Лишний

Лишний Оксана Одрина Группа молодых людей вместе с практикующим психологом предлагают избавиться от страхов в особом месте – в заброшенной усадьбе, называемой Запустеньем. Это место делает любые фобии активными, поглощает больное сознание и открывает главное ? лицо страха. Пациент побеждает себя – он здоров и свободен. Лёшка панически боится лестниц и собственной жуткой смерти при падении с большой высоты, что каждую ночь видит во снах. Он снова и снова просыпается на подоконнике распахнутого в ночь окна в своей комнате, не в силах справиться с собой, отличить сон от реальности, не узнаёт себя, не способен просто дышать. Но он хочет жить, и с жадностью хватается за предложенную возможность спастись от себя в недружелюбном пространстве. Пятеро отправляются в Запустенье, чтобы помочь Лёшке найти лицо его страха. Выйдут не все. Оксана Одрина Лишний Глава 1. Мы не одни здесь – Мы не одни здесь… – раскатистое эхо разносило по пустому подъезду нежилого дома гнетущий шёпот. – Мы здесь не одни… Крутая лестница с ободранными перилами и ветхими ступенями вела в подслеповатую пропасть. Из полумрака бездны тянуло затхлостью и плесенью. Пропало это место задолго до появления здесь Лёши – безвозвратно сотлело в едкую пыль. Не к выходу вело, нет, загоняло в глухой подвал. Ещё полчаса напрасных блужданий, и он навсегда затеряется во мраке собственных страхов и безнадёги, замечется в последнем приступе отчаяния и ужаса, и никогда уже не выберется к живым. Когда попал сюда, Лёша не понимал. Как вошёл, не помнил. Где выход, не представлял. Кто преследует его, и думать не хотел. А сам думал: «Смерть это, Лёх, сам знаешь – это твоя смерть! Давно думаешь о ней, ждёшь. Сегодня точно за тобой! Беги теперь, найди выход или сдайся и умри!» Ведь на дне этого истрёпанного подъезда должна быть дверь туда, где воздух, свет, тёплая осень и сама жизнь. И Лёша несся в сизый полумрак очередного лестничного пролёта, терзая кроссовками крошево бетона под ногами, чтобы только успеть выбраться до рассвета. Оступаясь, он налетал на повороты поручней перил. Злился, колотил ногами стойки и тетиву ограждений. А те в ответ противно скрипели, пошатывались от касания рук, грозили сорваться вниз и утащить за собой. В такт бегу внутри него трепетала паника. Она металась в груди, больно колотила в рёбра и клокотала в горле. Лёша оглядывался на каждом пролёте, задирал голову, пытаясь рассмотреть преследователей в темноте. – Иди ко мне, – нёсся сверху приглушённый женский голос. – Иди же ко мне, Алёшенька. На чужой зов он не поддался и, секунду спустя, вылетел на очередную межэтажную площадку проклятого подъезда. Он успеет, он найдёт. Ну, где же? Где, где выход?! Рвался вниз, а вокруг звенел певучий призыв идти к той, которою не знал. Пробежав ещё два пролёта вниз, Лёша остановился – дыхание подвело. Он рывком обернулся, вскинулся и замер на месте. На межэтажной площадке над ним стояла женщина без лица в облегающем глухом платье. Сквозняк из ослепшего окна напротив трепал чёрный ажурный платок на её голове. Останки стекла противно позвякивали от порывов ветра, а старая в трещинах фанера, неумело прибитая к раме, надрывно скрипела. – Иди ко мне, – пропела женщина без лица. – Иди же, мальчик мой. Она плавно взметнула руками, и краска на исписанной граффити стене рядом с Лёшей потрескалась, съёжилась и скрутилась, как тонкая бумага от времени или от огня. Только огня не было, и времени – была стылость. Лёша подался вперёд и уцепился за поручни перил – по ним тут же поползли тонкие черные трещины, кроша металл в рыжую труху. В секунду ладонь насквозь пробрал суровый холод. Рука больше не слушалась и намертво впилась в истлевшие перила, а пальцы свело судорогой. Он вскрикнул и задёргался в стороны, выворачивая онемевшее запястье свободной рукой. Его прошиб озноб, когда стужа в пару секунд присвоила себе часть его тела от ладони до плеча. Холод пробрался к спине, ободрал ключицу и лопатку и онемением сломал Лёшу пополам. Облезлая краска на стенах изнутри была грязного красного цвета. Она облетала и укрывала пол под ногами алыми чешуйками, словно иссохшей кровью. Чужая кровь, чужая жизнь. Или не чужая, а Лёшина. Он выберется! Ведь есть же выход, есть! Дёрнулся в сторону ещё раз, но без толку. С воем ударил ногой в металлические прутья перил, и они звякнули, завибрировали и отшвырнули Лёшу прочь. Он отшатнулся, споткнулся, не устоял и, заваливаясь назад, ударился о стену затылком. Простонал сквозь зубы, перехватил обездвиженную руку – не чувствовал ничего. Вскинулся – женщина без лица настигала. Она перегибалась через перила и вторила: – Иди ко мне. Иди ко мне, Алёшенька. В висках застучала кровь. Он сорвался с места и помчался вниз. Не оглядывался, не прислушивался. Рядом мелькнуло еще окно, но без фанеры. На дряхлой раме уловил символ – чёрный разорванный снизу круг. Лёша замешкался, оступился среди битых кирпичей, подвернул ногу и прошипел. Перед ним с грохотом обвалились ступени. Он отскочил и впился пальцами в стену, словно та спасёт его, если вдруг лестница обрушиться целиком. Омертвевшая ладонь лениво приходила в себя. Чувствительность возвращалась, а холод не уходил – больше и больше проникал под одежду и, цепляясь за кожу, расползался по спине и левому боку. Под ногами дышала густой пылью чёрная дыра в пролёте: ступени обрушились и оголили ржавую витую арматуру. Скрутил её кто-то витками, загнул, как хотел, против всех законов физики, и спрятал в сером бетонном нагромождении. Какая сила способна вот так железо гнуть? Лёше бы хоть каплю той могучей сути. Только не делятся с ним обломанные металлические прутья выдержкой. Да и нужно ли всё это ему? В провале пустота и сырость, здесь холод. Дома нескончаемые страхи. Панические атаки прячутся в потаённых уголках его сознания, когда за окном светло, и пожирают его, когда темно. Нет сил и желания просто идти дальше. И зачем? – Иди ко мне, – провалился во мрак дырявого пролёта тягучий голос. Лёша совсем выдохся, беспросветно потерялся и обезумел в чужом доме. Но как ему теперь собраться? Как найтись в беспросветном «Выхода нет»? И при этом остаться в рассудке? Как… Без сил сполз по холодной стене и опустился на хмурый пол. Необъяснимо от чего, он смиренно погибал и даже не пытался ухватиться за себя самого и собственную жизнь. Была ли у него жизнь? А он, Лёша, был ли? Он есть! Злость на себя тот час победила отчаяние и острыми упрёками понеслась по венам. Сдался?! Вот так просто?! Нет, только не так и не здесь! Лёша настойчиво цеплялся непослушными руками за стену, тянул себя вверх, сдирал пальцы в кровь и выл. Он не умрёт вот так, в подъезде старого дома. Почему всё так? Зачем? За что? Кто решил, кто?! Почему его не спросили, хочет он вот так глупо погибнуть в душной тьме или нет? Нет, не хочет! Ему в юную осень надо, в свежесть, под ветер, в промозглость, в дождь. Чтобы щуриться от солнца, свободно дышать, в кроссовках без разбора бегать по лужам, как в детстве было. Но света не было, и воздуха тоже. Только одинокие лучи восходящего солнца робко пробирались к нему сквозь грязные останки стёкол. За стеной снова рождался свет. А Лёша должен был здесь погаснуть и задохнуться от пыли, грязи, сырости, беспорядка Он пустился на колени, ладонями упёрся в раскрошенный бетон и зажмурился до боли в веках, а когда снова открыл глаза, в мгновение ослеп. Он запаниковал, повалился на бок, плюхнулся на живот и завозился среди хлама лестничной площадки. Не умер ведь он, ведь не умер, правда?! Ужас сковал горло. Он сипел, царапал пальцы, чтобы боль пришла, чтобы быть живым. Наткнулся на металлические штыри, а те в ответ впились в него острой ржавчиной. Лёша вскрикнул, неуклюже подался вперёд, и его руки тот час провалились в пустоту. Страх умереть в падении с высоты в секунду взорвал мозг. Он закричал. Рывком подался назад, опрокинулся на спину и тут же погряз в безумии, истязая себя. Истошно кричал, ломался и, суча ногами, копошился среди крошева бетона. Царапал пальцами шею, грудь, живот. Затыкал рот кулаком, чтобы заглушить вопли, что рвались наружу. Он снова и снова терзался в бесполезных попытках остановить собственное безумие. А спустя полчаса внезапно затих, скрутился в комок, головой уткнулся в колени, впился в грязные волосы изодранными в кровь руками и завыл. – Иди ко мне, Алёшенька… – протянул из темноты бесчувственный голос. – Иди… – Тебе надо, ты и иди… – прошипел Лёша, понимая, что своё уже отходил. – А я вот уже допрыгался… Глава 2. Таять больно – Прыгай, Лёша! – потребовал незнакомый звонкий голос. Дрожащие израненные ладони с трудом сползли с глаз, и Лёша увидел над собой девушку: бледное без капли косметики лицо, колючий взгляд тёмно-синих глаз, светлые непослушные волосы, что выбивались из-под капюшона синей короткой куртки. Она оглядывалась на женщину, которая спускалась к ним. И вдруг девушка подалась вперёд, схватила Лёшу за плечи, встряхнула его, кивком головы указала на разбитое окно и выкрикнула: – Прыгай же! – Нет, – выдавил в ответ он. – Это ещё хуже. Я не прыгну. Только не так. Нет! Шагнуть самому в окно, вот так запросто? Ну, уж нет! Ничего у них не выйдет. Он не арматура в бетонной ловушке. Его не согнуть, не скрутить и не сломать. Не дождётесь! Отпихнул к окну невменяемую девушку. Взвился вверх и поднялся на непослушные ноги. С трудом поймал равновесие адовой реальности и, не глядя на ступени, перескочил дыру в пролёте, снова побежал вниз. Его пошатывало и подташнивало. Мозг глубже вяз в бессилии и утягивал в беспамятство, но измученный страхами Лёша пока держался и всё бежал. Ступени крошились под ногами и поднимали к потолку клубы едкой пыли. Краска со стен по-прежнему осыпалась, медленно кружа вокруг хлопьями алого снега. Тремя пролётами ниже, он совсем выдохся и теперь, изнемогая, еле шёл. Следом за ним расползались и трещины на перилах, а без того тусклый свет то и дело мерк, воздух тяжелел, но конца лестницы так и не было видно. – Иди ко мне, Алёшенька… – настаивал монотонный голос этажом выше. Сколько ж можно? Сколько он ещё сможет? Сколько ещё идти и куда? Почему Алёшенька?.. Дыхание потяжелело. Лёша на минуту остановился и прижался щекой к иссохшей фанере очередного окна, чтобы отдышаться. Но не успел – чужие стылые пальцы вонзились в его плечо. Тысячи ледяных игл одновременно ворвались под кожу. Он вскрикнул и тут же онемел. Бросил к окну руку, беззвучно взывая о помощи, и застыл, словно в секунду замерз насмерть. На улице рождалось новое утро, согретое любовью и теплом родного солнца, а ему здесь была уготована одинокая лютая смерть. Плечо ломали: расшатывали и выкручивали сустав, разрывали мышцы, пробирались к шее. Ещё секунда, и он больше не дышал, а хлюпал застывающим горлом. – Алёшенька, – зашептал бездушный голос Лёше на ухо. – Иди ко мне, мальчик мой. Тонкая корка льда без спроса поселилась на его закоченевшей щеке и тут же побежала к виску и за ухо. Стужа расползалась к губам и подбородку, скользила по шее, спускалась к плечам, вымораживала кисти рук снаружи, а грудь и живот изнутри. Он силился кричать, но хрупкая наледь сдавила горло болезненным спазмом. Хотел видеть, но мешали пропитанные инеем ресницы. Только траурное платье перед глазами, и не разглядеть лица убийцы. Где лицо?.. Женщина подалась чуть вперёд и вспорола Лёше плечо. Он дрогнул и всхлипнул, а живот в секунду переполнился непосильной тяжестью. Внезапно ухо резанул кладбищенский вопль. Боль в плече тут же притупилась. И Лёша, наконец, выдохнул, со свистом вдохнул и тут же упал на пол. Он скорчился среди истлевшего хлама лестничной площадки и захрипел, давясь стылым воздухом. Живот, словно напичкали битыми кирпичами: давили там, резали, разрывали. Непослушные пальцы он толкал под дых, чтобы скорее всё закончилось – помогал камням освободиться. Прохрипел: – Больно… Мне… больно… Папа, где ты… Помоги, папа… Мне очень больно… – Прыгай, Лёша, прыгай! – кричали в ответ. – Прыгай, Лёша, пожалуйста! Силы оставили Лёшу. Он совсем пал духом и больше не хотел бороться за себя же, прошептал: – Уходи… Женщина стояла чуть выше по ступеням, а перед ним снова незнакомая девушка. В её руках был небольшой фонарик, только прикреплённый к ладони. Она светила на женщину, а женщина изворачивалась и злобно шипела, но ближе не подходила – от руки девушки шёл парящий свет. Минуту спустя, Лёша нашёлся – ведь ему нужно к выходу. Упёрся руками в пол, перебрался пальцами на ободранную стену и поднялся. Но сразу сжался от жгучего спазма в животе и скорчился в попытках кричать без голоса. К горлу подступила горькая тошнота, и наружу вырвалась вода, и через нос тоже. Он сломался пополам, ухватился за незнакомую девушку и, захлебнувшись, зашёлся кашлем. – Сейчас пройдёт, – успокаивала девушка, толкая его спиной назад. Вот и дряблая рама, а на ней неприметно устроился такой же символ, что и парой этажами выше: разорванный снизу чёрный круг. – Горячий душ, горячий чай, и ты оттаешь, – подбадривала девушка. – Привыкай, Дефект, таять больно. Сопротивляйся. Она стянула фонарик с ладони и убрала его в карман куртки. Следом рывком выпрямила Лёшу – он закричал. А она воспользовалась его временной немощью, вытолкнула его в окно. Он слышал звон стекла позади себя, видел пронзительный взгляд тёмно-синих глаз перед собой, слышал крик из темноты лестничного марша: – Анька, прыгай, Анька! Их двое! Лёша вцепился в раму, что рассыпалась в руках, и зажмурился, чтоб не видеть безразличие на лице девушки-палача. Слабо выдохнул: – Не хочу… Девушка не отозвалась и грубо ударила его в грудь. Пальцы рук проскребли по старым деревянным откосам окна, и он упал. Короткая слепота, острая нестерпимая боль в животе, глухой удар спиной о пол. Больно. Он застонал и изогнулся чуть вверх, чтобы успокоить горение в спине и резь в животе. А через минуту совладал с собой и выдохнул – над ним был идеально белый потолок его комнаты и знакомая с детства люстра. С её плафонов свисали серебристые кольца на тонких витых цепочках. Он дома. Всего лишь сон. Лёша свернулся несуразным уродцем на полу, подтянул ноги к груди, зарылся носом в ладони и сквозь зубы проскулил: – Я умираю, мам… помоги мне… Помоги же мне, ну, пожалуйста… Помогите, кто-нибудь… Лежал так долго, успокаивался и оправдывался перед собой же за тяжёлые мысли о собственной смерти страшными снами. Ведь этот навязчивый сон повторялся вот уже две недели. Он мучил Лёшу, выворачивал наизнанку, выматывал, забирал силы и рассудок. Только сон. Только