Раздолбай

Раздолбай Юлия Лим В маленьком городе трагедия: старшеклассник найдет мертвым. Полиция подозревает местного хулигана Рому, ведь именно он последним видел погибшего. Демьян не может смириться со смертью друга. Отношения с девушкой трещат по швам, а его подруге детства, с которой он давно не общался, нужна помощь. Светлану, молодую учительницу, назначают классным руководителем. Ей предстоит научить ребят справляться с потерей, бороться со страхами и неуверенностью в завтрашнем дне, не доходя до грани, после которой уже ничего не исправить. Юлия Лим Раздолбай Роман * * * © Мария Савченко, иллюстрации в блоке и на обложке, 2021 © Юлия Лим, 2021 © ООО «Издательство АСТ», 2021 Август 1. Рома В небольшом городке, где не случается ничего страшнее пропажи конфет, где время от времени на деревьях застревают кошки, а хозяйки-старушки не могут их снять без чужой помощи, однажды происходит такое, от чего у местных жителей волосы встают дыбом. Слухи ползут из уст в уста, и вот уже все знают, что случилось и кто виноват. Полиция даже не печатает фоторобот, потому что давно знакома с подозреваемым. Во-первых, двухметровых подростков в городе немного, а во-вторых, только один из них постоянно влипает в передряги. Только Лисов из раза в раз создает стражам закона трудности, и только его дерзкая кривоватая ухмылка – опущенный левый край губ и задранный правый – приходит на ум, стоит услышать о неприятностях. Мама Ромы в недельной командировке. Полицейские проводят предварительную беседу в школе. Лисов сидит за партой, футболка изнанкой наружу. Ярлычок гордо топорщится на спине. Директор, Людмила Михайловна, беспокойно барабанит пальцами по столу, а новенькая учительница стоит в углу, не зная, куда деть руки. – Мы зададим тебе пару вопросов, Рома, – начинает Федор, участковый, держа кружку с кофе. – Потом пойдем к тебе домой и обыщем квартиру. Нам придется изъять твой телефон и ноутбук. Лисов молчит, напряженно оглядывая взрослых. Предыдущие задержания были такой ерундой по сравнению с прогремевшей на весь город трагедией, что даже он понимает: любое неосторожное слово могут использовать против него. – Мы также опросим свидетелей и подтвердим твое алиби, если оно у тебя есть. У кого искать поддержки, если твои родственники далеко, а сам ты всего лишь шестнадцатилетний подросток? Рома сжимает губы, шевелит челюстью и стискивает руками колени. – Можешь молчать, пока не придут родные, но про алиби лучше сказать, – говорит Владислав. Он старше Федора и в два раза шире, а из-за круглого живота у него постоянная одышка. Он сидит за партой боком, едва втискиваясь в узкий проем. Лисов ловит взгляд директора. Она единственная, кто девять лет терпел его выходки и ни разу не устраивал скандалов. Но ведь рисунки на стене школы и доведение до самоубийства – вещи из разных категорий ответственности. – Скажи им, – сухо велит Людмила Михайловна. Лисов сглатывает. Наверняка этот звук слышат все в кабинете. Новая учительница, принесшая Федору кофе, внимательно рассматривает Рому. Он прикрывает глаза, считая в уме до тринадцати. Его колотит, спина напряженно вытягивается. Вот только он не сделал ничего плохого. – Я работал. Владислав протягивает ему блокнот и ручку. – Напиши адрес места работы, ФИО начальника и его номер телефона. Рома послушно записывает все, что знает. И без того корявый почерк походит на каракули из-за трясущихся рук. Комок воздуха застревает в горле. Стены кабинета сужаются, летняя жара забирается за пазуху. Волосы прилипают к разгоряченным щекам. Лисов отдает блокнот и ручку. Владислав берет телефон и выходит в коридор. – Людмила Михайловна, в отсутствие его родственников только вы можете нам помочь, – говорит Федор. – Мы должны расследовать это происшествие как можно быстрее. – Понимаю, – кивает директор. – Я пойду с вами. – На повторную беседу придешь с матерью, – заключает Федор, поднимаясь из-за стола. Рома тоже встает, пошатываясь. Новенькая учительница предлагает ему выпить воды. Он в три глотка осушает кружку, но легче не становится. На ватных ногах выходит из кабинета. Шаги за спиной гулко отдаются в просторных школьных коридорах. Когда ты главный подозреваемый, лучше не болтать лишнего. Особенно если незадолго до суицида одноклассника ты видел его на улице и вы разговаривали. Пропустив полицейских в квартиру, Рома заходит в гостиную и садится на диван. Людмила Михайловна качает головой. – Ну и бардак у тебя, Лисов. – У меня не было времени убраться. – Хотя бы перед приездом матери уберись, – директор садится рядом. Кожа бледная, под глазами синяки. Полоско?в покончил с собой накануне вечером, прыгнув с крыши высотного здания. – Не смотри телевизор до сентября, – говорит Людмила Михайловна. – Там ничего хорошего не покажут. – Это вы так, типа, обо мне заботитесь? – Рома скрещивает руки на груди. – Не надо меня жалеть. – Послушай, я тебе не враг. И Федор с Владиславом тоже. – Ага, как же. Только и ищут повод поставить меня на учет и потом за решетку засадить. – Если хочешь, чтобы к тебе относились по-другому, начни с себя. – Людочка, подойдите, пожалуйста, – зовет из комнаты Ромы Владислав. Директор выразительно смотрит на Лисова и встает с дивана. – Приходи поговорить, когда сбросишь колючки. Она уходит, а Лисов, упершись локтями в колени, проводит руками по лицу и волосам. Он влип. По-настоящему, как муха в паутину. И кто знает, сможет ли он выбраться до того, как паук его сожрет? Оставшись в квартире один, Рома выдыхает; скидывает обувь и прикрывает глаза, мучаясь вопросом: «Полосков, какого черта?..» В последний раз он говорил с Егором за пару часов до смерти. В последний раз тот не казался ему подавленным или уставшим от жизни. В последний раз… Рома похлопывает себя по щекам, приводя в чувство. Размяв затекшие ноги, идет на кухню, нарезает неровные бутерброды и кипятит чайник, рассматривая стикеры, прилепленные к холодильнику. В этом месяце работать остается две недели, потом – школа… Его прошибает пот. Как на него будут смотреть люди? Что скажут? Как объяснить всем, что ты невиновен, если они уже решили за тебя? Рома через силу ест бутерброды, запивая остывшим чаем. Руки зудят от безделья, голова полнится домыслами. Уборка – лучший способ на чем-то сосредоточиться. Лисов собирает разбросанные по квартире носки, трусы, пропотевшие майки и закидывает в корзину для белья. Снимает с себя футболку, нюхает подмышки – не пахнут. Переодевшись, расчесывает волосы и убирает мусор со столов в комнате и кухне. Каждый раз, стоит маме уехать в командировку, и порядок в квартире сменяется хаосом. Обычно мама заранее предупреждает его о возвращении, и Лисов вычищает квартиру до блеска, уделяя особое внимание раковинам и унитазу. Сегодня он импровизирует. Едва Рома заканчивает уборку, как звонит домашний телефон. Он берет трубку и запыхавшись отвечает: – Алё? – Я еду домой. Голос матери настолько серьезный, что Лисова пробивает дрожь. Он стискивает трубку. – Почему? – Мне позвонил Федор и объяснил, что произошло. – Но ты же в командиров… – Не думай об этом. Оставайся дома и постарайся не высовываться, пока я не вернусь. Журналисты обязательно к тебе пристанут, потом от сплетен не отмоешься. Рома молчит. Она права, больше ничего не остается. Он и так в эпицентре людского гнева. – Ты за рулем? – Не пытайся перевести тему. Да, я за рулем, но это не мешает мне с тобой разговаривать. Спасибо, что закинул в сумку наушник, я бы снова его забыла. Лисов слабо улыбается. Мама всегда такая правильная: квартира чистая, посуда помытая, его одежда отутюженная (когда она дома). Она следит даже за его питанием и стрижками, но о себе порой позаботиться забывает. И он никогда не отказывает себе в тайном удовольствии помочь, когда мама в очередной раз в спешке закидывает вещи в чемодан на колесиках. – Я знаю, что ты сейчас переживаешь, и этот разговор должен был произойти гораздо раньше… Но лучше скажу сейчас, чем буду жалеть потом. – Мама вздыхает. – Можешь этого не признавать, но из-за случившегося решается твоя судьба. Я никогда не заставляла тебя учиться, потому что доверяю тебе и знаю, что ты обязательно найдешь свое призвание. И то, каким человеком ты станешь, зависит только от тебя. Я все время далеко, тебе самому приходится отвечать за собственную жизнь… – Да ладно, я прив… – Не перебивай, а то настрой потеряю! – шиканье. – На чем я остановилась?.. Прошлое можно перечеркнуть лишь достойными поступками в настоящем, если хочешь, чтобы у тебя было будущее. Твое лучшее оружие против общественности сейчас – ты сам. – Мам, то, о чем ты говоришь, нереально. – Рома ковыряет жидкие обои. К пальцам липнут золотистые блестки. – Я девять лет был раздолбаем. – Значит, пора становиться человеком. Наверное, это моя вина, что рядом не было отца… – Даже не думай об этом, – огрызается Лисов. – И не вспоминай про него. Он – прошлое, которое я не хочу исправлять. Пусть и дальше остается на свалке воспоминаний. Мамин смешок поднимает ему настроение. Рома выводит на стене улыбку – обрывки обоев сыплются на пол. Здесь давно пора делать ремонт. – Я сам виноват в том, как ко мне относятся, – говорит Лисов. – И я постараюсь исправить то, что натворил. – Вот и хорошо. Перезвоню позже, подъезжаю к магистрали. Люблю тебя. – Пока, мам. Я тоже тебя люблю. 