Возможно, когда Кейти узнает ее поближе, она окажется похожей на добрую старушку из сказок – сплошные полезные советы и мудрые высказывания. Вдруг она волшебница, которая умеет варить разные зелья? Тогда Кейти уговорит ее сварить «напиток забытья» и заставит Эсме выпить его. Кейти вздохнула. Во-первых, мать ни за что не позволит ей пропустить контрольный урок, так похожий на экзамен. Ее самая любимая на свете цитата – «Вклад в образование приносит самый высокий процент». Во-вторых, эта сидевшая перед Кейти бабушка точно не была способна к разумному общению. Вчера вечером она находилась в ужасе от всего происходящего, с утра выглядела ошарашенной, а теперь снова закрыла глаза. Старушка явно не собиралась ни делать, ни произносить ничего вразумительного, поэтому вместо мечтаний о волшебных зельях Кейти стоило попробовать уговорить бедняжку поесть и попытаться ее утешить. – Как насчет завтрака? Ничего особенного у нас в доме, как правило, не водится, но Крис совершает набег на холодильник, так что нам, может быть, повезет. Хочешь чего-нибудь поесть? Нет ответа. – На самом деле это не дом, а квартира. Может, ты помнишь, что вчера мы поднимались сюда на лифте? Господи, как же занудно и поучительно звучал ее голос! – Мы живем на верхнем этаже, – добавила Кейти. – Вид отсюда просто потрясающий. Если бы ты вышла на балкон прямо сейчас, то увидела бы, как купается в лучах солнца весь Северный Бишем. Старуха плавно приоткрыла один глаз – при этом веко закрытого даже не дрогнуло. Кейти непроизвольно улыбнулась. Она-то думала, так умеет делать только она. Девушка никогда не встречала никого, кто мог бы проделывать этот трюк именно так, чтобы было страшновато. Так, чтобы не морщить лоб, не корчить рожицу. Вот просто так, чтобы один глаз открылся, а второй остался закрытым. Как будто ты наполовину спишь. Или вообще полуживая. – Бишем? Она заговорила! С трудом справившись с изумлением, Кейти отозвалась: – Да. Ты знаешь этот город? – Виктори-авеню? – Хм… Нет. А здесь есть такая улица? Хочешь, я ее погуглю? Старуха открыла другой глаз. – Что-что? Ну конечно! Бедняжка небось даже не знала об изобретении компьютеров. «Погуглю»! О чем она только думала. Вот идиотка. – Ну, это как карта. Могу поискать. Хочешь? Кейти ужасно обрадовалась. У них завязался разговор! Настоящий разговор, осмысленный! Они сидели в тишине и смотрели друг на друга. Так продолжалось довольно долго. Кейти невольно задумалась о зоопарках – о том, как это было дико, когда животное, заточенное в клетку, подходило близко и изучало тебя так же пытливо, как ты изучал его. Наконец старуха произнесла: – Кэролайн живет в Бишеме. – Да, она скоро вернется. Она ненадолго ушла на работу. – На работу? – В агентство недвижимости. Ей нужно передать кому-то какие-то ключи. Кейти внимательно наблюдала за тем, как старуха осмысливает информацию. – Ты – дочка Кэролайн. – Верно. Старуха недоверчиво покачала головой. – Вы все такие взрослые. – Ну, мы же не виделись семнадцать лет, правда? И тут вошел Крис с шоколадным тортом. Он разрезал его на кусочки, а значит, определенно, один слопал сам в кухне. Но при этом он не забыл про тарелки и салфетки, что удивило Кейти. Она взяла у брата поднос и протянула старухе. – Хочешь торта? Губы старухи тронула едва заметная улыбка. – Ты очень добра. – Эй, да она разговаривает! – воскликнул Крис. Кейти зыркнула на него. – Нельзя говорить о присутствующих в третьем лице! И вообще, не груби. – Она подвинула одну тарелку ближе к старушке. – Какой тебе кусочек, Мэри? Ты ведь наверняка проголодалась, да? «Мэри» прозвучало правильно и, похоже, сработало – старуха улыбнулась шире. – Мэри, – повторила Кейти, радуясь тому, как это звучит. Она не была знакома ни с одним человеком, кто бы еще носил такое имя. – Я положу тебе самый большой кусок вот на эту тарелку, смотри. Крис взял себе кусок торта и уселся на ковре у ног бабушки. – Ты можешь поверить, что мама не приготовила мне завтрак? Она про такое никогда не забывает. Никогда! Мэри посмотрела на мальчика сверху вниз. – Понятия не имею, кто ты такой. – Я Крис. – Для пущей убедительности он постучал кулаком по макушке. – Слышишь? Это я. – Ты здесь живешь? – А где же мне еще жить? Крис повертел пальцем у виска – вот, дескать, чокнутая. Кейти попыталась стукнуть его ногой и сдвинула брови. Она терпеть не могла, когда другие показывают этот жест, глядя на ее брата. Крис только расхохотался и отодвинулся от сестры подальше. Мэри перевела взгляд с Криса на Кейти и обратно. – У вас волосы совершенно одинакового цвета. Кейти улыбнулась: – Тицианового[2 - Тициановый цвет – один из оттенков рыжего.]. – Кого-нибудь из вас дразнят рыжим-бесстыжим? – Папа меня называет агентом Оранжевым, – ответил Крис. – Ну, то есть называл бы, если бы был тут… – А твоя подружка тебя как зовет? Крис рассмеялся. – У меня нет подружки. Мама бы с ума сошла. Старуха перевела взгляд на Кейти. – Ну, а ты? У тебя есть ухажер? В памяти девушки промелькнуло воспоминание о поцелуе – зернистый черно-белый сон. Она решительно прогнала его. – Нет. – Ты такая хорошенькая. Неужели кавалеры в дверь не барабанят? – Такого просто не бывает. – Когда я была молоденькая, я иногда вылезала из окна своей спальни и спускалась вниз по водосточной трубе, чтобы убежать на танцы. – Старуха наклонилась вперед и продолжила заговорщицким шепотом: – Каждую неделю меня домой провожал новый кавалер. И как только они узнавали, где я живу, вечно торчали возле дома. Повсюду парни, представляешь? Отец просто из себя выходил. Он говорил, что это просто неприлично – чтобы девушка привлекала к себе такое внимание. Кейти не знала, что сказать. Все выглядело как-то странно. Как это возможно, что человек столько часов подряд отказывается разговаривать, а потом вдруг разражается романтическими воспоминаниями? Чтобы ничего не говорить, Кейти откусила кусок торта. Как хорошо, что Крис отыскал что-то в холодильнике. Она вдруг обнаружила, что умирает с голоду. Кейти так увлеченно облизывала пальцы, что не заметила, как вернулась мать. Кэролайн возникла в дверном проеме словно из ниоткуда и обвела всех взглядом. – Все хорошо? – спросила мама. – Она разговаривает, – сообщил Крис, утирая губы рукавом. – Она только притворялась, что не умеет говорить. – Это правда? – И еще она ест. Мэри посмотрела на мать Кейти и Криса, задумчиво пережевывая торт. – Где ты была? – Мне нужно было сообщить на работе, что сегодня я не выйду. – Как тебя зовут? Кэролайн не ответила. Она стояла на пороге неподвижно, словно ее ступни прилипли к ковру. Шевелились только пальцы руки, которыми она водила по шву кармана брюк. Вид у нее был усталый и свирепый одновременно. Она как будто хотела процарапать этот карман насквозь, чтобы образовалась дырка. Увидев бабушку и мать при свете дня, Кейти заметила, как они похожи. Волосы у Мэри почти полностью поседели, но в них все же кое-где мелькала рыжина, а у матери наоборот – она была рыжая, с тонкими ниточками проседи. Руки у Мэри выглядели совсем по-старушечьи: кожа, пронизанная синими венами, скрюченные пальцы. У матери на тыльных сторонах ладоней появились коричневые пятнышки, и Кейти знала, что по утрам она страдает от первых проявлений артрита. Глаза у них были одинаковые – голубые, обе казались стройными, и даже форма лица у них очень похожа, сердцевидная. «Вот так и со мной будет, – подумала Кейти. – Я стану такой же, как вы». В один прекрасный день ноги потолстеют, а волосы поседеют, кожа обвиснет, сморщится и постареет. Перед ней словно воочию возникли этапы ее жизни. Мэри удивленно смотрела на мать Кейти и Криса. – Я совершенно уверена, что откуда-то знаю тебя. Крис вскочил с пола. – Я всех познакомлю. – Не надо, – процедила сквозь зубы его мать. Но Крис после торта начал вредничать. – Миссис Тодд, – сказал он, встав перед Мэри, – познакомьтесь с миссис Бакстер. – Он указал обеими руками на свою мать с таким видом, словно был ведущим игрового шоу. – Мам, это твоя мать, миссис Тодд. – Сядь, Крис, – взглянув на сына, велела Кэролайн. – Ты ведешь себя глупо. Но Крис и не подумал садиться. Он протянул руку Мэри. – А меня зовут Кристофер. Мэри милостиво улыбнулась и взяла его за руку. – Приятно познакомиться. В этот момент у Кэролайн был такой вид, словно она готова броситься и разнять их. Крис же тряс руку Мэри так, будто вообще не собирался отпускать. Они с бабушкой засмеялись, и мать сделала шаг вперед, как будто именно этого она больше всего боялась. – Ради бога! – Крис, – в отчаянии проговорила Кейти, – почему бы тебе снова не угостить всех тортом? – Она вскочила, схватила брата за руку и указала на стол. – Быстрее! Вон он. Мать нахмурилась. Кейти поняла: она гадает, откуда взялся торт. – Из морозилки, – поспешно сообщила девушка, – чтобы отметить нашу встречу. Кэролайн неодобрительно покачала головой. Наверное, она ожидала, что Кейти сварит кастрюлю овсянки, и уж никак не думала, что они будут завтракать шоколадным тортом. Когда Крис подошел к ней с тарелкой, она отмахнулась: – Я не буду. Кейти тоже отказалась, хотя ей и хотелось еще кусочек. Матери и без того сейчас было не по себе. Требовалась солидарность. Мэри и Крис взяли добавку. Кейти похлопала ладонью по сиденью стула рядом с собой. Еще ни разу в жизни она не видела, чтобы мать чувствовала себя так неловко. – Хочешь сесть? Кэролайн покачала головой. – Мне нужно сделать несколько звонков. Часы тикали. Мэри и Крис жевали торт. Кэролайн нервно теребила край кармана брюк. – Что ж, – через некоторое время произнесла она, – если уж ты решила общаться, то, может быть, не откажешься принять ванну? Думаю, в последний раз ты делала это довольно давно. – Ванну? – ахнула Мэри и повернулась к Кэролайн с таким видом, словно хотела хорошенько рассмотреть того, кто делает ей такое нелепое предложение. – Вообще-то, я собираюсь навестить свою дочь. Кэролайн постаралась не встречаться с Мэри взглядом. Она стояла, переминаясь с ноги на ногу. – Так она и есть твоя дочь, – негромко подсказала Кейти. Мэри покачала головой: – Моя дочь намного младше. – Очаровательно! – Кэролайн вытащила руку из кармана, разжала кулак и принялась рассматривать свои ногти так, словно в них было что-то чрезвычайно увлекательное, хотя раньше они ее совсем не интересовали. Кейти стало ужасно жалко ее. Она ведь столько лет прожила без матери, и вот теперь та появилась, а их воссоединение оказалось таким печальным. – Она твоя дочь, просто очень повзрослевшая, – сказала Кейти. – Это Кэролайн. Мэри уставилась на Кейти. Она смотрела на нее пытливо, словно пыталась понять, не подшучивают ли над ней, не обманывают ли ее. – Правда? – Клянусь. – Я посылала человека, чтобы он ее разыскал. Он ни слова мне не сказал о том, что она взрослая. – Смешнее ничего не слышала, – буркнула Кэролайн. – В общем, если никто не возражает, то я предлагаю заняться тем, что у нас запланировано. Кейти, тебе нужно в школу. Крис, ты тут за всем присматривай. – Она посмотрела на Мэри. – Ты, возможно, захочешь послушать радио? Крис об этом позаботится. А я пойду наверх, позвоню в больницу. Мэри немного встревожилась: – В больницу? – Здесь ты оставаться не сможешь. – Это прозвучало очень уверенно. – Я бы сказала, это халатность с их стороны. Крис потянулся за новым куском торта. Мать решительно покачала головой. – Все, закончили. – Но я голодный. – Съешь банан. Кэролайн смотрела на Криса, сдвинув брови – значит, не шутила. Крис сел, подсунув под себя ладони, и выпятил нижнюю губу. Мать пошла вверх по лестнице, стуча каблуками. Мэри озадаченно взглянула на Криса. – Она не очень-то любезна, да? Глава пятая Это случилось три недели назад. Эсме сидела на краю кровати и готовила косяк. Совсем на краю, так что ее босые ступни касались ковра. То и дело она бросала взгляды на Кейти. – Самая грандиозная фантазия, – сказала она. – Ты первая. – У меня нет никакой фантазии. – Есть. Конечно же есть. Кейти промолчала, понимая, что будет, если она скажет. – Самое первое, что приходит в голову, – не унималась Эсме. – Неужели это так трудно? – Я, пожалуй, пойду. – Но ты только пришла. – Мать то и дело шлет мне эсэмэски. – Пошла она куда подальше. Но Кейти знала: если продолжать игнорировать сообщения и не отправиться домой как можно скорее, ее мать вытворит что-нибудь безумное – например, позвонит в полицию и сообщит, что Кейти пропала без вести. «Она никогда не опаздывает, она хорошая девочка и никогда не нарушает правила. Видимо, ее похитили». Ага, похитили. Разве что Эсме – ее единственная подруга, которая в последнее время сильно отдалилась и тусовалась с другими девчонками, но сегодня почему-то сказала: «Заходи ко мне, если хочешь». Теперь Кейти ощущала одновременно волнение и страх. – Да ладно тебе! Неужели так трудно сказать вслух про одну жалкую фантазию? – Ну… как, например, насчет того, чтобы мой отец признал все происходящее шуткой и сказал бы, что любит мою мать? – Да я не про такую фантазию, глупышка. Про нормальную. Ну, сексуальную. У меня их тысячи. – Правда? Эсме скрестила ноги по-турецки и стала похожей на человека, который готов к долгому рассказу. – Ладно, сотни, – усмехнулась она. По большей части, в этих фантазиях присутствовали вампиры и оборотни, которые немедленно влюблялись в Эсме, но была и такая, в которой участвовал парень из технического колледжа. У него была своя машина, а его друг жил в одном доме с Эсме. Этот парень швырял камешки в ее окно, а когда она появлялась, хватал мою подругу и увозил в какое-то поле, где они «предавались сладкой любви под звездами» (точная цитата), и ей это очень даже нравилось (хотя не уверена, что речь шла конкретно об этом парне). Она еще долго тараторила о занятиях любовью у всех на виду и излагала дикую историю в духе стим-панка – что-то насчет ожившего автомата… Кейти уже начала гадать, как же они могли так сильно разойтись, что между ними не осталось ничего общего, но в этот самый момент Эсме упомянула о Симоне Уильямс, которая была на год старше их (все знали, какие слухи про нее ходили). – Иногда я представляю себе, чем она занимается, – объявила Эсме. – Думаю, какая она уверенная и крутая, понимаешь? С этой стрижкой она похожа на парня, а при определенном освещении вообще может сойти за него. И вот я иногда смотрю на нее в столовой… или еще где-то, и гадаю… каково бы это было, если бы она со мной чем-то таким занялась. – Эсме посмотрела на Кейти. – А тебе такое никогда не мерещится? Кейти вся дрожала. Ей было так страшно, что пальцы свело. Она покраснела и покачала головой: – Не знаю. Потом они какое-то время молчали, и Кейти гадала, что бы это значило. Может, Эсме нарочно устроила эту паузу? Может, заполнить эту паузу должна была она сама? Эсме быстро пробежала по кровати, открыла окно и высунулась из него. Обернулась и покачала рукой, в которой держала косячок. – Ты точно не будешь? – Нет, спасибо. Эсме вздохнула: – Такая хорошая девочка. Возможно, поэтому все и произошло. Потому что именно так всегда говорила мать, а Кейти надоело быть такой – всегда предсказуемой и скучной. Или же все вышло из-за того, что она смотрела на Эсме с косячком – как та стояла на коленях, упершись локтями в подоконник, делала глубокие затяжки и выдувала дым в сад, где он уплывал к деревьям и терялся в ветвях. И эта девушка казалась такой далекой, будто никто не мог догнать ее и прикоснуться к ней. Но важнее всего, конечно, было то, что Эсме сказала о Симоне. Из-за чего бы ей еще говорить такое? – У меня есть фантазия, – решилась Кейти. Эсме обернулась: – Да? Кейти словно оказалась на крыше высокого здания. Она смотрела вниз, и ей безумно нравилась мысль о том, чтобы упасть. Точнее, она ощущала себя так, как будто уже шагнула за край и теперь падает, понимая, что слишком поздно пытаться удержаться или ухватиться за что-то. Сердце Кейти забилось с бешеной скоростью, нервы натянулись, как канаты. Она придвинулась к Эсме, сидящей на кровати так близко, что можно было провести по ее руке вниз, до самых кончиков пальцев, а потом прикоснуться к ним. А затем… Кейти потянулась к Эсме и поцеловала ее. Нет! Девушка попыталась отмахнуться от воспоминаний. С ними нужно было повременить, потому что прямо сейчас (о боже!) она входила в ворота школы и видела ее: Эсме сидела на скамейке неподалеку от главной аллеи со всеми четырьмя своими несуразными подружками. С этими девочками Эсме училась в начальной школе. «Они мне как сестренки, – говорила она, но при этом с радостью с ними расставалась, как только в школу приходила Кейти. – Ты такая умная и столько всего знаешь, в чем они не смыслят!» «Столько всего» – это, конечно, не касалось тряпок и парней, а также музыки и того, что было круто или, наоборот, совсем не круто. Ни при чем тут были и сведения о самых классных вечеринках, о клубах и барах, где продавали алкоголь, не спрашивая удостоверение личности. Мало-помалу Эсме решила, что ужасно скучно иметь подружку, которую никогда никуда не отпускают, у которой нет смартфона и странички в Фейсбуке и которая то присматривает за братом, то сидит дома с мамочкой. Эсме была в новых брюках, синих с белыми горошинками и с завязывающимся пояском, в белой блузке с короткими рукавами. Она выглядела изумительно. Кейти ни разу не видела ее в этом наряде. Две девочки, сидевшие рядом с Эсме, сняли туфли и приподняли вверх юбки, чтобы ноги загорали. Они нарочито громко болтали о каком-то концерте в техническом колледже и о том, как классно было бы туда попасть, а еще о том, что чей-то брат работает в баре, и, может быть, удастся попасть туда задаром. Кейти подходила все ближе, и весь мир словно бы пульсировал – так громко билось ее сердце. «Тебе нужно просто пройти мимо, – думала она. – Возможно, они тебя даже не заметят». Она выдохнула привычную мантру: «Огонь, земля, вода, воздух», – и постаралась убедить себя в том, что древние стихии сильнее любого человека, а эти девицы не имеют никакого значения и в один прекрасный день превратятся в прах. Просто иди вперед. Скоро это закончится. – Гляньте, кто идет. У самой младшей в этой компании, Эми, явно имелось шестое чувство: она будто учуяла запах опасности, как стайное животное. Эсме тут же повернула голову и, кажется, на миг забыла, что ей следует испытывать отвращение. В ее глазах сверкнули искорки тепла, и только потом она откинулась