страх. Он дома, и был дома. Это кошмары не дают покоя. Это пройдет. Когда же Лёша чуть приподнялся, то тут же зашипел и обхватил левое плечо, которое больше всего пострадало при падении с окна. Несколько дней подряд он просыпался на подоконнике: створка распахнута, а он стоял на самом краю, почти на улице, цепляясь за раму. Что-то с ним происходило, чего он и сам объяснить не мог. Во снах он каждую ночь попадал в подъезд заброшенного дома, где женщина без лица звала его по имени, а сегодня чуть не убила. Что всё это значит? Может, он с ума сходит? Возможно такое? Возможно. Как именно люди теряют разум и себя, никто ведь наверняка не знает. Может, умирают в лабиринтах больного разума, придумывая для себя самую страшную из смертей. Бегут, прячутся от монстров, созданных воспаленным сознанием. Падают, встают, рвут себя на куски, бросаются с головой в отчаяние, в прах обращаются ещё при жизни. Страшно? Или всё равно уже будет? Озноб не отпускал. Лёша лежал беспомощным калачиком около своей кровати и дрожал. Вот и он каждую ночь на куски себя рвёт, в прах, в пыль обращает, хоть спать не ложись. Сны как реальность: чувства, запахи, холод, боль. Только сны. А что, если по-настоящему всё? Не бывает так. Вдруг, бывает?! Что тогда?! Что, если он уже спятил? – Лёш, всё в порядке? – раздался за дверью взволнованный голос мамы. – Ты что-то уронил? – Да, – соврал он, поднимаясь и прижимая руку к больному животу. – Стул. Всё хорошо, мам. Подкатила тошнота. Он зажал рот рукой, но не помогло, и сквозь пальцы, булькая, потекла вода. – Я на работу, Лёш. Еда на столе. До вечера. Лёша не ответил. Поперхнулся, скорчился от боли под рёбрами, упал на колени, и из него снова вырвалась вода. Вот, что распирало и резало изнутри. Может, замёрзла она вместе с ним в том старом подъезде и драла живот острыми кусками льда. Бред, конечно. Съел что-то, отравился. Почему вода тогда? Почему?.. Поломанный нещадными судорогами, он свалился на пол. А жуткие болезненные спазмы в животе при каждом приступе выталкивали из него на свободу новые и новые порции воды. Ковёр под ним пропитался сыростью, сам Лёша был весь насквозь мокрый. И он никак не мог это остановить. И самое страшное, он не понимал, что «это» с ним происходит. Сколько так пролежал, определить не смог. Время словно перестало существовать и растянулось в тягучую материю из воды, хрипов и стонов снаружи, боли, спазмов и рези внутри. Наконец, с трудом сел. Позже поднялся на ноги и, пошатываясь, цепляясь за стены и косяки дверей, добрался до душевой кабина. Горячая вода полилась на голову, плечи, грудь, спину и живот. И стало легче, но не сразу, нет. Прошло полчаса, прежде чем перестал дрожать и задышал без боли. Вытерся сухим полотенцем и заметил жуткий кровоподтёк на левом плече – ушиб, когда упал с окна. А что, если всё было?! Или нет?! Возможно, стоит маме рассказать, и она поможет. Или не стоит? Вдруг испугается и в психушку сдаст? Кому же довериться? Легче Лёше стало, только когда согрелся. Есть не стал. Какой ещё завтрак, когда из него вода, как из пожарного шланга только бить перестала. Поёжился, растянул рукава тёплой кофты и спрятал в них зябкие ладони. Он подумает и поймёт, что происходит. Воздух, ему нужен воздух. Вышел в прихожую, осторожно накинул куртку, но тут же чуть прогнулся и застонал от боли в левом плече. В животе отпустило, как будто оттаяло и вытекло. Смешно, глупо и горько: что именно оттаяло? Улыбнулся сам себе уголками губ, потёр лоб, взъерошил русые и без того непослушные волосы и вышел за дверь. Перед ним лестничная площадка, ступени и перила. Отпрянул и прижался спиной к двери собственной квартиры. Следом сердце заколотилось, а пальцы рук задёргало. «Псих, ты, Лёха – это всего лишь лестница, опомнись! Тебе лечиться пора. Вот только где и от чего?» Закрыл глаза и задышал глубоко и размеренно. Успокаивал себя. Это его подъезд и дом. Это просто лестница. Все остальное – страхи. Глава 3. Верить не хотел Двери лифта лениво закрылись за спиной. И Лёша тот час вырвался из приставучей полутьмы подъезда, выскочил на улицу и остановился метрах в трех от входной двери. Прикрыл глаза и с наслаждением втянул приятный осенний воздух. Он смаковал теплоту, которая мгновенно проникла в него, согрела и снаружи, и изнутри. Как же хорошо. Почему ему вот так спокойно не может быть? Почему он всегда встревожен, раздражён, истеричен. Почему? Отца звал сегодня во сне, о помощи просил: «Папа, помоги. Папа». Глупо как-то. Не нужен был отцу никогда. Забыл он о Лёше много лет назад. Ни разу не побеспокоился, что там с сыном, как он, кто и зачем. Да, и зачем?.. Лёша вскинулся и растёр лицо горячими ладонями, отгоняя остатки тошного сна. Он тёплый, живой и настоящий, а остальное – обман разума. Всё наладится, он соберёт себя самого в бодрую кучку и больше не погрязнет в кошмарах. Сегодня он главный, а пустым снам его не согнуть и не сломать. Широко улыбнувшись, он развернулся на месте, и с размаху наскочил на соседа снизу – Андрея Андреевича, местного дворника. Он от столкновения с Лёшей отлетел к металлической двери подъезда. – Извините, – процедил Лёша и, поймав на себе разъярённый взгляд Андрея, шагнул назад. – Я вас не заметил. – Извините?! – завопил Андрей, поправляя прежде ярко-зелёную жилетку, сейчас же засаленную и прожженную сигаретами. – Не заметил?! А ты глаза свои разуй, попробуй! Уши заткнут наушниками, врубят на полную мощность безумную музыку и летят неизвестно куда, неизвестно зачем! Паршивцы! – Не вам меня жизни учить, Андрей Андреевич, – едко отозвался Лёша. Он брезгливо покосился на кроссовки дворника с дырявыми носами и оголодавшей подошвой. – За последние пять лет я вас трезвым видел раза два, не больше, – насмешливо заметил он. – В бомжа превратились и гордитесь этим. Смотреть противно! – Чего? – возмутился Андрей, смерив Лёшу колючим взглядом. – Не понял?! – Вы всё услышали, – протянул Лёша. – За собой следи, мальчик, – язвительно посоветовал Андрей. – Жизнь – штука сложная. Сегодня на вершине – завтра на дне. – Я на дно уж точно не опушусь, – смело дерзил он. – Я себя уважаю. – Не зарекайся, Алёшенька, – предупредил Андрей. А у Лёши мурашки по спине побежали от его слов. – Ох, не зарекайся! Запустенье рядом с каждым из нас, и с тобой тоже. Остерегайся собственных страхов. Остерегайся лестниц. И про подвал помни. – Что? – непонимающе произнёс он. – Подвал жизни ещё никто не отменял, – сумничал Андрей и, колко склабясь, многозначительно развёл руками. Андрей поднял метлу с пола и, пошатываясь, направился в сторону соседнего дома. А Лёша остался в полном одиночестве и недоумении. Андрей Андреевич жил этажом ниже Лёши всё время, что Лёша себя помнил. И, кажется, всегда выглядел неизменно: неухоженные растрёпанные русые волосы, затёртая до дыр одежда и обувь. Он много курил и постоянно был под градусом. Иногда он спал на лавочке у подъезда, на автобусной остановке или на тротуаре. Даже зимой. И ведь и квартира у него была, и работа, но что-то неустанно тянуло бедолагу на улицу, в нищету и запустение. И только всегда новые кожаные перчатки на руках: и зимой и летом, всегда чёрные. Чем объяснялась эта идеальность среди остальной заброшенности, Лёша понять не знал. Как не понимал и последней фразы Андрея. А ещё Алёшенька. Озноб пробежал по спине. Лёша подёрнул плечами, вспомнив сегодняшний кошмар и ступени. Откуда дворнику знать об Алёшеньке и его боязни перед лестницами? Ниоткуда! Бред! Просто фразами кидался. Нужно успокоиться и забыть о страхах. Вот только как? Перед Лёшей небольшая лестница, которая вела к остановке. Ступени её давно раскрошились от времени, дождя, снега, людских похождений и их же равнодушия. Эта лестница не будоражила его болезненную панику, нет, скорее, он жалел её. Она была не страшная, а печальная и забытая. Похожи они с Лёшей. Даже глупо, но так и есть. Он вот такой же заброшенный и одинокий. Отец ушёл из семьи, когда Лёше было семь. Исчез и забыл о сыне. А Лёша ждал его: совместных прогулок, походов в кино и в парк аттракционов, искренних разговоров, обычного звонка. Маленький был, верил, что папа скоро придёт. Позже злился на него за равнодушие, ненавидел за безучастие к своей судьбе. Не понимал, почему с ним так, за что, чем заслужил такую холодную нелюбовь. Обиды не отпускали, и Лёша до безумия жаждал встречи с отцом, чтобы высказать, что накипело и после долго жгло болью. Но папа за двенадцать лет ни разу и не появился в его жизни. А Лёша за это время растратился на ненависть и злобу и погряз в самосожжении. Мыслями о собственной ненужности, безуспешности и ущербности он доводил себя до отчаяния и нескончаемых истерик. Тогда же начались первые нервные срывы, страхи, мысли о смерти. С мамой тоже отношения тёплыми не получались. Лёша не делился с ней переживаниями. Как мама разберётся, что в его мужской душе болит, если сама она внутри девочка? Никак. Вот и сегодня даже в комнату не вошла, хотя слышала ведь, что-то не так с сыном: может, помощь нужна, может он вообще, умирает. Нет, «Пока», и все дела. Ну и ладно, ну и не надо, сам справится. Он соберется, сосредоточится, поднимется по дряхлым ступеням и сядет в маршрутку до института. «Это только лестница, Лёх. Очередная лестница в твоей жизни. Это просто жизнь». – Лёш, подожди, – раздался за спиной незнакомый и знакомый одновременно голос. Тут Лёша остановился и обернулся. Дыхание мгновенно перехватило. У нижней ступени стояла девушка из его сегодняшнего кошмара: тёмные облегающие джинсы и короткая куртка с капюшоном, бледное лицо, светлые волосы. Сомнения победили, и Лёша завертел головой в поисках прохожих – может, он по-прежнему спит. Людей вокруг не было, да и кто поднимется по ненадёжным ступеням дряхлой лестницы, где запросто ноги переломаешь, чтобы сократить путь, если есть новая в десяти метрах правее. Никто, кроме Лёши. Он ходил именно здесь. Всегда один, но только не сегодня. Равновесие подвело, он пошатнулся, и часть выступа ступеней, шурша, осыпалась вниз. Дёрнулся в сторону, взмахнул руками и чуть съехал, но устоял. Крошево цемента поползло под ноги девушки, но она даже и с места не сдвинулась – стояла и смотрела в упор на Лёшу. – Лёш, помоги, пожалуйста, – напористо на одном дыхании выпалила она. – Чего?! – негодующе воскликнул он. – Кому?! – Саше, – отозвалась девушка. – Я не знаю никакого Сашу… – Знаешь, – перебила девушка. Она ловко вскочила на первые две ступени. – Он почти месяц помогает тебе выходить из Запустенья. – Откуда? – не понимал Лёша. Он медленно шагал спиной вверх. – Что за… – Из Запустенья, – прервала его девушка, разведя руками. – Ты как-то необъяснимо туда попадаешь. Возможно, из-за собственных страхов. Но выйти сам пока не можешь. Вот Саша тебе и помогал. – Что происходит?! Ты кто такая?! – возмутился он. – Мы знакомы? Самообладание изменило Лёше, и он снова и снова озирался по сторонам в поисках горожан, но многолюдней не становилось. Он озадачился, растерялся и заметался в недоверии к реальности всего происходящего. Снова сон?! Или нет?! Да, что тут вообще происходит?! Ну, не мог же целый микрорайон за пару минут взять и обезлюдить в час пик с утра. На улице он крайне редко оставался в уединении. В его личное одиночество всегда кто-то, так и норовил проникнуть случайными взглядами. И он прятал себя в себе же, чтобы без спроса в частного Алексея Акимова никто, никогда, нигде не лез. Иногда получалось. Сегодня нет. – Я Аня. Это мой брат Саша, – представилась девушка. Она тут же выхватила из кармана куртки сотовый, где на заставке было фото молодого человека, похожего на Аню. – Ты должен помочь, Лёша. Ты, как мы. Ты Дефект. Лёша закрылся руками, потёр глаза и застонал. Кажется, он и в самом деле сходил с ума. Уже сошёл. Он видел то, чего быть не могло. Вернее, тех, кого нет. Может, это навязчивое состояние. Или снова нервный срыв. Такое уже бывало, и не раз. Дефект, что за бред?! Нет у него никаких дефектов! Он нормальный! – Тебе лечиться нужно, девочка, – скривился в подобии язвительной улыбки Лёша. Он маялся от боли в левом плече и растирал припухший сустав здоровой рукой. – А еще лучше, бросай курить всякую ерунду, глядишь, и с головой лучше станет. – Меня Аня зовут, – спокойно отозвалась девушка. – И я не курю. – Мне всё равно, – фыркнул он, сгибая и разгибая в кулак оцепеневшие пальцы поврёждённой руки. – Оставь меня в покое, Аня, и иди куда шла. – Саша помогал тебе, – глядя мимо него, произнесла Аня. – Он считал, что ты Переход. – Я никого о помощи не просил. И никогда в ней не нуждался, ясно?! – вскипел он. Терпение заканчивалось. Лёша всё сильнее злился на Аню, что стояла двумя ступенями ниже, и на себя, за то, что слушает её и не уходит. Что его держит? Ничего. Тогда, что? Что такое переход? – И что ещё за переход?! – раздражённо выкрикнул он. – Что за бред?! Ну, может, хватит уже! Оставь меня в покое, пожалуйста! Я не хочу тебя слушать и не буду, ясно?! – И зря. Тебе, как раз, нужна помощь, чтобы справиться со страхами, – заметила Аня, убирая сотовый обратно в карман куртки. – Командно легче через страхи проходить. Сам поймешь позже. – Серьёзно?! – зло выдохнул Лёша. – Твоя помощь мне точно не потребуется. – Пороки убьют Сашу! – воскликнула Аня, взмахнув руками. – Меня это не касается, – процедил он. – Мне плевать и на тебя, и на твоего брата. И вообще на всех! – Касается, Лёша! Ты следующий после Сашки будешь! – жестоко приговорила его Аня и, шагнув ещё на две ступени вверх, ткнула пальцем в грудь. – Ты сумасшедшая! – бросил он, отступая на шаг назад. – Опомнись! Нет никакого запустенья! Нет никаких пороков! Нет никаких дефектов! – Есть! – не уступала Аня. – В твоей комнате на окне есть знак Пустоты. Посмотри. – Хватит. Я ухожу, – грубо отрезал он. – На сегодня это уже слишком. – Ты так не поступишь, – настояла Аня, мгновенно оказавшись перед Лёшей. Крошево старой лестницы, шурша, осыпалось вниз, но она этого, словно не замечала: не оступалась, не скользила, шагала твердо, смело и настойчиво. И взгляд был такой же: упрямый и непокорный. – Помоги, Лёш, пожалуйста! – Могу. И поступлю, – жёстко заявил он, стараясь смотреть на Аню равнодушно. – Я тебе ничего не должен. – Значит, Сашка ошибся! Никакой ты не Дефект! – решительно высказала Аня. – Ты просто трус, Алёшенька! И в следующий раз никто тебя от Порока не спасёт! Замёрзнешь, как сегодня, и уже не оттаешь! Слова незнакомой девчонки задели Лёшу так глубоко и больно, что злость, копившаяся весь этот бессмысленный