2. Светлана Трудно забыть чужой страх, пусть и промелькнувший в глазах всего на долю секунды. Светлана едва вышла на работу, а уже столкнулась с неподобающим отношением к ученику. Лисов не заслуживает такого отношения, и ей не терпится разобраться в ситуации. – Михаил Сергеевич, расскажите, пожалуйста, о Лисове, – просит она завуча. Высокий тощий мужчина с залысинами и узкими прямоугольными очками приподнимает голову, отрываясь от документов. – А что о нем рассказывать? Хулиганьё, учится плохо, никого не уважает, друзей нет. – Завуч поправляет очки, стирает тонкими пальцами пот со лба. – А почему вы проявляете к нему такой интерес? – Хочу выяснить, правда ли он виноват в сложившейся ситуации. – А, ну это дело благое, – кивая, Михаил Сергеевич суетно собирает вещи со стола. – Простите, но меня ждут дела. Поговорите о нем со школьным психологом. Вам уже провели экскурсию по школе? – Еще нет. – Как выйдете в коридор, поверните направо, там на стенах висят стрелки-указатели. Справитесь? – Он уходит, не дожидаясь ответа. Постучав в дверь, Светлана заходит в кабинет. За столом сидит крупная женщина с кудрявыми закорючками высветленных волос и разгадывает кроссворды в смартфоне. – Проходите-проходите, проблемы себя сами не решат, – говорит психолог, не поднимая головы. Светлана садится на стул перед столом, читает на табличке: «Бобыль Мария Ивановна». – Я бы хотела уточнить у вас информацию про одного ученика, – начинает она. – Про Лисова, небось? Спрашивайте, не стесняйтесь. У нас о нем вся школа знает с тех пор, как он в первом классе налил клей на стул директора. – У Марии Ивановны большие светлые глаза, пухлые щеки и губы и тонкий нос. – Светлана, верно? – Да. Рада знакомству. – Она протягивает руку, но психолог качает головой. – Новенькие всегда спрашивают про Лисова. Жалуются, что не могут с ним совладать. Теперь еще и этот случай с бедным мальчиком. – А можете рассказать о Лисове побольше? – Вас интересует что-то конкретное? – В каких отношениях он был с погибшим? – Ну, Рома мальчик бойкий, задиристый. Учится плохо, за языком не следит. А Полосков, наоборот, учился хорошо, никаких проблем не создавал. Когда того выбрали старостой класса, Лисов начал сильнее его задирать. Подставлял на мероприятиях, провоцировал и доводил до драк. Лисов у нас любитель помахать кулаками. Думаете, справитесь с этим двухметровым хулиганом? Помедлив, Светлана отвечает: – Не бывает ситуаций, которые нельзя исправить. – А я вот с вами не соглашусь. Полоскова с того света уже не вернешь. – Психолог кладет смартфон на стол, берет документ и протягивает его Светлане. – Знаете, я сегодня хотела зайти к Михаилу Сергеевичу, но у меня так болит спина, да и ноги отекли… Не могли бы вы передать ему мое заявление? Светлана окидывает бумаги взглядом. – Вы уходите в отпуск? – удивляется она. – Но… но сейчас же в школе ЧП! Как так?.. – Я работаю тут десять лет и много чего видела. – Психолог с усмешкой оглядывает Светлану. – Вы-то еще молодая, все впереди, а у меня свой ребенок на подходе. – Мария Ивановна бережно поглаживает выпуклый живот. Черты ее лица смягчаются. – К тому же я пыталась помочь Лисову многие годы, но вывод один, и довольно печальный. Есть такие люди, которые не поддаются дрессировке. Роман – проблемный подросток. Не могу сказать, что он опасен для общества, но большинство в школе его не жалуют. Светлана молчит. Да и что сказать в такой ситуации? Когда против одного человека вся школа, ее слабые попытки защитить его вряд ли встретят одобрение. Общество осудит, начальство тоже. Остается только одно. Светлана поеживается, понимая, что ее инициатива весьма нахальная. – Позвольте дать вам совет, – говорит психолог. Светлана рассеянно кивает. – Не прикипайте к ученикам. Если позволите им влезть в ваше сердце, однажды они вырвут его и растопчут. Едва она выходит из кабинета, как ее подхватывает под руку учительница химии и ведет по коридору. – Светочка, милая, вам сейчас нельзя свободным временем раскидываться, – щебечет она. Тонкие жирные волосы она собирает в «кубышку», прилизывая так, что они намертво липнут к круглой голове. – Михаил Сергеевич просил вас подойти к нему, вы не слышали? – Я говорила с психологом. – Что ж, ваше счастье, что я проходила мимо. – Хохотнув, коллега шагает по лестнице. – Думаю, завуч хочет обсудить с вами что-то важное. Светлана кивает и улыбается, изображая участие, а ее мысли вьются вокруг запуганного подростка, которого она разглядела в Роме. Если она сейчас ничего не предпримет, дело может закончиться очередным суицидом. Нет ничего ценнее человеческой жизни, и за нее нужно бороться даже тогда, когда «виновный» кажется плохим человеком. Конечно, если не доказано, что он действительно кого-нибудь убил или довел до самоубийства. В девятом классе Светлана по уши влюбилась в хулигана и встречалась с ним тайком. Отношения закончились летом, когда он объявил, что уходит в колледж, а она осталась доучиваться в старших классах. Он бросил в нее обидные слова: «У нас, это, разные социальные слои, Светка. Ты мне, типа, не интересна». Впав в депрессию из-за разбитого сердца, Светлана зарылась в учебники по психологии и педагогике. Коллега запихивает ее в кабинет завуча: – Михаил Сергеевич, Светочка вся ваша! – И исчезает за дверью. – Присаживайтесь, – завуч вытирает платком пот на макушке. Светлана кладет заявление Марии Ивановны в папку «На подпись». – Мне нужно обсудить с вами классное руководство. – Солнце жарит через открытые окна. – У вас будет десятый «Г». Секретарь составит приказ. Распишитесь в документе, и я дам вам список учеников. Михаил Сергеевич подписывает документ и вручает Светлане. – Классное руководство? – Это ваш шанс проявить себя. – Он снова вытирает лысеющую макушку. – Вы молодой специалист. В вас еще полно энтузиазма. Может, придумаете что-то хорошее, до чего мы за двадцать лет работы в школе не додумались. Светлана просматривает документ, ища подвох, но решает не отказываться от возможности. Она уже давно мечтала стать настоящим учителем, а для этого нужно работать не покладая рук. А больше всего ее радует и волнует, что в списке учеников Рома Лисов. 3. Демьян Когда полицейские уходят, Демьян заваливается на кровать. Егора больше нет, а все, что он может, это раз за разом прокручивать в голове их дружбу, как киноленту. Если бы он заметил хоть одну маленькую деталь, если бы мог предотвратить гибель Егора, он бы не задумываясь отдал все, что у него есть. Сейчас он может лишь теребить серебряный крестик, сдерживать слезы, чтобы не разрыдаться перед родителями, и бесконечно задаваться вопросом: «Почему?». Демьян загибает пальцы: 1) Егора любили родители. 2) У него всегда были брендовые вещи. Взять, к примеру, последнюю модель Apple Watch, подаренных отцом на шестнадцатилетие. 3) Его не гнобили в школе (если не считать Лисова). 4) У него был лучший друг. 5) Он никогда не выглядел расстроенным. Так почему же?.. Отказавшись от ужина, Демьян притворяется спящим. Когда родители засыпают, он выбирается наружу через окно. Их частный деревянный дом – один из немногих уцелевших посреди города. Набирая сообщение, Храмов идет к дому Самары. Слова о смерти Егора вертятся на языке, но не говорить же об этом с родителями или полицейскими? Стоит Демьяну расчувствоваться перед последними, как те что-нибудь заподозрят. Самара Реми?зова – вот кто его поймет. Она ждет его возле ворот. В ней ничего не изменилось: короткое каштановое каре и темно-карие глаза, подведенные «стрелками». – Почему он прыгнул? – Она теребит пачку сигарет, постукивая по ней неровно подпиленными ногтями. – Понятия не имею. Демьян подается вперед и обнимает Ремизову, уткнувшись в ее каштановые волосы. От них пахнет яблоками и табаком. С первого дня в школе она привлекала к себе внимание: единственная девчонка в классе с коротким, будто оборванным каре. А уж когда в седьмом классе у Самары выросла грудь, появилась косметика, а в речи стали проскакивать едкие матерные словечки, Демьян понял, что у него к ней совсем не дружеские чувства. – Пойдем внутрь. Холодно, – отстранившись, Ремизова передергивает плечами и открывает дверь подъезда. Они останавливаются на лестничной площадке, Самара приоткрывает окно. Чиркнув зажигалкой, прикуривает и выпускает в форточку струйку дыма. – Ну, ты как? – спрашивает Самара, перекатывая во рту сигарету. Голос отстраненный, блеклый. – Он умер, Сома. Его больше нет. – Я про него не спрашиваю. Ты сам как себя чувствуешь? Демьян разглядывает плитку, похожую на шахматную доску. – Хотел бы я его отговорить… Ремизова протягивает ему пачку сигарет, но он качает головой. Все вокруг навевает воспоминания об упущенной дружбе с Егором. Напоминает, что в жизни нет чекпоинтов, как в игре, и невозможно вернуться к сохранению и пройти ее по-другому. – Можно остаться у тебя? – Демьян наблюдает, как Самара тушит бычок о стену, выкидывает на улицу и закрывает окно. – Извини, не сегодня. – Она взъерошивает непослушные русые волосы Демьяна и целует в макушку. – Сегодня тебе лучше отдохнуть и подумать о Егоре. Вспоминай только хорошее, понял? Он вяло кивает. Ремизова берет Демьяна за щеки ладонями и приподнимает его голову, заглядывая в глаза. – Пообещай, что не расклеишься. Демьян медлит. Пустое обещание вряд ли ее обманет, но он все равно говорит: – Попробую. Слезы подступают к глазам. Демьян обнимает Самару за талию, утыкается лбом ей в плечо и беззвучно плачет. Ремизова гладит его по волосам, не говоря ни слова. Она слишком хорошо знает его. Как никто другой. Когда он успокаивается, Самара достает что-то из кармана: – Возьми это, – и вкладывает ему в руку. – Выпей, поможет. Только не переборщи, а то отключишься где-нибудь на улице. Ты меня услышал? Демьян кивает, разглядывая пузырек с успокоительным. – Можно мне тебя хотя бы поцеловать? – спрашивает он и сам удивляется тому, как жалко звучит его голос. – Можно. Он приникает к губам Самары. Она обнимает его за шею, чуть сжимая волосы. – Ну все-все, – хрипло шепчет она, отстраняя Демьяна за плечи. – Ты так меня съешь. – Я люблю тебя. – Демьян тянется за новым поцелуем, но Самара преграждает его губам путь рукой. – Если ты действительно меня любишь, то иди домой, выпей успокоительное и отдохни. Не делай того, о чем будешь жалеть. – Махнув на прощание, она уходит по лестнице. По дороге Демьян вращает пузырек в кармане. Сердце колотится, дышать трудно. Глаза то и дело застилает пелена слез, но он упрямо сглатывает комок и идет дальше. От нервов подташнивает, совесть болезненными молоточками настукивает по вискам: «Это ты виноват!» Остановившись на безлюдном