на спинку скамейки, презрительно поджав губы. Остальные медленно повернулись к Кейти – по очереди, не все сразу. Эми прикрыла глаза от солнца ладонью. – Эй, мне нравится твой кардиган. Кейти не стала отвечать и не остановилась. – Очень необычный, – добавила Эми. Кейти постаралась внушить себе, что она иностранка, не понимает их языка… и, естественно, не улавливает насмешки. – Но у тебя и вкусы необычные, – продолжала Эми. – По крайней мере, так говорят. – Она бросила многозначительный взгляд на остальных девочек. – А вы слышали? Ну вот, что и требовалось доказать. Эсме проболталась. Предала ее. Девочки захихикали, как дети, услышавшие сальную шутку. Одна из них даже не поленилась упасть со скамейки, чтобы показать, как ей смешно. «Подойди к ним, – попробовала уговорить себя Кейти. – Подойди, наступи на их тупые ноги». Но вместо этого она вдруг почувствовала, что пытается стать меньше ростом и пройти мимо девочек так, будто она совершенное ничтожество и на нее не стоит обращать никакого внимания. Это отчасти было привычно: она не раз замечала, как Крис, несмотря на свой вес, вдруг как бы съеживается, когда люди пялятся на него. И вот теперь она в шоке осознала, что ведет себя в точности как брат. В математическом классе не было никого, кроме мисс Найяр. Она оторвала взгляд от бумаг на письменном столе и встретила Кейти широченной улыбкой. – А вот и моя самая пунктуальная ученица. – Больше никто не пришел? – Может быть, остальным слишком жарко? С этими словами мисс Найяр сделала вид, будто утирает пот со лба. Кейти вытащила из рюкзака все, что требовалось для урока математики. Да, сегодня действительно жарко, что удивительно после ночного дождя. Наверное, даже жарче, чем в Дели, куда брат мисс Найяр увез своих детей к дедушке и бабушке. Кейти старалась вникать в подробности, пыталась кивать и улыбаться в нужных местах, но думать могла только об одном: «Эсме, зачем ты им рассказала?». Сидя на уроке, Кейти чувствовала, как внутри нее закипает злость. Идиотка, зачем она только доверилась кому-то? И зачем явилась на урок математики в эту жару – единственная, кому такое взбрело в голову. Ну и дура! К тому времени, когда урок закончился, злость уже пылала синим пламенем. Кейти была так предсказуема и так ненавидела это в себе, что наконец решила измениться… И вот теперь единственный непредсказуемый поступок с ее стороны привел к таким ужасным последствиям. Она представила, как шагает по спортивной площадке, а если Эсме со своей свитой до сих пор там, то проходит мимо них, опустив голову. А потом еще двадцать минут идет до дома (однажды она от скуки засекла время), входит в квартиру и занимается, занимается, занимается… Но девчонки ушли. Как и предполагалось, Кейти шла до дома ровно двадцать минут, хотя, по идее, злость должна была ее подстегнуть. Чтобы этим скучным вечером произошло хоть что-то приятное, девушка зашла в магазин и купила коробку мороженого – клубничных рожков. Когда она вошла в квартиру, мать сидела за кухонным столом, а Мэри находилась в гостиной. Это означало, что, скорее всего, так они провели весь день, пока Кейти была в школе. Весь мир вступил в войну. – Что это значит? – сердито спросила мать. – Опять сладкое? Кейти не стала отвечать. Она вскрыла коробку, протянула два рожка Крису, один вручила маме и, сев за стол, занялась своей порцией. – А мне можно? – нетерпеливо спросил Крис. – Да, можешь нарушить правила, разрешаю, – сказала ему Кейти. – А второй рожок отнеси Мэри. Мать вздернула брови. – Мэри? Кейти одарила Кэролайн долгим взглядом. – Нужно же нам ее как-то называть. А ты что предлагаешь? Она понимала, что сеет вокруг одну лишь злобу. Что та прилипла к ней, как смола, и избавиться от нее можно единственным способом – измазав этой смолой других людей. Кейти сняла с рожка картонную упаковку, обнажила завитки белого шоколада и клубничный джем, опустила вниз блестящую красную бумагу – и почувствовала себя шестилетней. Вернулся Крис и сунул один рожок в морозилку. – Она спит. Они сидели молча и ели мороженое. – Как в школе? – спросила мать через какое-то время. – Нормально. – С математикой все в порядке? – Ага. – Вечером попрактикуешься с образцами экзаменационных работ? – Конечно. Мать вздохнула. – Ради всего святого, Кейти, перестань говорить односложно. У меня и так день тяжелее не придумаешь! Я задала тебе самые простые вопросы. На самом деле они были совсем не простые. «Как в школе?» – вопроса труднее мать даже не могла себе вообразить. Разве Кейти могла ответить: «Я поцеловала свою лучшую подружку, и теперь я – социальный изгой»? Нет, пусть даже прошел бы миллион лет, она бы ни за что не рассказала матери об этом. А о чем бы рассказала? О концерте в техническом колледже? Да нет, об этом тоже не стоило говорить. «Чтобы пройти, им понадобятся фальшивые документы, – начала бы мать. – Куда смотрят их родители, хотела бы я знать? Я не желаю, чтобы ты общалась с такими девочками, они на тебя дурно влияют, бла-бла-бла…» Да и вообще, матери наверняка нужно было просто отвлечься от собственных проблем, поэтому Кейти сказала ей, что в школе сейчас тихо и спокойно, поскольку в разгаре экзамены, что в математическом классе она сидела одна, учительница оказалась очень милой и очень здорово было заниматься вот так, один на один с педагогом. – В университете тебя ждет то же самое, – сказала мать. – Только ты и преподаватель. Будете обсуждать научные теории. Размышляя об университете, Кейти вовсе не думала о математике. Нет, она представляла себе место, где сумеет заново обрести себя. Место, где пока еще не случилось ни одной катастрофы. Она скомкала упаковку от мороженого, бросила ее в мусорное ведро и сделала вдох. – Ну, а как твои телефонные звонки? У матери сразу стал изможденный вид. – Это просто кошмар. Я торчала наверху в такую жару, чуть с ума не сошла. Меня перебрасывали из одного департамента в другой. Никто, никто не желает взять на себя ответственность! – Она подтолкнула к Кейти блокнот. – Полюбуйся. Я говорила с каждым из этих людей. Похоже, помощь тебе окажут только в том случае, если ты в системе. Чтобы попасть в систему, нужна экспертная оценка, а чтобы получить эту оценку, нужно направление от врача, для чего нам необходимы сам врач и постоянный адрес. – Мать невесело рассмеялась. – Мне удалось записаться на прием к своему, но только на вторник. И что же нам с ней до этих пор делать? Кейти пробежала глазами записи – несколько страниц с текстом, номерами телефонов, отрывочными фразами: «Она будет согласна на персональный уход?», «Велики ли ее медицинские и социальные потребности?», «Вы согласны на небольшое обследование ее психики?». Злость как рукой сняло. Бедная мама! Бедная Мэри! Кейти передала блокнот Крису, но тот даже не стал смотреть. Он сидел и водил языком по завиткам шоколада на поверхности мороженого, делая вид, что тупой и ничего не понимает. Кейти вернула блокнот матери. – Мне очень жаль. Мать устало улыбнулась и снова погрузилась в записи, словно это вовсе не напоминало ей о старых, но еще не заживших ранах. 1954 год. Обещание Мэри скатывается к краю кровати и хватает за руку сестру, потому что этого не может быть, ведь никто не ожидал… Еще одна… опять… как волна, пришедшая издалека. Она приближается, и у Мэри так сильно болит спина, будто на животе вдруг туго затянули ремень. Все связки, все мышцы напрягаются, а позвоночник того и гляди треснет. Мэри словно выворачивает наизнанку: кажется, что она вот-вот взорвется и вся жидкость из нее хлынет наружу и забрызгает стены спальни. – Я не смогу. – Ее голос звучит тихо, он словно бы доносится издалека. – Так больно, Пэт. Пожалуйста, сделай так, чтобы это прекратилось. – Ничего нельзя сделать, – говорит Пэт. – Уже слишком поздно. Мэри прижимается к сестре, не понимая, что происходит. Ей жарко и страшно, а Пэт решила действовать так, как считает правильным: никакой неотложки, никакой акушерки. Там, за окном, субботний вечер. Девушки красят губы помадой, прыскают духами на шею, идут в бар, стуча каблучками и выдыхая клубы пара в морозный воздух. Мэри всем своим существом завидует им. Она отдала бы все на свете, только бы оказаться там, а не тут, с этой – о-о-о! – жуткой неизбежностью. Но деваться некуда, от этого не уйти – вот что самое ужасное. Еще одна схватка. – Они стали чаще, да? – выдыхает Мэри. – Чаще, чем раньше? – Это нормально, – говорит Пэт. – Значит, все скоро закончится. – Но я и так уже еле терплю! Мэри слышит собственные стоны, заканчивающиеся криками. – Тише, – шипит Пэт. – Хочешь, чтобы соседи услышали? – Пусть соседи катятся ко всем чертям! Мэри в отчаянии. Она смотрит на себя глазами Пэт и видит девушку, такую напуганную, что ей плевать на окружающих. Посмотри на меня – такую! Видишь, это я. Все эти годы ты мне завидовала, старшая сестра, но я знаю: сейчас ты мне не завидуешь! Опять схватки, слишком быстро. О, какая боль… – Дыши, – говорит Пэт. – Я где-то читала об этом. Делай так, будто дым выдуваешь. И Мэри дышит, пока у нее не начинает кружиться голова. А потом происходит нечто удивительное. Вдруг она издалека видит себя ребенком, сидящим на ветке вишневого дерева. «Наверное, я умираю», – думает Мэри. Ей очень жалко себя, но радует, что боль ненадолго исчезает. Вспоминается тот день, когда солнце высветило дорожки на стене дома, а она, сидя на дереве, подглядывала за Норманом, соседским мальчишкой, чинившим свой велосипед. Ей хотелось тайком швырнуть в него что-нибудь, но вишни еще не созрели – ничего не было, кроме веток и листьев. Это был тот самый день, когда она накрасила губы, причмокнула и, насладившись странным вкусом краденой красной помады, быстро спустилась с дерева, пробежала по траве, бесшумно перелезла через забор и похлопала Нормана по плечу. – Поцеловаться хочешь? А теперь вот это… О, только не снова! Неужели схватки будут длиться вечно? Ей хочется вытолкнуть его из себя. Она почти теряет сознание. Это никогда не закончится. Мэри слышит собственный крик, она правда больше не может терпеть. Покой нарушен, все воспоминания улетели, и она снова в своей спальне, в этих четырех стенах, со своей сестрой, которая хлопочет рядом как ненормальная, и с этой непреодолимой, неизбежной потребностью толкать, выталкивать боль из себя. Это все равно что хотеть пустить газы – так же неловко. Как она до сих пор может быть жива, чувствуя такую адскую боль? Она действительно ощущает ребенка, когда его головка давит на нее, раскрывает, растягивает с такой силой, что мышцы словно бы обожжены огнем. Это должно остановиться. Ей кажется, пламя пожирает ее. Она вытягивает руку, пытаясь сделать хоть что-то и все прекратить, но ее пальцы касаются головы ребенка – и это такой ужас, прикоснуться к еще не рожденному ребенку, что в комнате все замирает. Она дотрагивается до своей дочери – первая в мире, кто это делает. Голова ребенка неровная, сморщенная, как холмистый горный хребет. Волосики мокрые и тонкие, как пух, а макушка мягкая. А она, Мэри, выталкивает дочь наружу, и вот уже у нее между ног можно разглядеть личико. Через мгновение, спустя одну странную, смятенную секунду дочь рождается на свет. Она лежит между ног матери, часто моргая, и весь мир давит на ее плечи. Тогда Мэри понимает самое главное – что должна любить этого малыша. Если я не смогу больше ничего тебе дать, клянусь подарить тебе это. Пэт возится с горячей водой и полотенцами и говорит: – Дыши глубоко и больше не тужься! А Мэри ничего не может поделать. Нет, никакое глубокое дыхание не способно это прекратить. Понадобилось только три потуги (всего три! – это Пэт сосчитает потом, как будто даже в процессе рождения внебрачного ребенка Мэри повезло) – и вот малыш уже лежит на кровати, скользкий, как скумбрия. Мэри стала матерью. Она сделала это. Она жива, ребенок тоже, и все трое вместе с Пэт плачут. – Это от радости, – говорит сестра и смотрит на часы. Наверное, в то мгновение ей становится страшно, потому что их отец в пабе и скоро вернется домой, так как же они, черт побери, объяснят ему, откуда взялся ребенок? Глава шестая – «Шлюха» – с этим словом я была хорошо знакома, – сказала Мэри девочке, подбежавшей к ней. – Но из уст моего отца оно прозвучало так, что мне стало нестерпимо обидно. Можешь себе представить? – Я бы сказала, что здесь гораздо больше подходит прозвище «Гудини», – ответила девочка, схватив Мэри за руку. Она быстро повела ее обратно, на другую сторону улицы. – Мама с ума сходит. – У меня были дела. – Какие дела? – Мне нужно было кое-куда сходить. – Если тебе что-то нужно, просто попроси меня. – Девочка быстро вела ее по тротуару. – Скорее, нам надо поспешить. – Где-то случился пожар? – Извини, но мама места себе не находит. К тому же ты в ночной рубашке, а это просто убийственно выглядит. Они поспешно вошли в ворота, прошагали по двору, миновали несколько дверей и зашли в кабину лифта. Девочка предупредила: – Если ты не против, я ей не скажу, что ты добралась до главной улицы. Они вышли из кабины лифта в холл, и Мэри поразил глухой звук, который издали костяшки пальцев девочки, постучавшей в дверь. Дверь распахнула женщина. – Слава богу. Где она была? – У ворот. Недалеко. Мэри затащили в квартиру. Вешалка, аквариум, гора туфель и ботинок. Дверь за ней захлопнулась. Мир уменьшился. – В кухню, – сказала женщина и указала дорогу. Мэри предложили сесть. Девушке предложили выйти. Женщина села за стол, заваленный бумагами, и сложила пальцы пирамидкой под подбородком. – Куда ты отправилась? – Мне было нужно кое-что. – Что именно? – Я хотела… Но все пропало. Было похоже на попытку сжать лучик света в кулаке. Проклятие! Женщина нахмурилась. – Я понимаю, находиться под одной крышей нам обеим неудобно, но убегать нельзя. Там дороги и машины. Это опасно. К тому же у моей дочери полно других дел, кроме того, чтобы гоняться за тобой. Они молча смотрели друг на друга. Мэри не могла понять, чего от нее ждут. Женщина сказала: – Ты никогда не могла просидеть на одном месте дольше пяти минут, поэтому я сама не знаю, почему так удивлена. – Немного помолчав, она добавила: – Социальная работница сказала мне, что ты прожила с Джеком по одному и тому же адресу целых тринадцать лет, вот я и подумала, что ты могла измениться. Джек? Это имя вызвало боль. Мэри пожала плечами и прогнала воспоминания о нем. – Для тебя это поистине мировой рекорд, – сказала женщина. – Целых тринадцать лет. Это был допрос? Происходило нечто очень неприятное. Женщина продолжала: – Вчера ты говорила, что посылала человека разыскивать меня. Почему ты так сказала? Мэри задумалась: в этих словах было зерно правды. – Может, ты потерялась? – спросила она. Женщина вздохнула: – Ладно, забудь. Мэри отвели в гостиную и усадили в кресло у окна. Она получила приказ: «Оставайся здесь». И еще один: «Даже не думай сдвинуться с места». В качестве охранника к ней приставили мальчишку. А девочке было велено подняться наверх и заняться какими-то контрольными по математике. Женщина ушла. Прошло всего несколько минут, и Мэри вдруг резко выпрямилась, вспомнив кое о чем. Как же она могла забыть! Теперь воспоминания вернулись – яркие и острые, как лезвие ножа. Виктори-авеню, большего ей ничего не было нужно. Только это. Дом номер двадцать три с голубыми воротами, аккуратным палисадником и ступеньками, выложенными керамической плиткой, которые вели к парадной двери. Она, бывало, считала их, подбираясь к окну, чтобы заглянуть в него, а потом снова считала, когда уходила назад на цыпочках. Ступенек было восемь. И каждая запечатлелась в ее памяти. Мэри встала с кресла и пошла к двери. На этот раз она не забудет. Будет повторять в уме много раз, пока не доберется до этого дома. Но мальчишка схватил ее за руку и сказал, что лучше вернуться в кресло, иначе будет плохо. – Я должна идти. – Тебе нельзя. Нельзя? Неужели этот мальчишка тут главный? Он был неловкий, рыжий и к тому же в пижаме. Но он стоял подбоченившись и твердил ей, что она должна сесть в кресло. – Пожалуйста, срочно принеси мне бумагу и ручку, – сказала Мэри. – Хочешь написать письмо? – удивился мальчишка. – Не имеет значения, чего я хочу, – буркнула Мэри. – Просто принеси мне ручку. Мальчик взял маленькую черную сумку с молнией и протянул ей. – Вот. Мне надо сходить в комнату за бумагой. – Он трусцой побежал к двери. – Не уходи, – крикнул он через плечо, – а то мне всыплют. Мэри написала «23» на обивке дивана и провела под надписью черту. Под первой чертой она провела еще одну и дотронулась до них кончиком пальца. Линии были похожи на два золотых ручья, один тек вперед, а другой – назад. Если она подталкивала их пальцем, они пересекались, переплетались, а стоило убрать руку, как потоки сразу отталкивались друг от друга. Это зрелище зачаровывало ее. Она несколько раз соединила и разорвала линии. Женщина не знала, что теперь делают золотые чернила. Неужели они существовали всегда? И неужели это настоящее золото? Такие чернила наверняка жутко дорогие. Мальчишка, появившийся перед Мэри, процедил сквозь зубы: – Мама увидит – просто рассвирепеет от злости! Мэри улыбнулась ему. Какая у него сердитая и при этом симпатичная мордашка! – Привет, – сказала она. – Откуда ты взялся? Мальчик подошел ближе. – Я серьезно. Тебе сильно влетит. – Ну хватит переживать! – Мэри похлопала по дивану рядом с собой. – Давай, присаживайся вот тут, выкурим по сигаретке. – Я же ребенок! – Точно? Ты довольно крупный. – У меня с щитовидной железой проблемы. – Может быть, ты ешь слишком много? – Это не имеет никакого отношения к еде. Это связано с обменом веществ. – Мальчишка строптиво сложил руки на груди. – У меня особые потребности. – У всех они есть. Вот мне, например, непременно нужно уйти, а ты меня не пускаешь. Мальчик нахмурил брови. – Это мой пенал. Можешь его вернуть? Пожалуйста. Мэри протянула ему черную сумочку. Старушке не очень хотелось ее отдавать, но ребенок проворно выхватил у нее свой пенал. – Как ты себя ведешь? – возмутилась Мэри. Мальчишка показал язык, уселся спиной к ней и вывалил на ковер карандаши и ручки. Мэри перевела взгляд на окно. Рваные тучи проносились над верхушками двух деревьев – судя по листве, это были ясень и сикомор. За ними торчала остроконечная верхушка башни, от которой в стороны тянулись веревки с десятками разноцветных флагов, трепетавших на