разговор, вскипела и выплеснулась наружу. Ему бы накричать на неугомонную Аню. Но воспоминания о собственном вое, который он затыкал кулаком в злосчастном подъезде в толще жуткого сна, копошась в прахе старого дома на лестничной площадке, остановили его. Это и есть помешательство на почве острого нервного срыва, и совсем не тихое. Лёша не такой, он адекватный. – Уходи! – сердито прошипел он и шагнул на ступень выше. – Ты ещё хуже, чем Пороки! – швырнула обидами Аня. – Ты не Дефект, ты слабак! И без тебя справлюсь. Сама Сашу найду. А ты иди домой и спрячься в комнате ото всех, в угол забейся и скули! Так ты и поступаешь, когда накрывают страх, верно?! А они преследуют тебя чаще и чаще. Сопротивляться не пробовал, Алёшенька?! Лёша обернулся, процедил: – Что ты знаешь обо мне?! Ничего! – Ты и сам о себе ничего не знаешь. Ты умрёшь, Лёша, скоро умрёшь, – продолжала приговаривать его к упокоению Аня. – Ты это чувствуешь. Ты не находишь себе места, верно? Потому страхи и не дают тебе покоя. Потому Запустенье тебя и затягивает. Твоё время на исходе. Умрёшь на одной из своих жутких бесконечных лестниц в Запустенье. – Хватит! – выкрикнул он и ударил рукой в толстые поручни облезлых перил. – Я не умру, ясно?! Я не умру! – Мне жаль тебя, – хмыкнула Аня, глядя в пол. Лёша скривился в подобии равнодушной улыбки, ответил: – А мне тебя нет! В висках стучала тупая боль. Он отвернулся, зашагал вверх, выбрался с лестницы на узкий тротуар и, не оглядываясь, пошёл домой обходной дорогой. Спрятал руки в зябкие карманы, и сам спрятался. Скрылся от Ани, ото всех и вся, и от себя пытался, но не получалось: предавал себя мыслями о собственной страшной кончине. Как влетел в подъезд и поднялся на пятый этаж, Лёша не помнил. И лестницу свою не помнил, хотя каждую ступеньку знал в лицо. В голове туман и мысли о скорой смерти. Нервы его натянулись, готовые в любую секунду разорваться. Аня вывела его из себя и взбудоражила дремлющие кошмары. Скоро умрёт, как же! Не дождутся! Пришёл в себя он только в собственной комнате, когда наступил в мерзкую лужу у кровати. Вода пропитала ковёр насквозь. И как в нём её столько оказалось? Как такое вообще возможно? Носок на правой ноге мгновенно был загублен жидким внутренним миром Лёши. Разозлившись, заехал кулаком в стену, но тут же застонал от боли в плече. Стянул футболку – плечевой сустав был припухший и в жутких кровоподтёках. – Что за дела-то такие, – простонал он, надел майку, перешагнул ковёр, направился к окну и отдёрнул занавеску. Лёша потянулся к чуть приоткрытой створке, чтобы распахнуть её шире, впустить свежий осенний воздух и просушить ковёр, а другой упёрся в раму и замер на месте. Под пальцами на белом пластике отделки оказался тот странный знак из кошмара: не до конца прорисованный чёрный круг, разорванный снизу. Правая рука сползла с ручки, так и не повернув её, и съехала на подоконник. – Это не возможно, – выдохнул он, не веря своим глазам. – Она не знала. Не могла… Поразило его лишь на минуту. Лёша провёл по знаку пальцем – не стёрся и даже не смазался. Вдруг он увидел тёмную комнату, и пахнуло плесенью. Его передёрнуло от отвращения, закружилась голова, испарина проступила на лбу, над губами и на шее. Он упёрся рукой в раму и закрыл странный знак на окне. Ладонь мгновенно пронзило острой болью. Он вскинулся и вскрикнул, сильнее вдавив пальцы в разорванный круг. И в ту же секунду удушливый, пропитанный сыростью воздух заполнил комнату и потянул его в знакомый полумрак. По идеально белому пластику окна поползли тонкие чёрные трещины. Они разбегались, перебирались на шторы, стены, потолок и пол. Промокший ковёр вмиг обветшал, расползаясь на глазах на дряхлые пыльные клочки. Обои на стенах облезли, просалились и местами свисли ободранными кусками. Люстра почернела. Плафоны на глазах покрылись пылью и трескались. Облезлые кольца на цепочках обрывались, падали и беззвучно исчезали среди хлама на полу. Оголённые провода, искрясь, разрывались на куски. С потолка осыпалась штукатурка, а пол стремительно дряхлел и выковыривал из глубины ветхие доски, которых здесь никогда и не было. Лёша оцепенел. Мир, его личный, скрытый от любопытных глаз мир, рассыпался в прах. Это неправда! Он бросился к выходу. Ухватился за дряхлую отколотую ручку и толкнул дверь. Она со скрипом распахнулась, слетела с петель, упала на пол и рассыпалась в труху у ног. Запустенье, вот оно! Мгновенно вспомнилась девчонка Аня, что просила помощи, а он не поверил, разозлился на неё за жестокие слова и на себя за мысли о смерти. Задыхаясь и хрипя от плотной пыли, Лёша прорвался на кухню. Но разруха не отставала, захватывала и уничтожала комнату за комнатой. Он бежал к выходу. Потолок в коридоре с грохотом обвалился, но Лёша успел отскочить и закрыться руками. А когда добрался до входной двери, задёргал ключ, пытаясь, провернуть – не выходило. Замочная скважина за пару минут проржавела насквозь и намертво зажала почерневший ключ. – Давай же! Давай! Давай! – кричал он, мотая дверную ручку в стороны. Сердце колотило, дыхание срывалось, а в груди горело огнём от горькой взвеси, которая смогом повисла в гибнущих комнатах. Разруха добралась и до Лёши: одежда покрывалась сетью мелких чёрных трещин, ветшала и выцветала. Он заметался в умирающей прихожей, так и не открыл дверь ключом и ударил в замок ногой. Ещё и ещё бил. – Ты права была, Анька! Прости! Ты была права! – кричал он. Дверь всё же сдалась под жестким натиском обезумевшего Лёши, сорвалась с петель и вылетела на лестничную площадку. Он, не мешкая ни секунды, бросился на площадку и в последнюю секунду вспомнил слова Ани: «Твоё время на исходе. Умрёшь на одной из своих бесконечных лестниц в Запустенье». Впереди лестница. Он дёрнулся назад и остановился перед первой ступенькой, ведущей вниз. Но не устоял, взмахнул руками, соскользнул и, падая, ухватился за потёртые поручни: облезлая краска, ржавчина, грязь. Только у них в подъезде перила всегда были в идеальном состоянии. Лёшу охватило отчаяние: вокруг обшарпанные стены, краска на которых скручивалась, как бумага от огня, и осыпалась красными липкими чешуйками. Истлевшие лестничные ограждения знакомо дрогнули, скрипнули в оглушительной тишине, и он отшатнулся на ступени. Послышался треск, грохот, и часть лестничного пролёта обрушилась. Лёша провалился следом, но удержался за склизкие остатки перил. С глухим воем, он цеплялся за ограждения, соскальзывал и снова цеплялся, болтаясь над бездной. «Мне жаль тебя», неслись в его голове последние слова Ани. «Никто не поможет». А ведь и в самом деле никто. Он и сам никто, никем никогда не был и теперь уже точно не успеет достигнуть желанной для каждого высоты «кто-то». Лёша погибнет при падении с высоты и навсегда останется в тошном уединении на дне гнилого подъезда. Вся его жизнь – и есть бесконечное липкое одиночество. И смерть такая же. Ему не спастись самому, нет. Но он не кричал и не просил о помощи. И зачем?.. Сам ведь вот только что, на улице по пути на остановку, отказался. Он и в самом деле предчувствовал, что лестницы вот-вот заберут его жизнь, но не верил. И даже теперь, продолжая хвататься за перила, не принимал и не верил в смерть. И вот уже его пальцы, поломанные тугой судорогой, соскользнули с холодных поручней. Ошкурил он горячими ладонями старую вздыбленную краску с проржавевшего металла. Сорвался Лёша, и беззвучно был поглощен неизбежным исходом. Короткая слепота, тугое беззвучье, горечь во рту. Но ведь не могло же всё это быть правдой. Только верить не хотел. Глава 4. Трафарет Плотный смог пыли не пропускал свет. Да и был свет, там, где так невыносимо пахло гнилью. Вот оно, то самое дно жизни, про которое говорил Андрей Андреевич – холодно, сыро, зловонно. Умер?! – Нет, не правда! – просипел Лёша и тут же с жадностью проглотил затхлый воздух. Больно. Он выгнулся чуть вверх от накатившей ломоты в спине, ладони вдавил в холодный пол, погрязнув пальцами в густой пыли. Она была повсюду: в волосах, на лице, на губах, в носу и во рту. Въедалась в глаза, в лицо, в шею. Его мучила жажда и стылость. Он давился пылью в пересохшем горле и дрожал от холода, а пальцы рук тряслись и всё глубже зарывались в колючую пыль. Кажется, он был жив, и переломал себе всё, что только мог, парализован и теперь уже не выберется из этого – он вымученно улыбнулся, понимая, что даже не представляет, откуда именно не выберется. Как же глупо и бессмысленно прошла Лёшина жизнь: осмысленных планов и целей не было, ничем не увлекался и не выделялся. Да и если уж честно, не особо этого и хотел. Быть как все, по шаблону, под копирку, казалось удобней, чем снова и снова выбиваться из однообразных себе же подобных людей, проще, чем натужно рваться вверх, каждый раз разочаровываясь от очередного провала. Минимум возможностей, невозможностей – минимум боли. Жизнь его как трафарет: кто-то за него раскрасил, а он кое-как прожил. И что в итоге – ничего, пустота. – Лежит он, улыбается. Его сейчас убьют, а он улыбается – настоящий Дефект! – задорно заявил из полутьмы мужской голос. – Настоящий неадекват, – фыркнула рядом девушка. – Ну, я и говорю, Дефект, – весело хмыкнул первый. – Вставай парень, нужно уходить, за тобой уже идут. – Может, для начала неадекват глаза откроет, – нетерпеливо ворчала девушка. О сострадании, похоже, незнакомцы никогда не слышали. Лёшу толчком вдавили в пол и тут же рывком подняли. Жгучая боль мгновенно пронзила поясницу, отстрелила под рёбра и провалилась в живот – он изогнулся в бок и закричал. Боль неуправляемым обжигающим сквозняком прокатилась сквозь тело, а секунду спустя, погасла в голове и оставила опустошенность и слабость. Хозяином положения оказался не Лёша. Его крепко держали за плечи и грубо зажимали рот, чтобы не вопил. Он же вместе с криком выплёскивал наружу тошную ломоту и стыдную беспомощность. Обессилено выдохнул, обречённо открыл глаза и увидел Аню. Закружилась голова, ноги подкосились, и Лёша безвольно осел. Даже если умрёт здесь, неизвестно где, то хотя бы не в одиночестве. Он не знал этих людей, пусть так, но острое чувство присутствие рядом живых, делало и его живым. Упасть ему не дали: настойчиво потянули вверх. Чуть привыкнув к полумраку чужого пространства и оглядевшись, понял, что кроме Ани здесь ещё двое: молодой человек и девушка. Оба в чёрной стильной одежде. Парень, добродушно улыбнувшись, закинул Лёшину руку себе на плечо, потянулся вверх, поставил его на непослушные ноги: играл с равновесием, искал опору для обоих. Лёша основы не находил, клонился обратно в едкую пыль, постанывая. – Больно же, – разбито выдохнул он. – Можно тише? – Тише?! – возмущённо воскликнула незнакомая девушка. – Тише уже поздно, неадекват! Тише не поможет теперь ни тебе, ни нам. Ты так орал, что перебудил, наверное, всех Пороков в округе. Или быстро, или никак. – Почему мне так больно? – с трудом выдавил Лёша. – А никто и не говорил, что падать в Запустенье легко, – усмехнулся парень, что помогал Лёше стоять. – Первый раз всегда так. Дальше легче будет. Или не будет. Тут, как повезёт. – Привыкай Дефект, падать в Запустенье больно, – объяснила Аня и неожиданно толчком вдавила ладонь Лёше в грудь. Поток горячего воздуха без спроса проткнул его насквозь чуть правее сердца. Он дёрнулся назад. Но там крепко держали, а увернуться или отклониться не смог от слабости. Нелепо завозился в чужих сильных руках, до безумия желая немедленно вернуться в одиночество и в собственное обычное «без боли». Вышло неуклюже. Наверное, вот так негромко, без голоса, без цвета и света уходило по капле отмеренное ему время. Он тихо жил, скупился на эмоции и радости. Берёг себя от ран, боялся выгорания, а сам тлел и задыхался от дымящих гарью страхов. Гореть же, прогорать для него оказалось быстро и без дыма, без лишних мыслей. Мгновенная острая боль, и жгучий поток прошиб его навылет. Жар прошёл сквозь него, тут же вернулся и поглотил целиком. Выжег слабые звуки в горле и хрипы в груди, ворвался в восполненную голову, обдал паром остатки мыслей и чувств и спалил все страхи одновременно. В секунду дерзкое горение переродилось из адского пламени нескончаемого безумия в приятное долгожданное спокойствие и тепло. Он тут же задышал свободнее, а перед глазами прояснилось. Тепло тянуло Лёшу к живым, тепло возвращало ему его самого. Ещё пара минут, и он уже один стоял у холодной ободранной стены. Пальцы рук были содрались в кровь и неуправляемо подрагивали. Кружилась голова, и не мешало бы прилечь, но только не среди ядовитой пыли. Здесь он уже сегодня належался. Сколько прошло времени, и есть ли вообще время? И где находится это «здесь», есть ли оно на самом деле, или это только в его больном мозге? Что дальше и куда ему теперь? И надо ли хоть куда-то? Перед ним Аня. Её ладонь легко касалась его груди. Она сосредоточенно смотрела ему в глаза и молчала. Может, ждала от него чего-то? Вот только чего?.. – Почему пришла? – хрипло выдохнул Лёша, когда Аня убрала руку, а вместе с ней и доброе тепло. – Ты сказала, что никто не поможет, и ты не поможешь. – Ну, сказала и сказала, – отозвалась Аня, осторожно поправляя на запястье ремешки небольшого фонарика. – Обиделась. Разозлилась. Вспылила. Сейчас отпустило. Немного отпустило. – Девчонки, они народ противоречивый, – пропел молодой человек в стильном чёрном пиджаке. Он улыбался, а может так смеялся, Лёша не понимал. Ему самому так не до смеха было. – Им веры нет. Сказала «нет», а оказалось «да», – не унимался он. – А когда «да», то это значит… – Илья, замолчи уже, – недовольно фыркнула девушка в коротком чёрном платье. – Ты утомил меня, Илья. – Прости, малыш, покорно умолкаю. Так сказать, закрываю форточку, – довольно ощеряясь, сумничал Илья. Но улыбка на его лице мгновенно померкла, сменившись испугом. Чуть глубже в полутьме странного «здесь» послышался приглушённый треск, который мгновенно перешёл в оглушительный скрежет. Лёша сдавил ладонями уши, до боли сжал зубы, но звук всё равно пробирался в голову и взрывал мозг. – Илья! – зло зашипела Аня, щурясь и потирая виски. Жуткий хрип не прекращался и с каждой секундой только усиливался, становился глубоким и надрывистым. – Ты что творишь, Илья! Забыл, где мы?! Ты Настю в активный страх отправил! Зачем? Кто её вытащит, кто поможет?! Саши нет с нами! А ты… – Я не хотел, Аньк! – ошарашено прошептал Илья. – Я отвлёкся. Исправим, Аньк. Я сам… – Илья! – пронзительно закричала Настя. – Ты что сделал, Илья?! – Насть, прости, я забыл совсем, – виновато