перекрестке, чтобы переждать светофор, Демьян достает успокоительное и делает глоток, другой, третий. В горле щиплет и першит, он едва заставляет себя остановиться. Пузырек снова в кармане. Тошнота в желудке смешивается с травянисто-эфирным лекарством. Упершись в колени, Демьян переводит дух, вытирает со лба пот и не глядя ступает на пешеходный переход. Машины все равно проезжают редко, можно и не ждать. Он идет наискосок, сокращая путь до дома. В голове ленивой ватой расползается туман, его клонит в сон, глаза сами собой закрываются. Еще пара шагов, и он будет на тротуаре. Резкий автомобильный гудок – Демьян вздрагивает, жмурится и застывает, повернув голову к слепящим фарам – машина пролетает мимо, обдав его потоком прохладного воздуха и едва не задев. Демьян добирается до тротуара на трясущихся ногах, падает на колени, царапая ладони об асфальт, и постепенно заваливается на бок. Сон опускает ему веки тяжелой ладонью. Тихие звуки города – тонкий писк светофоров, завывающие вдали полицейские сирены, отдаленная болтовня редких прохожих, свист проносящихся мимо машин с бахающими басами – проникают в сознание и переплетаются в единый клубок разноцветных ниток. Теплая летняя ночь укутывает одеялом, асфальт камнями массирует напряженную спину. Сиплые всхлипывания сменяются прерывистым дыханием, затем оно выравнивается и становится глубоким. Где-то на задворках памяти мелькает образ Егора, лучшего друга, которого Демьян не смог спасти. Будильник надрывно звенит. Демьян с трудом открывает глаза, щурясь от яркого света, и с размаху бьет по кнопке. Этим летом ему хотя бы удается высыпаться: сейчас три часа дня, родители на работе, а старший брат, хвала небесам, в армии. Вглядываясь в потолок, Демьян закидывает руку на лоб. Как он оказался дома, да еще и в постели? В голове туман, будто сотни курильщиков разом выдохнули. Проведя рукой по лицу, Демьян встает и идет умываться. Нехотя готовит яичницу на завтрак. От обыденности происходящего его мутит. Лучший друг лежит в земле, а он сидит за столом и не радуется тому, что дышит, ест и может любить. В восьмом классе у них с Егором состоялся серьезный разговор на школьном дворе. – Я Сому люблю, – первым заговорил Демьян. – Как вижу ее, так перед глазами все сиять начинает. – То-то мы теперь редко видимся, – усмехнулся Полосков, хрустя сухариками. Его родители повернуты на здоровом питании, поэтому только в школе и только с Демьяном он мог позволить себе «попортить зубы и желудок». – Ты не обижаешься? – Не дожидаясь ответа, Демьян добавил: – Я просто… не знаю. У меня без нее как будто даже дышать не получается. – Круто, наверное, – Егор отвел взгляд и смял опустевшую пачку из-под сухариков. – Ты не представляешь как! Проигрывая в голове воспоминания, Храмов пытается понять: когда Егор отчаялся? Смог бы Демьян помочь, если бы заметил? Взяв опустевшую тарелку, Демьян кладет ее в раковину. Солнечные блики играют на лезвиях ножниц. От шеи к затылку бегут мурашки. Демьян поспешно отходит. Пальцы непроизвольно хватаются за отросшие кончики волос. Он не стригся два с половиной месяца, а перед школой нужно привести себя в порядок. Можно попросить маму помочь, но она уже пробовала и каждый раз нечаянно надрезала кожу на голове до кровавых ранок. Он мог бы стричь себя сам, но сейчас, стоя у зеркала, боится даже взглянуть в сторону ножниц. – Ты ссыкло, – Демьян тычет в лоб своему отражению. – Кого ты обманываешь? Ты бы никому не помог, если бы вернулся в прошлое. Даже постричься боишься. Что бы на это заявление сказал Егор? Посмеялся бы или осудил за самоедство? Вздохнув, Демьян рассматривает собственное лицо, а поверх него «накладывает» лицо Егора. Внешних сходств у них не было, да и внутренних тоже, но зародившаяся по странному стечению обстоятельств дружба была для Демьяна дороже золота. А его мать говорила, что «ценности материальные не должны стоять выше ценностей духовных». И обязательно добавляла: «Все грешники попадут в ад». Демьян обхватывает ладонью крестик и сжимает. Самоубийство – грех, и Егор, зная это, все равно обрек себя на муки. Позволив себе всплакнуть, Демьян разжимает руку. – Если ты собирался вот так по-идиотски уйти, то должен был взять меня с собой, – шепчет Демьян, вглядываясь в отражение. 4. Рома Будильник срабатывает в пять утра. Потягиваясь и зевая, Рома идет умываться. Его ждет будничная рутина, которую он так ненавидит. Подходя к кухне с закрытыми глазами, Лисов чует запах жареного масла и принюхивается. – Доброе утро, дорогой. – Мама хозяйничает у плиты, переворачивая гренки с яйцом. Рома порывается ее обнять, но, сдержав радость, усаживается за стол. – Как спалось? – Не очень. Когда ты приехала? – Поздно ночью. Не стала тебя будить. К тому же Федор сказал, что ты работаешь. – Мама смотрит на него с прищуром. – Ты собирался мне об этом рассказать? Рома пожимает плечами, раскинув руки: – Виноват. – Карманных денег уже не хватает на расходы? – Да просто как-то решил, что пора. Ты все время пашешь, а я тебе только проблемы создаю. Хоть какая-то польза будет… – Не знала, что ты о таком задумываешься. – Мама берет ручку сковороды прихваткой и перекладывает гренки на тарелку. – Не ты ли мне рассказывал, что девять лет раздолбайничал? – Ма-ам, – с улыбкой тянет Рома. – Можно я просто поем? – Конечно, лисенок. – Растрепав светло-каштановые волосы, мама целует его в макушку и садится напротив. Она подпирает кулаком подбородок. – Как приятно смотреть, когда ребенок кушает. – Можно подумать, я раньше от чего-то отказывался. – Я слишком редко тебя вижу, чтобы не насладиться моментом. Привыкший перебиваться слабосоленой или пересоленной яичницей на скорую руку, Лисов едва не сияет от счастья. Забота матери и ее присутствие помогают ему воспрянуть духом. – Я таких вкусных гренок тыщу лет не ел, – промокнув губы салфеткой, Рома подходит к маме и, сгорбившись, обнимает ее. – С возвращением, мам. – Подожди. – Мать обходит сына. – Правильно надел футболку с первого раза. Надо же! – Ой, да ладно, – смеется он. – Теперь покажи руки. Рома вытягивает их и вертит ладонями. На запястьях темные напульсники с оранжевой цифрой «13». Мама подарила ему их на тринадцатый день рождения тринадцатого августа. Он был в восторге от подарка, а еще больше полюбил его, когда узнал, что напульсники защищают запястья от повреждений. С тех пор он носит их каждый будний день, бережно стирая по выходным. – Будь осторожен. Спину не надорви. Лисов целует маму в щеку, машет на прощание. За распахнутой подъездной дверью августовское утро, встречающее бодрящей прохладой. Поеживаясь, Рома застегивает спортивную куртку до горла и бредет к магазину. Ходьбы до него минут пятнадцать, поэтому он не торопится, вслушиваясь в щебетание ранних пташек. Сквозь растопыренную листву деревьев солнечные лучи поглаживают теплом щеки, нос и глаза. Воздух еще чист от выхлопов машин, дорога свободна и просматривается до обоих концов улицы. Свернув к перекрестку, Лисов дожидается зеленого сигнала светофора. На лбу пролегает морщинка. Наслаждение утром кажется неправильным. То, что произошло с Полосковым, тоже неправильно. Еще и их разговор накануне рокового прыжка никак не идет из головы. Пищит светофор. Рома переходит дорогу и натыкается на чье-то тело. Сердце замирает. Приглядевшись, он узнаёт: – Хра?мов?.. – Одноклассник не шевелится, лежит с закрытыми глазами. Грудь поднимается-опускается. – Эй, ты не сдох там? – Подойдя ближе, Лисов легонько пинает Демьяна в колено. Тот, свернувшись в позе эмбриона, что-то неразборчиво мямлит. Прикинув, что на работу он не опоздает, если поможет Храмову, Рома поднимает его. Перекинув его руку себе через плечи, тащит к дому, приговаривая: – Повезло тебе, идиотина. В четвертом классе им задали парный проект, который можно было доделать дома. Ребята рассудили, что Демьян живет ближе, и пришли туда. Рому удивило, что посреди города еще остались деревянные одноэтажные дома, но больше всего поразил общий туалет на улице. – А как вы, ну, по-большому ходите? – спросил он. Храмов посмотрел на него как на дурака и ничего не ответил. – А если прям припрет? – На корточках посидишь, – бросил тот. Они рисовали с перерывами на перекусить и пострадать ерундой. – Смотри, – важно нахохлившись, Демьян распахнул окно в своей комнате и выбрался на улицу. – В многоэтажках так нельзя. – Он довольно ухмыльнулся. Впечатленный Рома проделал то же самое. Потом они, позабыв о домашнем задании, засекали время и выбирались из дома на улицу и забирались внутрь. К делу присоединились водяные пистолеты. Волосы слиплись, улыбки сияли, а подоконник и ковер перепачканы влажной землей. – Вы че тут устроили?! – завопил старший брат Демьяна, Даниил, и залепил им по звонкому подзатыльнику. – Ну-ка все убрали, пока предки не вернулись! Приунывший Демьян что-то буркнул и поплелся за тазиком с тряпкой. Рома остался, и они благополучно отмыли подоконник, но лишь растерли грязь по ковру. Уходя, Лисов слышал громкий голос матери Храмова: «Больше никогда не приводи этого мальчика к нам домой!» Опасливо оглядевшись, Лисов сначала дергает ручку двери (заперто), потом толкает окно. Оно отворяется. Рома затаскивает Храмова внутрь и кладет на кровать. Комната Демьяна теперь кажется маленькой, а он сам едва не задевает макушкой потолок. Скопившаяся за день летняя духота облепляет щеки. – Надеюсь, ты тут не помрешь, – бормочет Лисов, выбирается через окно и спешно уходит со двора. Стоит только какой-нибудь бдительной соседке заложить его, как ему предъявят еще и проникновение со взломом. И хоть окно открылось само, в этом никто не будет разбираться. Впервые его поймали на воровстве, когда на выходе из продуктового запищал детектор. В кармане Ромы нашли пачку жвачки. Владислав, тогда еще худой, раз за разом спрашивал: – Зачем ты украл жвачку? Почему ты ее украл? Он менял интонацию, и, когда, сурово насупившись, гаркнул: «Какого черта ты воруешь у честный людей?!», Рома заплакал, поджав