ветру. Неужели они появились только что? – Это корабль? Мальчик и головы не повернул. Мэри попыталась встать, но кресло было глубокое, и ноги не пожелали ее слушаться. Она в отчаянии плюхнулась на сиденье. – Пожалуйста, ответь мне. Там мачта и корабельные снасти. Мы недалеко от моря? Мальчишка пожал плечами. – Там просто дома. – А почему кажется, что там вода и на воде рябь? Ребенок встал и прижался носом к стеклу. – Немножко похоже. – Так там море? – Нет, там небо и дома напротив, а за домом церковь, вот и все. – А что это за флажки? – Для красоты. – Мальчик выгнул шею. – Если бы мы жили у моря, было бы классно. – Он повернулся к Мэри. – Мама сказала, что в этом городе нам будет хорошо. Когда она здесь жила, он ей нравился, а вот мы с Кейти не в восторге. Гадко тут. У отца было лучше. Мэри справилась с разочарованием. Получается, моря нет. А она была в этом так уверена. – Скажи мне, – проговорила она, – что именно я должна делать? – Понятия не имею. – Мальчишка уставился на старуху, не моргая. – Мама сказала, что это всего на одну ночь. – Что – «это»? – Ну, ты тут только на одну ночь. Хотя уже прошло две, потому что тебе некуда деваться. Ты меня понимаешь? – Конечно. – Мэри пригляделась к мальчику. – Как тебя зовут? – Крис. – Сколько тебе лет? – Четырнадцать. – Хороший возраст. Тот улыбнулся. – Да? Почему? – Это возраст приключений. – Мэри улыбнулась в ответ. Она вдруг полюбила этого мальчика. – Мне всегда хотелось брата. Я бы назвала его Немо. – Так мою золотую рыбку зовут. «А, – догадалась Мэри, – так вот откуда оно взялось, это имя». Ее вроде бы знакомили с каким-то обитателем аквариума. Ей было стыдно из-за того, насколько скудно ее воображение. Оно обеднело, стало домашним, ручным, приземленным. Но мальчик этого словно бы не замечал. Он принялся считать свои ручки и складывать их в кучки по цвету. Кто-то еще так делал. Какой-то другой ребенок. О, как же медленно работал ее мозг! Думай же, думай. Не ручки, а пуговицы, высыпанные на газету из банки, в которой их хранила Пэт. Ребенок брал пуговицы одну за другой – самую большую, самую маленькую, самую красивую. И каждую рассматривал, поднося к окну, на свет. Рыжеволосое дитя… Кэролайн! Мэри испугалась, когда это имя вторглось в реальный мир. Испугалась, внезапно увидев перед собой рыжеволосую девочку, стоящую на коленях. – Она говорит по телефону, – сообщила девочка. – Может быть, хочешь чашку чая? – Она рисовала на диване, – сказал мальчик. – Правда? Мальчик показал. – Вот, смотри! А мама решит, что это я сделал, потому что она взяла мою ручку. Девочка пригляделась. – Двадцать три? Мэри накрыла цифры ладонью. Ей вдруг стало стыдно. Это ее рук дело! О чем она только думала? Она вытащила из кармана носовой платок и принялась стирать цифры. – Не сотрется, – сказал мальчик. – Это перманентный маркер. Мэри плюнула на платок и принялась тереть более старательно. – Не бойтесь. Я все объясню. Я знаю людей, которые тут главные. Девочка не стала ее ругать. Наоборот, сказала о том, что хочет «погуглить» насчет лечения. Она достала из кармана какую-то штуковину и открыла ее, после чего села напротив Мэри в кресло. Ее волосы отливали яркой медью. – Ты на кое-кого похожа, – улыбнулась Мэри. – Да? – Она пропала, и я наняла одного парня, чтобы он нашел ее. Мальчишка резко выпрямился. – Детектива? – Обошелся мне в целое состояние. Пришлось снять комнату поменьше, чтобы платить ему. Мальчишка вдохновился. – Мы могли бы нанять детектива, чтобы разыскать отца. – Он не потерялся, – буркнула девочка. – Мы отлично знаем, где он сейчас: играет в «Счастливое семейство» в нашем старом доме. – Но детектив заставил бы его с нами поговорить. – Детективы ничем таким не занимаются, Крис. – А вдруг занимаются? Вдруг ты не знаешь? – Лучше помолчи, – строго предупредила брата девочка. – Детектив пошел бы в наш старый дом, постучал бы в дверь и узнал бы, что папа жуть как хочет поговорить с нами, но просто ему подружка не разрешает. – Кристофер Бакстер! – рявкнула девочка. – Ты пойдешь в магазин! Нам нужен или лак для волос, или спрей от насекомых, чтобы очистить диван. – Она закрыла свою штуковину и убрала в карман. – Так что лучше поторопись, пока мама ничего не увидела и не решила, что это сделал ты. – Мне не разрешается ходить в магазин одному. И кроме того, мне надо ее охранять. – Я отменяю приказ. Мальчик покачал головой. – Ты мне не босс. – Я схожу, – сказала Мэри. – Тем более тут слишком жарко. Просто скажите мне, куда идти. Дети переглянулись, и Мэри поняла, что они хотели ей сказать. «Нет. Ни за что. Никогда!». И еще «Ты чокнутая, ты потеряешься, и с какой стати нам тебя отпускать?». Девочка произнесла. – Мама не хочет, чтобы ты выходила из дома. – А разве мы должны ей говорить? Девочка одарила Мэри долгим пристальным взглядом. Она словно подыскивала правильный ответ. – Думаю, она может это заметить. – Она тоже могла бы пойти. Мы могли бы сходить все вместе. Посидели бы где-нибудь, поглядели бы на мир. – Мама занята, – проворчал мальчик, засовывая свои ручки в пенал. – А Кейти надо в школу, хотя там с ней никто не общается. – Заткнись, Крис, – сказала девочка. – Ты ничего не знаешь. – Ты сама говорила! – А теперь беру свои слова обратно. И, между прочим, у меня учебный отпуск. А у тебя что? Как ты прогуляешь еще один день? Мальчик на миг прервал возню с ручками и ухмыльнулся: – А у меня голова болит. – И мама в это поверила? – Мы могли бы поехать на машине! – воскликнула Мэри. Дети дружно расхохотались. Девочка вдруг стала необычайно хорошенькой. Просто поразительно! Мэри хотелось сказать, что ей идет быть веселой, но женщину слишком сильно потрясло то, как девочке удалось расшевелить ее воспоминания. Ощущение было такое, будто электроны в ее мозгу впервые за много лет ожили, свет озарил тьму и произошло робкое соединение… – Ни я, ни мой брат машину водить не умеем, Мэри. Мэри принялась искать свою сумочку. Уж она-то точно умела водить машину, и ей так хотелось приключений! – У меня где-то были ключи и водительские права. Мы промчимся мимо твоей школы и всех оставим с носом. Мальчик восторженно поинтересовался: – Это как? Мэри приставила к носу ладонь с растопыренными пальцами, пошевелила ими и высунула язык. – Вот так. Жест оскорбительный, сам понимаешь. Мальчик повалился на ковер и задрал ноги вверх. – А мимо моей школы можно проехать и так сделать? – А еще можно глаза к носу скосить, – добавила Мэри. – Если хочешь показать, что никого не боишься. Мальчик расхохотался еще громче, а девочка встала и осуждающе посмотрела на него сверху вниз. – Пойду наверх, буду делать домашнее задание, – сказала она. – Не показывайте маме диван, а я попозже раздобуду средство, чтобы его очистить. 1948 год. Как это началось Зажав шею Мэри под мышкой, отец тащит ее по садовой дорожке. Она лупит его по бедрам, чтобы он ее отпустил. Колотит кулаками то в бок, то по руке, но тот словно бы не замечает. Позади трусцой бежит Норман, вытаращив глаза от страха. – Что вы ей сделаете? – кричит он. – Сгинь, – рявкает отец, – чтобы тебе тоже не перепало. Норман пятится. Папа бьет по двери ногой. Дверь качается на петлях. Мэри хватается за дверную раму обеими руками, но отец сильнее, и ее пальцы соскальзывают. Пэт, сидящая за кухонным столом и пишущая что-то в дневнике, вздрагивает и в ужасе спрашивает: – Что случилось? Что она сделала? Мэри извивается, пытается оттолкнуться от отца, но он держит ее еще крепче и тащит через всю кухню к раковине. – А ну умывайся! – ревет он. Он вдруг стал незнакомцем. Незнакомцем с глазами цвета серого гранита. Мэри гадает – куда подевался ее отец, который так весело смеялся утром? От того мужчины не осталось и следа. «Нет, это не мой папочка, – думает она. – Я помогала ему засыпать землей костер в саду. Он говорил мне, что я ангелок. В его улыбке была любовь. А теперь это какой-то мужик с холодными глазами». – С мылом! – рычит отец. – И полотенцем утрись. Мне, что ли, самому это сделать? Мэри хватает полотенце и вытирает лицо. – Целоваться с мальчишками! – кричит этот незнакомый отец. – Малеваться помадой! Тебе двенадцать лет! – Скоро тринадцать, – шепчет Мэри. – Клянусь, если еще увижу с этим соседским охламоном, отправлю тебя на тот свет. – Папочка, – говорит Пэт, подойдя к отцу и прикоснувшись к его руке, – ты пугаешь ее. Отец, сверкая глазами, отталкивает Пэт. – Да ты хоть знаешь, что у них было на уме? У них обоих! – Она не хотела, – вступается за сестру Пэт. – Она ничего не понимает. Это Норман за ней бегает. Позволь, я поговорю с его матерью. Но Мэри не хочет, чтобы Нормана наказали за то, что получилось. Она сама к нему напросилась. – Я его попросила, – шепчет она. Отец смотрит на дочку в упор. – Чтобы он тебя поцеловал? Мэри еле заметно кивает. – Я сидела на дереве, а он чинил свой велик, и мне захотелось попробовать, как это… Отец мотает головой, словно хочет заставить эту картину исчезнуть из его воображения. А потом говорит Мэри, что она унизила себя, что таких девочек называют позорными словами и что с этих пор ей запрещается разговаривать с Норманом и лазать по деревьям, а из дома она будет выходить, только если он ее куда-то отправит. И пусть Пэт подыщет ей работу по дому – начать можно с чистки туфель и ботинок для всей семьи. Пэт тихо предлагает отцу чай, но он ничего ей не отвечает и выходит из дома, сердито хлопнув дверью. Мэри прислоняется к раковине. Порыв воздуха от двери долетает до нее, толкает к ней жар от духовки. Пэт поворачивается к сестре. – Смотри, что ты наделала. С губ Мэри срывается тихий звук. Это странно – звук словно бы издает вовсе не она. – Я не хотела. – Как всегда. – Подумаешь, Норман. С чего отец так взбесился? – Потому что ты его драгоценная девочка. Хочет, чтобы никто тебя пальцем не тронул. Мэри закрывает глаза. Ей хочется, чтобы Пэт ушла, чтобы весь дом исчез. Улица пусть убирается тоже, если хочет. И город, и все люди. Она-то знает, что Пэт имеет в виду, говоря, что отец о ней заботится, только Мэри этого не надо. Он хочет, чтобы она ничегошеньки не делала, только ходила в школу, а потом училась печатать на машинке и брала уроки стенографии. В конце концов она устроилась бы в офис и осталась бы жить с ними, после чего нашла бы хорошего человека и вышла замуж, рожала бы от него детишек, стирала бы его тряпье, гладила, скребла ступеньки на его крыльце и натирала воском перила. Мэри в таком ужасе от этой перспективы, что ее передергивает. Она зажмуривается. – Знаешь, – говорит она, открывая глаза, – как только я получу школьный аттестат, я уеду в Лондон. Пэт искренне смеется: – Не говори глупостей. – Я не шучу. – Никуда ты не поедешь. Когда закончишь школу, тебе стукнет пятнадцать. Ты еще будешь ребенком, так что придется делать то, что велит отец. И зачем тебе ехать в Лондон, скажи на милость? Там почти все разбомбили. – Я хочу стать актрисой. Почти все главные продюсеры находятся в Лондоне. – Так ты поэтому обезьянничаешь, слушая радио? Поэтому повторяешь всякие странные разговоры? Вздумала стать кинозвездой? Пэт посмеивается и берет с кухонной тумбы сигареты. Пальцы у нее желтые от табака. Отец вчера про это говорил. Он велел ей больше не подавать еду на стол такими руками, заставил пойти в ванную и тереть кожу пемзой. – Я участвовала в школьной постановке, – сообщает Мэри. – Учительница сказала, что у меня идеальная дикция. – Думаешь, это так важно? Не глупи. У тебя семь пятниц на неделе. Сегодня одно, завтра другое. Тебе нравится болтать глупости и смотреть на людей, которых ты своими глупостями шокируешь. – Пэт делает глубокую затяжку и выпускает дым в сторону Мэри. – Надеюсь, в один прекрасный день ты повзрослеешь и эта дурь пройдет. У Мэри неприятно сосет под ложечкой. Что-то глубокое и злобное закипает в ней. – Прекрати, Пэт. Не смей отнимать у меня все возможности. Почему у тебя всегда все получается таким скучным и тусклым? – Я не стану отвечать на эти слова, Мэри Тодд. – Пэт подносит сигарету к губам и снова глубоко затягивается. Кожа около ее губ сморщивается так, будто кто-то затянул шнурок на торбочке. – А теперь… как насчет того, чтобы перестать корчить из себя королеву театра и начать чистить обувь? Два дня спустя отец вернулся с работы с отрезом шелка – темного, как грозовая туча, с зелеными проблесками. Когда он вынул шелк из оберточной бумаги, ткань стала похожей на экзотическую птицу, которую отец где-то украл и теперь здесь, в столовой, выпустил полетать. – Тебе, – сообщает он, приложив шелк к талии Мэри. Девушка восхищенно гладит ткань. – Где ты это взял? – Какая разница? Теперь ни у кого нет шелковых платьев. Новых, по крайней мере. Да чтобы еще столько ткани… – Наверное, это стоило кучу денег! – А ты не думай об этом. Из кухни приходит Пэт с заварочным чайником в руке. Она останавливается, раскрыв рот от изумления, около стула, где сидит Мэри, и смотрит на ткань, наброшенную на колени сестры. – Это… что такое? – Это мне, – произносит Мэри, все еще не веря в произошедшее. Она удивленно смотрит на отца. – Дороже пяти фунтов? Тот постукивает пальцем по кончику носа. – Не задавай вопросов, и мне не придется тебе врать. Пэт ставит чайник на стол. – А мы еще по счетам в этом месяце не платили. В ее голосе звучит упрек, и Мэри становится неловко. Она словно бы в чем-то провинилась. Это так знакомо… Только на прошлой неделе отец купил ей пару детских перчаток, а за неделю до того – коробку носовых платочков (китайских, с ручной вышивкой). Мэри ужасно понравились подарки – они были очень необычные, – а Пэт решила, что это пустая трата денег, вывела Мэри в коридор и сказала ей, что, если бы она так не своевольничала, отцу не пришлось бы делать такие дорогие покупки. – Я подарков не прошу, – прошипела в ответ Мэри. – Просто папа так извиняется за свою ругань! – Почему же он меня не ругает? – Потому что ты у нас такая образцовая. Этот ответ Пэт понравился, потому что она наслаждалась своей образцовостью: она умела предугадывать поведение отца, могла почувствовать разницу между «строгий, но в хорошем настроении» и «пьяный и в тоске». А еще она только по звуку, с которым отец закрывал дверь, вернувшись из паба, могла понять, что ему нужно – трубка, шлепанцы и посидеть у камина или побыть одному в гостиной с фотоальбомом и стаканом виски. «Он не виноват, – говорила Пэт. – Это все от тоски». Пэт было двенадцать, когда умерла мама, поэтому она знала, каково отцу. А Мэри было всего три дня от роду, так что она вообще могла об этом знать? Но порой Мэри набиралась смелости и тайком входила в отцовскую спальню, чтобы посмотреть на свадебную фотографию и потрогать мамино лицо через стекло. Это была та самая мама, которая теряла при родах одного сына за другим. Врачи предупредили, что ей больше нельзя иметь детей, но она не желала их слушать. Та самая мама, которая сказала: «Рожу еще одного ребенка, и он будет самым лучшим!». Когда она вынашивала Мэри, у нее выпали все волосы, и врач сообщил, что снова будет выкидыш. Тогда она легла на диван и несколько месяцев не вставала. А когда родилась Мэри, оказалось, что она – копия матери. «Рыжая, – называл ее порой отец. – Моя рыжая красотка». Пэт совсем не походила на маму. Волосы у нее были русо-каштановые. А от отца она неизменно получала практичные подарки – к примеру, хлопчатобумажный фартук с карманами или жесткую щетку, чтобы драить ступеньки крыльца. Изредка какой-нибудь парень с отцовской работы передавал ей коробку с персиками. Пэт эти подарки, похоже, радовали, а Мэри считала их скучными. Пэт никогда не получала ничего настолько красивого, как этот отрез прекрасного шелка. – Мы разделим, – говорит Мэри сестре. – Тут много. Хватит на два платья. Пэт накрывает чайник стеганой грелкой и смотрит на отца. – И где, скажи на милость, она будет носить это платье? Отец добродушно пожимает плечами. – Может, дома? – Шелковое платье – дома? – Пэт заносчиво вздергивает подбородок. – Ты что, не видишь, что ты ей потакаешь? Отец молча намазывает масло на хлеб и ищет глазами горшочек с вареньем. Пэт усаживается напротив. – Когда я была в ее возрасте, ты меня никогда не баловал. – Когда ты была в ее возрасте, шла война. – И я все делала по дому для вас двоих! Мне приходилось считать каждый пенни, стоять в очереди в бакалейной лавке, накрывать стол к чаю, стирать и штопать. И никто никогда не покупал мне подарков. Мэри не хочется, чтобы этот отцовский сюрприз привел к ссоре. Она встает и прикладывает ближний конец отреза к подбородку. Ткань струится к ее лодыжкам. Девочка надеется отвлечь сестру и отца от неприятного разговора. Она качает бедрами и смотрит, как по шелку бегут волны. – Он волшебный, этот шелк. Прямо как бальное платье у Золушки. Отец усмехается. – А Пэт будет твоей феей-крестной и во что-нибудь его превратит. Пэт хмурится еще сильнее. – И когда же я время для этого найду, спрашивается? – Найдешь, – говорит отец и с таким видом тянется за ножом, будто все решено. – А если останется, можешь и себе что-нибудь сшить. – Если останется? – переспрашивает Пэт. – Я получу остаток? Намазывая варенье на хлеб, отец с любопытством смотрит на нее. – Ты же вроде не любительница наряжаться. Ни танцами сроду не интересовалась, ни музыкой. – Я терпеть не могу шум и пьяных, но праздники мне нравятся. – И когда ты в последний раз принимала приглашение на праздник? – Когда меня в последний раз приглашали, ты хочешь сказать? Отец мрачнеет. Пэт никогда не вела себя так дерзко с ним. Что с ней стряслось? – Не помню, чтобы ты вышла из дома, когда соседский парень выкатил во двор мамашино пианино. – Отец звякает ножом по краю горшочка с вареньем с таким видом, будто выиграл очко и разговор окончен. – Пусть платье достанется той девочке, в которой есть огонь. Огонь! Это слово отец произносил и раньше. И Мэри хватается за это слово. У нее огонь есть, а у Пэт – нет. Она сама знает это, да и всегда знала. Это что-то жаркое и дикое, что иногда пробуждает в ней желание выйти из дому и идти по дороге без остановки. Дорога всегда многое обещает: молочный коктейль в кафе «На углу», поездку на автобусе до «Тиффани» в день морского парада, чтобы посмотреть на танцоров, или даже (когда станет старше – она поклялась себе в этом) путешествие в Лондон. Представить только ночь в гостинице «Empire Rooms» или в зале «Lyceum»! Биг-бенд играет