протянул он. И тут же громко крикнул: – Уходить, надо, Дефект! Илья схватил потерянного Лёшу за плечи, встряхнул его, приводя в чувства, развернул лицом к тусклому свету из соседней комнаты и толкнул вперёд. – Быстро! Слышишь меня?! Уходим! Уходим и быстро в Лёшином сознании, оглушённом воем незнакомого пространства, не складывалось в единое целое. Как в темноте возможно быстро, тем более, когда нужно срочно и без малейшего промедления делать «уходим» Ильи? И главное, куда «уходим», когда вокруг надрывается хрипом, насквозь пропитанный едкой пылью, сам непроглядный, погрязший в унынии и безнадёжности, мрак?! – Нам нужно окно! – выкрикнула Аня. – Ищите окно! Настя, не оборачивайся! Настя и не оборачивалась. Она перебегала взбудораженным взглядом с Ильи на Аню и обратно. Ещё и ещё. Досталось и Лёше, всего один раз. И в горящих безумием глазах Насти, он узнал знакомый до боли, крика и истерики безвыходный и дикий ужас. В этот самый миг, Настя глухо провыла сквозь плотно сжатые зубы и тут же бросилась к выходу. Она точно знала, что делала и зачем. И Илья знал, и Аня. Только один Лёша не понимал, что происходит и, главное, где. А когда обернулся, то замер на месте, не в силах пошевелиться: он в просторной полутёмной комнате с высоким потолком в плешинах плесени и с худой штукатуркой. Сырой, тяжёлый воздух, может, подвал. Позади него таился дверной проём. Вот только двери на месте не было. Как не было и окон в неприкрытых отделкой стенах. Освещение отсутствовало. Полумрак душной комнаты разбавлял тусклый свет из соседнего помещения. Полутьма Лёшу не беспокоила, вовсе нет. Надрывный скрежет в правом углу – вот, что сбивало с толку. Казалось, что толстые железные прутья гнутся и скручиваются в тугие узлы, но не выдерживают и ломаются, вдавливаясь друг в друга. Терпеть хрипы металла, сильно зажмуриваясь и закрываясь руками, не получалось. Больше пары секунд Лёша не выдерживал душного одиночества, и рывками вытаскивал себя из ладоней в вой темноты. Он снова и снова объяснял себе происходящее, но не объяснялось. Его рывками тянули за плечи назад, но он не двигался. Он ошарашено смотрел туда, где широкий поперечный разлом легко разорвал слепую стену. Трещина росла вверх и вниз, ломая её на части. Рядом протиснулась ещё одна, и ещё. Они расширялись, пока не соединились в квадрат, в котором, секунду спустя, проявилось окно. Старая деревянная рама в трещинах и сколах подрагивала в мешковатом проёме. Разбитое стекло дряхлого окна звенело от порывов ветра с улицы. Потрёпанный подоконник крошился и осыпался на бетонный пол трухлявыми щепками. Дневной свет, приглушённый хмурым небом, в секунду заполнил комнату. Мгновение, и звуки исчезли, словно выкачали их туда, откуда ещё пару минут назад с лязганьем вылили на Лёшу и его спутников. И форточка, вот что мгновенно перетянуло внимание оглушенного Лёши. Форточка с перекошенной створкой, с разводами грязи на раненом стекле, висела на одной единственной проржавевшей насквозь петле. Она истошно скрипела в пугающей тишине комнаты, которая ещё секунду назад была без окон вообще. – Лёша, уходим! – кричала рядом Аня. – Ты слышишь меня, Лёша! Лёша хорошо её слышал, но не отрывал взгляда от форточки, что болталась в пустоте. Что-то было в этом окне не так, вот только, что именно, он понять не мог. Конечно, само появление окна посреди голой стены – это уже «что-то не так», но эта форточка манила к себе. – Не смотри, Лёша, пожалуйста, – издалека донёсся голос Ани. – Это страх. Это чужой страх! Глава 5. Чужой страх Чужой страх. Лёша вмиг нашёлся. Чужой страх? Только чей? Сам он уж точно не боялся ни окон, ни форточек. Он обернулся: Настя с Ильёй были двери. Наверное, прошло ни больше минуты, а ему показалось, что не меньше получаса. И только Аня стояла рядом. Чужой страх! – Иди ко мне, – пропел за спиной приглушённый женский голос. – Иди же ко мне, Алёшенька… Нет, только не это, ну пожалуйста… Лёша осторожно сжал Анину ладонь в руке, словно потерять боялся или, что это он потеряется. У двери раздался вопль Насти: – Нет, нет! Не надо, ну, пожалуйста! Илья зажимал ей рот рукой и тащил в коридор, но Настя выворачивалась и продолжала кричать. Аня попятилась к выходу, осторожно увлекая Лёшу за собой. – Не смотри, – растерянно прошептала она. – Только не смотри на неё, Лёш. – На кого? – еле слышно выдохнул он. Окатило холодом. Изо рта шёл пар, а пальцы рук покалывало, будто на морозе. И только тепло от ладони Ани не давало Лёше погрузиться в стужу. Он уже всё понял. Знал, что ждало за спиной. – Иди ко мне, – монотонно протянул навязчивый мягкий голос. – Иди же, мальчик мой… – Не хочу, – уронил Лёша. – Аня, я не хочу к ней. Не отдавай меня. Ань, не отдавай! Хриплый скрип резанул ухо, и Аня испуганно вздрогнула. Лёша обернулся. В странное окно по-прежнему лился уличный свет, а в просвете дряхлой форточки висела изящная рука в кожаной перчатке и часть чёрного широкого рукава. Не загораживая свет, не разбивая стекла, не круша дряблые рамы, тёмная фигура в считанные секунды проявилась внутри комнаты. От ужаса Лёша в мгновение забыл, как дышать: на подоконнике напротив него стояла стройная женщина в глухом платье. Лица её видно не было, и только плотно облегающая ткань чёрного ажурного платка чётко повторяла силуэт её носа и губ. Женщина плавно повела рукой и мягко склонила голову на бок. Мысли в его голове, секунду назад бешено нагонявшие друг друга, замедлились, чувства притупились, страх отступил, а сознание заволокло туманом. Наверное, нужно было сопротивляться или не нужно… Он уже не мог ни собраться, ни сосредоточиться. Да и зачем?.. В голове пусто, внутри прохладно и спокойно. Так легко ему никогда в жизни не было, а ведь хотелось именно этого. Он ведь уже отчаялся избавиться от суеты, стресса, нервоза и найти желанное равновесие с самим собой. Женщина грациозно поманила пальцем, тихо так, безмолвно, расслаблено. И Лёша, сам не понимая почему, шагнул вперед. Ему хотелось этого, он стремился к ней. Шаг, ещё и ещё. Женщина без лица всё ближе. Она притягивала его, он хотел к ней. Ближе, ещё ближе. Он хрипло дышал, сердце больно рвалось наружу. Его лихорадило, но он не останавливался и делал новый шаг вперёд. А когда он облизнул пересохшие губы, ему почудилось, что на них лёд. Наледь на губах, изо рта пар, ресницы покрылись инеем, и мешали нормально видеть. Пальцы рук подрагивали, быстро обрастая выпуклыми морозными узорами. Лёша дёрнулся назад, в последнюю секунду осознав, что сам идёт в руки смерти. Но спастись он не смог. Жгучая боль рывком пробила его насквозь между лопаток, вскрыла грудь, обратной тягой ворвалась в лёгкие и грубой тяжестью провалилась в живот. Он дрогнул, чуть подался вперёд, широко распахнул испуганные глаза и скривил перекошенные судорогой губы в безголосой попытке кричать. А на последнем выдохе страшно прохрипел, мгновенно забыл, как дышать и в секунду замёрз насмерть. Тут же безжалостное пекло без спроса испепелило всё, что ещё оставалось от закоченевшего Лёши. А он, уродливо корчась от боли, первый раз снова вдохнул. Но не раздышался – новая порция адского жара вспорола его меж рёбер. Он упал на колени, обхватил руками живот, застонал и завалился на бок. Его голову за подбородок задрали вверх – Аня. В её ладони светился и источал пар небольшой фонарик. – Прости, Лёша, так нужно! – оглядываясь назад, выкрикнула она и прижала ладонь со светом к его лбу. – Терпи. Лёша содрогнулся, ожидая полного сожжения себя, но вместо жара пришло нежное тепло, которое мгновенно проникло в него через переносицу. Секунда, он и в себя прийти ещё не успел, как Аня рывком поставила его на безучастные ноги и потащила за собой прочь из комнаты, прочь от странного окна. – Только не оборачивайся, Лёша! Я прошу тебя, только не смотри! – повторяла Аня, мчась к выходу. – Не смотри, Лёша, пожалуйста! Только не слушай! Тепло, приятное и спокойное, лилось в ладонь. Он, пошатываясь, плёлся за Аней, а ноги слушаться не хотели. Спотыкался, зарывался носками кроссовок в кучи битых кирпичей на полу, падал, сдирал в кровь колени и руки. Выл сквозь зубы, когда беспомощно возился в хламе на полу, загребал ладонями сухие комья грязи и камни в ладони, не мог сам встать и идти дальше. Аня поднимала его – как у неё это получалось, не понимал, и снова тянула за собой. И трещины, их становилось всё больше на стенах. Они не отставали, настигали и безмолвно угрожали заживо испещрить собой непокорную молодежь. Вот и проём без двери. Лёша, захлебываясь бессилием, упёрся ладонью в массивный косяк, но тут же вскрикнул и отшатнулся в сторону. Фаланги его израненных пальцев мгновенно покрылись твёрдой коркой льда. Над головой послышался треск. Секунду спустя посыпались щепки, а сквозь трещины в косяке просочились сизые пылевые облака. Он вскинулся: остатки громоздкой двери расщепились, балки её рассохлись, перекосились и поползли вниз. Лёша вытолкнул Аню в коридор, а сам уже не успел. – Нет! – закричала Аня. – Лёша… Над собой он видел тяжёлые деревянные конструкции и пыль, что рвалась в глаза. Он угловато скорчился, закрыл голову руками и зажмурился. Сердце рвалось наружу, хрипя в горле: «Беги же, беги, глупец!» Но глупцу не ускользнуть из собственного тела. Наверное, нужно было закричать или выругаться, как делают другие, когда попадают в… Смешно, ведь он по-прежнему не знал, куда попал. Но он не выдавил из себя ни слова: ни плохого, ни хорошего. Только знак вспомнился, что видел на раме – разорванный круг. Сгорела его последняя секунда, развеялась пеплом в холодном недружелюбном пространстве, смешалась с крошевом бетона. Не найдут его никогда, как всегда, и думал. Давно он шёл сюда. Тлел в полумраке самого себя, медленно и болезненно прогорая. А сегодня ярко вспыхнул на ту самую последнюю секунду, зацепился за чужих людей и другую жизнь, но опоздал. Не умел он держаться за возможности. Раздавили его тяжёлыми досками. И навсегда погас одержимый мальчик Алёшенька, задохнувшись тошной пылью на исходе себя самого. Короткая слепота, тошное беззвучье, острые камни вонзились в ладони. В ту же секунду Лёша поперхнулся сырой прелостью. Он закашлялся и сдавил руками шею, чтобы остановить собственное удушение. Захрипел, задёргался, разрывая пальцами горло. Страшно умирал без возможности снова дышать. Но уже пару секунд спустя, совладал с собой. Он сидел на трухлявом подоконнике старого деревянного окна в ярко освещённом узком коридоре. Его знобило, как в лихорадке. Он медленно сползал и пытался нащупать пол ватными ногами. Трещин ни на стенах, ни на потолке здесь не было. Напротив стояли ошарашенные Илья и Настя. Она больше не кричала, дрожащей рукой указывала на Лёшу, шептала: – Переход… Илья, Переход… – Прыгайте, Илья! Оказалось, что к ним по коридору от той двери, которая только что рухнула на него, мчалась Аня. Или не рухнула. Или не на него. Тяжёлые доски косяка, уродливо взвалившис друг на друга, перекрыли вход в комнату с форточкой и обрушили часть стены, оголив искрящие электрические провода. Только Лёша был не под грудой обломков, а в дальнем конце длинного коридора. Он осмотрел себя: руки, ноги целы. Голову ощупал, лоб, шею ? крови нет, всё в порядке. Только пылью пропитался насквозь, наглотался её, надышался, в опилках весь, щепках. Живой – он зарылся носом в ладони, часто дышал в них, тепло своё чувствовал и не верил, что жив. Кричать хотел от безумия, что творилось вокруг него, а сам только кашлял. – Илья, прыгайте! – кричала Аня. Она бежала, а сеть уже знакомых чёрных трещин расползалась за ней по стенам, полу, потолку. – Прыгайте! – А как же вы?! – Илья тут же подсадил дрожащую Настю на дряблый подоконник, запрыгнул сам, встал рядом и обнял её. – Не успеете! – Мы следом. Прыгайте! – настояла Аня. Илья положил ладонь Насти на знак Пустоты, сверху свою, и с силой вдавил обе руки в раму – они вместе шагнули в окно. – Наша очередь! – запыхалась Аня, вскочила на подоконник и указала на место рядом с собой. – Давай же! – Нет, – отказался Лёша, отступая назад. – Я не хочу умирать, Ань… – Лёша, – просила она, сверля его уставшим взглядом. – Прыгай, Лёша! Я прошу тебя. Я без тебя не уйду. За спиной грянул знакомый хрип. Лёша заткнул уши руками и согнулся пополам. Косяк двери, заваливший выход из той самой комнаты в конце коридора, рассыпался в прах. Краска на стенах всё быстрее скручивалась и опадала, как сухая листва. С потолка полетели крупные куски штукатурки. Бетонный пол под ногами ветшал, обнажал гнилые доски и чёрную бездну под ними. – Иди ко мне, Алёшенька… – звал бесчувственный голос. Раздался треск, и Лёшина правая нога провалилась в пустоту. Он неловко ухватился за зыбкий край подоконника, что было сил, потянулся вверх. Тащил и тащил себя, скребя непослушными пальцами по ветхим доскам, забивая под ногти прелую труху, выл от страха и безумия. На этот раз ему не спастись. Он погибает. – Помоги мне, Аня, пожалуйста! Не бросай меня здесь! – закричал он. – Не бросай меня одного! Аня не бросала. Она изо всех сил потащила его на себя за одежду, стоя на самом краю подоконника на улице. Нет, Лёша не сдастся, только не теперь. Он дергал, застрявшую в досках, ногу, ещё и ещё, вопил и изворачивался от боли. А когда всё же высвободился, вскочил на подоконник и уцепился непослушными руками за край рамы – потерял равновесие, пошатнулся и, неуклюже размахивая свободной рукой, случайно вытолкнул Аню в окно. Её испуганные глаза, её руки, что тянулись к нему, её молчаливая мольба о помощи. Он без раздумий бросился вперёд, растерял остатки чувств и забыл об осторожности. Перехватил её за талию и втянул обратно. Но не устоял – поехали вперёд подошвы кроссовок, ударился спиной о раму, соскользнули вместе с Аней вниз. Короткая слепота, жёсткий удар спиной о пол, острая боль в пораненном плече. Больно. Застонав, Лёша чуть приоткрыл глаза – безжалостный вмиг свет ослепил его. А когда он всё же прозрел, увидел, что рядом, свернувшись в клубочек, лежала Аня. Она поджала ноги к груди и, закрылась руками, тихо всхлипывала. Он ещё держал её за талию, а сам корчился от боли в спине, плече и шее. Чуть собрался, перекатился на бок, крепче обнял её и притянул к себе. Аня немного приоткрылась, крепко обняла в ответ, уткнулась носом ему в грудь и разрыдалась в голос. – Говорил же, не зарекайся, Алёшенька, а ты не поверил, – раздался над ним знакомый голос, а секунду спустя появился и его обладатель. Вот странно, это же был он сам, Лёша, только старше, старее. Он тут же крепко