губы. Он сидел на шатающемся стуле и ревел, всхлипывая, но упорно молчал. – Хочешь, чтобы мы тебя на учет поставили, а потом в тюрьму посадили? Владислав, выждав какое-то время, хотел продолжить расспрос, но тут в кабинет ворвалась мама. Такой Рома ее ни разу не видел: глаза сверкали, губы дрожали, волосы растрепались. – Что вы себе позволяете?! – воскликнула она, загородив сына от полицейского. – Мой сын ни в чем не виноват! Вместо ответа Владислав показал ей запись на камере. Мама заплатила за жвачку, взяла сына за руку и вывела из участка. Они шли, пока он не перестал всхлипывать. – Рома, – ласково позвала мама. Лисов посмотрел на нее красными глазами, – ты крал жвачку? Его подбородок задрожал, сердце в страхе заколотилось. Он колебался, боясь, что мама тоже накричит на него, как полицейский. Роме было шесть лет, и не так давно его отец ушел из семьи. Мама отправила его в магазин за продуктами (впервые!), и он сразу же попал в беду. Опустив голову, Рома еле слышно пролепетал: – Я забыл достать ее из кармана. Мама присела перед ним на корточки и крепко обняла. В ее объятиях он стал самым счастливым мальчиком на свете. – Никогда не позволяй никому, даже взрослым, обвинять тебя в том, чего ты не делал, – напутствовала она и, поцеловав сына в макушку, повела домой. Работает Рома с отдачей. Он не опаздывает, не подводит руководство, даже матом не ругается, хотя иногда так хочется. Теперь же он должен столкнуться со своим страхом лоб ко лбу. Казалось бы, поговорить с начальником не так сложно: просто открываешь рот и говоришь так-то и так-то, но… сомнение точит когти о душу, как кошка – о когтеточку. – Василий Петрович, – в перерыве Лисов подлавливает начальника, – у вас есть минутка? – Для тебя да. – Тот улыбается, сверкая золотыми клыками. Рома потирает шею. Рядом с грохотом разгружают ящики, тарахтит выхлопная труба фуры. Кашлянув, Лисов начинает издалека: – Василий Петрович, можно я на завтра отгул возьму? – Начальник приподнимает брови. Рома неловко поясняет: – Видите ли, семейные обстоятельства… Начальник кладет руку ему на плечо и отводит в сторону от остальных грузчиков. Убедившись, что поблизости никого нет, спрашивает: – Это из-за тех статей в интернете, да? – Каких статей?.. – Пишут всякие местные СМИ, что у вас в школе парнишка с крыши прыгнул. Винят тебя. Щеки Ромы пылают. Он мнется, не находясь с ответом. – Расслабься, я СМИ не доверяю. Пишут там свою чепуху, невиновных людей очерняют. Кстати, у меня тут полицейские спрашивали про твое алиби. Я его подтвердил. – Спасибо, – улыбается Лисов. – Не за что. Так что отгул твой. Удачи. – Похлопав его по плечу, Василий Петрович уходит к грузчикам, попутно раздавая указания. Рабочая смена пролетает незаметно. После обеда Рому отпускают. Лисов идет домой, сворачивает с привычной дороги, растягивая путь до дома. В парке садится на скамейку и разглядывает фонтан. Лучи солнца игриво поблескивают в воде, заставляя щуриться. Освежающие брызги сдувает ветром ему на лицо. Прикрыв глаза, Лисов раскидывает руки по спинке лавки и откидывает голову. Сидеть в тени после изнуряющей работы – одно удовольствие. По парку гуляют мамы с детьми, люди с собаками, спортсмены пробегают круг за кругом. Рома всматривается в лица людей и представляет, как бы они отреагировали, если бы узнали, в чем его обвиняют. В участок мама ведет Рому под руку. Он идет медленно, разглядывая мыски кед. Полиция и так сделала ему поблажку, он должен быть благодарен. – Ничего не бойся, – говорит мама. – У полиции нет на тебя никаких улик. Ты ведь не общался с тем мальчиком? – Мы особо не общались. Иногда в школе парой фраз перекидывались. – Тем более нечего переживать. Чем ближе они к участку, тем медленнее и тяжелее шаги Ромы. Он останавливается и затравленно смотрит на мать. – Если хочешь что-то сказать, сейчас самое время, – говорит она. Если б он только знал, что сказать. В такие моменты слова всегда вылетают из головы. – Не знаю… Не знаю, чем это все закончится. А вдруг меня обвинят и посадят? – Этого не будет, – мама качает головой. – У них не получится обвинить тебя в чужом неверном выборе. – Почему ты так в меня веришь? Я ведь столько хлопот тебе доставил, не слушался, хамил иногда… а еще меня чуть что сразу в участок ведут. Мама фыркает: – Они просто улучшают статистику. Что Федор, что Владислав – лоботрясы. Преступности нет, вот они и вешают всех собак на тебя. Мама всегда права. У нее больше жизненного опыта, и не ему, шестнадцатилетнему школьнику, с ней спорить. – Прости, что заставляю тебя пройти через это. – Я твоя мать, и я пройду через что угодно, если потребуется тебя защитить, лисенок. – Ну наконец-то, – говорит Владислав, помешивая одноразовой ложкой темную терпкую массу. – Мы вас уже заждались. Его острый взгляд скользит по Роме. Тому бы сейчас сдержаться или отвести глаза, но он ухмыляется. Вытащив ложку, Владислав облизывает ее и выкидывает в мусорное ведро. Повернувшись, лениво машет пухлой рукой. – Идемте. Они петляют по узким коридорам. Из-за летней жары Рома краснеет и покрывается потом, а волосы облепляют голову. – Подождите пару минут, – говорит Владислав. Рома с мамой садятся на стулья. Он проводит руками по лицу и волосам, закурчавившимся от влаги. Единственное окно в конце длинного коридора закрыто, а кондиционера нет. – Душно тут, – Лисов обмахивается руками, – может, на улице подождешь? – Не думай от меня избавиться. Пара часов жары меня не убьет. Выглянувший из-за двери Владислав зовет: – Заходите. Рома разминает шею, надеясь, что мама не видит, как у него дрожат коленки. Если бы не ее поддержка, он бы точно струхнул. Набравшись смелости, Лисов входит в кабинет. Федор сидит, сложив пальцы, и пристально разглядывает Рому. – Ну привет, Федор, – говорит мама. – Опять решил моему сыну нервы потрепать? – И тебе привет, Лена, – со вздохом тот поднимается и указывает рукой направление. – Идемте в допросную. Здесь Рома проводил много времени, не отвечая на обвинения. И хоть мама всегда была на его стороне, полицейские лишь сильнее укреплялись в своем мнении. Лишь однажды ситуация чуть не вышла из-под контроля. – Мы больше не можем закрывать глаза на его проступки, – сказал Владислав, глядя в глаза матери Ромы. – Мы должны поставить его на учет в ПДН[1 - ПДН – подразделение по делам несовершеннолетних. – Примечание редактора.]. Лисов тогда уже наслушался разных страшилок, поэтому выдавил из себя знаменитую ухмылку и промолчал. Мамины глаза потемнели, брови нахмурились, руки нервно затеребили ремешок сумки. – Не надо, – ее голос прозвучал неожиданно тихо. Тогда Рома перестал улыбаться. Семейная черта: случилось что-то плохое, притихни. – Давайте договоримся. – Вы ведь не на взятку сейчас намекаете? – Я ни на что не намекаю. Я не хочу, чтобы мой сын стоял на учете. – Я тоже много чего не хочу, но это жизнь, милочка. Видя, как у мамы задрожали губы, Рома сжал кулаки. Тогда ему захотелось врезать полицейскому так, чтобы зубы разлетелись во все стороны. Резкая вспышка гнева сменилась чувством вины, когда мама сказала: – У вас тоже есть дети… – Но они не нарушают закон чуть ли не каждый день. – …но они наверняка совершают ошибки. Все люди совершают ошибки. Рома не сделал ничего, чтобы ставить его на учет. Просто… если он испортит чье-то имущество, свяжитесь со мной, и я оплачу все расходы. Мама протянула Владиславу визитку. Он долго смотрел ей в глаза, заставляя унижаться с вытянутой рукой, но мама не сдавалась. Когда рука задрожала, она поддержала ее другой. – Ладно, – нехотя согласился Владислав. – Только из уважения к вам. Как только он забрал визитку, она кивнула и вышла из кабинета. Эта беседа длится несколько часов, за которые в душной комнате становится неимоверно жарко. Федор ворчит на неработающий кондиционер, вытирая пот со лба. Каждые двадцать минут они делают перерыв. Несколько часов спустя их отпускают в наступившую прохладу вечера. Рома мешкает. – Чего встал? Иди, – требует Федор. – На самом деле я видел Егора. Ну, в день его смерти. И мы говорили. – Так… – Участковый устало опускается на стул и включает диктофон. – Повтори-ка еще раз это предложение и расскажи, о чем вы говорили. Может, это решение дорого ему обойдется, но Лисов рассказывает все, что помнит: детали, поведение Полоскова, тон его голоса, даже одежду. Он воспроизводит диалоги, пусть не так точно, но вспоминает важные слова после недолгих заминок. Федор кивает, не сводя с него взгляда. – Все, – кашлянув, сообщает Рома. – Хорошо. Можешь идти. Лисов подходит к двери и переступает порог. – Молодец, что рассказал. Это было правильное решение, – говорит вслед Федор. – Мне кажется, что у этого дела нет состава преступления. – Мама склоняется к участковому, упершись ладонями в стол. – Ты потратил мое время и время моего сына. Судя по тому, что пишут СМИ, тот парень покончил с собой. – Ты же знаешь: не всему, что пишут на заборах, можно верить, – чеканит Федор. – Идите, пока я не нашел повод вас задержать. – Спасибо, – холодно бросает мама, берет Рому под локоть и выводит из участка. Несколько недель спустя Роме звонят из участка и просят забрать вещи. Он приходит, расписывается в документах и с облегчением сует телефон в карман. – Как ни странно, у тебя все слишком чисто для заядлого раздолбая, – сообщает Владислав. Лисов усмехается, зажав ноутбук подмышкой. Почесав обвисшее пузо, полицейский холодно добавляет: – Рано радуешься. Может, у нас и нет на тебя ни улик, ни дела, но общественного порицания тебе не избежать. Рома кривится: – И как тебя только жена терпит? – и выходит из участка. Настроение испорчено, облегчение сменяется тяжелой виной. Будто это он Полоскова с крыши сбросил! Навстречу проходят незнакомки. Завидев Рому, они шушукаются и переглядываются. Обернувшись, он застает их врасплох, и они отворачиваются. На следующем перекрестке история повторяется, только теперь это группа школьников помладше. Их голоса еще не сломались, и в