так громко, что чуть крышу не срывает, а в зале – сотни человек. Незнакомцы останавливаются, заговаривают с ней… и, может быть, приглашают на танец. Ее определенно ожидают приключения. – Ты домоседка, – говорит отец Пэт, мрачно разливающей чай по чашкам. – Тут и спорить нечего. – А я? – спрашивает Мэри, опустившись на колени рядом с ним. – Я – мироседка? – Беда ты, – грустно говорит ей отец. – Вот кто. Глава седьмая Кейти представляла себе загородный домик с розами около двери – разве не таким должно быть жилище бабушки? А дом Мэри оказался многоквартирным ступенчатым кондоминиумом, почти неотличимым от других на улице. Дома стояли в низине, а выше них проходил скоростной участок шоссе. Когда они вышли из машины, впечатление у Кейти было такое, будто мрачное небо нависло прямо над ними. Воздух пропах выхлопными газами. – Я знакома с местными жителями, – сообщила Мэри, пристально глядя на дом. – Ты здесь живешь, – сказала ей мать. – Вовсе нет. Чушь какая! Мать вытащила из сумочки конверт, который ей дали в больнице, и помахала им перед носом Мэри. – А откуда тогда у меня ключи от твоей квартиры? Но Мэри не обратила никакого внимания на ее слова. Она прошагала по дорожке к двери и постучала. – Никто не откроет, – сказала Кэролайн. – А Джек? – хмыкнул Крис. Мать зыркнула на него. – Прекрати! – Взглянув на Кейти, она добавила: – Присмотри за братом. Кейти взяла Криса за руку и увела в сторону. Они сели рядышком на парапет возле дома. Мать вертела в руках связку ключей. – А как это – быть мертвым? – прошептал Крис. – Откуда я знаю? – Как думаешь, там темно? – Наверное. – А как думаешь, другие мертвецы страшные? Чтобы отвлечь Криса, Кейти посоветовала ему посчитать плитки на дорожке. Обычно он таким занимался сам, без принуждения, но на этот раз слушаться не стал и пристально уставился на Мэри. Женщина подошла к окну и заглянула внутрь дома. – Как тоскливо, наверное, там сидеть одному… – произнесла она рассеянно, не обращаясь ни к кому. – Пойдемте, – сказала Кэролайн. – Дверь открыта. Все в дом. Первой вошла Мэри. Она протиснулась мимо матери и пошла по коридору. Все остальные замерли рядом на ступеньках крыльца. Было душно и пахло чем-то сладковатым. Кейти задумалась: не так ли пахнет смерть? – и сглотнула подступивший к горлу ком. – Входите! – позвала Мэри. – Входите и полюбуйтесь на всю эту красоту! – А свет можно включить? – шепотом спросил Крис. Мать покачала головой. – Ни к чему электрическому даже не думайте прикасаться. В полумраке трудно было что-то разглядеть. Кэролайн, Крис и Кейти осторожно прошли по прихожей и заглянули в комнату – похоже, в гостиную. У стены – диван, неподалеку от него расположился камин, у окна – стул с жесткой спинкой, в углу – старенький телевизор на тумбе. Но как только глаза Кейти привыкли к темноте, она разглядела стеллажи от пола до потолка, плотно уставленные книгами, стопки журналов на нескольких столиках и застекленный шкаф, набитый безделушками: масками, резными фигурками и яркими статуэтками. Напоминало благотворительный магазин. Камин был облицован резным камнем, а на подоконниках громоздились горы бумаг и корзинки с мелочами. К стене тут и там были прикреплены птичьи перья, на полу лежали подушки, к двери со стороны комнаты скотчем как попало приклеили вырезанные из журналов заметки. От жары становилось трудно дышать. Даже от ковра и штор тянуло затхлостью. Мать это тоже явно заметила. – Я открою окна, хорошо? Мэри ходила по комнате и прикасалась к разным предметам с таким видом, будто никогда не видела их раньше. Она осторожно провела пальцем по верху каминных часов, бережно подняла двумя руками фарфоровую собачку и опустила на место. Подняла руку и звякнула хрустальными бусинами люстры. – Поглядите только! – ахнула она, открыв что-то наподобие музыкальной шкатулки. Тихо полилась старинная мелодия, и пластмассовая балерина повернулась на триста шестьдесят градусов на подставке. Мэри села на диван и довольно вздохнула, держа шкатулку на коленях. Глядя на нее, можно было подумать, что она пришла в какую-то чудесную галерею на выставку, где ей, почетной гостье, позволили прикасаться к экспонатам. Но у матери таких мыслей явно не было. Теперь, когда шторы раздвинули, она стояла, прижав ладони к щекам, с таким видом, словно оказалась в фильме ужасов. – Как тут грязно, – произнесла она одними губами, стоя у окна и глядя на Кейти. Кейти кивнула, но с матерью согласилась не совсем. В комнате, конечно, царил беспорядок, но не было ни сырости, ни плесени. По углам не разбегались тараканы. Просто гостиную основательно запустили, вот и все. Возможно отчасти это было связано с болезнью Мэри. Может, именно поэтому она забывала прибирать в доме, а Джек, вероятно, тратил слишком много времени на присмотр за ней и не успевал следить за порядком. Мэри взяла подушку и стала гладить так, будто бы это прикосновение ее успокаивало. – Хочешь взять ее с собой? – спросила мать. – Хочешь положить ее сюда? Она указала на чемодан на колесиках, который прикатила в дом. – А я куда-то еду? – спросила Мэри радостно. Мать нахмурилась. – Мы здесь, чтобы взять кое-что из вещей, ты забыла? На пару дней. Две-три ночнушки, несколько смен белья, кое-какие туалетные принадлежности. Мэри явно не собиралась искать одежду, зубную щетку и вообще что-то необходимое. Она гладила подушку и радостно смотрела через плечо матери на вид за окном: на дорогу, дома и машины, на цепочку магазинов. Там все бурлило жизнью. Крис отошел от двери и теперь рассматривал что-то наподобие пластмассовых гор, приклеенных к доске. Он потрогал одну пальцем. – Это для чего? – Не трогай! – рявкнула мать. – Ни к чему здесь не прикасайся. Мэри повернула голову и увидела, что заинтересовало Криса. – Это Волчья гора, – улыбнулась она. – Принеси сюда, я тебе покажу. Но мать решительно покачала головой и одними губами сказала Крису, что гора грязная и дотрагиваться до нее нельзя. А потом добавила шепотом: – И как только можно так жить? – с этими словами она прошла по ковру и села на корточки у ног Мэри. – У тебя есть место, где ты хранишь важные бумаги? Выдвижной ящик, какая-то папка? Мне бы не хотелось копаться в твоих вещах, но нам нужны свидетельство о рождении Джека и банковские документы. А еще твои пластиковые медицинские карточки и номера полисов национального страхования. Знаешь, где все это может лежать? Мэри пожала плечами. – Всем этим занимается Джек. Кейти не сводила глаз с матери. Та сделала глубокий вдох. Эти же самые слова она произнесла за завтраком, когда Кэролайн спросила у нее, не надо ли отменить доставку молока или газет. – Мне очень жаль, – сказала мать, – но Джека больше нет. У него был инфаркт, он умер. Мэри устремила на нее взгляд, полный недоверия и тревоги. – Когда? – Три дня назад. Ты ездила с ним в больницу на скорой, помнишь? – Нет. Потому что мне никто не сказал! – Говорили. Но ты забыла. Мэри на миг перевела взгляд на Кейти, потом на Криса и на мать, словно искала объяснение. – Я же видела его за окном, – прошептала она. – Не видела. Просто у тебя плохо с памятью. – Хочешь сказать, я не понимаю, что вижу? Думаешь, я могу такое забыть? – Старуха махнула рукой. – Ты говоришь массу глупостей. Кейти до ужаса хотелось здесь побывать. Эта затея казалась просто потрясающей – поехать туда, где жила Мэри. Кейти представляла себе, что им навстречу выйдет толпа соседей, что все будут им сочувствовать и угощать чаем. Она воображала, что в залитом солнцем саду соберется много людей и они станут рассказывать разные истории, благодаря чему раскроются какие-то тайны, закрасятся белые пятна на карте. А мама в кои-то веки расслабится и, может быть, немного потеплеет к Мэри. Кейти даже представила себе, что мама возьмет и объявит, мол, им всем будет лучше, если они вместе переедут жить к Мэри. Только бы уехать из этой квартиры, уйти из этой школы, от презрения Эсме. У нее был бы шанс начать новую жизнь! Теперь все это казалось глупой фантазией. Мэри сидела на диване и смотрела на камин так, словно видела, как в нем весело пляшут языки пламени, хотя на самом деле там просто чернела сажа. И казалось, что совсем не стоило привозить ее домой. Здесь у Джека случился инфаркт, и Мэри могла обезуметь еще сильнее, приехав сюда. Наверное, мама тоже так подумала, потому что расстегнула молнию на чемодане и достала рулон мешков для мусора и большой пластиковый пакет с ручками. – Давайте-ка поработаем. – Она поманила к себе Криса и велела ему сесть рядом с Мэри на диван. – Присмотри за ней. Сиди на месте и ничего не трогай. Кейти, пойдем со мной. Кейти бросила на брата озадаченный взгляд. Он, усевшись на диван, пожал плечами и положил руки на колени. Вид у него был неловкий – мальчик словно вдруг оказался перед кабинетом врача. Когда они вышли в коридор, мать дала указания. Кейти предстояло вынуть из холодильника все испорченные продукты, а также постирать вещи, если найдутся, но делать это мать велела в перчатках. Она протянула Кейти рулон мусорных пакетов и большой пакет. Кроме того, Кейти предстояло проверить кухонные шкафчики в поисках лекарств (список она посмотрела в интернете), а затем приготовить всем чай. Молоко, печенье и контейнер с чайными пакетиками они привезли с собой. Мама все продумала. Как всегда. Правда, сегодня она смягчила свое незыблемое правило – «никакого сахара». – Может быть, лекарств тут и вовсе нет, но ты все равно быстренько просмотри шкафчики, – попросила она. – Возможно, она принимает доксазозин – это важный препарат. Другие настолько срочно не потребуются. Да, и еще проверь, не найдется ли арисепт, от деменции. Мало ли… – От деменции? – Мне кажется, что это вполне вероятно. С памятью у нее просто катастрофа. – Мать сделала глубокий вдох. – Так, и позвони мне, когда будет готов чай. Только убедись, что чашки чистые. – А ты куда? – Наверх – посмотрю, какая там картина. Совет кондоминиума захочет забрать эту квартиру. Мы не можем позволить им увидеть, что она жила вот так. – Мать взглянула на часы. – За работу! В маленькой кухне было темно и пахло прогорклым маслом. Казалось, тут кто-то много лет готовил чипсы и ни разу не удосужился проветрить. Кейти включила свет и открыла дверь, за которой оказался крошечный заросший садик. Но при свете все в кухне оказалось еще хуже. Кейти увидела засаленные муслиновые занавески и слой грязи на полу. Чувствуя себя сотрудником криминальной полиции, работающим на месте преступления, она натянула перчатки и открыла дверцу холодильника. Она почти ожидала, что увидит там отрезанную голову на тарелке, но все оказалось вполне заурядно – кусок сыра, банка маринованных огурцов, несколько сморщенных морковок и проросших картофелин, упаковка просроченного маргарина. Молоко Кейти вылила в раковину, зажав нос, поскольку оно скисло. За ним последовали остатки апельсинового сока из картонной упаковки. При этом Кейти то и дело искоса поглядывала на дверь – не войдет ли Мэри? Возможно, стоило спросить у нее разрешения? Может, она хотела бы съесть маринованный огурец? А вдруг эта банка предназначалась Джеку? Кейти вскипятила воду в чайнике (доверилась исправности электрики на пять минут), а пока ждала, выглянула в садик. Он зарос, но был красив в этом запустении. Тут переплелись, перепутались все цвета и формы. Когда вода закипела, Кейти вымыла несколько грязных чашек и тарелок, обнаруженных в раковине. При этом девушка думала о том, как все неправильно. Вдруг с этой тарелки Джек ел в последний раз? А она его, можно сказать, смывает… Список лекарств. Толтеродин, лизиноприл, доксазозин. Рядом с названием первого препарата стояла звездочка и надпись почерком матери: «Отказ от мочегонных средств, возможно, усиливает спутанность сознания?». Рядом со всем, что касалось Мэри, хотелось поставить вопросительный знак. Кейти нерешительно открыла дверцу шкафчика над раковиной. Он был битком набит коробками с сухими завтраками. Проклятие! А их считать испорченными продуктами? Может быть, поскольку вряд ли кто-то собирался это есть. Значит, и их предстояло выкинуть. Кейти вытаскивала одну коробку за другой. К каждой была приклеена записка: «Если сейчас темно, возвращайся в постель». Господи, как же это грустно! Наверняка все напоминания писал Джек, заботясь о Мэри. Видимо, он направлял ее обратно в спальню, если она бродила по дому и думала, что пора завтракать. Кейти не смогла выбросить эти наклейки. Она отклеила их и аккуратно убрала в карман, после чего выбросила коробки в мусорное ведро. В следующем ящике лекарств тоже не оказалось – только кофе, чай, чашки и тарелки. Изнутри на дверце была приклеена еще одна записка: «Только одну ложечку сахара, ты сама сладенькая!». Ее Кейти тоже отклеила: быть может, Мэри порадуется этим напоминаниям и почувствует себя как дома. Через некоторое время Кейти нашла еще несколько: «Чайник горячий, как ты», «Ты зажгла мое сердце, но эти спички не трогай». А рядом с дверью, ведущей в сад: «Если захочешь выйти, пожалуйста, возьми меня с собой». Их расклеили повсюду. И это было так… мило. На стене висела пробковая доска с приколотым к ней рисунком. Смотреть на него было больно, потому что там изображался человечек из черточек, а над его головой тем же самым почерком, что на наклейках, написали «Джек». Человечек держал за руку женщину, тоже нарисованную черточками-палочками, и над ее головой значилась надпись «Мэри». Пониже – еще четыре человечка, над которыми были написаны имена: Кэролайн, Стив, Кейти, Крис. Семью Кейти изобразил человек, который недавно умер. Отец держал за руку маму, и это было так прекрасно, как будто Кейти читала по-настоящему романтическую книгу или смотрела столь же романтический фильм. Кейти сняла рисунок с доски и убрала в карман. Потом взяла печенье и вернулась в гостиную. Пусть мать ищет лекарства. И чай тоже пусть готовит сама. Крис явно тоже нарушил данные ему инструкции, поскольку «Волчья гора» была включена в розетку и вовсю работала. На плато стояли пластмассовые волки с голубыми металлическими глазами и белой шерстью, которая топорщилась мелкими иголками. Под их лапами сверкал огоньками снег. Крис наклонился к ним и прислушивался. – Слышишь, как они воют? – спросила Мэри. – Они кое-что стерегут. Крис понимающе кивнул: – Я их в чемодан уберу. – Правильно. Возьмем волков. Кейти понимала, что это несерьезно. Мать никогда не согласилась бы взять в дом хоть что-то электрическое из квартиры Мэри. Решила бы, что из-за этого начнется пожар или, как минимум, перегорят предохранители. – Вот, – проговорила Кейти, надеясь отвлечь Криса, – печенье. Ее брат с усмешкой взял пакет, но намерений своих не изменил. Он осторожно уложил волков в чемодан. – Правда, классные? – Миленькие, – рассеянно произнесла Кейти и провела кончиком пальца по хрустальным бусинкам люстры. По комнате разбежались маленькие радуги. – А вот сувенирные курительные трубки Джека, – сообщила Мэри, помахав Кейти рукой, в которой зажала несколько таких вещиц. – Куда бы мы с ним ни поехали, он всегда покупал новую. Вот эта – из Австрии, она делится на три части. А мне всегда нравилась природа в Тироле. – А она его вправду через окно видела, – сказал Крис, указав рукой с зажатым в ней пакетом печенья на один из стульев в гостиной. – Он прямо тут сидел. – Я его все время вижу, – добавила Мэри. – А как же иначе? Крис с любопытством посмотрел на нее: – А он никогда не кажется тебе голодным и опасным? Кейти зыркнула на брата, предупреждающе сдвинув брови, но он сделал вид, что ничего не заметил. Пусть пугает себя сколько хочет, считая, что Джек превратился в зомби, но зачем же Мэри к этому склонять? Не стоило напоминать ей о том, что Джек умер. Мама и так ее этим огорчила. – Джек много чего коллекционировал, – продолжала Мэри, протянув Кейти нечто похожее на связку тонких палочек. – Вот иглы дикобраза. Он пользовался ими для рыбалки. Затем она показала внукам маленький парусник, сделанный из голландского деревянного башмака, со снастями из золотых нитей и парусами из оберточной бумаги, еще несколько корабликов, набор дорогих немецких ручек и флакончик духов с крышкой в виде черного шарика. – Прямо из Парижа, – блаженно проговорила Мэри, нажала на крышку и опрыскала духами шею. – Ручная резьба по хрусталю и еще серебряная кисточка для большей элегантности. Откуда у нее брались названия для всех вещей, почему она так легко их вспоминала и произносила? Как она могла помнить, что они собой представляли и откуда привезены? Может быть, это происходило потому, что она сейчас находилась здесь, в квартире, где они жили с Джеком? И воспоминания возвращались, если она оказывалась в «правильном» месте достаточно долго? – Уверена, он был бы рад, если бы вы взяли себе что-то в подарок, – сказала Мэри внукам. – Что бы вы хотели? Как насчет рожка для обуви? Всегда полезно иметь рожок для обуви. Вот этот – от Фримена, знаменитого обувщика с Лавендер Хилл[3 - Жилая и торговая улица на юге Лондона.]. Вы бывали в Лондоне? Крис помотал головой. – Нигде мы не бывали, даже за границей. Мама летать боится. – Вот как? Жаль. Так можно много всякого повидать. Но вы еще такие юные. У вас уйма времени. Радостно улыбаясь, Мэри стала протягивать Крису и Кейти разные вещицы, чтобы они укладывали их в чемодан. На первый взгляд они казались совершенно бесполезными, но рассматривать их вместе оказалось забавно. Шторы на окнах развевались, как подолы белых летних платьев, а Мэри рассказывала и рассказывала о сифоне, в котором можно было делать газировку, о глицериновой лампе, солнечных часах от Эйнсли и Уилсона, кофейном сервизе «Meakin»[4 - Китайская компания по производству высококачественного фарфора.]