зажмурился, прячась в темноте от нового витка помешательства. Пригляделся внимательнее – нет, это не он, это хуже, чем худшее. Над ним нависал самый, что ни на есть истинный подвал жизни – Андрей Андреевич. Он за плечи уткнул Лёшу спиной в пол и пощёлкал перед глазами пальцами: – Живой, Алёшенька?! Лёша оцепенел. Он увидел оборванца-дворника из родного двора в идеально чистой комнате со светлыми стенами и потолком, с совершенно новым пластиковым окном и тёплым полом. Он всё же сошёл с ума, а это – психушка. Хотя, какая теперь разница, ведь здесь тихо, тепло, сухо, чисто и спокойно. Как же всё просто. Почему он раньше этого не замечал. Он ничего не замечал. Не отрывая взгляда от Андрея, Лёша тихо рассмеялся. И тут же громче и громче, ещё громче и раскатистей, пока смех не перешёл в истерический хохот. Он уже не мог остановиться. Хотел, но не мог. А может и не нужно ему останавливаться. Взять и выплеснуть, что накопилось, что съедало изнутри, что мешало жить. Смеяться здесь и сейчас было так глупо, так, наверное, он похож был на психа. И плевать. – Живой, – улыбнувшись уголками губ, выдохнул Андрей. – Главное, что живой. – Я же говорил – Дефект! – хмыкнул Илья. Он присел рядом с Лёшей и протянул руку, чтобы помочь встать. – Дефекты они такие. Им веры нет. То истошно вопят от страха, то закатываются от смеха, как сумасшедшие. – Неадекват, – послышался рядом сиплый голос Насти. – Вставай, неадекват. Ты дома. Глава 6. Не хочу помогать Истерический хохот отступил, оставив невыносимую головную боль и озноб. Смешно больше не было, было пусто внутри. Лёша сидел на полу в светлой просторной комнате: упёрся затылком в гладкую стену, уткнулся носом в ладони. Не мешало бы согреться, только чем, если и вокруг пусто – просто сиди. Так и терпел, пока перед глазами не возникла белая чашка, источающая манящий терпкий аромат черного свежезаваренного чая. Лёша выбрался из душных ладоней – перед ним Аня. В одной руке она держала пузатый бокал, другой поправляла растрёпанные светлые волосы. Стройная и симпатичная, пожалуй, всё. Встреть он её в другом месте, прошёл мимо и внимания бы не обратил – обычная, ничем не выделялась, не за что глазу зацепиться. И если он больше ее не увидит, то, скорее всего, забудет, как выглядела за неделю. Как все. – Выпей чаю, Лёша, – предложила Аня, протягивая ему чашку. – Легче станет. Согреешься, и Запустенье отпустит. Вначале всегда так. Дальше привыкнешь. – Ешь, неадекват, – буркнула Настя. Она присела рядом и поставила тарелку с бутербродами на пол. – Вход в Запустенье и выход из него требуют много сил, – продолжила Настя и смерила его оценивающим взглядом. – Не будет сил – не выберешься. Не выберешься – тебя поглотит Запустенье. Это жутко холодно, страшно и больно. Это очень больно. В тёмных глазах Насти блеснули слезинки, она часто заморгала, не давая им вырваться наружу. Посмотрела на Аню, а та опустила голову, словно чай в чашке рассматривала, молчала. – Я туда больше не собираюсь, – хрипло отозвался Лёша, нарушив тишину. Он отхлёбнул из бокала, обжегся и дёрнулся назад. Тут же ударился головой о стену, зло выдохнул: – И привыкать не собираюсь. И слушать вас тоже больше не буду. – Но… – взволнованно начала Аня. Только Лёша не дал ей договорить, твёрдо заявил: – Я уйти хочу, Ань. Могу ведь я уйти? Или нет? – Можешь, – пожав плечами, ответила она, оглядываясь на Настю, словно ждала поддержки. Но Настя не повернулась к ней, не ответила, смотрела перед собой. Аня продолжила: – Домой пойдёшь? – Куда домой?! – со злостью выкрикнул Лёша и рывком встал. Мир вокруг мгновенно понёсся по кругу без его на то согласия. Но он устоял, жёстче высказал: – Нет моего дома больше! Понимаешь, Аня, нет! – Он есть, – сдержанно заявил Андрея. – Твой дом есть. Тут Лёша рывком обернулся, сверля гневным взглядом слишком необычного для себя Андрея. Как ни странно, от знакомого стиля бродяги в Андрее не осталось ничего. Образ оборванца сменился идеальностью, которая беспричинно бесила Лёшу. Шикарная выглаженная чёрная рубашка и брюки, лакированные туфли. Модная кожаная сумка через плечо, в которой, при желании, уместишь ноутбуке. Все новое, а вот чёрные кожаные перчатки остались прежние. – Что?! – враждебно бросил он. – Мой дом уничтожен вашей… непонятно чем! Из-за вас… – Хватит! – громко воскликнул Андрей и ударил раскрытой ладонью в стену. Настя, сидевшая на полу, вздрогнула, осторожно поставила бокал на поднос с бутербродами и замерла на месте. – Истерику прекратил немедленно! Твой дом в порядке! И из-за нас ничего не произошло! Это ты и только ты сам попадаешь в Запустенье! Мы здесь не причём. Ты сам себя отправляешь в… – Что вы об этом знаете? – сердито пропыхтел он. Вплотную подошёл к Андрею и тише добавил: – Я видел, как «это» расползалось и рушило всё в моём доме. В моём, понимаете?! Я сам видел. – Ты видел переход, – объяснил Андрей. – Чего? – озадачился Лёша. – Переход в Запустенье, – развёл руками Андрей, наигранно тепло улыбаясь. – Я не знаю, как, но ты без всяких знаков переходишь в Запустенье. Подобного раньше я не встречал. Саша предполагал, что ты особое явление – Переход, и… – Всё. Хватит, – отмахнулся он. Круто развернулся, поставил чашку с чаем на пол и зашагал к двери. – Я ухожу! – Ты не можешь вот так просто взять и уйти! – запротестовала Аня. Вскочила, подалась за ним, мягко ухватила за руку и потянула обратно. – Не можешь нас бросить! Ну, пожалуйста, Лёша! – Могу, – хмуро процедил он и рывком высвободил ладонь из рук Ани. – И уйду. И брошу. Как мне попасть домой? – Может, хотя бы выслушаешь? Тебя, Лёша, это тоже касается, – терпеливо предложил Андрей. Скрестив руки на груди, Андрей стоял у светлой стены напротив и равнодушно глядел на Лёшу. Кажется, на самом деле ему было всё равно, останется Лёша или нет. Чего, собственно, ещё Лёша ожидал от людей в свой адрес, кроме безразличия? Ничего. Хотя, если подумать, то чем он сам лучше? Аня просила помочь, пришла и спасла там, где никто бы уже не смог, а он? А он всеми силами вырывается из чужих сложностей. Хотя, если бы не её брат и необходимость срочно вытащить его из непонятно откуда с обязательным участием Лёши, пришла бы она Лёше на помощь? Стала бы рисковать? Это ещё вопрос. И вообще, какое ему дело до этой команды психов? Никакое. Ему срочно нужно домой, в личное одиночество, в себя. – Как уйти?! – настаивал он, отгоняя прочь сомнения в правильности решения. – Выход где? Андрей, молча, взмахом руки указал на окно – на белой раме был знак разорванного круга. И, кажется, Лёша разобрался, как это работает. Он решительно шагнул вперёд, но тут же услышал дрогнувший голос Ани: – Значит, не поможешь, да?! – Чем?! Чем я могу помочь, Аня?! – закипел он. Внутри безудержно парило бешенство, оно неуправляемо рвалось наружу и обжигало горло. Хотелось вопить. И он кричал на Аню: – Я не понимаю?! И не знаю, чем, Аня! И не хочу! Я не хочу, слышите, не хочу никому помогать! – Пусть уходит, – отрезал Андрей и отвернулся. Он больше не смотрел на Лёшу и не кривился фальшивой улыбочкой. Рассматривал свои руки в кожаных перчатках, потеряв интерес к происходящему. Безучастно добавил: – Аня, покажи, как правильно выйти. Лучше проводи, чтобы не утянуло куда случайно. – Но Саша же умрёт, – тихо отозвалась Аня, глядя на Андрея. Он не откликнулся. И она повернулась к Лёше. – Он там умрёт, Лёш, понимаешь? Там же, где и ты вот только что был! Ты хотел бы там остаться, покрыться слоем пыли и быть похороненным заживо среди гор мусора, грязи и холода?! Ответь?! – Нет, не хотел бы! – раздражённо прошипел Лёша. Он из последних сил не смотрел на Аню. Не желал думать ни о своей, ни о чужой смерти. Да ещё и заживо в едкой пыли. Его передёрнуло. Он надуто сник и зябко ссутулился. – Саша замёрзнет и уже никогда не оттает, – тихо произнесла она. И тут же громко и напористо выкрикнула: – Никогда не вернётся! А ведь ты, Лёша, можешь помочь! Помочь найти его и всё! После, ты свободен! – Ну, хватит уже, – просипел он. Нервы сдавали. Лёша до боли сжимал и разжимал пальцы рук в замок, выкручивал и заламывал их. Суставы хрустели. Сам себя снова калечил, рвался на части внутри и снаружи. Как поступить, сделать или не сделать, правильно или неправильно, и где это его «правильно»? Нет, и не было никогда, и не стремился, не пробовал, не хотел. И не хочет. Тогда, что его здесь держит? Ничего. – Хватит уже давить на меня, – продолжал отпираться Лёша. Он снова злился, не на Аню, нет, а на себя. Вспылил: – Свободен, я и так свободен! – Ух, ты! У Дефекта истерика, – в дверях показался Илья. Чёрные волосы его были взъерошены, будто только что встал с постели, а тёмные глаза горели азартом. Он свободно улыбался, что казалось Лёше неуместным и глупым. – Да, Дефекты, они такие, чуть что не так – истерика. – Илья, заткнись, – фыркнула Настя, продолжавшая сидеть на полу. – Ты утомил меня своей болтовнёй. И не только меня. – Прости, малыш, покорно умолкаю. Так сказать, закрываю… Но договорить Илья не успел. Лёша в пару шагов оказался рядом, ухватил его за ворот идеальной чёрной рубашки, толкнул к стене и прошипел: – Ты, что, Илюшенька, специально это делаешь?! Прошлого раза мало было?! – Спокойно, мальчик, – фыркнул Илья и едко осклабился. Он медленно отодвинул его в сторону, ловко выскользнув из цепкой хватки. – Здесь Пустота. Здесь не повторится. – Какая Пустота?! Мы в доме находимся! – разведя руками, выпалил Лёша. – Ничего тебе в этом доме странным не кажется? – оживился Андрей, обведя комнату взглядом. – Осмотрись внимательнее. Лёша огляделся. Просторная комната, стены в светлых бежевых тонах, многоуровневый потолок нежного голубоватого оттенка со встроенными точечными светильниками. Справа дышало свежестью с улицы широкое окну в идеально белом пластике с чистыми стеклами и синими жалюзи. Напротив него блистал балконный блок, в той же расцветке, что и окно. Тёплый коричневый пол соперничал идеальностью с плинтусами вдоль стен того же тона. Отсутствовала мебель, за исключением пяти ярких синих кресел-мешков, что теснились дружной кучкой у окна. И всё. – Нет. Обычная новостройка, – отозвался он, отходя на пару шагов от Ильи. – Здесь просто ничего нет. Здесь пусто. – В точку! – радостно выкрикнул Илья, подпрыгнув на месте. – Пустота – это то, чего нет. – Хорошо, – успокаиваясь, выдохнул Лёша. – Допустим. Тогда, где мы были до этого? – Запустенье, – мрачно отозвалась Настя. Она медленно поднялась и, в пару легких шагов оказавшись у окна, грациозно присела на край подоконника. – Я не понимаю, – закрылся руками, простонал он. – Пустота, – на распев протянул Андрей, взмахнув руками. – Что есть Пустота, Алёшенька? – Не называйте меня так, – запротестовал он. – Я – Алексей. – Верно! – воскликнул Илья и просиял новой шикарной улыбкой. – Алексей – это имя, а Алёша – судьба. – Ты, Илюша, замолчи, пожалуйста, – злобно щурясь, отпустил Лёша. ? И не беси меня. У меня, знаешь ли, помешательство, давно, с детства. И совсем нетихое. Злить не советую. – Тише, мальчик, – ехидно отозвался Илья. – Все уедем. – Ты уже, – хмыкнул он. – По тебе видно, что ты давно уехал. Все вы здесь уехали. – Пустота, по сути своей, есть сгусток чистой созидательной энергии, – возвышенно произнес Андрей и перетянул внимание на себя. – Сама вселенная родилась из Пустоты. В Пустоте возникаем мысль, мечта, идея. Всё в мире нашем вышло из пустого и имело в начале ничего. Пустота – есть создатель всего. Но, ничто не вечно, и созданное со временем приходит в запустенье. Такова природа вещей. Пустота и Запустенье существуют в балансе. Запустенью, как таковому, зачастую, и делать ничего не приходится. Люди сами его впускают, опускаются на дно жизни и погружают в Запустенье всё, а порой и всех, что их окружает. – Ну, вам ли, Андрей Андреевич, не знать, что такое дно жизни? – едко усмехнулся Лёша. – Вы в этом деле профи. – Я не профи. Я исследователь, – гордо вздёрнув подбородок, отозвался он. – Чего? – рассмеялся Лёша. – Нищеты и пьянства? – Я изучаю Запустенье изнутри, – вдохновенно произнёс Андрей. – Это позволяет разобраться с причинами его появления в жизни и влиянием на человека в целом. – О! Да вы философ! А так и не скажешь! – насмешливо восхищался он. – Особенно, когда вы пьяным на улице валяетесь. Это и есть ваша научная работа, труды всей жизни. – Ты уйти хотел, – отрезал Андрей, и кивком головы указал в сторону окна. – Выход всегда рядом. Окно. Только руку протяни. – А теперь не хочу, – ощетинился Лёша. Он встретился взглядом с хмурой Аней. Она сверлила его холодным презрением и молчала. Он сменил тему: – Что такое Дефект? – Кто, – поправил Андрей. – Что, кто? – не понял он. – Дефект Пустоты – это особое состояние человека. А название для него придумал я, – добродушно улыбнувшись, продолжал Андрей. – Нужно было дать понятие открытому мной неизвестному явлению. – Что я здесь делаю?.. – шёпотом на одном дыхании произнёс Лёша. Андрей придумал название. Скорее всего, в горячке очередного запоя. Или он и сегодня там, и Лёшу туда же тянет. Беги, глупец, беги. Сам остался. – Я схожу с ума. Я уже сошёл. – Дефект Пустоты возникает в момент рождения страха, – прояснял Андрей. Лёша в ответ шмыгал носом и, устало, растирал лоб руками. Они все давно уехали, далеко и безвозвратно. Андрей не молчал: – Что-то или кто-то доводит человека до приступа панического страха, который растет внутри него, развивается, становится хроническим, накрывает и поглощает сознание снова и снова. Возникает провал в созидании Пустоты, возникает Дефект. Ты боишься, тебя поглощает страх – ты Дефект. Чего боишься ты, Лёша? Ведь страх есть в твоём сознании, согласись? – Хорошо, – согласился Лёша. – Допустим. Я боюсь лестниц. Причина? – Всё сложно, – размышлял Андрей. – Что-то из детства или необязательно. Разочарование, предательство, смерть. Что-то страшное произошло именно на лестнице. Случилось то, чему ты был свидетель, либо участник, что создало провал внутри тебя. И вот ты не находишь себе места, и медленно, но верно погружаешься в уныние. Уныние – первый признак Запустения. – Но я ничего такого не помню, – негодующе отозвался он, пожимая плечами. – Со временем вспомнишь, – уклончиво ответил Андрей. – Как я попадаю в Запустенье? – спросил он. Прошёл ближе к окну и сел на подоконник рядом с Настей. – Не знаю, – задумчиво произнёс Андрей. – Нужно разбираться. Это займёт время. Оставайся у нас ненадолго или иди домой. Кстати, ты хотел уйти. Может, наедине с собой ты быстрее разберёшься, но учти, это