спину Лисова доносятся детские смешки. – Эй-эй, – дорогу ему перегораживает белобрысый мальчишка с длинными ресницами и дерзкой щербинкой, – это же ты тут на снимке? Он вытягивает руку и машет смартфоном перед Ромой. Мелькает название паблика. Буквы сливаются в единую размазанную линию, фотографии Лисова со всех ракурсов выложены в общий доступ в миниатюре. – Че это? Откуда у тебя мои фотки? – О-о-о, да ты у нас местная знаменитость. Селфи! – Пока Рома соображает, мальчишка делает несколько снимков и с громким смехом убегает обратно к друзьям. Дома Рома нетерпеливо открывает ноутбук, заходит на свою страничку в соцсетях и замирает. Тысячи непрочитанных сообщений, несколько сотен заявок в друзья, комментарии на стене. Глаза разбегаются. Под его аватаркой комментарии от незнакомцев сыплются друг за другом: «Сдохни урод» «Это ты виноват в смерти Полоскова!!!» «На его месте должен быть ты» «И как ты вообще можешь жить после такого?!» Моргнув, Рома открывает личные сообщения, заваленные пожеланиями скорейшей смерти и прочими оскорблениями. Поправляет взмокшую челку. Футболка прилипает к спине и подмышкам. Лисов трясущимися руками набирает название группы местного СМИ в поисковике, заходит в него и обнаруживает в последних постах новости о Полоскове и о себе. Комментаторы желают ему сгореть в аду, выкладывают изуродованные фотографии с разными надписями. Рома достает телефон, но как только включает его, едва не роняет от обилия сообщений. Память смартфона забивается, и он ненадолго зависает. Мессенджеры Ромы переполнены угрозами. Экран ноутбука мигает, перед глазами появляется новый пост. СМИ сообщают, что он больше не главный подозреваемый. Новость набирает гораздо меньше лайков, чем предыдущая, но комментаторы все еще винят Рому. Решив, что с него достаточно, Лисов закрывает ноутбук и отключает телефон. – Больше никаких соцсетей до конца лета. – Он встает и трясет головой. – Нет. Чем дольше без них, тем лучше. Лисов застает маму в гостиной. Она лежит на диване и смотрит телевизор. Под глазами у нее косметические патчи. – Не собираешься на работу? – интересуется Рома и садится на диван, положив ноги матери поверх своих колен. – Хочешь, массаж сделаю? – О, было бы чудесно. – Мама потягивает каждый пальчик на ногах, разминая их, и усмехается. – Когда ты успел стать хорошим сыном? – Решил попробовать с сегодняшнего дня, – с ответной усмешкой Рома массирует ее икры и стопы. – Я взяла отпуск. – Зачем? – Чтобы приглядывать за тобой. – Ты мне не доверяешь? – Я не доверяю общественности, которая готова тебя растерзать. Качнув головой, Рома вздыхает. – Ты говорила Федору про СМИ… значит, видела, что обо мне пишут… – А ты зачем полез читать эти статейки? – мама хмурится и приподнимается на локтях, отчего один патч сползает на щеку. – Зря взяла дешевые, надо было брать подороже. – Она лепит патч обратно. – Да я просто забрал ноутбук, включил телефон, и само как-то понеслось. Мне Вконтакте и мессенджеры завалили спамом со всякими нерадужными пожеланиями. – Больше не читай. – Мама берет пульт и выключает телевизор. – И не смотри новости. Вообще изолируй себя от этой ерунды. Будешь ходить на работу и домой. – Мам, ты не хуже меня знаешь, нельзя сидеть и игнорировать проблемы. Мне же потом в школу идти, а там народ точно бомбанёт… – Рома, – мама садится на диване и берет его лицо в ладони, – о тебе почти всю жизнь нелестно отзываются, потому что ты шалопайничаешь, но в этот раз пускать все на самотек нельзя. Если хочешь подготовиться к тому, что будет осенью, лучше отдыхай и набирайся сил. Ну и на крайний случай можешь придумать пару-тройку ответов, порепетировать речь. Только не вздумай вешать нос. Ты мой сын, лисенок, и я точно знаю, какой ты хороший. Просто почему-то хочешь казаться другим перед чужаками. Настало время поразмыслить над ошибками и исправить их. Не позволяй слухам, домыслам и наговорам лишить тебя будущего. Мама улыбается, поглаживает его большими пальцами по щекам и, приподнявшись, целует Рому в лоб. Ее губы без помады слегка сухие, теплые. – Даже если весь мир отвернется от тебя, я буду рядом. – Мама сжимает его руку. – Спасибо, мам… я рад, что ты наконец в отпуске. 5. Светлана Между составлением учебного плана и знакомством с коллегами Светлана выкраивает время поразмышлять о Лисове. То, что рассказала психолог, и то, как отзывались о нем учителя, разнилось с ее собственным мнением. И пусть она видела его всего раз, ей хотелось ему помочь. Вот только как разговорить подростков, у которых в разгаре юношеский максимализм вперемешку с недоверием ко взрослым? Психолога нет, остальные коллеги похожи на выжатые лимоны. Августовская жара то спадает, то усиливается. Думать нормально невозможно. – Михаил Сергеевич, вы уже нашли замену Марии Ивановне? – Светлана подсаживается к его столу. Завуч с напряженным видом всматривается в экран компьютера и нервно тыкает по клавише Enter. – Зараза, – сдержанно цедит он и проводит ладонями по вспотевшей голове. – Опять зависло. Когда нам уже обновят это барахло? – Михаил Сергеевич поворачивается к Светлане и рассеянно уточняет: – Что вы спрашивали? Нашел ли я замену Марии Ивановне? Нет. У нас нехватка специалистов, студенты сюда не идут, зарплата слишком маленькая, а работы наоборот много. Так что придется обойтись без психолога. – Но как же так? Этот год выдастся сложным… – У нас каждый год сложный и особенный. Не думайте, что способны так глобально на что-то повлиять. Если бы Светлане на голову сейчас вывалили ведро льда, это бы отлично описало то, как завуч ее охладил. – Но как же Лисов… – Что – Лисов? Ему никакие психологи не нужны, он сам прекрасно справляется. Просто не хочет взрослеть, вот и хулиганит. – А друзья того мальчика, что прыгнул?.. – Светлана, если вы что-то придумали, предлагайте. – Михаил Сергеевич складывает руки и поворачивается к ней. – Понимаете, инициатива есть у каждого, даже у наших учеников, а вот исполнять эту инициативу потом почему-то никто не хочет. – Вы что, новенькую отчитываете? – В учительскую заходит Людмила Михайловна и поводит бровью, глядя на завуча. – Нет, я… Решив, что любое действие лучше бездействия, Светлана перебивает его: – Я хочу предложить вам интересный проект, но мне понадобится ваша поддержка. – Откашлявшись, она бегло оглядывает остальных учителей и добавляет: – Прошу всех меня выслушать. Она встает. Коленки трясутся, сердце гулко стучит. Она всю жизнь была отличницей, но так и не научилась справляться с волнением. – Раз в этом году в школе не будет психолога, предлагаю устраивать терапевтические классные часы. Я… несколько дней обдумывала концепцию, и мне кажется, это поможет снизить стресс у старшеклассников. И у вас тоже, – Светлана неловко указывает повернутыми кверху ладонями на собравшихся учителей. – Что вы предлагаете? – спрашивает директор. – Я создам для детей безопасную и доверительную атмосферу. То есть… для начала я сделаю ящик для анонимных писем. Они смогут бросать туда записки, а мы с классом и приглашенными учителями будем обсуждать их проблемы. Ученики получат необходимый им опыт, а мы будем лучше их понимать. – Да мы и так их прекрасно понимаем, – подает голос учительница английского. – Поверьте мне, Светлана, здешним детям такое мероприятие будет неинтересно. У них у всех давно есть гаджеты, группы вроде «Подслушано» и каналы блогеров на Ютьюбе. Мы, учителя, для них не авторитеты. Разве что за редким исключением. – А мне нравится эта идея, – высказывается учительница химии. – Трагедия вызвала ажиотаж, и осенью мы столкнемся с озабоченными родителями. Лучше разбирать проблемы детей на классном часе, чем выяснять, почему мы не приняли меры на родительском собрании, если еще какой-то ребенок… Она обрывает себя и выразительно смотрит на Светлану. У всех будто разом закончились слова и остались только неловкие переглядывания. – Значит, так, – начинает директор, – кто «за» инициативу, поднимите руки, – и поднимает первой. Завуч, Светлана и учительница химии поднимают руки. Немного поколебавшись, к ним присоединяется учительница физкультуры. Трудовик и физрук переглядываются, второй пожимает плечами. – А как же остальные учителя? – спрашивает англичанка. – Некогда нам разводить народное голосование. Все, вопрос закрыт. Пять «за», трое воздержались. Работайте над проектом, Светлана Александровна. Посмотрим, что из этого выйдет, – легонько коснувшись ее плеча, директор уходит в кабинет. Коллеги возвращаются к своим обязанностям. – Знаете, Светлана, вы начинаете нравиться мне все больше. Только не перехимичьте, ладно? – учительница химии подмигивает ей с веселой улыбкой и склоняет голову над ноутбуком. Осень 6. Рома В ночь на первое сентября Роме не спится. Он ворочается в кровати, рассматривает потолок, думая о Егоре. Стоит закрыть глаза, как Полосков исчезает. Раз за разом: отворачивается и прыгает, прыгает, прыгает… а потом они и вовсе меняются местами, и вот уже земля все ближе, а ветер все ожесточеннее щиплет щеки. Рома распахивает глаза. Сердце колотится, пот пропитывает одежду и простыню. После того случая в участке, когда мать просила Владислава не ставить его на учет, Рома старался не высовываться. Конечно, хулиганил иногда в школе по привычке, не молчал, когда нужно было проглотить гордость, но по дому матери помогал. Она же с ним какое-то время не разговаривала, но всегда хвалила за проявленную инициативу. На четырнадцатый день рождения Рома решился. Они сидели за новеньким ноутбуком, подарком от мамы, и разбирались с подачей документов для получения паспорта. – Мам, я хочу сменить фамилию, – сказал Рома, листая сайт. – И на какую же? – На твою. И деда. Не хочу носить отцовскую. – Он скривил лицо. – Он в нашей жизни не участвует. Мама постучала ногтем по подбородку, прищурилась. – Почему бы и нет, – сказала она. – Это твое право и твой выбор. Рома широко улыбнулся. Когда он получил паспорт и открыл его, в графе «Фамилия» стояло гордое: «Лисов». Ветер