. Мэри вела себя как ведущая «Antiques Roadshow»[5 - Британская телепередача, участники которой ездят по стране и оценивают старинные вещи, которые приносят местные жители.], рассказывающая о старинных вещах. В гостиную порывисто вошла мать с охапкой одежды. – Я нашла блузки, юбки и нижнее белье. Не обнаружила ни жилетов, ни носков и не очень уверена насчет этих брюк. – Она показала их Мэри. – Даже этикетка висит. Если я их возьму, ты будешь носить? Мэри пожала плечами и посоветовала матери спросить об этом у Джека, который, как она полагала, наверное, сейчас наверху. Мать устало вздохнула и повернулась к чемодану. – Это еще что такое? – Всякое-разное, что мы берем с собой, – ответил Крис. – Нет-нет. Категорически нет. – Мать положила одежду на стул. – Мы не сможем все это увезти. Зачем, скажи на милость, тебе понадобился пластмассовый ананас? Мэри укоризненно посмотрела на нее: – Но это же ведерко для льда! Что ты делаешь? Положи его обратно! – Часы еще может быть, – заявила мать. – Но никаких газет и финтифлюшек. – Она снова сунула руку в чемодан. – А это что еще такое? Трубка? Мэри выхватила ее у Кэролайн. – Это не твои вещи! Думаешь, имеешь право рыться в них? Кто тебе сказал, что так можно делать? – Она положила трубку обратно в чемодан, добавила что-то вроде стопки старых театральных программок и протянула руку. – Дай мне ананас. Кэролайн выполнила просьбу. Со свирепым видом она повернулась к вороху одежды. – Придется это все положить сверху, так что не ругайся, если одежда помнется! Кейти взглянула на Криса. Тот ел печенье и притворялся, что ничего не замечает, а значит, чувствовал себя таким же виноватым, как она. Они не помешали Мэри творить глупости при сборе вещей, и вот теперь снова разгорелся скандал. Нечто подобное случилось вчерашним вечером, когда Мэри пожелала прогуляться после ужина. Мать спокойно объяснила, что уже поздно, на улице ночью опасно и пора ложиться спать, но Мэри надела пальто и заупрямилась. Кейти предложила прогуляться с бабушкой вокруг дома, поскольку сама дико устала от подготовки к экзамену, но мать решительно заявила, что не позволит им обеим так рисковать, заперла дверь и убрала ключ в карман. Мэри стояла в коридоре и требовала, чтобы ее выпустили, говоря, что не выносит закрытых пространств. – Это что, тюрьма? Ты что, собираешься нас запереть в угольном сарае? Мать принялась доказывать, что никакого угольного сарая у них нет и никто никого не намерен запирать, но дверь она не откроет, потому что на улице темно. Мэри вышла из себя. – Может быть, ты не откажешься отпереть свое сердце? – рявкнула она, прошествовала по коридору и вышла на балкон, где сердито выкурила сигарету. И вот настал новый день, а Мэри снова оказалась причиной конфликта. Другой дом, другой спор. Столь же неразрешимый. Мать швырнула вещи в чемодан и свирепо захлопнула крышку. – Больше ничего не возьмем, – объявила она. – Я-то думала, ты положишь только фотографии и пару вещей Джека, а не вот это. Ты не можешь забрать отсюда все! Мэри покачала головой. – Открой чемодан. Я еще не была наверху. – Что тебе нужно оттуда? – Туфли. Платья. Мало ли еще что. – Одежду я уже собрала, а туфли – у тебя на ногах. Брать что-то еще нет никакого смысла. – Отец купил мне отрез фантастически красивого шелка, – мечтательно произнесла Мэри. – А сестра сшила из этого шелка платье. Всякий раз, когда я его надевала, я с кем-то целовалась. Я никуда не поеду без этого платья. – Тут нет места, – сказала мать, в отчаянии расстегивая молнию чемодана. – Мы побываем у врача, и потом станет ясно, сколько времени ты проживешь у нас. Но до тех пор твои вещи должны остаться здесь. – У врача? – переспросила Мэри. – У какого врача? – У того, о котором мы говорили вчера. Мэри строптиво сложила руки на груди. – Жаль тебя огорчать, но я такого разговора не припоминаю и, боюсь, на завтра у меня есть планы. – Завтра воскресенье. А визит к врачу назначен на вторник. – К сожалению, на вторник у меня тоже имеются планы. Мать резко отвернулась от чемодана. Вид у нее был злобный и решительный. – Мы это обсудили. Ты согласилась пойти к врачу, поэтому я договорилась о визите. Твоим планам придется подождать. Мэри тоже была полна решимости настаивать на своем. Она привстала, ухватившись за подлокотник дивана. – Я так не думаю. Мать была в полном отчаянии. – Ты нездорова. Мы не получим никакой поддержки от социальных служб, пока ты не будешь зарегистрирована в системе, а отсутствие поддержки означает, что тебя не примет ни один специалист. – Специалист? – прошипела Мэри. – О чем ты говоришь, хотела бы я знать? – О доме престарелых, – сообщил ей Крис, тщательно пережевывая печенье. Мать резко повернулась к нему. – Ради бога, Крис! Ты мог бы не встревать? Тот пожал плечами. – Я просто говорю то, что ты мне сказала. – А теперь не говори! Мэри жутко испугалась. – Ты заставляешь меня уйти? – Никто не заставляет тебя ничего делать, – процедила сквозь зубы мать, – до тех пор, пока мы не встретимся с врачом. – Я не хочу так, – проговорила Мэри, шаря руками в карманах. – Мне совсем не нравится, как звучат твои слова. Мать сняла со спинки стула сумочку и протянула старухе. – Ты это ищешь? – Спасибо, – ответила Мэри. – Прошу меня простить, я выйду покурить. Затаив дыхание, Кейти проводила Мэри взглядом. Она ждала, что хлопнет дверь и старушка крикнет что-то через плечо, но не случилось ни того, ни другого. Кейти услышала, как тихо открылась и закрылась дверь кухни. Крис взял второе печенье. – Ей не понравится в доме престарелых, – сообщил он. – Если даже он будет хороший. Мать сердито посмотрела на него. – Понравится! – А если нет? – Ну… здесь же она остаться не может, верно? Это не дом, а капкан! – Мама замахала руками, чтобы продемонстрировать детям, как здесь опасно. По ее мнению, смертельную опасность в себе таили гостиная со всем ее содержимым, все комнаты наверху и сад. – В доме престарелых ей будет хорошо. Да и для меня это лучший способ о ней позаботиться. – Но тебя же там не будет, – возразил Крис. – Это верно. – Мать медленно кивнула, не спуская глаз с сына. – И тебе придется поверить мне на слово, Крис. Она наклонилась, подняла чемодан и рывком выдвинула ручку. – А мне с ней нравится, – сказал Крис. – Она меня смешит. – Что ж, я очень рада, – ответила мать. – Но, возможно, это потому, что тебе для нее ничего не приходится делать. Глава восьмая Громкий крик чайки заставил Мэри замереть. Она сидела на удобной скамейке напротив церкви и наблюдала за тем, как птица пикирует и взмывает в небо, расправив белые крылья. Мэри переживала мгновения такого ничем не омраченного восторга, что ей вправду показалось, будто она еще никогда в жизни не была такой счастливой. Но стоило ей так подумать, как она ощутила аромат свежей выпечки и решила, что могла бы стать еще более счастливой. И, словно по волшебству, перед ней возникла девочка. Сегодня, несмотря на жару, она была в брюках и джемпере. Глупое дитя. В руке девочка держала коричневый бумажный пакет, от которого исходил божественный аромат. – А вот и вы, миссис Беглянка, – сказала девочка. – Круассан. Только что из микроволновки. Мэри взяла у нее пакет и указала им на небо. – Чайка. – Да, – согласилась девочка и села на скамейку рядом с Мэри. – Заблудилась, наверное. Круассан оказался просто великолепен. Мэри проглотила его, откусив всего четыре раза, и поняла, что легко съела бы еще один. Облизнув с пальцев масло, она вытерла руку о подол юбки. – Когда я была молодая, – сказала она девочке, – я могла сунуть в рот сразу пять вишенок. Просто прижимала языком, пока не лопались, а потом выплевывала косточки, и они разлетались по саду. Девочка рассмеялась, наклонилась и похлопала Мэри по руке. – Вечером, когда буду возвращаться с экзамена, я куплю тебе большой пакет вишен. Заставим маму заплатить. Она не откажется, потому что чувствует себя виноватой за то, что ругала нас. Сама увидишь. – Ругала? – переспросила Мэри. – Не помню. – Да, она просто жутко злится на меня из-за того, что я болтаю с тобой, а не готовлюсь к экзамену. На Криса она злится за то, что тот говорит про отца, а на тебя – за то, что за завтраком ты перечисляешь своих дружков. Мэри стало немного страшно. Такие провалы в памяти. – Я это делала? Правда? Обычно я веду себя очень прилично. А почему я о таком заговорила? – Крис пожелал узнать, кто отец нашей мамы. – И я сказала? Девочка вытащила из кармана сложенный в несколько раз лист бумаги и развернула его. – Ты сказала: Роберт Гибсон[6 - Роберт Ли Гибсон – американский астронавт.]. – Ах, Роберт! – Мэри прижала ладонь к щеке. – Он был великолепен! Девочка улыбнулась. – Да, ты так нам и сказала. А мама просто взбесилась. Теперь, когда всплыла информация об ее отце, Крис ужасно хочет повидаться с нашим. Но она и слышать об этом не желает, потому что папа живет со своей подружкой в нашем бывшем доме и у них родился ребенок, а это непростительное оскорбление. – Что-то не припомню, чтобы кто-то взбесился. – Ну… все относительно, да. То есть она не визжала, не орала и ногами не топала. Это была такая тихая злость, понимаешь? – И я при этом присутствовала? Ты уверена? Девочка смутилась. В ее глазах мелькнула жалость… Или Мэри только показалось? – Прости, мне не стоило тебе о таком напоминать. Это было похоже на то, как если бы она подошла к краю пропасти. Нет. На другое. Это было… как проснуться и обнаружить, что за ночь у тебя куда-то подевался палец на ноге или руке. Мэри не помнила никакого разговора на повышенных тонах. Она лишалась каких-то важных составных частей, и они не возвращались обратно. Что сказал ей врач на днях? «Похоже, у вас спутано сознание, миссис Тодд». Тупица. Дура треклятая. Почему это не могли быть просто провалы в памяти? И почему она сама не могла выбирать, что вспоминать, а что – нет? – Люди могут только стараться изо всех сил, – прошептала она сидевшей рядом с ней девочке. – Да, – кивнула та. – А мы должны стараться не судить их слишком строго. – Ты говоришь о тебе и маме? – Я говорю обо всех, кого я только знала. Девочка уставилась на старуху не мигая. – Почему вы с мамой расстались, ты помнишь? – Быть может, ты могла бы ее об этом спросить? – Спрашивала. Она не желает говорить об этом. Пэт – святая, а ты – грешница, и больше от нее ничего не добьешься. Но не может же все быть так просто, правда? Я в том смысле, что, когда мама была подростком, вы ведь вместе жили в Лондоне, да? Это было ужасно? Вы друг дружку ненавидели? – Слишком много вопросов. – Я хочу понять. – Что ж, если тебе удастся что-то узнать об этом, будь так добра, поделись со мной, пожалуйста. Девочка расхохоталась. – Может быть, нам все-таки стоит нанять того детектива? Девочка была юная, хорошенькая, она явно старалась как могла, и Мэри смогла только улыбнуться в ответ, пытаясь при этом прогнать страх. Ей хотелось сказать: «Я так много забываю. Пожалуйста, помоги мне. Кажется, у меня разрывается сердце». Но сказала она вот что: – Почему мы тут сидим? – Потому что ты опять убежала. Страх сковал Мэри по рукам и ногам. – И далеко я ушла? – Каждое утро ты уходишь немножечко дальше. Из тебя получился бы отличный мастер побегов. Мэри усмехнулась: – Интересно, а куда я иду? Может быть, это было как-то связано с хорошей погодой? Или нужно было что-то где-то взять и принести домой? Или кого-то повидать? Что бы ни привело ее к этой скамейке, она была этому рада. Она сидела, расслабив руки и держа их на животе, и подставляла лицо солнцу. – Витамин D впитывается через веки, – сообщила Мэри девочке. – Ты знаешь об этом? Девочка промолчала. – Ты меня не слышишь? Мэри не так часто говорила умные вещи, но, когда она это делала, девочка могла хотя бы из вежливости послушать. – Я с тобой говорю, рыжая! Но девочка смотрела на противоположную сторону дороги, нервно кусая губы. Это была ужасная привычка, которая сразу демонстрировала миру, что тебе страшно. Нужно было изо всех сил стараться никогда так не делать. Что ее мучило? Мэри прищурилась и попыталась приглядеться. Там, рядом с магазином, появилась группа школьниц с ногами от ушей и оголенными руками. Они тыкали пальцами в свои электронные штуковины и очень громко говорили о каких-то глупостях. Девочка спросила: – Мы можем уйти? – Из-за них? – Да нет… У подростков ни за что ничего не выудишь, если говорить с ними напрямую. Мэри отлично помнила об этом. Много лет она уклонялась от правил, заведенных Пэт. Она стала присматриваться к девочкам, пытаясь их оценить. Девицы явно были самоуверенные, они занимали немало места на тротуаре и стремились к тому, чтобы прохожие их замечали. – Ты с ними знакома? – спросила Мэри. – Вон ту знаю, – ответила девочка, кивком указав на одну из них. – Мы с ней дружили. – Речь шла о блондинке, волосы которой сверкали на солнце, словно покрытые золотым кружевом. – Не сомневаюсь, они покупают выпивку. У некоторых сегодня был последний экзамен, так что они что-то планируют на вечер. – А тебя не позвали? – Раньше Эсме звала меня, а теперь нет. – Вы поссорились? – спросила Мэри. – Типа того. – А почему бы тебе не подойти к ней и не помириться? – При других не хочу. – Девочка повернула голову к Мэри. Ее глаза блестели. – Они считают меня уродкой. Мэри захлестнула волна любви, и такая сентиментальность ее изумила. Почему этот ребенок вызывал у нее такие чувства? Может быть, потому, что девочка умела открыть свое сердце? – Кое-что не стоит откладывать на потом. – Они будут дразниться. – Ну и что? От слов еще никто не умирал. – Мэри бережно положила руку на колено девочки. – Не будь такой, как Пэт. Не прячься, как будто с тобой что-то не так. Девочка посмотрела на Мэри очень серьезно. – Не знала, что Пэт была такой. – Рискни, – посоветовала Мэри. – Иногда это того стоит. Посмотришь, права я или нет. Но компания девиц собралась уходить, так что все сказанное лишилось смысла. Может быть, Мэри показалось, но девочка втянула голову в плечи и съежилась, стараясь стать меньше и незаметнее, когда школьницы проходили мимо. Мэри твердо решила научить ее храбрости перед лицом враждебности. В этом деле она была большим специалистом. Глава девятая Может быть, солнце, заливавшее экзаменационный класс, плавило мозги Кейти, но время однозначно замедлило ход. Она слышала приглушенный стук, будто какие-то странные часы отсчитывали каждое проходящее мгновение. Еще никогда векторы или законы движения Ньютона не ощущались настолько мучительно, и, хотя трудных вопросов было всего два, покончив с разделом «Механика», Кейти чувствовала себя так, словно прошло несколько дней. Она собиралась сбежать домой как можно быстрее, но двое ребят сказали, что пойдут за колой в автомат, стоящий в холле, и спросили, составит ли она им компанию. Это выглядело очень странно, но Кейти поплелась за ними. Они сели на парапет возле школы и стали обсуждать экзаменационные вопросы, которые запомнили. Кейтлин здорово напортачила с коэффициентами трения, но не забыла преобразовать радианы в секунду, когда высчитывала линейную скорость при движении по кругу. И еще она применила второй закон Ньютона для решения уравнения движения по радиусу. Не так плохо. А парни даже рассказали ей о вечеринке, которую их приятель устраивал после окончания всех экзаменов, и Кейти записала адрес себе в телефон. А почему нет? Если она будет учиться изо всех сил, мать, может быть, отпустит ее. Так приятно было не чувствовать себя изгоем, что Кейти вдруг расслабилась – впервые за много дней! Ветерок шевелил ее волосы. Над головой щебетали птицы, и было так жарко, что казалось, будто по дальней стене школьного двора, за спортплощадкой, стекают водопады. Итак, сдан еще один экзамен. Впереди целая неделя, после нее – последний экзамен, а там уже можно будет жить в ожидании вечеринки. Кейти повезло, стоит помнить об этом. Она же не мама, которой то и дело нужно звонить кому-то по трудным вопросам. И не Крис. И не бедный покойный Джек. И не Мэри, запертая в квартире и не имеющая возможности что-то решать сама. Она – Кейтлин Бакстер, и ей несказанно повезло, ведь она жива и здорова в такой прекрасный солнечный день. С ощущением полного оптимизма девочка бросила пустую банку в урну, попрощалась с парнями и взяла сумку. Оптимизм охватил Кейти настолько, что, когда она увидела Эсме со свитой на траве возле здания театральной студии, мгновенно приняла решение: она подойдет к девочкам и небрежно спросит, как дела с экзаменами. Потом – какие у них планы на вечер. Она не желала прятаться от людей, как Пэт. Ей хотелось рисковать, как Мэри. Эти девчонки восхитятся ее храбростью и снова примут ее в компанию. Вот как все просто. Закон Ньютона гласит: когда два объекта сталкиваются, на них действует равная сила, противоположная силе другого объекта. Но объектов было не два. Их было пятеро, а она одна. И как только Кейти могла подумать, что их силы равны и они снова примут ее к себе? Все это девушка поняла, как только свернула с дорожки и направилась к Эсме и ее спутницам. – Эй, – проговорила одна из них, подтолкнув Эсме локтем, – вон твоя подруга идет. Бывшая подруга. Вот почему Эсме так испугалась. Вот почему она рухнула на спину, будто ее подстрелил снайпер. Кейти почувствовала, как вспыхнули щеки. Как же могло случиться, что дружба превратилась в ничто, даже больше – в отрицание? Все, что было между ними, исчезло. Подходя ближе, Кейти физически ощущала взгляды девочек. Они скользили по ней глазами и замечали, что она совершенно не загорелая, без косметики и с примитивнейшей прической – «хвостиком» на затылке. Но если она сейчас развернется и уйдет, то останется законченной лузершей, и все будет еще хуже. Она должна была пройти через это и сделать так, чтобы они начали думать о ней иначе. Она скажет мало, не произнесет ничего безумного и сделает вид, что не заметила, как Эсме ее игнорирует. Но возможно, именно то, что подруга игнорировала Кейти, позволяло другим девочкам вести себя грубо. Они начали шушукаться, и в их глазах зажглись огоньки. Они словно бы собрались сыграть пьесу, главная актриса которой только что прибыла. Но вот беда – она напрочь забыла слова роли! Представь себе, что они сидят на унитазах. Представь, что они поскальзываются на банановой кожуре. – Привет, – сказала Кейти. – Вот решила подойти и спросить, как у вас дела. – У всех нас? – осведомилась Эми. – Или только у одной? – У всех. – Интересное решение, – хмыкнула Эми. – Но, с другой стороны, я слышала, что ты в этом деле мастер. – А мы не могли бы об этом сейчас не говорить? – Не говорить? Почему же? Это жутко интересно. – Если честно, уже скучно. – Да ну? – Эми повернула голову к подружкам. – А нам очень хочется узнать побольше о твоих необычных наклонностях. У Кейти стало горячо в груди, щеки запылали. – Давайте просто забудем об этом. – Да ладно тебе, нам просто любопытно. Одна из девочек расхохоталась. – У тебя тройной интерес, Эми? Та кивнула. – Смешно! Сердце Кейти громко билось в груди. Эсме, скажи что-нибудь! Но