опасно. Ты собой пока не управляешь, Лёша. Ты не контролируешь собственную тревожность. Пороки чуют твой страх и приходят за тобой. – Пороки – это кто? – тарабаня пальцами по подоконнику, интересовался Лёша. – Это и есть Запустенье? – Нет, – сдержанно отозвался Андрей. – Пороки используют пространство Запустенья, чтобы получить Дефект. – Зачем? – тяжело вздохнув, спросил он. Кажется, он окончательно запутался. Он вляпался в то, во что вляпываться не стоило бы. – Пороки – это плотная субстанция из страха. Они питаются другими более слабыми страхами и только, – важно, но без противной улыбки выдал молчавший всё это время Илья. – Дефект – вместилище панического страха. Каждый убитый Дефект для Порока источник сил, жизни. Ускоряя запустенье, Пороки доводят жертву страхом до умопомрачения. Они проецируют страх Дефекта в реальность, и ты видишь то, чего боишься больше всего. В эту минуту ты беззащитен, не способен сопротивляться, и Порок забирает твою жизнь, оставляя взамен лёд и пыль. – Но причём здесь я? – уронил Лёша, снова ломая себе руки. – И зачем мне всё это? Что мне со всем этим теперь делать? – В общем, Дефекты побеждают собственные страхи, используя Запустенье, – буркнул Андрей, поправляя чёрные кожаные перчатки на руках. – А Пороки появляются нечасто. Но за последние два года они убили Дефектов, больше чем за предыдущие двадцать лет. Каждый из нас в опасности. – Почему? – задумчиво произнёс Лёша. Как поступить? Как правильно, как не ошибиться? Помочь или не стоит? Хотя, что он теряет – ничего. Аня больше на него не смотрела и ни о чём не просила. Она сидела на полу, накинув на голову капюшон толстовки. Спрятала светлые волос и себя, медленно отпивала чай из бокала и молчала. – Кто-то впускает их, – раздался рядом голос Андрея. Он выдернул Лёшу из путаницы мыслей. – Возможно, ненамеренно или намеренно. Кто-то из Дефектов. – Я?! – ошарашено выдохнул он. – Нет, не ты точно, – покачал головой Андрей, глядя мимо него. – Уже хорошо, – с облегчением выдохнул он. Для себя он уже всё решил. Правда, по-прежнему ничего не понимал. Но он поступит правильно, хотя бы раз в жизни выйдет из зоны собственного равнодушия и отчуждённости и измениться. – Хоть немного хорошего в этой… Пустоте. От меня, что нужно? – Помоги Сашу найти, а мы поможем тебе излечиться от страхов, – мгновенно оживился Андрей, изобразив подобие улыбки. Вышло не убедительно. – Саша пока ещё живой, но это ненадолго. Убить Пороки его не могут, потому, что он Ключ – так он сам говорит. Пороки дождутся, когда силы у него закончатся, и он замёрзнет в Запустенье. – Какой-то бред, – выдохнул Лёша и взъерошил волосы. Лёша уже решил, но ещё сомневался. Что ему терять, кроме собственных страхов? Нечего. Тогда, что же его останавливает? Страх. Замкнутый круг. Пришла пора выбраться из собственных фобий, или ему точно конец. Вот только как? – Ты ведь всё чаще и чаще в последнее время о смерти думаешь, верно, Лёшка? – грустно произнесла Настя, отодвигая пустую чашку в сторону. – Верно, – устало выдохнул он и смерил Настя недовольным взглядом. Так и было. Мысли о смерти не давали ему покоя. Он не боялся смерти, нет, он просто о ней думал. Размышлял о собственной жизни и понимал, что всё вокруг пустое. Он почти не помнил себя в детстве, не представлял в будущем, да и в настоящем тоже не находил места. Бессмысленность снаружи и внутри. Пустота и там, и там. – Ты чувствуешь Запустенье. Оно дышит тебе в спину. Холодом дышит, – предостерегла Настя и ловко спрыгнула с подоконника. – Сопротивляйся. – Как? – надломлено буркнул он. И тут же встретился взглядом с тихой Аней. Он не знал как. – Тебе нужна причина страха, – утвердил Андрей. – Тебе нужен Ключ – Саша. Он нужен нам всем. – Что делать нужно? – решительно продолжил Лёша. Аня мгновенно оживилась, вскочила с пола и оказалась рядом с Андреем. – Идти в Запустенье, найти Сашу и вернуть его в Пустоту, – разложил по полочкам чёткий краткий план действий Андрей. Звучало легко, словно пальцами щёлкнуть, и всё само собой разрешалось без усилий. Всего и требовалось идти, найти и вернуть. И нестрашно. Но, что ждало в реальности или, где они там окажутся? И Андрей так и не произнёс главное: нужно выжить в Запустенье, не остаться заживо погребенными среди разрухи и мусора, выбраться, вернуться. – Я запутался. Я окончательно и безвозвратно спятил. Я псих, – пробормотал Лёша. – Иногда Дефекты так заканчивают, – ввернул Илья. – В психушке. Были случаи… – Илюшенька, замолчи! – перебил Лёша, зло сощурив глаза. – Или я за себя не отвечаю. – Покорно умолкаю, – криво улыбнувшись, выдохнул Илья. – Ты мне не нравишься, парень. И шутки твои не смешные, – направив на Илью указательный палец, процедил Лёша. И тут же обернулся к Андрею. – Сколько Сашка ещё продержится? – Не знаю, – покачал головой он. – Думаю, он выдержит ещё сутки, не больше. – Где искать? – взбудоражено спросил Лёша. – Мы примерно знаем где, – неуверенно начала Аня, искоса посматривая на Андрея. Ожидала от него поддержки, но он промолчал, и она подалась в разъяснения одна: – Только идти нужно вместе, так безопаснее. Четверо войдем, пятеро выйдем. Должны выйти. Пятеро. Аня, грустно улыбнувшись, обвела взглядом Настю, Илью и Лёшу. Четверо. – Четверо? Почему четверо? А вы? – удивился Лёша, глядя на Андрея. – Вы с нами не пойдете? – Нет, – отозвался он, скривившись, словно кусок лимона откусил. – Я координатор. Я слежу из Пустоты и… – Понятно, – отмахнулся Лёша, недослушав. – Вы отсиживаетесь за чужими спинами. – Я контролирую изменения Запустенья извне, – раздражённо бросил Андрей. – Замеряю уровень Запустения, чтобы вас не поглотило. Если потребуется – я вмешаюсь, но это в самом крайнем случае. Нарушение баланса Пустоты и Запустенья опасны. За это приходится платить. Дорого. Из небольшого кармана сбоку чёрной сумки Андрей достал странное устройство, похожее на фонарик на лямках, какое Лёша уже видел на ладони Ани, и протянул Лёше. – «Тёплый свет», – произнёс Андрей. Он нажал на корпус, и оно засветилось тусклым светом, источая пар. – Надень на руку. «Свет» помогает отбиваться от Пороков. Они тепла боятся. Оно помогает согреть того, кого от Пороков отбиваешь и себя тоже. Будь осторожнее, Лёша, не позволяй Пороку до тебя дотронуться. Тогда замёрзнешь. Потом таять долго, а это больно и противно, если живой останешься, конечно. Ну, ты в курсе. Было уже, верно? – Это, когда водой тошнит? – брезгливо скривившись, произнёс Лёша. Утренние водные процедуры до сих пор отзывались слабыми коликами в животе, а от мерзкого чувства, когда вода льётся ещё и через нос, содрогался. – Когда трясет, как при припадке? – Да, Лёша, – отозвался Андрей. – Тебя только немного задело. Случалось, Дефекты больше недели к жизни возвращались. Или не возвращались вовсе. А теперь к делу. Время на исходе, и у Саши тоже. Быстро собираемся. Мы едем в усадьбу. – В смысле, едем?! – озадачился он, оглянувшись на Аню. Они с Настей торопливо собирали бокалы по пустой комнате, наводили идеальность в Пустоте. – Вы сказали, в Запустенье нужно, так ведь? Разве не через знаки? – Конечно, нет, – пожал плечами Андрей, широко и добродушно улыбнувшись. – Знаки нужны для выхода из Запустенья. Войти в него можно только из самого Запустенья, так сказать, изнутри процесса. И ещё, важное, Лёша – переоденься в чистые, новые, чёрные вещи. Пустота не терпит разгильдяйства. Будь собран и дисциплинирован, Дефект. Будь идеален. Глава 7. Сопротивляться больно Эксперимент со стилем удался. В чёрном костюме Лёше было удобно, непривычно стильно и идеально. Странное устройство, напоминающее небольшой фонарик, которое светило и источало пар, оказалось, имело название – «Тёплый свет». Лёша слабо улыбнулся, недоверчиво поглядывая, как Аня прилаживает «Свет» к его ладони. То, что этот мелкий прибор, беспомощно мерцающий тусклым светом, поможет ему, когда холод овладеет им, когда он разучиться дышать и встретит смерть, сильно подвергалось сомнению. – Если будешь замерзать, – объяснила Аня, продолжая возиться с застёжками фонарика на его запястье. – Приложи его к груди. «Тёплый свет» вернёт тебе сознание, поделится с теплом и спасёт от гибели. – Вот «это» может согреть?! – усмешкой бросил он. – Сильно сомневаюсь! Максимум, что случится… Но договорить он не успел. Аня умело прижала его ладонь со «Светом» к запястью его же свободной руки. Лёшу мгновенно пронзила жгучая боль. Показалось, что в него воткнули раскалённый железный прут. Он взвился и вскрикнул, вырвался из её рук, взбудоражено выпалил: – Что творишь, Аня?! Больно же! – Больно, значит, жив, – буркнула Настя. Она сидела на полу у стены на коленях и ловко собирала длинные волосы в хвост. – Жив, значит, сопротивляйся. – Вы все здесь безумцы, – раздражённо процедил он, растирая повреждённое утром плечо. – Требуется холод приложить, – предложил Илья и шутливо потрепал Лёшу за больную руку. – Нет, не стоит, – запротестовал он и уклонился от очередного хлопка ладони назойливого Ильи. – Холод мне сегодня уже прикладывали. Думал, затоплю всё квартиру и соседей снизу, когда водой тошнило. – Не тошнило, а таял, – поправил Андрей, который, сидя на полу в центре комнаты, что-то вот уже полчаса набирал на клавиатуре ноутбука. – Как ощущения были? – Непередаваемые чувства, – ощетинился Лёша. – Спазмы, боль, вода. Думал, что тону сам в себе, что умираю. – Это мелочи. Это ты ещё даже не замёрз. Порок тебя слегка коснулась. От такого не умирают, – не глядя на него, бросил Андрей, продолжая всматриваться в монитор. – Горячий душ, горячий чай, теплая постель, и ты в порядке. – Серьёзно?! – возмутился он. – Вот так просто?! А потоп в моей комнате, тогда, что? – Сколько ты таял, Лёша? – уточнил Андрей и, наконец, удостоил его усталым задумчивым взглядом. – Минут пять? – Да, что вы об этом знаете? – фыркнул он. Андрей его снова злил своим равнодушием и философским никому не нужным всезнанием. – Люди от суток до недели оттаять не могут после встречи с Пороками, – жестко произнес Андрей, напряженно глядя ему в глаза. – А кто-то не оттаивает и вовсе. Так что, ты, Лёша, отделался лёгким испугом. – Лёгкой водой, так сказать, – довольно хмыкнул Илья. Лёша тут же развернулся и двумя руками отпихнул Илью от себя. – Ты достал уже шуточками своими! – выкрикнул он. Ещё и ещё толкал Илью назад, ухватив за плечи. Илья пятился и не оборачивался. – Это не смешно, Илюшенька! Мне не смешно! Новый жёсткий толчок – весельчак Илья не устоял и пошатнулся, а правая нога его поехала вперёд по идеально чистому полу. Он растерялся, запаниковал, неуклюже хватаясь за ускользающее равновесие. Но не получилось и, падая спиной назад, изловчился одной рукой уцепиться за оконную раму, а другой за пострадавшее плечо Лёши. Лёша закричал. Короткая слепота, далёкие звуки, густая затхлость. И Лёша поскользнулся, не устоял на узком подоконнике и упал, ничком приземлившись на бетонный пол. Плотные клубы пыли мгновенно взвились ввысь, захватили в себя, и он зашелся сухим кашлем. Ладони провалились в толстый слой крошева штукатурки, тонких деревянных реек и мелких осколков битого стекла. От неожиданного падения в пояснице хрустнуло, а может и не в пояснице. Приложил перепачканную руку к спине и, шипя от боли, поднялся и огляделся. Надежды его не оправдались. Лёша был не в Пустоте, нет. Он снова был в непонятно где – заброшенный особняк, старый, словно из прошлого века, дряхлый, не жилой и не живой. Три этажа замшелых стен и потолков, перекошенные окна, скрипящие от каждого порыва ветра с улицы, мотки чёрной паутины по углам, старинная мебель, заваленная останками потолка. В центре зала широкая лестница, перила её проржавели до основания, казалось, достаточно одного прикосновения, чтобы они рассыпались в металлический прах. Дряхлое пианино в углу давно рассохлось и потрескалось. Часть клавиш валялись на полу среди остатков пола, часть на положенном месте, но вверх ногами. Вот оно – Запустенье. По-другому и не скажешь. Прямо в точку. В потолке была огромная дыра, и в крыше тоже. Перед ним на полу полусидел Илья, упираясь руками в куски кирпичей. Илья растерянно оглядывался. – Ты, что наделал, Дефект?! – зашипел он, поднимаясь и озираясь по сторонам. – Ты нас в Запустенье отправил! Андрей Андреевич ещё не дал разрешения на вход. Он не установил связь с этим местом! Вдруг, здесь Пороки?! Нам конец тогда, понимаешь?! – Серьёзно?! – взбудоражился Лёша. Это место его вовсе не пугало. Его всё больше и больше раздражал именно Илья. – Это я виноват?! Вот как! А, может, не стоило за окно руками хвататься, Илюшенька?! – Не ори! – пропыхтел он. И принялся наводить идеальность на самом себе. Но вернуть былую стильность чёрному пиджаку было непросто – пыль все побеждала. Илья поучал: – Пороки всегда рядом. – Это ты нас сюда притащил, шутник, – тише отозвался Лёша, подошёл ближе и ткнул Илью кулаком в грудь. – Ты ухватился за знак и утянул меня за собой, правильно ведь я понимаю?! – Правильно, Алёшенька, – недовольно скривился он. – Но, ты меня пихнул первым, я не устоял и… У дальнего окна зашуршали, хрустнули ломкими деревяшками и шаркнули по кирпичным крошкам. Илья замер на месте, растерянно глядя через плечо Лёши. Лёша медленно развернулся и прокрался к подножию старой лестницы. Ещё шаг и ещё, аккуратно передвигался, чтобы без скрипа и скрежета. Осторожно дотронулся пальцами до металлических перил и заглянул за угол. С облегчением выдохнул, обернулся к Илье и взвился от неожиданности, увидев Илью за собой. Оказалось, Илья быстро и бесшумно перемещался. Лёша даже самых тихих шагов за спиной не услышал. Он поёжился от накатившей робости и шагнул впёрёд. На подоконнике старого окна стояла Настя. Она упиралась руками в раму и внимательно осматривалась. Заметив Лёшу, она махнула ему рукой. Он направился к ней. Илья не отставал, беззвучно крался рядом. Лёша подал руку Насте, и она, тепло улыбнувшись, спрыгнула ему в объятия. Всё в ней казалось ему совершенным: и чёрные волосы, и выразительные карие глаза, и точёная фигура. Он выпустил Настю из рук и только теперь заметил над собой Аню. Дёрнулся в сторону от неожиданности, но тут же взял себя в руки. Ну, не заметил он её, и всё тут. – Не такая уж я и страшная, чтобы от меня шарахаться, – уколола Аня. За спиной раздался приглушённый смешок Ильи. – Я этого и не говорил, – спокойно отозвался Лёша, и протянул Ане руку, чтобы помочь спуститься и ей. – Тут и слова не нужны, – буркнула она и ловко соскочила на пол, не обращая внимания на предложенную