колышет занавеску, в комнате светлеет, над ухом зудит комар. Рома машет рукой, отгоняя его. На настенных часах с оранжевой подсветкой шесть утра. Скрипят пружины прохудившегося дивана. Потянувшись, Лисов вертит телом и головой, разминает напряженные мышцы. Зарядка с утра всегда освежает. Мама готовит завтрак в мультиварке. Она купила ее несколько лет назад, чтобы сын не возился с готовкой, пока она в отъезде. За ним присматривала тетя, мамина сестра, но когда Роме исполнилось четырнадцать, она вышла замуж и уехала за границу. С тех пор за Лисовым приглядывали бабули из подъезда. Он представлял, что в прошлом они были шпионками и теперь, сидя на лавке, обсуждают его на собственном шифре. – Волнуешься? – Мама раскладывает по тарелкам молочную пшенную кашу. – Не особо. – В другой ситуации я бы тебя похвалила, но немножко поволноваться все же не помешает. У меня встреча с Людмилой Михайловной. – Может, не надо? – Рома строит жалобное лицо. – Надо-надо. Если бы я могла, я бы приставила к тебе телохранителя, как к мегазвезде. Мало ли что у людей на уме. – Ну спасибо, – фыркает Лисов. – Я надеялся, что дойду до школы без сердечного приступа, но благодаря тебе время до него только что сократилось. Мама открыто смеется. Рома улыбается. Ее присутствие дома – лекарство от всех недугов. – О нет, – стонет мама. Ее смартфон вибрирует на столе, звонящий высвечивается как «Босс». – И чего ему опять в голову стрельнуло?.. – Она берет телефон и виновато склоняет голову. – Я отойду поговорить. Ты же не обижаешься? – Нет, с чего бы. Я не могу жаловаться на то, что ты работаешь. – Лисов пожимает плечами. – Вот и славно. Доедай. Она уходит, оставляя в груди сына зияющую пустоту. Он уже не раз наблюдал этот сценарий: сначала звонит «Босс», потом мама просит прощения и уезжает в очередную командировку. Даже в отпуске ей никогда не дают по-настоящему расслабиться. – Рома, я не смогу пойти с тобой в школу, – мама возвращается с поникшими плечами и обкусанной губой. – Но я позвоню Людмиле Михайловне и попрошу ее о тебе позаботиться. – Забей. Я уже взрослый мальчик, сам как-нибудь справлюсь. – Он невесело улыбается. – Я думаю, что все уже обо мне забыли. Каждый день появляется столько новостей, что интерес людей наверняка переключился на что-то другое. – Наверное, ты прав. Ладно, – мама поднимает руки на вдохе ладонями вверх и опускает на выдохе ладонями вниз. – Я спокойна. Все будет хорошо. Тогда позвони мне, как вернешься домой или если будут проблемы. Мы разберемся со всем вместе, хорошо? – Хорошо. – Рома усаживает ее за стол. – Доешь, я соберу твои вещи. Попрощавшись с мамой, Рома идет в школу. Если светофоры не подведут, то через пятнадцать минут он окажется у ворот. Ожидание стягивается в животе тугим узлом. Подозрения сняты, дело даже не открыли, потому что «нет состава преступления». Об этом писали в последних статьях, которые Лисов тайком просматривал ночью. – Сегодня будет самый обычный день, – вслух убеждает себя Рома и переходит дорогу. Школьники появляются то тут то там, смешиваясь разноцветным потоком из рюкзаков, одежды и цветов. Младшеклашки косятся на Лисова, округляют глаза и убегают. Что ж, он всегда пугает людей, это нормально. Солнце бьет в глаз. Рома щурится, прикрывает лицо рукой, а солнечные лучи никуда не исчезают. Мимо проезжает машина, и сразу за ней раздается щелчок. Толпа школьников густеет, среди них появляются люди в офисной одежде. Еще щелчок. Прямо под ухом. Лисов, дернув головой, косится вниз. Невысокий парень с крупным бейджем на груди с надписью «Пресс-карта». – Роман! Роман! – он поворачивается на голос. Из толпы машет рыжеволосая девушка с высоким хвостом. На ней серый брючный костюм, под пиджаком белая майка. На груди петличка с микрофоном. И снова «Пресс-карта». Журналистка выныривает перед ним и сует микрофон под нос. – Это правда, что ты говорил с Егором Полосковым в день его смерти? – Рома едва успевает вдохнуть, как она продолжает: – Что ты ему сказал? Вы поругались? Он прыгнул из-за тебя? Лисов уворачивается от микрофона и, раздвигая толпу руками, прокладывает себе путь к школьным воротам. Репортер что-то сдавленно пищит. – Эй, снимай, это же Лисов, – краем глаза Рома замечает другого репортера рядом с оператором. Тот держит на плече камеру. – Что ты ему сказал, Лисов? Что сказал Полоскову в последний день? – Расскажи правду! Жители хотят знать правду! – Если ты виновен, то почему до сих пор не в изоляторе? – Почему полиция бездействует? Почему закрывает дело, когда есть подозреваемый? Гвалт голосов журналистов бьет в уши, как волны моря о берег. Лисов решительно расталкивает окружающих, не обращая внимания на вскрики, ойканья, и даже наступает кому-то на ногу. Надеясь, что пальцы пострадавшего не сломались, Рома забегает в школьный двор. И застывает на месте. Он стоит между учителями и учениками с их родителями. Сзади доносятся щелчки фотоаппаратов СМИ. Он сам дает им отличный кадр для статьи. Но пялящиеся люди, группы старшеклассников и общая напряженность – ничто по сравнению со звенящим срывающимся женским криком: – Как ты посмел явиться сюда, душегуб?! Осунувшееся лицо обрамляют темные растрепанные волосы. Под глазами круги, блузка выбивается из брюк, а лямка сумки съезжает с плеча на локоть. – Ублюдок, ты убил моего сына! Ты, сволочь! Женщина вмиг оказывается рядом. Замахивается сумочкой, бьет Рому в грудь, по плечу, пытается достать до головы. Не дотянувшись, бросает сумку ему в лицо, лихорадочно осматривается и вырывает у перепуганной пятиклашки букет. – Мой мальчик погиб из-за тебя! Я больше никогда его не увижу!.. – Мать Полоскова хлещет Рому букетом. Розы цепляют кожу шипами, колют и расцарапывают. Лицо и шея зудят и ноют. Лисов выхватывает у обезумевшей женщины букет. Она замирает, захлебываясь слезами ярости. Все смотрят на него. – Я ни в чем не виноват, – тихо говорит Лисов, избегая взгляда скорбящей матери. – Тогда кто же? Кто это сделал?! – Полоскова хватает его за воротник серой рубашки и встряхивает. – Верни мне моего мальчика! От людского внимания у Ромы гулко бьется сердце. Кровь приливает к лицу. Паника сжимает горло, заставляя задыхаться. Если он ничего не сделает, то упадет и его затопчут без сожалений. – Отойдите. – Рома стряхивает руки Полосковой и поправляет перекошенную рубашку. Верхняя пуговица отрывается и с постукиванием сливается с бетонной плиткой. Оглушенный осуждением, Лисов спешно уходит в школу, швырнув букет в мусорное ведро у входа. В туалете на втором этаже нараспашку раскрыты окна. Через них сюда доносится торжественная речь директора, усиленная микрофонами. Подрагивая, Рома промывает кровоточащее лицо, вытирает бумажным полотенцем и смотрит в зеркало. Кожу словно порезали маленькими тонкими бритвами. Ранки саднят и чешутся. К глазам подступают слезы. Лисов смахивает их и снова умывает лицо. – Так и будешь тут сидеть? – разрывает тишину знакомый голос. Яна Соболева. Невысокая девушка с кукольным личиком, светлыми волнистыми волосами и ярко-голубыми глазами. Ее вздернутый нос когда-то был причиной мальчишеских дразнилок, но год назад она стала самой популярной девчонкой в школе. Кому-то она нравилась из-за смазливости, кому-то из-за того, что ее отец – участковый. Рома кивает в сторону писсуаров. – Тут, типа, мужской туалет. Не заметила? – Ну ты же не писаешь при мне, так какие проблемы? – Хохотнув, она поправляет волосы. – Меня Светлана Александровна послала. Вот, держи. Лисов берет антисептик и растирает по ранам. Кожу стягивает и щиплет. Поморщившись, Рома возвращает Яне гель. – Спасибо. – Да не за что, – подмигивает Соболева. Лисов щурится. Она накручивает на палец светлый локон. В третьем классе ее и какого-то мальчика родители привели в школу в костюмах ангелов. У нее были крылья и нимб на ободке. А еще очки и брекеты. Шепелявила она знатно. Рома невольно подергивает губой, не сумев улыбнуться. – Слушай, давай дружить, а? – предлагает Яна. – С чего вдруг? – Ну… Моя жизнь такая скучная… А твоя полна загадочности и приключений! Как в остросюжетном боевике. Можно я немножко погружусь в твою? Пожалуйста-пожалуйста! – Она складывает руки в молящем жесте и мило улыбается. Теперь ее зубы ровные и белые. Трудно сопротивляться кому-то столь по-дурацки очаровательному. – Ну… не знаю. – Лисов прислушивается к шуму за окнами и проходит мимо нее в коридор. Яна вприпрыжку идет рядом. – Мы с тобой теперь в одном классе учимся. Ты не сможешь от меня избавиться, как бы ни пытался, – говорит она. – Я и не пытался. Просто нечего тебе делать с хулиганьем. Тебе папка не рассказывал о моих выкрутасах? – Рассказывал. Именно поэтому я и хочу с тобой дружить. Рома закатывает глаза и качает головой. Как ее ни отговаривай, все равно на шею сядет. Он решает пустить все на самотек. К тому же она хотя бы не тычет в него пальцем и не требует воскресить мертвеца. В классе Лисов занимает заднюю парту у окна. Он хочет посидеть в тишине, пока не придут остальные, но Яна не собирается уходить. – А ты видел, как тот парень прыгнул? – спрашивает она, облокотившись на парту и подперев голову. – Нет. – Так неинтересно! – Яна надувает губы. – Эй, смерть вообще неинтересная штука. – А о чем вы с ним говорили? Я слышала, как папочка что-то такое упоминал, типа, ты его последним видел. Лисов елозит на неудобном маленьком стуле. В соцсетях об этом не писали. Его общение с Егором должно было остаться закрытой информацией. Но от дочки участкового даже такое не скроешь. – Да ни о чем мы не говорили. Обсудили кличку, которую я ему лет в девять дал. – И как же ты его называл? – Егор-полоскун. Яна смеется так, что тушь размазывается. Достает зеркало из розового рюкзака-медведя и очищает лицо от черных неровных ручейков. – Я бы не стала прыгать из-за такой клички, прикольно же. Ее внимание льстит ему, и Лисов, вернувшись к привычной саркастичной манере общения, откровенничает: – Он всегда был странным. В ушах звенит. Щеку и висок обжигает. С грохотом ударившийся об него рюкзак падает на пол. В класс заходят ребята. На другом конце стоит Демьян с перекошенным от злости лицом и крепко сжатыми кулаками. – Сука ты бессовестная, Лисов! – выплевывает он. – О погибших либо хорошо, либо никак. – О погибших либо хорошо, либо правду, – рявкает Рома. – Не заставляй меня подниматься, Храмов. В глазах Демьяна мелькает замешательство. Он тянется за рюкзаком и на мгновение замирает. Лисов благодушно позволяет ему забрать вещи, не двинувшись с места. К нему и так приковано много внимания, а какой-то хилый патлатый пацан ему не угроза. Обидно, конечно, получить рюкзаком по голове, да и больно, но со слабыми драться – себя не уважать. – Иди-иди, – Рома кивает Демьяну. Одноклассники, с которыми он учился девять лет, смотрят на него не моргая. Остальная половина учеников, наспех стянутая учителями из других классов, занимает парты и тоже поворачивается к ним. Теперь Лисов – объект для слухов, шуток и издевок. Придется ему побывать в их шкуре. 