нет, она лежала на траве как мертвая, разметав по газону золотистые волосы. Третья девочка с любопытством взглянула на Кейти. – Ну, так что же произошло на самом деле? В листве играли блики солнца, свет озарял их лица и любопытные, пытливые глаза. Кейти казалось, что она смотрит на себя со стороны и видит, как они смеются над ней, слышит, что не в силах произнести ни слова… Да и что она могла сказать? «Сама не знаю?» «Я смущена?» «Я идиотка?» «Жаль, что я не могу повернуть время назад?» – Если вспомнишь, будет отлично, – сказала девочка. – Ну, например, о чем именно ты думала, когда набросилась на свою единственную подругу? – Я на нее не набрасывалась. – О, но она-то этого не хотела, да? И тут Эсме наконец приподнялась, села, убрала пряди волос с лица и сказала: – Ну хватит уже, слышите, вы все? Кейти это оценила. Ведь должны быть на свете какие-то правила вроде: если ты кого-то жестоко предал, тебе не разрешается делать это снова, ровно как и притворяться мертвой, когда на того, кого ты предал, нападают. Эми опять смерила Кейти взглядом с головы до ног. – Ты, наверно, паришься в этих джинсах? Другая девочка добавила: – Ну, она же любит погорячее, да? И снова все, кроме Эсме, расхохотались. – Так ты только что сдала экзамен? – спросила она. И хотя девушка избегала встречаться с Кейти взглядом, вопрос был явно адресован ей. И прозвучал он серьезно, не с издевкой. Эсме впервые за месяц с лишним заговорила с ней. Кейти постаралась унять часто бьющееся сердце. – Механику. Эми фыркнула: – Хочешь получить высший балл по ремонту тачек? – Это математика и физика. – Да? Теперь ты решила выпендриться? – Просто говорю, что это такое. – Ладно, поспокойнее! Кейти не стала отвечать. – А ты сдала курсовую по искусству, Эсме? Этот вопрос Кейти задала не просто так – как она могла о чем-то узнать, если подруга не будет с ней разговаривать? Возможно, дело было не в звучании ее имени, а просто в том, что Кейти произнесла его, словно имела на это право. Как бы то ни было, глаза Эсме на миг остановились на Кейти, но она тут же отвела взгляд. А может быть, ее губы даже тронула улыбка. – Да, сдала уже. Она снова покрасила волосы в более светлый оттенок, а на ногтях у нее был разноцветный лак: синий, зеленый и желтый. Как-то раз Эсме накрасила ногти Кейти. Не так уж давно, осенью. Как раз тогда, когда Кейти пришла в эту школу и они подружились. Тогда девочки начали ходить в школу вместе, да и после школы много встречались. – А письменный экзамен у тебя был? – Только что. – И как? – Не знаю пока. «Я вижу тебя насквозь, – подумала Кейти. – Все ты знаешь, просто не желаешь выдавать себя перед этими девицами». – У меня на следующей неделе английский, и все, – сказала Кейти. – А у тебя? Эми зевнула. – А нельзя о чем-нибудь поинтереснее? – Тсс… – Одна из девочек указала в сторону. – Вон еще одна идет! Кейти обернулась. По траве шагала Симона Уильямс (слухи о ней были известны всем и каждому). – Эй! – крикнула Эми. – Можно тебя спросить кое о чем? Симона остановилась и посмотрела на всех с такой снисходительностью, что у Кейти дух перехватило. – О чем? – Хочешь на пикник? – Не хочу. Даже под страхом смерти. – А я слышала, ты любительница закусить едой навынос. Симона прищурилась. – Это смешно, что ли? – Очень смешно. – Ну, разве только если ты тупоумная, чокнутая и тупая. Эми начал разбирать смех. Она фыркала и хрюкала, словно пыталась сдержаться и показать, что на самом деле она хорошая и ничего такого в виду не имела. Но ее плечи сотрясались от хохота, и, наверное, это было заразительно, поскольку вскоре смех подхватили Эсме, другая девочка и даже Кейти – против воли! Шишки посыпались на кого-то другого. Кто-то другой мог быть фриком, странным и непонятным для остальных. Это было так здорово! Кейти Бакстер наконец ощутила себя не одиночкой, а одной из этих хохочущих девчонок, и это казалось лучшей перспективой, чем быть Симоной Уильямс, которая смотрела на них, качая головой и как бы говоря: «Дуры набитые!». Взглядом посоветовав им повзрослеть, Симона удалилась. Это было восхитительно. Почти двадцать секунд. Но как только Кейти вошла в здание театральной студии, Эми сразу ополчилась на нее, поинтересовавшись, с чего это она так развеселилась. Может быть, решила, что подшучивать над бедной невинной лесбиянкой – это круто? Эсме вздохнула и улеглась на траву, закрыв лицо рукой. «Не покидай меня, – думала Кейти. – Не исчезай снова. Почему ты это терпишь?» Эми заметила ее взгляд и сказала: – Господи, ну хватит уже на нее пялиться! Остальные девчонки снова расхохотались. Несмотря на солнце и на то, что она была в джинсах и свитере, Кейти стало холодно. Просто до озноба. Она-то на мгновение решила, что сегодня все может стать иначе, что мир будет к ней благосклоннее. Дура! Глупо было надеяться, что все изменится. Она схватила сумку. – Я пойду. Эми цокнула языком. – Это не очень-то по-дружески. – А я не хочу вести себя по-дружески. – Странно, я слышала совсем другое. – В голосе Эми появились злорадные нотки. – Или я не в твоем вкусе? Эсме заерзала на траве. Возможно, она решила, что это уже слишком. – Тебя окружают тупицы, – заявила ей Кейти. – Советую поскорее избавиться от них. Кейти хотелось, чтобы с жаркого неба посыпались бомбы, прямо на головы этих глупых девиц. Злость снова овладела ей – безумная злость, волна которой поднялась от ног к животу. Может быть, девчонки это ощутили или же сами решили, что пора прекращать. А может, им наскучила эта игра… Как бы то ни было, когда Кейти уходила, они не произнесли ни слова. Глава десятая Странно, насколько другой выглядела спальня Кейти – не только из-за неприбранной кровати и вещей, которые Мэри привезла из своей квартиры и которые теперь валялись на полу. Дело было еще и в том, что Мэри перевязала шторы шарфом, а окно открыла нараспашку. Кейти всегда переживала из-за того, что может попасться на глаза людям, живущим в доме напротив, но то, что свет заливал комнату, было очень приятно. Она подошла к письменному столу и вытащила из ящика стопку чистых блокнотов для подготовки к экзаменам. Из них выбрала тонкий, в твердой обложке и со скрепляющей страницы резинкой, взяла пенал и бегом спустилась вниз. Сделав вид, что не заметила вопросительного взгляда матери, она пробежала мимо кухни в гостиную, а оттуда – на балкон. – Так, – сказала она Мэри. – Теперь это твой блокнот. Я напишу на обложке твое имя, и будем записывать сюда все, что для тебя важно. Что-то наподобие ежедневника или книги воспоминаний, понимаешь? Мэри вежливо улыбнулась, но ничего не сказала. – Начнем с семейного древа. Давай посмотрим, сколько мы знаем людей между мной и тобой. Мэри смотрела на Кейти так, словно никак не могла взять в толк, о чем та говорит. Кейти потянулась к старухе и погладила ее руку. – Что случилось? – Я не в себе. – Мэри потерла затылок ладонью и поморщилась, будто у нее болела голова. – Каждое утро мне кажется, что я все смогу, а к вечеру оказывается, что вовсе нет. – А ты сегодня говорила с мамой? Помнишь? – Не очень. – Она сказала, что ты снова убежала… Как я поняла, ты почти добралась до шоссе. Это достижение. Мэри покачала головой. – Там была вечеринка. Фейерверки и костры, а еще танцы. Пэт хотела поставить всех так, чтобы можно было сфотографироваться, но они занимались своими делами и не обращали на нее внимания. Это ведь случилось сегодня? Как же мог исчезнуть целый день? Почему воспоминания о том, что было давным-давно, казались настолько ясными, а все, что произошло пару часов назад, затерялось в тумане? Кейти погладила руку Мэри. Ей хотелось верить, что, застревая в прошлом, ты не чувствуешь себя так, будто тебя накачивают наркотиками или обезболивающими, от которых ты не можешь очнуться, начинаешь тонуть… и ничего не можешь поделать. Девочка надеялась, что хороших воспоминаний у Мэри очень много. Она молчала и гладила руку женщины, пока та наконец не закрыла глаза. Кейти пожелала ей сладких снов и открыла блокнот. Что ж, придется начать самой. В начальной школе все ученики рисовали свое семейное древо. Когда Кейти показала учительнице свою работу, та отругала ее за недостаток прилежания. «Но нас всего четверо», – сказала Кейти. Ей было велено попросить помощи у родителей. Ее отец – единственный ребенок в своей семье – сказал, что его родители умерли, когда он был очень молод, и назвал Кейти их имена. На постере словно бы появились призраки. Еще отец сказал, что мама Криса и Кейти – сирота, и показал Кейти фотографию Пэт, которую мама хранила в сумочке. А затем добавил, что Пэт совершенно не умела плавать и подходить к морю ей не стоило. На снимке Пэт выглядела очень строгой. Но и вполовину не такой строгой, какой стала мама, когда вошла в комнату и увидела, что они с отцом разглядывают фотографию. Она выхватила ее у отца и сказала, что некоторые вещи никого не касаются. А затем написала учительнице записку о том, что следовало бы советоваться с родителями перед подобным вмешательством в частную жизнь. И больше она об этом говорить не желала. Впервые в жизни Кейти поняла, что у взрослых есть тайны, и от этого ей стало страшно. Может быть, мир полон невыразимого ужаса, и, когда она станет постарше, ей об этом расскажут? Еще она стала бояться, что ее родители тоже умрут, как бабушки и дедушки, и они с Крисом останутся совсем одни. Новое семейное древо получалось другим. В самом его центре расположилась Мэри Тодд. Кейти нарисовала вертикальную линию, чтобы показать, что у Мэри есть дочь, Кэролайн, родившаяся в 1954 году. Мама, конечно, не похвалит Кейти за то, что та написала ее дату рождения на самом видном месте, но с другой стороны – ей же необязательно об этом знать? Кейти начертила горизонтальную линию и написала имя «Джек» рядом с именем Мэри. Бедный старенький Джек. Разве можно было скучать по тому, с кем ты не знаком? Но Кейти скучала, потому что бабушка видела его то тут, то там, и рассказывала ей. В груди защемило – она вдруг подумала о том, что Джек лежит где-то в морге и ждет, когда же его похоронят. Еще Кейти добавила к семейному древу сестру Мэри, Пэт, а между ее именем и именем своей матери написала: «удочерена». И ненадолго задумалась – правильное ли это слово? Может быть, лучше подошло бы «опекунство»? Или «суррогатное материнство»? Каким словом называется женщина, вырастившая и воспитавшая ребенка, чья родная мать убежала? Хм… об этом стоило подумать. Выше имен сестер Кейти оставила место для их безымянных родителей. Затем она разместила отца рядом с матерью (это бы маме тоже не понравилось) и в скобках между ними написала слово «разошлись». Над именем отца она разместила имена его покойных родителей. Потом нашла место для Криса и себя. На страничке уже стало тесно. К тому времени, когда Кейти выяснит имена родителей Мэри, подруги отца и их маленькой дочки (своей сводной сестры), у нее будет большущая семья. И сама она станет частью нового древа, с ветвями и корнями. Ей даже немного захотелось разыскать ту учительницу из начальной школы и рассказать ей о своем проекте, хотя это выглядело бы весьма странно. Следующую страницу блокнота Кейти озаглавила «Факты». Мэри было семнадцать, когда она родила маму в тысяча девятьсот пятьдесят четвертом году. Кейти смотрела немало серий «Безумцев» и «Позвоните акушерке» и знала, что незамужних беременных женщин в пятидесятые годы воспринимали иначе. Не существовало ни легальных абортов, ни государственных пособий, ни выделения муниципального жилья – только осуждение и позор. И если отец Мэри обозвал ее шлюхой, то он, похоже, был очень строг. Так, может, его дочь пропадала где-то столько лет, потому что он выгнал ее из дома? Следующую страницу Кейти назвала «То, что говорит мама». Так она поступила потому, что по дороге домой от квартиры Мэри мама говорила, что никогда не была так счастлива, как в детстве, живя в Бишеме (вот удивительно, а Кейти никогда не чувствовала себя такой несчастной, как там). Крис нараспев спросил: «Почему же тогда ты оттуда уехала?», а мама взглянула на Мэри в зеркальце заднего вида и ответила: «Кое-кто постучался в мою дверь». Тебе девять лет, и ты обнаруживаешь, что твоя мать – на самом деле твоя тетя, а настоящая мама – совершенно чужая женщина. Не стоило удивляться тому, что мама никогда не хотела говорить об этом. С блокнотом Кейти здорово придумала! Каждое утро, когда сознание Мэри не настолько спутанно, она будет задавать ей вопросы и открывать кучу захватывающих тайн. Но, конечно, Кейти придется то и дело отделять правду от бреда. Да… Это может оказаться непросто. Неужели Мэри действительно спускалась по водосточной трубе, чтобы убежать на танцы? Или просто мечтала об этом? Как бы то ни было, скоро загадка прошлого будет разгадана, и они разложат кусочки головоломки по местам. Мама поймет, что ее вовсе не хотели бросать, и смягчится. Простит отца. Разрешит Кейти сбавить темп на экзаменах уровня «A», потому что только законченные психи сдают четыре экзамена[7 - Старшеклассники в Великобритании перед поступлением в университеты обычно два года обучаются по программе «sixth form» или «college». Затем учащиеся сдают экзамены – как правило, это академические A-levels (сокращение от «Advanced level qualifications»). Для поступления в наиболее престижные университеты страны, такие как Оксфорд или Кембридж, необходимо получить высший балл по трем, а лучше – по четырем предметам на A-levels.]. А еще мама позволит Кейти провести учебный отпуск за границей, и, если до нее дойдут какие-то слухи про Кейти и Эсме… ну, может быть, она к тому времени настолько успокоится, что это не повергнет ее в шок. Итак, у Кейти появился план, но выполнить его можно было только в том случае, если о нем не узнает мама. Она наверняка жутко разозлится из-за этого заглядывания в прошлое. Ее и так уже не радовали записки Джека на стене в спальне Мэри, так что тайный блокнот может оказаться еще более опасным. А вот и она – стучит по стеклу балконной двери и указывает на наручные часы. Этот жест означал, что Кейти хорошо бы накрыть на стол и поставить напитки. Девушка немного рассердилась. Так хорошо было сидеть здесь, уютно устроившись в шезлонге, и смотреть, как тают краски заката. Неужели так уж обязательно ужинать в половине седьмого? Мэри спит, зачем ее будить? Кэролайн снова постучала, уже громче. А это, пожалуй, означало: я с утра на ногах, ни минутки для себя, я сделала сотни звонков, уберегла Мэри от того и этого, выполняя любые ее капризы, отрывала Криса от игровой приставки, приготовила ужин, а вы все только сидите да глазеете на красивый закат. Может, теперь будете так любезны и поможете мне? (И два раза я просить не намерена!) Кейти захлопнула блокнот. Ужин был ужасен. Нет, не сама еда – спагетти с песто, – а атмосфера. Мэри почти ничего не ела. Она выглядела, как воздушный шарик, из которого вышел почти весь воздух. Ее взгляд скользил по комнате в поисках знакомых лиц. Она словно пыталась понять, где находится и почему. В какой-то момент она схватила Кэролайн за руку и прошептала: – Пэт, это ты? Мать покачала головой. – Я – Кэролайн. – Ты уверена? – Солнце садится, – шепнула мама, поглядев на Кейти, прибиравшую со стола. Затем, закончив ужин, направилась к своему лэптопу, чтобы поискать информацию о симптомах деменции на каком-нибудь сайте. – Вечером и ближе к ночи она теряет энергию и становится склонной к беспокойному и импульсивному поведению. Утрачивается сосредоточенность, она способна на поступки, которые могут угрожать другим, да и ей самой… Все эти слова Кэролайн произнесла так, будто ни капли не сомневалась в их истинности. Она резко закрыла ноутбук, откинулась на спинку стула и устремила безнадежный взгляд в потолок. – Блеск! Час от часу не легче, – вздохнула женщина. Мэри с Крисом смотрели телевизор в другом углу. Похоже, слов дочери она не слышала. Кейти подошла к ним и села рядом. Ей показалось, что не стоило говорить о таком в открытую, но как с этим быть, девушка не знала. – Подвинься, – сказала она брату. Мальчишка попыхтел, но все же сдвинулся в сторону и дал ей место на диване рядом с Мэри. Они смотрели какой-то детектив про экстрасенса, который умел читать мысли людей и подсказывал полицейским, где спрятаны трупы. – Я научусь читать чужие мысли, – объявил Крис. – Можешь прочитать мои, если хочешь, – рассмеялась Мэри. – Потом мне расскажешь. Кейти прижалась к ней. Бабушка была сильная и теплая. Глава одиннадцатая По пути Мэри играла сама с собой в воспоминания. Сегодня ее тема была – «любовь». Ей двенадцать лет, она сидит на вишневом дереве и подглядывает за парнем, который чинит свой велосипед. На ее волосы и платье сыплются лепестки цветов. Солнце взбирается вверх по стене дома. Она красит губы ярко-красной помадой. Ей пятнадцать, и ей разрешено остаться на уличной вечеринке до полуночи. Это, конечно, не так здорово, как поехать в Лондон на фестиваль, но все же лучше, чем ничего. Мужчина обнимает ее за талию и раскручивает в танце. Он требует поцелуя, Мэри подставляет щеку, но Пэт отталкивает его и отряхивает платье сестры в тех местах, к которым прикасались руки ее партнера по танцу. – Какая же ты… – восклицает Пэт с осуждением. – Какая? – прищуривается Мэри, подбоченившись и выпятив подбородок. «Какая же ты» – это стало привычной фразой, которую она слышала много лет. Из нее никогда не получится ничего хорошего – в этом мнении, похоже, все были солидарны. Она слишком сильно привлекала к себе внимание мужчин, была слишком дерзкой, слишком языкастой и своенравной. Ей не стоило поручать никакую домашнюю работу. Она все ломала и разбивала. Совершенно не умела готовить. Не умела владеть собой. Возьмет ребенка на руки – уронит. Материнского инстинкта у нее не было ни капли. А уж какие она высказывала нелепые идеи! Королевская Академия театрального искусства? Да она наверняка с ума сошла, если все еще думала о сцене! Отец скорее заставил бы ее рыбу из песка вылавливать, чем позволил бы своей драгоценной девочке его покинуть! Она была светом его очей, его сокровищем. Пэт не сомневалась, что отец против затеи с театром, и стоило ему начать колебаться, она качала указательным пальцем и напоминала ему, что от актрисы до проститутки – один шаг. А это что за картина? Ах да. Мэри идет в школу секретарш, садится в автобус, и какой-то