помощь. – И так всё понятно. Твой взгляд говорит куда красноречивее тебя. – Ревнуешь, малыш? – прыснул Илья. – Не ожидал. – Раздражает, когда сквозь тебя смотрят, – наигранно равнодушно отозвалась Аня. И посмотрела на Лёшу так же. – Как будто рядом никто, пустое место. А я есть, между прочем. Я есть. Аня развернулась и, не произнося больше ни слова, направилась к лестнице. Настя и Илья – следом. А Лёша нет. Он снова остался один посреди Запустенья в полнейшей неопределённости. Он и хотел, и не хотел помогать. Не понимал новых знакомых: их шуток, разговоров и действий, где находится и зачем он здесь. Не понимал себя. С самого утра день не задался, и чем дальше, тем становилось только хуже и непонятнее. Он взвился и дерзко расшвырял волосы. Собрался окликнуть Аню, чтобы и его подождала, но осёкся, когда заметил на втором этаже яркий блик света, как солнечный зайчик от зеркала. Опасливо переступая крупные куски кирпичей, стал медленно подниматься по лестнице. Он не боялся, нет, его манил к себе незнакомый свет. Шёл, а под ногами шуршало крошево ступеней. Холодные ржавые перила поскрипывали и подрагивали от каждого прикосновения ладоней. Сверху веяло сыростью и прохладой, как от реки или пруда, и даже запах шёл такой же – запах застоявшейся воды. Вспомнился старый пруд, где у кромки воды мокрый темный песок. Он вниз затягивает, если ногой наступить. Песок так запросто не отпускает, чавкает, чмокает, слюнявит сыростью, словно съесть хочет и вот-вот утащит в позеленевшую воду навсегда. Лёша брезгливо скривился и поднялся на второй этаж. Прошёл тёмный коридор, оказался в пустой комнате и огляделся. Напротив, на облезлой стене весели два квадратных потрёпанных мутных зеркала без отражений. Блики света с них поочерёдно падали то на пол, то пробирались к лестнице, то отражались на потолке. Лёшу манили эти тусклые вспышки. Ему хотелось туда, где ясный день. Но сквозь высокое до потолка панорамное окно лучи солнца не пробивались, а только от зеркал. Как из слепого зеркала идёт свет? Лёша протянул руку, чтобы смахнуть с него пыль. Но чья-то ладонь легко легла ему на плечо. Он дёрнулся и обернулся ? Аня. Она стояла, приложив указательный палец к губам. – Нельзя, – тихо произнесла Аня. – Здесь ничего нельзя трогать. Здесь повсюду страх. – Что тут у вас? – громко выпалил Илья, растолкав в стороны Лёшу и Аню. Он шагнул ближе к стене с зеркалами, внимательно вгляделся в одно из них, руками упёрся в раму. – Илья, ты же знаешь… – начала Аня. – Без паники! Всего лишь зеркало, Ань. Бояться нечего. Верно?! – бесцеремонно перебил её Илья и обернулся к Насте. – Только тиной воняет. Да? Илья зажал нос рукой, а свободной размашисто протёр поверхность сразу обоих зеркал. На чистых стеклах мгновенно проступили капли воды. Илья тут же подался назад, слабо толи пискнув, толи простонав. А с зеркал на пол стремительными ручьями потекла вода. – Нет! – вскрикнула Настя. – Илья, уходи оттуда! Странно, Илья не шевелился. Он, словно врос ногами в бетон, не дышал, голова была опущена. Его шикарная улыбка исчезла, сменившись дрожащими губами и подбородком, а бессмысленный взгляд был направлен в пол. – Прости, я не смог… – хрипло прошептал он и медленно поднял голову, глядя только на Лёшу. – Я не смог тебя спасти… Илья оцепенел и смотрел на Лёшу широко распахнутыми глазами полными ужаса. Он указывал на Лёшу дрожащей рукой, а Лёша не отрывал взгляда от глаз Ильи, от его страха и отчаяния. Ногам было холодно и мокро, но не он понимал почему. – Беги, Лёша! – закричала Аня. – Беги! В этот самый миг Лёша очнулся. Аня стояла метрах в трёх от него, а у ног её простиралась мутная, источающая мерзкую вонь, водная гладь. Он завертел головой, не веря в то, что видел. Оказалось, комната увеличилась в размере раза в два, а пол её затопило неиссякаемым потоком грязной жижи. И только там, где стоял Илья и за ним, было сухо. Из зеркал бурно текло, а ноги Лёши уже по щиколотку ушли под воду. Стены, как губка, жадно впитывали жидкую грязь и осыпались намокшими кусками, с шумом проваливаясь в глубину. В глубину! – Я… не смог тебя спасти… – снова простонал Илья. Дыхание перехватило – чужой страх! Лёшей мгновенно овладел ужас – ему не спастись на этот раз. «Вот она, Лёха, твоя смерть. Ждал? Ждал. Принимай и…». И Лёша, не успев вскрикнуть, ушёл под воду с головой. Серо-зелёная муть тот час залилась ему в уши, в глаза, в нос. Он изо всех сил дёрнулся вверх, а намокшая одежда и обувь предательски потянули его вниз. Ещё рывок, еще. Вынырнул и, хрипя и кашляя, вдохнул. Но ему не позволили вернуться. И он рывком снова ушёл в толщу гнилого болота. Лёша запаниковал. Брыкался под водой и изворачивался, боролся руками и сучил ногами. Корчился в уродливых позах, пытаясь спастись. Сам же медленно и страшно бездыханно погибал. Он выныривал, давился воздухом, хрипел, кашлял. Силился кричать, но без толку. Он снова тонул, захлёбываясь мутной жижей. Он умел плавать и хорошо, но сегодня бесполезно барахтался в грязной воде посреди пустой полуразрушенной комнаты, теряя силы, и не понимал, почему никак не выберется. Илья стоял у кромки воды и истошно голосил, обхватив голову руками: – Прости! Я не смог! Я не смог тебя спасти! Настя тащила его к двери, закрывала ему рот рукой. Но Илья вырывался, кусался и, отшвыривая Настю прочь, снова надрывно выл. – Сопротивляйся, Леша! – кричала Аня, пытаясь дотянуться до него руками. – Только не сдавайся! Вязкая тина не отпускала пленника. Лёша выныривал на пару секунд и снова проигрывал зловонной трясине. Сил оставалось всё меньше. Как ни старался, он не дотягивался до Ани. Не мог спастись. Тянул к ней дрожащие руки, а она к нему. Ещё тянул, снова погружаясь под воду. Ещё, ещё чуть-чуть, ну, пожалуйста! Почти до пальцев её дотягивался, выл сквозь зубы, и тут же булькал, с макушкой уходя под воду. Снова рвался вверх, бил по воде ладонями, искал Аню и не находил, снова тонул. Всё больше водой захлёбывался, всё меньше его самого оставалось. Стены, выступы, крючки, штыри – Лёша цеплялся за них, как за последнюю надежду снова просто жить, а сам только сильнее сдирал руки в кровь. Мокрая штукатурка крупными кусками плюхалась в зловонную трясину, отправляя Лёшу на дно. И в очередной раз уйдя под воду, он понял, что больше не вынырнет. Ноги ломало тугими судорогами, лёгкие разрывало от страшной боли. Мгновение, и руки его обессилено раскинулась в толще холодной воды, как скорченные от ран крылья обречённой птицы, больше не способной летать и жить. Вот и Лёша такой же – нежизнеспособный. Ещё секунда, и он втянет в себя воду и… Жгучая боль вспорола его между лопаток, прошла насквозь, пробила замирающее сердце. Чужие руки рывком развернули его к себе, зажали рот и нос. Он увидел перед собой под водой Аню. Лёша угасал без воздуха, страшно умирал в тошной жижи из-за собственной слабости и неспособности бороться за жизнь. Он мучительно доживал свое короткое время. И, похоже, что и Аню, пусть и не хотел этого, с собой забирал. Но она снова приложила ладонь с «Тёплым светом» и с силой вдавила в него. Он только и успел зажмуриться и про себя поныть, что опять будет больно. Он закричит и мгновенно захлебнется грязью, так и не найдя того самого Сашу. Когда же Лёшу ещё раз проткнули насквозь раскалённым металлическим штырём, а тело его уродливо судорожно затрясло, он жёстко вдавил пальцы в хрупкие плечи Ани и вдохнул. Короткая слепота, тягостное беззвучье, всепоглощающий холод. Стылый воздух со свистом ворвался в истерзанную грудь, и Лёша поперхнулся им и тот час закашлялся. Слышал собственный жуткий хрип, не похожий на дыхание, и не верил, что дышит именно он. Ломался от боли в горящем огнём горле. Но он не должен был так дышать. Он вообще уже не должен был никогда вдохнуть, но дышал и кашлял так сильно, что снова и снова выплевывал грязную воду. Без сил повалился вперёд, воткнулся руками в колючий снег, и только тогда нашёлся. Насквозь мокрый Лёша сидел на стылом полу и медленно замёрзал, на глазах обрастая тонкой ледяной коркой. Его лихорадило. Только что он тонул, а теперь… Где он? Почему жив? И где та, что прыгнула за ним в смертельную ловушку, та, что не бросила умирать одного в мутной бездонной жиже и осталась с ним до конца. Почему? – Аня… – прохрипел он. Лёша уперся затылком в ледяную стену и развернулся влево. С ним под водой была Аня. Она тоже здесь. Она не умерла, только не она, нет! – Аня… Собраться с силами, которых просто не было, и развернуть себя вправо, далось Лёше непросто. Впереди был длинный просторный коридор, стены, потолок и пол его были голубоватого цвета, и поблёскивали от инея. Чуть дальше свет, наверное, комната с окном. А рядом, на расстоянии вытянутой руки – Аня. Он, обрывисто всхлипывая, измождено подался вперёд, заиндевевшими пальцами добрался до её руки и слабо сжал её ладонь в своей. – Живой. Знала, что ты выберешься. Знала, – тихо произнесла Аня. А из глаз её покатились слёзы. Они тут же замерзали, оставлялся на светлом лице блестящие дорожки. Поясницу безжалостно растерзал прострел, но Лёша собрался и, шипя от боли, всё же придвинулся ближе к Ане, притянул её к себе и обнял. Они были оба мокрые и замёрзшие, но живые. Нужно сопротивляться. Нужно было срочно согреться. – Почему? – выдохнул Лёша. Он хрипел, у него не было сил, но он должен был знать ответ. – Вместе вошли, вместе вышли, – Аня, дрожа, уткнулась носом ему в шею. – Никого не бросаем. Никого, Лёша. От Аниных касаний стало чуть теплее. Он крепче обнял её и услышал глухое бряканье под ладонью ? устройство «Тёплый свет» на руке ожило и источало скудный пар. – Сопротивляйся, так ведь? – попытался ещё раз улыбнуться Лёша, но не вышло. Продолжая подрагивать от холода, повернул ладонь «Светом» вверх. Вот сейчас Лёша и согреется, и не только он один. Он направил ладонь с устройством к груди – знал, что будет больно, но будет и тепло. Аня согласно кивнула, чуть улыбнулась, прошептала: – Да. Сопротивляться больно, Дефект. Глава 8. Взрослые страхи Вечная мерзлота всегда казалась ему выдумкой. Но только не сегодня. Лёша медленно шёл по насквозь промёрзшему мрачному коридору, и его не отпускало странное чувство – будто всё это не на самом деле, а на грани сна и яви. Толстый слой льда на стенах – как такое возможно? Откуда он здесь, почему не тает, когда закончится?.. Кружилась голова. Глубокий цвет инея угнетал. Лёша щурился, потирал глаза, шарил пальцами по губам, шее, рвался под заиндевевшую толстовку и не понимал, от чего ему так трудно просто видеть и дышать. Вокруг хозяйничал холод. Волосы и одежда покрылись слоем тонкого льда, изо рта шёл пар, но сам Лёша согрелся и Ане помог. Оказалось, что «тёплый свет» источал тепло, не причиняя боль, если не вдавливать его со всей силы, а слегка осторожно касаться. Это радовало. Боль Лёша переносил плохо. В детстве серьёзно повредил спину. Долго лежал в больнице, долго учился снова ходить, долго было больно. Кстати, на лестнице в подъезде упал. Произошедшее тогда, не помнил. Может, мозг старательно прятал от него подробности падения в укромные серые уголки, чтобы не травмировать лишний раз и без того пострадавшее детство. Или просто был маленький и не запомнил. Мама говорила, что оступился на ступенях и не удержался, а она вовремя не поймала. В любом случае больно больше не хотелось. Он жаждал в тепло, домой, в собственную комнату. Но для начала нужно выбраться из Запустенья самому и помочь Ане и Саше. Впереди показалась дверь в комнату, которую он видел, когда только пришёл в себя. Обернулся к Ане: она стояла рядом, сжимала его руку и молчала. Может, ждала от него чего-то. Вот только чего именно… – Что это было, Ань? – нарушил давящую тишину Лёша. – Там, в том доме. Что за вода? Или мы всё ещё там? Или где мы? – Это был страх Ильи, – тихо отозвалась Аня, крепче сдавив его ладонь. – Само место – заброшенная усадьба, и есть Запустенье. Мы все еще здесь. Обычно мы приезжаем к особняку и заходим с улицы, чтобы лишний раз не беспокоить Запустенье, не пробуждать Пороки. Но вы с Ильей перешли сюда через знак. Это опасно. Сначала, Андрей Андреевич проверяет, насколько холодно внутри, и только после даёт разрешение на вход или не дает. Запустенье копирует наши самые потаенные страхи и делает их живыми. Оно найдёт нас везде по нашей панике. Достаточно мелочи: запах, цвет, звук – и страх поглощает всё вокруг. И всех. Или беги, или ты мёртв. – Или сопротивляйся, – хмыкнул Лёша и поежился от колючего холода промерзшей насквозь одежды. – У тебя получилось, – грустно улыбнулась Аня. – Сомневаюсь, – выдохнул он. – На глазах Ильи утонул друг, – поясняла она. – А он ничего не сделал. Испугался, говорит. С берега наблюдал, как тот погибает. – Поэтому, он решил и меня утопить? – фыркнул Лёша. Он шёл осторожно, чтобы не хрустеть инеем под ногами. Опасливо осматривался по сторонам. – Или ещё раз хотел посмотреть именно на смерть? На мою смерть?! – Нет, конечно, – обеспокоенно оглянувшись, ответила Аня. – Илья пока не владеет ни собой, ни своим страхом. Он не виноват в смерти друга, но осуждает себя за бездействие и боится ещё раз увидеть утопленника. Он боится, и страх поглощает его и всех, кто рядом. Ты оказался ближе всех. Ты, правда, чуть не погиб, но ты выбрался. Ты справился с чужим страхом, Лёша. – Ты умеешь подбодрить, Аня, – отозвался он. – Наверное, мне легче должно, стать, но что-то никак. Скажем, мне повезло, случайность. Чужой страх. Мне бы со своими заботами разобраться, куда уж до чужих кошмаров. – Мы все чего-то боимся, – уронила Аня. – Главное, не думать об этом здесь, в Запустенье. Ни упоминать, ни произносить вслух, не призывать свой страх. – Запустенье находит человека по страху, – задумчиво протянул Лёша. И тут же громко воскликнул: – А что, если и по-другому можно? По страху найти человека в Запустенье? Точно! Вот оно! Аня, чего твой брат боится? – Что? – заволновалась Аня. – Анька, чего Сашка боится? – взбудоражено выкрикнул Лёша. Он загорелся догадкой – он знал, как найти Сашу, и он его найдёт. Только нужен новый чужой страх. – Он… – замешкалась Аня. – Он боится, что никогда больше не сможет ходить и… Аня не договорила, уткнувшись Лёше в плечо, когда он внезапно остановился и замер на месте в дверях нужной комнаты. Он сглотнул и, оглянувшись на девушку, кивком головы указывал внутрь. Инея в мрачном помещении не было. Два широких панорамных окна в облезших рамах встретили Лёшу и Аню неряшливостью. Стёкла были целы и противно побрякивали на сквозняке. Но сами окна