7. Демьян Демьяна трясет от злости. Сидя за последней партой у стены, он взглядом прожигает в Роме дыру. – Перестань. Этот выродок не стоит твоих нервов. – Самара постукивает Храмова по плечу, и дрожь проходит. – Лучше бы он молчал. – Понимаю, но он же местный дурачок. Что с него взять? Демьян прикладывает руку ребром к виску, закрывая себе обзор на Лисова. Верно, Рома просто никчемный. Местное убожество. – Уже слышал новость? – спрашивает Самара, упершись локтем в парту и подперев рукой щеку. – Какую? – Классная уволилась, теперь нас повесят на новенькую. – И? – Ты ее уже видел. Такая блондинка с тугим хвостиком и плоскими сиськами. Демьян невесело усмехается. Самара выше остальных девчонок, ловчее, жилистее. Храмову нравится хватать ее за бедра, когда они остаются вдвоем. Нет ничего лучше девушки-спортсменки: ее упругая кожа и подтянутые мышцы будоражат сознание. В класс заходит учительница. Она парит на невысоких каблуках. На ней скромная одежда – серая юбка до колен и белая аккуратная блузка, подчеркивающая стройную фигуру, скрывающая настоящий объем груди. – Здравствуйте, ребята, – говорит учительница. – Меня зовут Лимонова Светлана Александровна, и я ваш новый классный руководитель. – А вы ниче такая, – присвистывает кто-то. Парни гогочут. Не смеются только трое: Храмов, Лисов и новенький с восточным разрезом глаз. Демьян понятия не имеет, кто это, но от него холодными волнами накатывает опасность. От таких лучше держаться подальше. – Давайте познакомимся, – учительница сдержанно улыбается. – Я начну перекличку. Пожалуйста, поднимайтесь, когда услышите свою фамилию, мне будет легче вас запомнить. До странного новенького она называет тех, кого Демьян знает с детства. Он не обращает на них внимания, переговариваясь с Самарой. Они и так будут видеться два долгих мучительных года. – Кусаи?нов Дархан. Встает высокий парень с короткими черными волосами и темными, почти черными, сужающимися глазами. Он ни на кого не смотрит; рукава рубашки засучены до локтей, руки в карманах брюк. Демьяна передергивает, чувство опасности усиливается и он отворачивается. – Лисов Роман… Соболева Яна. – Здравствуйте, добро пожаловать! – Та встает, показывает учительнице сердечко из пальцев и широко улыбается. Еще одна из «новеньких», переведенных из параллельных классов. Правда, в отличие от других, ее Демьян знал, как и вся школа. Дочка местного участкового, которую папочка подвозит на служебной машине с мигалками, у многих вызывала зависть с первого класса. – Надеюсь, вам понравится с нами работать, Светлана Александровна! – щебечет Яна. – Спасибо, я тоже на это рассчитываю, – улыбается учительница. – Полосков Егор. Голоса затихают. Ученики перестают дышать, в кабинете холодает. – Простите… Должно быть, ошиблись при составлении списка. – Светлана Александровна вычеркивает фамилию из журнала. Демьян сглатывает. Грудную клетку стягивает. Последнее напоминание о существовании его лучшего друга только что перечеркнули, как будто того никогда не было. Храмов стискивает зубы до скрежета, костяшки кулаков белеют. Он обводит класс взглядом. Все, кто знал Егора, молчат, не вмешиваются. Как будто это не их общий одноклассник, а какой-то планктон. Ничего не значащий микроб! К шее и лицу приливает кровь. Дыхание утяжеляется, становится громче. – Дёма, соберись. – Самара накрывает его кулак рукой и чуть встряхивает, заставляя посмотреть на себя. Когда он приходит в себя, она качает головой. Храмов кивает. – …Ремизова Самара, – голос Светланы Александровны звучит громче. – Ну, – встав, Самара скрещивает руки на груди и всем видом выказывает неуважение. Учительница игнорирует ее, продолжая: – Сухудян Зара, – еще одна новенькая с темными глубокими глазами, вьющимися черно-каштановыми волосами. – Ухта?бова Неля. – Демьян косится на последнюю. Они знакомы с детского сада. Тогда она была крупнее и выше него, ее пухлые руки и щеки всегда смешили его гораздо сильнее двух торчавших на макушке хвостиков, напоминающих уши выдуманного животного. Когда она ходила, желтые пластиковые шарики на резинках перестукивались. Потом они подросли и пошли в один класс. Когда другие мальчишки стали высмеивать Храмова за дружбу с девчонкой и дразнить классическим «жених и невеста», он смутился и в спешке нашел нового друга. Случайный выбор пал на Егора. Именно к нему Демьян пересел, сообщив Неле, что отныне они должны дружить только за пределами школы. Так и получилось: пока в их крови не заиграли гормоны, они втроем целыми днями пропадали во дворах друг друга, гуляли по паркам, ели мороженое, смотрели мультики и созванивались втроем. Все изменилось в пятом классе, когда к ним перевелась Самара. Демьян, позабыв про серую мышку на фоне новенькой, всячески пытался сдружиться с Ремизовой. Егор интереса не проявлял, но не возражал, когда Самара начала обедать с ними за одним столом, сидеть за ближней партой, а потом и вовсе сместила Егора, заняв место рядом с Демьяном. – Ее нет? – спрашивает учительница. – Вон она, спит, – отвечает кто-то. Демьян поворачивает голову и рассматривает рыжий затылок. Неля и вправду спит, повернувшись лицом к стене и прижавшись к руке щекой. – Не буду ее будить, – говорит учительница. Храмов закатывает глаза. – Небось смотрела какую-нибудь чушь про пришельцев всю ночь, – сообщает он Самаре, нехорошо усмехнувшись. – Сама как пришелец выглядит в этих круглых очках. Поправочка: как жирный пришелец. Ремизова громко хохочет. За это она и нравится Демьяну: ей плевать, что о ней думают окружающие. Она такая, какая есть, и не носит масок, в отличие от одноклассников и даже его собственной семьи. Поймав взгляд Светланы Александровны, Самара шепчет Храмову на ухо: – Мне совсем не жаль. – Храмов Демьян. В списке он последний, и ждать, пока его назовут, раздражает. Лениво поднявшись, Демьян исподлобья смотрит на учительницу и садится. – Спасибо, ребята. Я очень рада знакомству с вами. – Да не врите, – бурчит он, опуская голову на сложенные на парте руки. – Пофигу вам на нас. 8. Светлана У одного ученика крупная родинка на щеке, у другой ученицы все вещи розового цвета, эти двое сидят рядом и все время болтают, касаясь друг друга локтями. Называя фамилии, Светлана мысленно помечает каждого ученика. Она много тренировалась дома, открывая в браузере развивающие игры из категории «Запомни как можно больше предметов». В десятом «Г» училось двадцать три человека, и запомнить их в первый же день она при всем желании не сможет. А ведь завтра ее ждут другие классы, и учеников станет только больше… Качнув головой, Светлана спрашивает: – Кто-нибудь хочет быть старостой? От громкого удара кулаками по парте вздрагивают и она, и половина класса. Демьян встает, раздраженно оскалившись: – В нашем классе староста – Егор. Которого вы так беспечно вычеркнули из списка. Светлана теряется. В педвузе ее учили справляться с разными ситуациями, но одно дело сухая теория, и совсем другое – живая практика. – Ты… – ее голос проседает. Прокашлявшись, она пытается повторить увереннее: – Ты хочешь что-то предложить? – Да! Например, не игнорировать смерть моего лучшего друга. Краем глаза она замечает учеников, достающих смартфоны и направляющих камеры то на Храмова, то на нее. В первый же день попасть на Ютьюб, только не это!.. – Как раз после выбора старосты я и собиралась это обсудить, – с пылающими щеками выпаливает она. – Да ну? – громко фыркает Самара. – Не знаю, в курсе ли вы, но в этом году школьный психолог ушла в декрет, и вместо нее школа планирует проводить терапевтические классные часы. – Зачем это? – интересуется невысокий прыщавый парень. Фамилия и имя, как назло, вылетели у Светланы из головы. – На этой неделе я установлю в классе ящик для анонимных писем. Вы можете оставлять в нем послания, делиться проблемами… – И с чего бы нам ими делиться? – Ремизова склоняет голову, упираясь кулаком в скулу. Ее глаза подведены дерзкими стрелками. Светлане хочется отправить ученицу смыть с лица макияж, но она отгоняет раздражение и берет себя в руки. – Потеря одноклас… – одернув себя, Светлана исправляется: – Потеря друга – очень тяжелое испытание для всех. Не только для вас, но и для школы. – Конечно, это же вам надо трястись перед полицией и родителями, – отзывается неприметная девчонка с задней парты. И почему они никак не дают ей договорить?.. – Очень важно высказывать то, что творится у вас на душе. К тому же вы теперь в десятом классе и два года проведете, готовясь к единому государственному экзамену. Это также дополнительный стресс. Проговаривая проблемы, мы сможем коллективно помочь… – Что-о?.. – Это надо будет еще и со всем классом обсуждать?! – по кабинету проходит недовольный гул. Светлана подавляет усталый вздох. Не сейчас. Она пришла работать в школу не для того, чтобы стать грушей для битья. – Это все из-за тебя! – взрывается Демьян, тыча пальцем в Лисова. – Если бы ты держал свой поганый язык за зубами, Егор был