парень ей подмигивает. Мэри знает, что должна ответить скромной улыбкой, глядя себе под ноги, но вместо этого улыбается, глядя парню в глаза, и они оба не отводят взгляда друг от друга. На следующий день парень снова оказывается на остановке. То же подмигивание, та же улыбочка. Завязывается разговор. Мэри говорит ему, куда едет, а вечером парень поджидает ее у ворот: «Просто мимо проходил, какое совпадение!». Его глаза о чем-то говорят – и Мэри знает, о чем: о желании. И когда он спрашивает, не хочет ли она сходить на танцы вечером в субботу, ее сердце поет. Это только с ней так? Или все женщины и девушки наделены подобным даром – чем-то жарким и стремительным, что притягивает к ним мужчин? Всегда ли она этим обладала? И следует ли ей так любить свой дар? Это похоже на искру, которая только и ждет, чтобы разгореться пламенем. И еще это ведь в каком-то смысле свобода, верно? Нечто такое, что принадлежит ей, что никогда не смогут отобрать отец и Пэт. И если уж ей суждено застрять в этом городишке, почему бы не сделать жизнь хоть капельку интереснее? Мэри наблюдает за другими женщинами – за тем, как они сгибаются, когда шьют и вяжут, за усталыми глазами сестры, просматривающей квартирные счета. Она осмеливается поинтересоваться у замужних женщин, каково жить с мужчинами… в этом смысле. Соседка Джин говорит: «Две минуты удовольствия и целая жизнь боли». А Пэт добавляет: «Примерно так и есть». Мэри откровенничает с девушкой на занятиях по машинописи. Та смеется и говорит: «У тебя такая чудная фигурка, Мэри, что мужики просто обязаны таращиться на тебя!». Мэри задает вопрос своей подружке Одри, когда они стоят в очереди в «Рокси»: «Как думаешь, может, со мной что-то не так? Это же вроде болезни – постоянно думать про любовь?». Одри хмурит брови и отвечает: «Будь поосторожнее. Можешь схлопотать дурную репутацию». Мэри остановилась на перекрестке. Более широкая и оживленная дорога пересекала ту, по которой она дошла сюда. Здесь мир был наполнен уличным движением. Блики света играли на металле, ревели моторы. Это место показалось ей знакомым. Она бывала здесь раньше? Откуда-то исходил чудесный аромат кофе. Ах да, вот оно, открытое кафе. Ей очень бы хотелось сесть за один из этих столиков и заказать что-нибудь выпить. Но нет, остановиться – значит, забыть, а ей нужно было попасть кое-куда. Она проснулась с таким чувством уверенности, и вот теперь эта уверенность уже начинала ускользать. Когда Мэри доберется до места, она его узнает, конечно, но сейчас только отчаяние было ее спутником. Будто ты хочешь почесаться, но руки связаны. Или будто видишь мужчину, которого безумно хочется поцеловать, но рядом с ним стоит его жена. Мэри еще немного прошла вперед. Она явно бывала тут раньше. Дерево на другой стороне дороги показалось ей очень знакомым. Хотя это просто смешно: все деревья похожи. Но наклон крыши дома тоже задел какую-то струну в ее памяти. И очередь на автобусной остановке, и дома поодаль, мерцающие и подмигивающие с таким видом, словно они что-то знали. Мэри перешла дорогу и вдруг увидела номер «23» на табличке, прикрепленной к воротам, блестящей в лучах солнца. А потом заметила аккуратный палисадник и мощеные ступеньки крыльца. Их было восемь. – Это здесь! – воскликнула старуха. – Я нашла! Она вдруг пошатнулась и ухватилась одной рукой за калитку. Потом сделала неверный шаг и едва удержалась на ногах. Кто-то произнес: – Эй, дорогуша, тебе плохо? Боль сковала ступню. Мэри хотела наклониться, но до ступни было немыслимо далеко. – Ушиблись? Тот же голос. Мужской. На автобусной остановке собралось несколько человек, среди которых был мужчина. Все смотрели на нее. – Она одна? – спросил кто-то. – Замерзла, дорогуша? – спросил все тот же голос. – Ты дрожишь. Мир возвращался из фантазии в реальность и обратно в фантазию. Стоило Мэри приоткрыть калитку, как воздух словно стал гуще. Казалось, его можно было потрогать. Подходит еще один мужчина, спрашивает, здесь ли она живет. Мэри отвечает, что в этом доме живет ее сестра. Незнакомца вроде бы удовлетворяет ответ. Он протягивает старухе руку и помогает подняться по ступенькам. Будет не ловко, когда Пэт откроет дверь. Она наверняка жутко разозлится. Но думать об этом не нужно: главное, чтобы Пэт открыла, а там будь что будет. Пусть даже дом рухнет. Мэри смотрит на мужчину, который держит ее под руку. Надо избавиться от него – из-за него все может стать только хуже. – Ты в порядке? – спрашивает он. – Я не слишком быстро иду? – Вы можете уйти. Мужчина барабанит в дверь. – Подожду, пока кто-нибудь выйдет. – Не беспокойтесь за меня. Выходит женщина, но Мэри ее никогда в жизни не видела. – Я могу вам чем-то помочь? – спрашивает женщина, удивленно моргая. – Эта дама говорит, что здесь живет ее сестра, – сообщает мужчина. – Нет, милейший. Ошиблись адресом. – Ну, это она так говорит. Она меня сюда привела. Женщина хмурится. – Никогда ее не видела. – И что теперь делать? – пожимает плечами мужчина. – Меня ждет подруга. – Может, следует позвонить в полицию? Может, она потерялась? Мужчина смотрит на часы. – Я уже опаздываю. – Ну нет, со мной вы ее не оставите. Оба смотрят на Мэри, оценивая ситуацию. Вот ведь чепуха какая! Кем они ее считают? Грабительницей? Девчонкой из парочки Бонни и Клайд? Мэри улыбается самой приятной улыбкой, на какую способна. – Если Пэт сейчас нет дома, могу я зайти и немного осмотреть дом? Очень хотелось бы увидеть спальни. Мужчина вздыхает: – Вот и моя свекровь такая, все забывает. Носит браслет с адресом. Как думаете, у нее же что-то в этом роде, да? Взгляд женщины смягчается. – Как вас зовут, дорогая, помните? И откуда вы? Ну, это ее совсем не касается. Мэри пытается подобрать правильные слова: – В данное время я живу в Лондоне, приехала на поезде и пришла от вокзала сюда пешком. Перекусила в баре. Женщина с большим сомнением качает головой. Мужчина говорит: – Вы имеете в виду кафе? – Называйте, как хотите. Там есть особенное место у окна. Я оттуда смотрю на этот дом. Женщина сводит брови. – Вы следите за моим домом? – Только для того, чтобы убедиться, что здесь все как прежде, понимаете? И камин, и остальное. И что все так же чисто. Мне просто надо знать, что за ним ухаживают. И я буду вам очень благодарна, если вы меня впустите. Что-то появляется во взгляде женщины. Жалость? Скука? Она обращается к мужчине: – Может, вам ее в кафе отвести? Она ведь оттуда пришла, да? – Я уже опаздываю на работу. Может быть, сделаем наоборот? Вы позвоните в полицию? – Не надо в полицию, – вмешивается Мэри. – Это совершенно ни к чему. Женщина смотрит на нее с сожалением. – Но ведь вы не понимаете, где находитесь. – Это дом Пэт. – Здесь не живет никто по имени Пэт, дорогая моя. И это не частный дом, а многоквартирный. Медленно-медленно к сердцу Мэри подбирается страх. Мир словно бы расширяется и включает в себя то, что к нему не относится: оголенные плечи женщины, колечко в ее носу, мужчину, тыкающего пальцем в какое-то приспособление, вой автомобильной сирены, шум машин на дороге. Где она? Какой сейчас год? Лучшая подсказка – руки. Сложенные наподобие оригами, сжимающие сумочку. Мэри поднимает руки и подносит к глазам. Морщинистые, сухие. Она старая. Мир снова расширяет свои границы. Женщина предложила Мэри проводить ее до кафе. Сказала, что так будет спокойнее, чем вызывать полицию. Мужчина сочувственно погладил Мэри по руке. – Ну, пока. Удачи! У калитки Мэри задержалась, обернулась и посмотрела на дом. Все было не так. Оконные рамы из какого-то белого пластика, слишком широкий и высокий, слишком много балконов и дверей. Женщина объяснила: – Эти квартиры были построены много лет назад. Может, вы квартал перепутали? Или улицу? – А вы чемодан не находили? – Нет, моя дорогая, мне очень жаль. А что в нем было? Что-нибудь ценное? Но этого Мэри вспомнить не смогла, поэтому только улыбнулась, и они медленно пошли от ворот по улице. Вдоль забора цвели маргаритки. А раньше… раньше они тут росли? Автобусная остановка определенно выглядела знакомой. Мэри захотелось посидеть там и погреться на солнышке, но женщина решительно провела ее мимо. – Не переживайте, – улыбнулась она. – Отведу вас в кафе. Будем надеяться, там вас кто-нибудь узнает. – Я вот эту знаю, – проговорила Мэри, указав на бегущую им навстречу девочку. – Она моя дальняя родственница. – И слава богу, – сказала женщина. Девочка запыхалась, ее волосы были растрепаны, в глазах сверкали слезы. – Я везде тебя искала! Раньше ты никогда не уходила так далеко! – Она перевела взгляд на женщину. – Извините, пожалуйста. Бабушка ушла из дома рано, когда все еще спали. Женщина передала Мэри девочке и сказала, что надо лучше следить за бабушкой. Девочка несколько раз попросила прощения. Женщина упомянула имя Пэт, рассказала про бар. Все трое пожали друг другу руки, улыбнулись и попрощались. – Почему ты меня не разбудила? – спросила девочка. – Я бы пошла с тобой. – Я не хотела тебя беспокоить. Девочка посмотрела на Мэри с упреком. – Намного больше беспокойства, когда ты исчезаешь. Тебе повезло, что тебя нашла эта женщина. – На самом деле это я нашла ее. – Ну, как бы то ни было, ты всех до смерти напугала. Я позвоню маме, скажу, что мы идем домой. – Давай не будем спешить. – Мэри крепче сжала руку девочки. – Если честно, очень хотелось бы выпить кофе. Давай немножко посидим, а потом пойдем? Убила бы за кусок пирога. Девочка рассмеялась. Улыбка озарила ее лицо, как солнце. – Я так рада тебя видеть, Мэри. Никогда в жизни не была так счастлива! Глава двенадцатая – Итак, миссис Тодд, – сказал мужчина, – вы знаете, зачем вы здесь? Мэри опустила глаза и принялась вспоминать названия всех костей нижней конечности. Решила начать с плюсневых и дойти до бедренной, но ее размышления прервала женщина, сидевшая рядом. Женщина наклонилась и легонько похлопала ее по руке. Мэри почувствовала в этом прикосновении вибрацию собственного тела. – Ты слышала? – спросила женщина. – Нужно сказать доктору, помнишь ли ты, зачем мы пришли. В комнате исчезли все краски. Если будешь разгадывать кроссворды, если будешь читать книги, перестанешь пользоваться алюминиевыми кастрюлями, удалишь из тела весь металл, если… Мэри сглотнула подступивший к горлу ком, попыталась справиться с испугом и уставилась на женщину, пытаясь найти подсказку в ее лице. Незнакомка казалась очень строгой. Пучок на ее голове был скручен так туго, что напоминал спящую змею. – Ты должна ответить на вопрос доктора, – повторила женщина. – Почему бы тебе не ответить? – предложила Мэри. Женщина нахмурилась. – Думаю, доктор хочет услышать ответ от тебя. Случилось что-то ужасное – Мэри чувствовала. Крик сорвался с ее губ, она словно бы выплюнула этот звук. На нее смотрели люди, мигал синий свет. А теперь она здесь, в этой комнате, с мужчиной и женщиной, около письменного стола. Комната небольшая, залитая солнечным светом. За окном деревья с листьями величиной с раскрытую ладонь. Значит, лето. Мужчина проговорил: – Быть может, вы помните дорогу сюда, миссис Тодд? Вы приехали на машине или общественным транспортом? Чуть подальше, у окна, на стуле сидела девочка. Не могло случиться ничего такого ужасного, если здесь позволили находиться ребенку. Мэри немного успокоилась. Она узнала эту девочку. Та сидела, подтянув коленки к подбородку, а на ногах у нее были громоздкие ботинки. Мэри дружелюбно помахала ей рукой. От ее присутствия стало спокойнее и приятнее. Девочка помахала рукой в ответ и сказала: – Мы ехали на машине, помнишь? Мама была за рулем, а мы с тобой сидели сзади. Мужчина покачал указательным пальцем. – Будет лучше, если мы дадим возможность твоей бабушке самой отвечать на вопросы. Понятно. Не отвертишься. – Хорошо, – кивнула Мэри, – что именно вас интересует, молодой человек? Зачем мы здесь или как сюда добрались? Мужчина, похоже, задумался. Он пристально посмотрел на Мэри. – Это клиника, где занимаются проблемами памяти, миссис Тодд. – Конечно, – кивнула Мэри. – Как раз поэтому никто и не понимает, что тут происходит! Девочка, сидевшая у окна, расхохоталась. Очень заразительно. Женщина не выдержала и улыбнулась. – Позвольте, я вам кое-что объясню, – предложил мужчина. – Врач вашей дочери связался с нами. Она беспокоится из-за того, что у вас сложности с запоминанием. У Мэри кровь застучала в висках. – Врач Кэролайн? – Да, – кивнула женщина. – И ты ходила со мной к моему врачу, помнишь? Это была Кэролайн! Как странно, что она не узнала свою дочь. Мужчина спросил: – А вы сами как считаете, есть у вас проблемы с памятью, миссис Тодд? – Никаких проблем. Мужчина кивнул. – Хорошо. Давайте посвятим следующие полчаса тестированию вашей памяти, хорошо? Кое-что обсудим и проверим, все ли работает так, как надо. – Он раскрыл папку, перебрал бумаги, вытащил листок и пробежался по нему глазами сверху вниз. – Итак, не могли бы вы немного рассказать о себе, миссис Тодд? – Что вас интересует? – Может быть, поговорим о вашем детстве? К примеру, есть ли у вас братья или сестры? – У меня есть сестра. – Мэри скосила глаза на Кэролайн. Как неприлично – разговаривать с врачами тайком от нее! – Она может рассказать вам о Пэт. Они очень хорошо знают друг друга. – Она намекает на тот факт, что ее сестра меня вырастила, – сказала Кэролайн. – Мать родила меня, будучи очень юной, и вместо нее меня воспитывали мои тетя и дядя. Своих детей у них не было. – Ясное дело, не было, – хмыкнула Мэри. – Это ведь брак по расчету. Кэролайн густо покраснела. Ха! Ну, так ей и надо. – А я именно их считала своими родителями. О матери мне никто не рассказывал. Мужчина опять покачал указательным пальцем и прижал его к губам. «Заткнись!» – вот что это означало. И поделом ей. Коварная какая. Предательница. – А где вы родились? – спросил мужчина. Ну, это совсем легкий вопрос. – Я родилась, – ответила Мэри с непоколебимой уверенностью, – у моря. Каждый день она чувствовала боль – так врезались острые края ракушек в ее ступни, когда она шла к воде. Каждый день она осознавала, что в жизни есть другие вещи, помимо веника, тряпок и экономии каждого пенни, и что мир состоит не только из отцовского дома и крошечного городка со скучными и незыблемыми правилами. На берегу было так много воды – столько, что она где-то далеко-далеко соединялась с небом. И слепая ярость моря помогала Мэри выживать. – Море было прекрасным, – сказала она. – Посмотришь на горизонт – и можно прожить еще один день. – В какой части страны? – В мокрой и соленой. Девочка снова рассмеялась. – Если хочешь, я как-нибудь отвезу тебя туда, – улыбнулась ей Мэри. Почему бы и нет? Они могли бы поехать на поезде, устроить пикник. Сняли бы туфли, побежали бы к морю, сели в лодку. Зажгли бы свечки и опустили их в воду – как тогда, давно, когда случилась беда с Пэт. Мужчина, сидевший за письменным столом, кашлянул, перебирая бумаги. – Вы знаете, какое сегодня число, миссис Тодд? – спросил он. – Нет, – ответила Мэри. – А вы? Мужчина встретился с ней взглядом. Его глаза сверкали. Это был хороший знак. – Нет, если не посмотрю на часы. – Вот именно! Ох уж мне эта молодежь со своими финтифлюшками! Мэри ему польстила и хорошо понимала это. На вид мужчине было под шестьдесят. Морщины на лбу говорили о том, что его жизнь состоит из тревог, а темные тени под глазами намекали то ли на любовь к вину, то ли на то, что он подолгу читал ночью при плохом освещении. Но он был еще очень хорош собой, и лысина пока не наметилась… – Как насчет даты рождения, миссис Тодд? Не могли бы вы ее назвать? – Какую именно дату? Врач явно смутился. – У меня их две, – улыбнулась Мэри, надеясь разъяснить ситуацию. – Сначала была ужасная гроза над нашим домом. – Ба-бах! – Она хлопнула в ладоши, чтобы показать, как громко Пэт изображала гром, рассказывая историю появления Мэри на свет. – А вторая дата… Была ночь, совершенно ясная, никакого дождя. Но когда мой отец возвратился из паба и обнаружил у себя в доме ребенка, вот тут-то грозовые тучи и собрались – можете мне поверить… Мужчина что-то записал на листке бумаги. – Но он не виноват, – продолжала Мэри. – Отец возлагал на меня большие надежды, вот в чем беда, и он не знал, как быть. Нельзя же запереть мать с младенцем в угольном сарае, чтобы наказать их, верно? Так не наказывают. В общем, когда он закончил обзывать меня всеми жуткими словами, какие только есть на свете, он совсем перестал со мной разговаривать. Ни слова больше не говорил. Никогда. Вот ведь какой упрямец, да? Чтобы хоть как-то общаться, он оставлял мне короткие записки. – Старуха повернула голову к Кэролайн. – Ты помнишь эти записки? Та покачала головой. – Не думаю, что доктор хочет слушать твои рассказы. Ему нужно, чтобы ты отвечала на его вопросы. Мужчина резко кивнул. – Верно. Теперь я назову вам три слова, миссис Тодд, и потом попрошу их повторить. Готовы? Итак, яблоко, пенни, стол. А теперь повторите. Глупость какая! – Яблоко, пенни, стол. – Очень хорошо. А теперь, будьте так добры, скажите мне, что это такое. – И врач показал Мэри то, чем он делал записи. – Это приспособление для письма. – Вы знаете, как оно называется? – Письменная принадлежность. – А это? У Мэри в животе урчали чай и шоколадное печенье, которыми ее угостили до этой встречи. Как легко ее подкупили! Будь она проклята, ее дочь! Но теперь нужно было перехитрить этого мужчину. – Скажите-ка мне, молодой человек, – проговорила Мэри, наклонившись к столу, чтобы лучше рассмотреть, – где вы раздобыли такой миленький галстук? Как это было печально! А еще глупо и унизительно. Врач обращался с Мэри, как с ребенком, показывал ей ручки и карандаши, она неприязненно морщилась, а он наблюдал за ней. Старуха неплохо огрызалась, но не было никаких сомнений в том, что она испытывает серьезный стресс. Врач показал еще несколько разных предметов и попросил Мэри назвать их. Она проявила чудеса изобретательности. Степлер превратился в степиста (человека, танцующего степ), лампа – в лампаду, ручки и карандаши Мэри называла орудиями писателей, писцов и кляузников. Она ни разу не ошиблась, но, чтобы понять ее юмор, приходилось призадуматься. Кейти вздохнула громче, чем хотела, когда врач спросил у Мэри, кто такой премьер-министр. Какая банальность! Неужели такие вопросы задают не только на телевидении? – Это, – фыркнула Мэри, – переносной праздник. – Согласен, – сказал