изнутри кутались в подранной плёнке. Двери на месте не оказалось. Она небрежно валялась на полу у дальней стены среди мусора, крошева стен и потолка, кусков полиэтилена, выломанных ножек от деревянных стульев и скомканной бумаги. Между окнами на полу стояло дряхлое компьютерное кресло, в котором сидел голый манекен без ног и рук. Только тело и голова – голова игрушечной куклы с невидящими глазами без ресниц и зрачков. Омерзительный, ослепший муляж нагло улыбался незваным гостям бесцветным ободранным пластмассовым ртом и презрительно усмехался над ними. Чучело, как подобие человека – безликая копия, бесцветная оболочка, подделка. Повисла звенящая тишина. Лёша облизнул пересохшие губы, и тонкая корочка льда, тая, стекала в рот. Он почти не дышал. Не знал, что делать дальше, окончательно запутался и потерялся. И если бы не Аня рядом, признал бы, что бесповоротно свихнулся. Но коллективного сумасшествия, кажется, не бывает. Он не псих, и он не один. Аня сжимала его руку, она рядом, не бросила его одного. Непонятно что происходит, но и он не отступится. Вошли сюда вместе, и выйдут вместе. – Все страхи из детства. Страхи взрослого человека – продолжение его детских страхов, так Саша говорит, – шёпотом произнесла Аня. Лёша же от неожиданности подскочил на месте и отвлёкся от манекена с кукольной головой. – Человек понимает, что боятся глупо, но снова и снова сознание возвращает его в детские кошмары, в точку не возврата, туда, где лишь безумие. Лёша открыл было рот, чтобы спросить, что же ещё умное изрёк Саша, как по спине его пробежал холодок. А в коридоре раздался монотонный голос: – Иди ко мне… Иди же ко мне, Алёшенька… Ну, нет! Только не сейчас, ну, пожалуйста! По старым деревянным косякам медленно расползалась паутина знакомых черных трещин. Она пробиралась по облупленным стенам к исковерканным плинтусам. А на полу среди хлама Лёша вдруг увидел сломанную пополам трость для ходьбы. Он опешил, обернулся и только теперь заметил в дальнем углу слева от двери сидящего в неестественной позе молодого человека: руки и ноги его были полусогнуты, пальцы, кажется, скребли пол и в таком же положении и остались. Тело его чуть выгнулось вперёд, голова жёстко упёрлась затылком в стену, словно парень этот встать пытался, но не успел или не смог. На его русых волосах те стимпанковские очки, что Лёша видел на брате Ани на фото в телефоне. Саша! Лёшу озноб пробрал. И не дышит он, парень этот, лицо и губы бледные. Как манекен у окна – бесцветное подобие человека. Вот только Саша настоящий, и он мёртв. Ну, не может живой человек вот так сидеть. Его больше нет. Они опоздали… – Нет, нет! – громко закричала Аня. Ещё секунда, и Лёша бросился к двери, а напротив него оказалась Порок. Он тут же подался назад, но спастись не успел. Ледяная рука Порока ловко настигла Лёшу и насквозь пробила ему живот. Острая боль вспорола его изнутри. Он встрепенулся, широко распахнул испуганные глаза, выдохнул, скорчился в беззвучной попытке закричать и вновь мгновенно замёрз насмерть. Но в ту же секунду Лёшу с силой отбросило назад. Он упал на пол, скрутился в тугой комок и, клокоча застывшим горлом, со свистом втянул холодный воздух. Ещё и ещё вдыхал и выдыхал, давил кулаками под дых, сучил ногами. Он всхлипывал при каждом новом болезненном спазме внизу живота, тут же руками зарывался в гнилой мусор на полу, сгребал его в ладони, сжимал и страшно кривился в подобии крика, только без звука. Сухой кашель безжалостно задушил Лёшу. Он видел неподвижное тело Саши в углу и понимал, что и они с Аней сегодня погибнут. Застынут они в жутких позах, иссякнут их тепло и краски, отшумит дыхание. Белолицыми они станут, слепыми и безголосыми, как безликий манекен. Только вместо улыбок истерзанные предсмертными мучениями подобия лиц. – Не надо… – только и успел прохрипеть Лёша, когда Аня разогнула его из корявой позы, перевернула на спину, провыла сквозь зубы и замахнулась рукой. Лёшу не услышали или услышали, но не откликнулись на его мольбу. Жар в секунду беспощадно разорвал живот, где за минуту до этого похозяйничала Порок, прошёл насквозь, прожёг снаружи и спалил изнутри. Ещё и ещё жгла. А Лёша в ответ бился в безобразных конвульсиях от каждого нового прикосновения «Света», изворачивался, вскрикивал. Два… Три… Четыре… Хватит… Мокрые глаза его широко распахнулись и застыли в одной точке, не в силах закрыться, забыться в вечной темноте и, наконец, навсегда прекратить тошную боль – над Лёшей нависал манекен без рук и ног с игрушечным лицом. Голова и шея его были приколочены ржавыми гвоздями к стене. Глупая улыбка. Маленькая голова. Детские страхи. Только глаза пустые и впавшие, без зрачков и без жизни. И Саша без жизни. И нестрашно ему теперь. Напротив Аня, а за спиной Порок тянула руку к её плечу. Она развернулась, замахнулась «Тёплым светом», чтобы и самой отбиться от смерти, только Порок оказалась проворнее. Она перехватила руку смелой Ани ниже запястье и вывернула. Аня закричала. Корчась от боли и бессилия, Лёша поднялся на колени. Одной рукой он тянулся к Ане, а другой давил в живот. Он должен был её вытащить, должен, но без толку. Она громко кричала и вырывалась. По коже её руки расползались чёрные тонкие трещинки. Лёша упёрся ладонью в кособокое компьютерное кресло, а другой рукой в манекен. «Это только страхи, Лёха. Все страхи из детства. Ведь так Саша говорит. Говорил, уже не говорит. Как же больно, а Саше, наверное, ещё хуже было. Разве может живой человек выдержать столько боли и холода?» Лёша вот не выдерживал. Тошнота в мгновение подступила к горлу, и хлынула вода. Лёша захлебнулся и тут же закашлялся. Мерзко и горько, но не долго. Таять больно, говорят. А что тает-то? Откуда столько воды, и почему она замерзает внутри тёплого человека? Но вот он поднялся на ноги и подался вперёд. Ухватил Аню за плечи, дёрнул на себя, что было сил, и вырвал из рук Порока. Рядом окно, и можно взять и сбежать. Но как же, тогда Саша? Он мёртв, да, но он же был живым. Дышал, хотел, стремился, мечтал, боялся. А сегодня – бросить его среди хлама, грязи и запустенья. Выпал Саша из жизни. Вышвырнули его раньше времени из настоящего. Определили в забвение, в полумрак и холод. Швырнули в пыльный обшарпанный угол, смешали с мусором и погребли в разграбленном склепе, чтоб не нашли и не забрали. Не отдадут его назад, не позволят ему вернуться даже мёртвым. Навсегда он теперь здесь без права обратно в жизнь. Так не правильно. Порок склонила голову на бок и шагнула вперёд. Лёша отпихнул Аню к двери, а сам, изогнувшись, проскочил под рукой Порока. Он оступился, споткнулся – потянуло влево, и он налетел на стену над мёртвым Сашей. Но не удержался, рука съехала по корке льда, и он с размаху вдавил ладонь с «Тёплым светом» Саше в грудь. Послышался то ли стон, то ли выдох. Живой?! Лёша быстро стянул чёрную перчатку и приложил подрагивающие пальцы к Сашиной шее. – Иди же ко мне, Алёшенька… – раздалось позади бесчувственное шептание. Порок медленно приближалась. Она не торопилась. Она была дома, а Лёша нет. Здесь игра по её правилам, а они с Аней либо проиграют, либо выберутся. Или все правила нарушат, продерутся сквозь колючее «Выхода нет» и заберут с собой пока ещё живого пленника Сашу – заберут Ключ. Как там Аня сказала: «Вместе вошли, вместе вышли. Никого не бросаем. Никого». И не бросят. Ему чудился слабый пульс под холодной кожей на шее окоченевшего Саши. Возможно, такое или невозможно, было неважно. Пульс был. Сердце промёрзшего насквозь Саши билось – он был жив. Кружилась голова и всё время мутило, а силы оставляли Лёшу так быстро, что, казалось, ещё пара минут и обезножит. Ну, конечно! Саша жив, и страх его тоже. Саша слаб, но у Лёши даже сейчас подкашивались ноги. Нужно было немедленно уходить или погибнуть. И тогда Лёша схватил неподвижное тело Саши и потащил к выходу. С виду худой, но замёрзший и тяжёлый, и страх его хуже не придумаешь, когда бежишь и боишься, что вот-вот разучишься ходить, и ноги, словно понимают всё и деревенеют. Порок по-прежнему стояла у двери. Лёша сильно зажмурился и потряс головой. Не понимал, когда же Порок переместилась? На плечо ему легко легла дрожащая рука. Он оглянулся. Аня: волосы растрёпались, следы от слёз вперемешку с грязью размазались по щекам, запястье правой руки в крови, губы и подбородок подрагивали, а уставшие глаза переполнились солёным отчаянием, готовым в любую секунду вырваться наружу с криком или воем. Но Аня смотрела на Сашу и молчала. Не верила, возможно, что он живой. Не выйти им с Сашей, вот о чём она безмолвствовала. И он о том же думал. Бросить?! Бежать, трусливо оглядываясь?! Сожалеть после, и жалеть? А кого жалеть, Сашу или себя? Себя ненавидеть, презирать, брезгливо смотреться в зеркало и жить. Жить ли? Не сможет он так, не забудет, не простит. А если б его вот так бросили?! Каково?! Гнусно, всё это, гадко и грязно. – Иди ко мне, Алёшенька… – не успокаивалась Порок, стоя в осиротевшем дверном проёме. – Иди ко мне… Порок бездействовала, да и зачем, если единственный выход из комнаты перекрыт. Не обойти им Порока, не проскочить мимо, не отбиться «Тёплым светом», ведь с ними бесчувственный Саша. За ними страшный выбор: или спастись двоим, или троим погибнуть. Или… Лёша вмиг нашёлся. Или в подъезд. Здесь два окна и ни одного знака, а в подъезде есть. Но в подъезде он жутко погибает от страха. – Иди же ко мне… – не отступала Порок. Аня включила свой «Свет», готовая в любую секунду броситься защищаться, несмотря на кровоточащую руку. Защитит ли? Сашу точно, а Лёшу? Случись ей решить, кого спасти, брата или чужого психически нездорового мальчика, кого она выберет? Лёша тревожно перебегал взглядом с Ани на Порока, снова на Аню, на ещё живого Сашу. Брата она и выберет, нет здесь сомнений. А Лёша кого?.. Он выбрал подъезд. – Страхи, говоришь, это место порождает?.. – просипел Лёша. Он совсем не чувствовал ног, только в позвоночнике тикала давно и старательно забытая боль. Он знал примерно, что делать, не понимал только, как это сработает. – Из детства говоришь?.. Порок ждать устала и, не произнося ни слова, шагнула вперёд. – Не надо, – тихо протянула Аня, словно мысли его прочитала. – Лёша, не надо. Только не так. – А как, Аня?! Так только! – настоял он. – Мой страх… Крепче сдавив Сашино плечо одной рукой, другой руку Ани, Лёша глубоко вдохнул и в мелочах представил свой самый леденящий душу сон. – Лестницы, лестницы, лестницы! – из последних сил выкрикнул он. – Перила! Ступени, нескончаемые ступени! Где и всегда, в тот чёртов подъезд хочу, слышишь?! Я хочу на лестницу, и снова страшно умирать! По спине пробежал колючий холодок. Страх чудовищной смерти при падении с высоты в секунду сковал смелое на крики горло. Голос оборвался и тут же вернулся сипением: – Хочу… – он обрывисто всхлипнул. – Не хочу только, чтоб мама такого видела… Пусть меня не найдут никогда и… Договорить он не успел. Пол под ногами дрогнул и мгновенно покрылся широкими трещинами. Порок хищно зашипела и подалась назад. Аня задёргалась в его руках, кричала, к Саше тянулась. Но Лёша держал крепко. Он не отпустит, не оставит её и Сашу здесь. Лучше так, чем в руках Порока. «Не хочу так умирать? А как, ещё, Лёх? Так только…» Перед ним с грохотом обрушилась часть пола. Закружилась голова, а вместе с ней ободранные стены и облупившийся потолок. Лёша пошатнулся и соскользнул в разлом в полу. Больно зажмурился, чтобы не видеть, как умрёт. Стиснул зубы, чтобы позорно не орать в предсмертной агонии. Он провалился в вязкую темноту не один. Короткая слепота, тесное беззвучье, раскатистое эхо: – Мы не одни здесь… Мы здесь не одни… Собственный надрывный кашель выдернул Лёшу из забытья. Воды, ему надо воды, хоть единственный глоток. Она вся вытекла из него в комнате с манекеном, а ещё ведь и утренние процедуры. Силы быстро оставляли его. Ног почти не чувствовал. Но ведь это не его страх? Почему так? Истерзанные Лёшины пальцы едва заметно скребли шершавую стену. Ошурки краски шелестели под пальцами и, осыпаясь, прилипали к коже рук, шеи, лица, забивались в нос, не давая вдохнуть. Губы пересохли и не разлеплялись. Его мучила жажда. Он умирал без воды. «Пить, дайте пить, ну, пожалуйста. Глоток, хоть один глоток воды, любой воды». А под ногами знакомая зияющая дыра в пролёте темного подъезда пустого давно нежилого дома. Ступени старой лестницы обрушились, оголив железную арматуру. Там внизу пустота и сырость. Как знакомо. Вот этого и хотел – у него получилось. Здесь есть выход. Он уже был здесь и сходил с ума вот только сегодня утром. Какое же долгое «сегодня», почему не заканчивается? Тяжело дыша, потянулся рукой вверх, нащупал подоконник. Видел, как Аня сползает по стене напротив, цепляется непослушными пальцами, подтягивая себя вверх. Плохо было Ане, в тепло ей надо и отдохнуть, руку перевязать и… попить. Скрюченный Саша сидел в углу рядом с Аней. Ему тоже пить нужно. Сколько он в Запустенье пробыл? Сколько уже без воды? – Сейчас, Саш, сейчас помогу… – успокаивал Лёша. Дыра в пролёте дышала гнилью. Как же страшно, ведь он сорвётся туда и умрёт – один умрёт. Нет, не умрёт, и не сегодня. Подождите, дайте отсрочку, ну, пожалуйста… Не смотрел больше на пол. Шмыгая носом и подрагивая, задрал голову вверх. Встал и прижался плечом к шершавой фанере. Окно, подоконник, стекло, рама. Знак разорванного круга ? знак только для выхода. Лёша сильней вцепился в дряхлую раму. Его тянуло обратно на пол, кружило и пошатывало, но он пока держался. Стараясь, не смотреть вокруг, обхватил растрёпанную Аню за талию, усадил на подоконник. Рядом, как смог, пристроил непослушного тяжёлого Сашу. Тут же упёрся руками Ане в плечи, разбито улыбнулся и произнёс: – Прыгай, Анька. Прыгай. – Нет, нет, а как же ты?! – слабо прошептала Аня. – Лёш, мы вместе… Но Лёша оборвал. Он всё расслышал, всё понял и не ответил. Сколько сил хватило, вдавил Анину ладонь в знак Пустоты и вытолкнул их с Сашей в окно. Мгновенно, сам того еще до конца не осознав, остался один в непонятно где. Мы вместе, а он один. Ему тоже нужно прыгнуть… Или не нужно… Он в секунду потерялся. И не страшно ему уже, и не холодно… Пальцы проскребли по старым деревянным рамам, и Лёша сломался пополам от нового болезненного спазма в животе. Ноги подкосились, и он боком перегнулся через подоконник, и, не удержавшись, сорвался вниз. Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/oksana-odrina/defekt-pustoty/?lfrom=688855901) на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.