врач. – В последнее время с этим у нас большая путаница. Но не хотели бы вы ответить хотя бы наугад? – Все зависит от того, когда вы хотите услышать ответ. – Я хочу услышать его сейчас. Кто премьер-министр в настоящее время? Дурацкая политика! Кому какое дело? На этот вопрос не ответила бы половина учеников из школы Кейти. Да нет, больше половины. Кейти распрямила ноги и топнула подошвами ботинок по полу. Она сделала вид, что не заметила сердитого взгляда матери, и принялась внимательно разглядывать красноватую глину на подошве обуви. Глина налипла, когда они с Мэри возвращались от дома незнакомой женщины. Путь получился долгий. Кейти была так рада найти Мэри, что расслабилась и не подумала об ответственности за все, что случилось потом. Она позвонила матери, сказала, что они идут домой, но вместо этого направилась с Мэри выпить кофе в одно симпатичное кафе, а потом проследовала на «утренний променад» по маршруту, предложенному бабушкой. Мэри была похожа на собаку, спущенную с поводка. Шла на запах, время от времени совершенно не сомневаясь в выбранном направлении, но потом ее что-нибудь отвлекало: голуби, клюющие крошки около булочной, торты в витрине (сладкое она обожала до умопомрачения), детский скутер, привязанный к столбу уличного фонаря, сотни лепестков маков, усыпавших траву на чьем-то участке. Кейти сделала множество снимков. Мир глазами Мэри был другим: совершенно обычные вещи казались особенными, и Кейти хотелось все это запомнить. Так радостно было не думать про экзамены, про Эсме, про всю эту ерунду. Они долго бродили по берегу реки (вот откуда взялась грязь), потом съели по хот-догу на улице, покормили уток и пришли к начальной школе. Вот с этого места все пошло не так. Словно бы на Мэри напали призраки и придавили ее к земле. Она практически упала на скамейку и отказалась идти дальше. – Совершенно безответственно! – прокричала мать, когда Кейти наконец отважилась ей позвонить. – Ты же сказала, что вы идете домой. Чем вы занимаетесь, хотела бы я знать, в двух милях от дома? – Такой чудесный день, – сказала Кейти. – Ведь ей полезна ходьба! Но для матери важнее было пылать праведным гневом. Кейти не занималась подготовкой к экзаменам, Мэри переутомилась и отказалась от ланча, потому что наелась хот-догом. Разве Кейти не знала о том, что для стариков важен режим? Разве она забыла, что мать отправила ее за Мэри утром и сказала, что они должны вернуться домой немедленно? Как только у нее хватило ума пуститься в эти сумасшедшие приключения? Пожалуй, Кейти выбрала не самый лучший момент, чтобы заговорить с матерью о вечеринке. – Ни за что. Об этом не может быть и речи, – заявила Кэролайн. – Но это же после экзаменов. Все пойдут. – Дома у какого-то мальчика? Да там что угодно может случиться! Прощай, надежда. До конца недели Кейти никуда не ходила и ничего не делала, только готовилась к экзамену. Мэри вроде бы стала поспокойнее. Она словно устала, ее меньше тянуло на приключения, и, хотя ей по-прежнему каждое утро хотелось прогуляться, Кейти были даны четкие и строжайшие инструкции – не отпускать бабушку дальше ворот. Только один раз она ослушалась, проводила Мэри до главной улицы, и они десять минут посидели в кафе, но не более того. Сейчас Кейти жалела о том, что не повела себя смелее и не попробовала отстоять права бабушки. Она думала, что может стать хуже, и гадала, узнают ли они когда-нибудь, куда именно Мэри так стремилась попасть каждый день. Потому что скоро старушка могла забыть даже о том, что ей куда-то нужно. Доктор все время повторял свой тупой тест на запоминание слов. В первый раз у Мэри получилось правильно, но теперь все стало хуже некуда. Змея, шиллинг, стойло. Но хотя бы слова были поинтереснее, чем вначале, и звучали посимпатичнее с точки зрения аллитерации. Кейти решила, что надо будет потом сказать об этом матери, чтобы та поняла, что дочь и вправду неплохо подготовилась к экзамену по английскому языку, хотя и отказывалась каждый вечер от ее предложения о помощи. – И последнее, – изрек врач. Он взял ручку и лист бумаги и попросил Мэри нарисовать циферблат. Но женщина уже устала. Она положила бумагу на колени и принялась, как ребенок, посасывать кончик ручки. – Я очень хочу уйти отсюда, – сказала она. Сидевшая рядом с ней Кэролайн вздохнула. – Она то и дело это повторяет. Доктор кивнул. – Мы почти закончили. – Это не значит, что она хочет уйти со мной. На самом деле она бы ушла куда угодно, только не ко мне. Это одна из наших проблем: Мэри то и дело убегает из дома. Доктор поджал губы. – Ей не сидится на месте, да? – Это ведь опасно? Ее бродяжничество. – Такое встречается нередко. Может быть, стоит приобрести для нее кулон с именем и адресом? Ответ врача возмутил Кэролайн. – Да? – хмыкнула она. – И все? Это ваш совет? Тот откинулся на спинку стула и несколько минут изучал лицо Кэролайн. Кейти затаила дыхание. – Боюсь, я мало что могу вам предложить. Вероятно, ваша мать дезориентирована в новом месте и пытается разыскать что-то, связанное с прошлым. Может быть, вам стоит попытаться отвлечь ее? Или пусть кто-то ходит с ней. – Моя дочь находит ее и приводит домой. Но Кейти нужно заниматься, у нее экзамены. Это ужасно мешает. Врач кивнул. Он явно старался подобрать нужные слова. – Чаще всего люди возбуждаются только в том случае, если вы пытаетесь ограничить их свободу. Не могу вам посоветовать ничего лучше: просто обеспечьте ее безопасность и дайте жить с этим. А теперь я бы хотел отправить вашу мать на компьютерную томографию мозга. Это позволит нам получить больше информации. – Мужчина обратился к Мэри. – Как вы смотрите на то, чтобы еще несколько дней прожить у дочери? Попытаетесь не создавать ей слишком много проблем? – А что может случиться, если она вернется туда, где жила раньше, и будет жить одна? – спросила Кэролайн. – Какой самый худший сценарий? Доктор часто заморгал, глядя на нее. Похоже, он не мог поверить, что она задала ему такой вопрос. – Нет никаких сомнений в том, что у нее имеются некоторые изменения интеллектуального и эмоционального фона. – И мужчина покосился на Мэри, словно бы проверяя, насколько ее могли оскорбить его слова, если, конечно, их смысл дошел до нее. Кейти захотелось зажать ладонями уши Мэри и увести ее из кабинета. Врач продолжал: – Компьютерная томография в сочетании с сегодняшними когнитивными тестами и недавним анамнезом позволит поставить довольно точный диагноз. На данном этапе мы можем обсудить назначение ингибитора – препарата, который подстегивает коммуникацию между нервными клетками. У вашей матери может наступить некоторая стабилизация состояния, но данное заболевание неизбежно прогрессирует, миссис Бакстер, и я не думаю, что она сможет жить самостоятельно, отдельно от вас. Все время, пока врач говорил, Кейти не сводила глаз с его губ. Он казался ей жутким предсказателем, которому известен финал любой истории. Кейти понимала, как паршиво себя чувствует ее мать, выслушивая все это. Ведь это означало, что на нее ложится большая ответственность. – А мы не могли бы как-то помочь ей, если она будет жить у себя? – спросила Кэролайн. – Ведь за некоторыми людьми пожизненно ухаживают сиделки, не правда ли? Врач покачал головой. – Об этом вы можете узнать в органах опеки. Но, честно говоря, я не думаю, что пожизненное проживание сиделки – разумный выбор. По крайней мере, не при нынешнем финансовом положении. Кэролайн наклонилась к столу – можно подумать, так все остальные не услышали бы ее. Кейти возмущенно наблюдала за матерью. – Все это произошло так неожиданно, – произнесла Кэролайн негромко и доверительно. – И я лишена чьей-либо поддержки. Я знаю, нам очень повезло, что вы согласились принять нас сегодня, но для этого мне потребовалось несколько часов переговоров. Вы просто не представляете, через какие трудности мне пришлось пройти! Доктор еле слышно рассмеялся. – Да нет, представляю. Его смех, похоже, воодушевил Кэролайн. Она наклонилась ближе и заговорила быстрее, почти скороговоркой. Женщина объясняла, как им трудно, как на время Мэри становилось лучше, но совсем ненадолго, как с каждым днем она все больше утомлялась и мыслила все более спутанно, а порой даже просыпалась среди ночи и думала, что Джек еще жив. А она, Кэролайн – мать-одиночка с двумя детьми, один из которых нездоров, а у второй завтра экзамен по английскому на уровень AS, а потом поступление в университет. Это выглядело ужасно – у Кейти было такое впечатление, что ее мать стошнило на ковер в кабинете врача. А Мэри сидела рядом и все это слушала. – Сколько бы сил я ни прилагала, – продолжала Кэролайн, – я не могу добиться приема у психиатров или в департаменте труда и соцзащиты. Социальные службы упираются изо всех сил – мне говорят, что не могут ничем помочь, пока нет точного диагноза. У меня сильное подозрение, что всех очень устроит вариант, если я все возьму на себя. Это же какое финансовое облегчение для государственных структур! Все только и делают, что стараются спихнуть с себя ответственность! «Включая нас», – подумала Кейти. За окном, рядом с воротами больницы, скопились машины. Из открытых окон доносились звуки самой разнообразной музыки. На другой стороне улицы, между домами, расположилась детская площадка. Женщина качала ребенка на качелях. Рядом с площадкой стоял передвижной киоск с мороженым. Если бы Кейти была храброй, она бы взяла Мэри за руку и спросила: «Хочешь, сбежим отсюда?». А еще она отчитала бы мать: «Нельзя говорить о людях в их присутствии. Ты и с Крисом так поступаешь, а он это ненавидит». А потом она вывела бы Мэри из кабинета, проводила в кабину лифта, и они пошли бы в парк, где Кейти купила бы своей бабушке мороженое «99» с шоколадной крошкой и посыпкой. Они сидели бы на скамейке, озаренные солнцем, и смотрели бы на малыша на качелях. Но это могло произойти только в идеальном мире. А этот мир далеко не идеален. К тому же было уже поздно, потому что Мэри расплакалась. И прошлой ночью она тоже плакала. Кейти услышала всхлипы бабушки с лестничной площадки, вышла из спальни, увела ее и уложила в кровать. Казалось, Мэри ничего не понимала. – О господи, – пробормотала Кэролайн. – Ты расстроилась. – Я не должна быть здесь, – прошептала Мэри. – И ничего этого не должно было со мной случиться. Кэролайн растерялась только на секунду. – Произойдет вот что: ты поедешь со мной домой. Доктор считает, что сейчас это лучший выход. – Но я же тебе не нужна. – Ну… в данный момент у меня нет выбора. Я должна делать то, что велят врачи. Мэри утерла слезы рукой. Во всей этой сцене было что-то постыдное, неприличное. Такое, чего никто посторонний не должен был видеть. Доктор принялся перебирать бумаги. Кэролайн робко протянула руку к плечу Мэри. Кейти сидела на стуле, ощущая себя совершенно беспомощной. Прошло несколько секунд, и вдруг Мэри резко перестала плакать – как будто забыла, почему вообще это делала. Вполне возможно, так и было. Она оттолкнула руку Кэролайн и обвела взглядом кабинет – врача за письменным столом, стулья и ковер, Кейти у окна. – Что ж, очень миленько, – сказала она, – правда? Славно тут все устроили. – Очень мило, – кивнула Кэролайн. – Нам так повезло, да? Глава тринадцатая Кейти стояла у двери спальни, прижав ухо к холодному дереву. В комнате ее мать снова говорила по телефону. – Я понимаю, – донесся до Кейти ее голос, – но наверняка и вы должны понять мою озабоченность. Тот социальный работник сказал мне, что это на одну ночь! На одну! А прошло уже около двух недель, и не видно ни конца ни края. Талон на компьютерную томографию у нее через две недели. Получается, что она проживет у меня больше месяца. Больше месяца! Одному Богу известно, как долго придется ждать результатов. Помимо всего прочего, мне придется организовывать похороны… Потом стало тихо. Нет, не совсем тихо: было слышно какое-то ритмичное постукивание. Ручкой по колену? Или пальцем по столу? – А если я вам скажу, что у меня больше нет сил? Что я не справляюсь? – снова заговорила Кэролайн. – Как вы тогда поступите? Опять это постукивание. Звук, говоривший о нарастающем раздражении. Кейти уже несколько дней наблюдала, как ее мать становится все более нервной. – Значит, государственные структуры будут вынуждены вмешаться и принять срочные меры только в том случае, если я решу вышвырнуть старуху на улицу? Нет, я вам не угрожаю, просто констатирую факты. Все теперь сводится ко мне, к моим ошибкам, а не к тому, что лучше для матери? Я превратилась в злобную дочь, которая бросила свою мать, и вы меня в этом укоряете? О, мне совершенно все равно, если вы так на это смотрите… Да, у меня есть ручка. Да, я вам очень благодарна. Пожалуйста, продолжайте. Снова тишина. На этот раз Кэролайн явно что-то записывала. – Хорошо, я позвоню по этому номеру и попрошу позвать Эйлин Томас. Она – менеджер дома престарелых, да? Вздох. Торопливое «спасибо». Компьютерное кресло отъехало от стола по ковру. – Что? – прошипела Кэролайн, и Кейти поняла, что вопрос адресован ей, хотя непонятно, как мать догадалась, что она стоит за дверью. – Я не хотела тебе мешать, – пробормотала Кейти, открыв дверь. – Тогда почему ты подслушивала? Кейти почувствовала, что краснеет. Ей хотелось сказать: «Теперь это и моя комната тоже, забыла? Я имею право входить сюда!». Но тогда мама заявила бы, что ей тоже нелегко делить с Кейти комнату, но все они должны идти на жертвы, и дочь могла бы хоть на минуту оставить ее в покое. – Я просто подумала зайти к тебе и рассказать, как прошел последний экзамен. – О, Кейти, прости. – Кэролайн сняла очки и потерла кулаками глаза. – Я не забыла, правда. Я о тебе весь день думала. – Она снова надела очки и устало улыбнулась. – Расскажи мне все-все, в подробностях. Чтобы мама осталась довольна, Кейти перечислила, какие выбрала вопросы и почему, а также сколько исписала страниц; сообщила, что все проверила самым старательным образом и закончила работать с некоторым запасом времени (но не слишком быстро, а то мама подумала бы, что она могла написать больше). Затем девушка добавила, что уверена в хорошем результате и очень рада тому, что экзамены наконец закончились. – А что другие ученики говорили? – спросила Кэролайн. – Всем задание показалось таким легким? – Какие другие? – Ну, ты же довольно поздно вернулась. Как я понимаю, ты задержалась, потому что вы обсуждали экзамен? Кейти кивнула. – Да, я еще немножко побыла в школе. Большинство ребят считает, что я неплохо справилась. Ей было слишком неловко сказать правду, что после экзамена она ни с кем не разговаривала. Просто пошла пешком, радуясь солнцу и тому, что все позади. Так хотелось праздника! Она даже осмелилась отправить сообщение Эсме, но ответа не получила. Твердо решив не расстраиваться по этому поводу, Кейти отправилась в торговый центр, купила себе двойной шоколадный маффин и большой стакан латте, села на скамейку и отпраздновала окончание экзаменов в гордом одиночестве. Только тогда, когда к ней подсела женщина с малышом в детском автомобильчике и завела разговор о клубе искусств для детишек младше пяти, Кейти вдруг ощутила себя ужасно жалкой – такой жалкой, что извинилась и ушла. Все остальные ребята, наверное, уже были в пабе или в парке, а ее не позвали. Она сидела в торговом центре, объедалась сладостями и болтала непонятно о чем с незнакомой женщиной. А по пути домой она приняла решение. Благодаря любезности парней из математического класса у нее имелись все подробности насчет субботней вечеринки: ей пришло сообщение с адресом. Эсме никогда не пропускала такие мероприятия. Чтобы жизнь Кейти стала лучше, она должна была вернуть себе лучшую подругу. Расслабленная, веселая обстановка с большим количеством выпивки – лучшая возможность для этого. Кейти села на край кровати, загнула край одеяла треугольником и разгладила. – У меня есть предложение. – Да? – удивилась Кэролайн. – Какое? – Теперь, когда у меня закончились экзамены, почему бы мне несколько дней не присмотреть за Мэри? Кэролайн подозрительно нахмурилась. – Зачем тебе это нужно? – Но ведь ты не можешь без конца не ходить на работу, а я не против побыть с бабушкой. Прогуляюсь с ней, посмотрю, где закончится наш поход. – Но зачем?! – Ты же слышала, что сказал врач в клинике. Ей не стоит запрещать гулять. У него сложилось впечатление, будто она разыскивает что-то из своего прошлого. Если пойду с ней, может, сумею помочь ей вспомнить. Это нечто наподобие эксперимента, как у Павлова, понимаешь? Надо посмотреть, будет ли реакция в ответ на стимуляцию. Думаю, это очень познавательно. Кейти улыбнулась, чтобы разрядить обстановку. Но мать не поддавалась на уговоры. Более того, Кэролайн явно была возмущена. – Может быть, она хочет к морю? – предположила Кэйти. – К морю! – фыркнула ее мать с таким видом, словно речь шла о самом ужасном месте на земле. – Ну, Мэри же выросла там. Я могла бы отвезти ее на побережье на автобусе. Я несколько раз говорила с ней об этом. Она очень хочет. Ты можешь звонить и разговаривать, с кем надо, в спокойной обстановке, или выйти на работу… или чем там тебе нужно заниматься. А за это ты позволишь мне сходить на вечеринку, про которую я тебе говорила. Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/dzhenni-daunhem/negodnaya/?lfrom=688855901) на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом. notes Примечания 1 Причиной срабатывания пожарной сигнализации может стать низкий заряд батареек в датчиках, в случае чего сигнализация не подает постоянный сигнал, а периодически пищит. – Здесь и далее примечания переводчика. 2 Тициановый цвет – один из оттенков рыжего. 3 Жилая и торговая улица на юге Лондона. 4 Китайская компания по производству высококачественного фарфора. 5 Британская телепередача, участники которой ездят по стране и оценивают старинные вещи, которые приносят местные жители. 6 Роберт Ли Гибсон – американский астронавт. 7 Старшеклассники в Великобритании перед поступлением в университеты обычно два года обучаются по программе «sixth form» или «college». Затем учащиеся сдают экзамены – как правило, это академические A-levels (сокращение от «Advanced level qualifications»). Для поступления в наиболее престижные университеты страны, такие как Оксфорд или Кембридж, необходимо получить высший балл по трем, а лучше – по четырем предметам на A-levels.