бы жив! – Эй, – ощетинившись, Рома поднимается, – возьми свои слова назад. – Нет! О чем ты говорил с Егором? Это ты его… Резкий хлопок оглушает. Вздрогнув, ученики поворачиваются к учительнице. Она держит в руке лопнувший пакет: пока эти двое переругивались, Светлана достала из сумки пищевой пакетик, надула его и со всего размаху хлопнула о доску. – Успокойтесь, – стальным голосом велит она. – Сядьте и послушайте меня. Лисов, раздраженно поведя губой, садится первым. Храмов нервно плюхается на свой стул. – Вот о чем я и говорю. В вас кипит столько чувств и мыслей, но им негде выплеснуться. И когда терпение на пределе, происходят подобные инциденты, – Светлана переводит взгляд с Демьяна на Рому, потом на класс. – Ящик для анонимных писем будет ждать ваших откровений. Если вы прогуляете классный час, отправитесь к директору. Если никто не напишет писем, мы не сможем построить с вами конструктивный диалог. Вы умные ребята; не ведите себя как малыши, не умеющие разговаривать. Светлана переводит дыхание и затягивает хвостик на затылке. Самара открывает рот, но учительница перебивает ее, пока ученики снова не устроили бунт: – Итак: кто будет старостой? Ученики не торопятся поднимать руки. Пауза затягивается. – Может, ты, Де… – начинает Светлана, но ее перебивает бойкий девичий голос: – Я хочу. Зара поднимает руку и встает. Выходит к доске, поворачивается к классу. – Если никто не против, я буду вашей старостой, – предлагает Сухудян. – Ты ваще кто? – подает кто-то голос с задних рядов. – Я – Зара Сухудян, рада познакомиться. – Она шутливо изображает книксен, чем вызывает смешки в классе и разряжает обстановку. Светлана улыбается. Непрошибаемая ученица подходит лучше всех. – Раз возражений нет, поздравляю, – похлопав в ладоши, она вызывает вялые аплодисменты от нескольких учеников в классе. – Вы свободны. Подумайте над тем, что вас тревожит. Шумят стулья, парты, скрипят подошвы о линолеум. Гулкий ручеек учеников вырывается из кабинета в коридор. – Лисов, задержись, – бросает как бы невзначай Светлана, выкидывая лопнувший пищевой пакет. – Чего вам? – Рома садится за первую парту, облокотившись на нее и держа в свисающей руке рюкзак. – Как твое лицо? – Не вспоминал, пока вы не спросили. – Не хочешь поговорить о том, что произошло на линейке? Лисов недоверчиво прищуривается. – Вы ко мне че, в друзья набиваетесь? Светлана невольно усмехается его враждебности и прислоняется бедром к учительскому столу. На сегодня у нее закончились силы и без опоры она просто сядет на пол. – Прежде всего я взрослый человек, а еще твой учитель, и как член общества я заинтересована в том, чтобы ты не боролся с проблемами в одиночку. Лисов вскидывает брови, а она продолжает: – Я почти ничего о тебе не знаю, и поэтому я, можно сказать, чистый лист. Только от тебя зависит, как я буду к тебе относиться. – Да вы все сговорились, че ли… – бормочет он, откидываясь на спинку стула. – Почему всё всегда зависит от меня? Я, блин, просто хочу отсидеть два долбаных года и свалить куда-нибудь, где обо мне никто не слышал. – Бегством от проблем спасаются только трусы. Мне показалось, что ты не трус. Он поднимает на нее глаза, полные холодного гнева. Таких ясных глаз Светлана не видела с тех пор, как сама сидела на школьной скамье. Этот мальчишка все понимает, но зачем-то играет не свою, а чужую роль. – Можете считать меня кем угодно, – спокойно говорит Лисов, поднимаясь и закидывая лямку рюкзака на плечо. – Я пошел. Глядя ему в спину, Светлана прикладывает руку ко рту: – Главное, кем себя считаешь ты, Рома. Он выходит из класса, задев дверь. Со скрипом она, подгоняемая сквозняками, прикрывается. Вместо того чтобы достучаться до разума ученика, Светлана сама же его закрыла. 9. Рома В первый же день учебы Рома обнаруживает нацарапанные на парте оскорбления. Одноклассники с презрением посматривают на него, в открытую осуждают, а особо смелые швыряют скомканную бумагу. Не привыкший к такому обращению, Лисов закипает к третьему уроку: – Да хватит! – А то что? – Самара, подкидывая в руке очередной смятый комок, с вызовом вздергивает подбородок. – Ты издевался над нами многие годы, а как попал на другую сторону, так сразу «хватит»? Ремизова единственная из девчонок, кто не боится говорить резкие вещи не только Роме, но и другим ребятам постарше. За это ее уважают ребята, но недолюбливают одноклассницы. Если бы она была парнем, Рома бы выяснил с ней отношения в хорошей драке. – Знаешь, Лисов, – Самара покачивается на стуле, – я в своей жизни никогда такого убожества, как ты, не встречала. Скажите ж, ребят? – Да-да, мы тоже не встречали, – поддакивают парни, которых Рома еще не знает. – Никто из нас тебя не уважает, – Ремизова смотрит на него с насмешкой. – А мне и не нужно ваше уважение, – фыркает Рома. – Это тебе так кажется. Без уважения трудно стать полноценным членом общества. А тебе ведь этого так не хватает? – Самара наигранно вздыхает и качает головой. – Такие отбросы, как ты, должны быть там, где им место. – И где же?! – На шконке. Со звонком в класс заходит Светлана Александровна, прервав перепалку. Рома неотрывно глядит на Ремизову. Она крепкий орешек: не моргает, не отводит глаза. Лисову приходится сдаться, когда его вызывают отвечать. Он нехотя встает и идет к доске. – Я продиктую тебе пару предложений, а ты записывай, – говорит учительница. Голова Ромы возвышается над выключенной лампочкой. Он берет мел, приседает и чуть нагибается, чтобы записывать под диктовку. «Доски рассчитаны на обычных детей, а не на переростков», – так ему однажды сказал кто-то из учителей, когда он пожаловался на затекшую шею. Рома выводит размашистым кривым почерком: «Махнатые сизые туче словно расбитая стая изпуганых птиц ниско нисутся над морем. Пранзительный реский ветер с акиана то збивает их в тёмную сплашную масу то словно играя разрывает и мечит громасдя в причудлевые ачертания»[2 - А. Серафимович. Контрольный диктант № 829.]. – Ой-ой, Рома… – разочаровывается Светлана Александровна. Лисов кладет мел в подставку и возвращается на свое место. – Неудачник! – выдает Демьян. – Храмов, без оскорблений, – делает ему замечание учительница. – Рома, задержись после урока. Одноклассники перешептываются и по очереди пишут на доске под диктовку. Рома остро чувствует, что потратил слишком много времени на прогулы. Обычно ему ни перед кем не бывает стыдно, он не привык извиняться, но в этом году все изменилось. Теперь Лисов стыдится самого себя. Простейшие правила русского языка выветрились из памяти. Рома нервно крутит в руках карандаш: сжимает то в одной, то в другой, то обеими; катает между потеющими ладонями, касается грифеля, щупает резинку, прячет под длинными пальцами. Нервозность не проходит. Всю его прежнюю жизнь можно описать одним словом: «Позор». Резкий хруст, больше похожий на щелчок. Разломившийся в сжатых пальцах карандаш крошится на парту. Самара подается в сторону Лисова и шепчет: – Ты как этот никчемный карандаш. Тебя так же легко сломать, да? Те из одноклассников, кто ее услышал, гнусно смеются. Рома отворачивается к окну и поднимает глаза вверх, чтобы не дать слезе скатиться. Нет, он не сдастся так легко и уж тем более не позволит им сломить его. Некоторые периоды в жизни нужно просто перетерпеть. Раньше на его месте были все остальные. Самара училась с ним с пятого класса, и хоть он много прогуливал, иногда они сталкивались в коридорах. Однажды, догоняя кого-то, он со всего размаху врезался в Ремизову. Она упала и сильно ушибла колено. Не извинившись, Лисов лишь глянул на нее и побежал дальше. Из-за этого Самара долго хромала и пропустила соревнования по волейболу, где она была одним из сильнейших игроков. Рома слышал об этом, но не обращал внимания. Теперь же ее грубость он счел справедливой расплатой за нанесенный ущерб. – Рома, у тебя действительно проблемы с русским языком или ты притворяешься? – Светлана Александровна сидит напротив. – А вы как думаете? – бесцветно спрашивает он. – Я могу тебе помочь… – Знаете, я лучше пойду, – Лисов протягивает руку. Замешкавшись, учительница не сразу вспоминает про дополнительные задания. Суетливо сгребает распечатки и отдает ученику. – Вам не стоит тратить на меня время. – Почему ты так думаешь? – Потому что я раздолбай. Мне неинтересны оценки, я хочу просто пережить школу. – Поправив лямку рюкзака на плече, Рома уходит из класса, бросая через плечо: – До свидания. Внимание молодой учительницы похоже на рыбью кость: вроде приятно, когда ешь, но когда глотаешь ее, царапает горло. В начальных классах задания давали легкие, поэтому Лисов без труда решал примеры и даже почти не ошибался в словах. За полученные пятерки мама гладила его по голове и в конце четверти водила в кино или дарила что-то, о чем он страстно мечтал. С появлением в расписании физики и химии в Роме проснулся интерес к точным наукам. Он без труда щелкал примеры и задачи, заданные на дом. Но стоило кому-то из учителей вызвать его к доске, как он терялся и отказывался отвечать. К тому моменту он уже приобрел репутацию местного хулигана и задиры, и ему не хотелось, чтобы кто-то просек, что на самом деле он умный. Исключением стала история, в которую Лисов влюбился, когда открыл подаренную мамой энциклопедию. Древние цивилизации, мифы, культуры и религии так увлекли его, что на следующие дни рождения он просил у мамы только энциклопедии и сборники древних мифов. Читал он много, а практиковался мало, отсюда и пошли плохие оценки и незнание русского языка. Однако сам Рома иногда подозревал: всему виной его безалаберность и невнимательность. Как-то раз Михаил Сергеевич подозвал его и спросил: «Как так вышло, что контрольные ты пишешь на пятерки и четверки, а у доски всегда получаешь два?» Лисов тогда пожал плечами: «Само выходит». С тех пор завуч его к доске не вызывал, но пристально поглядывал поверх очков на каждой контрольной. – Разве это законно? – кричит какая-то женщина. Рома останавливается на лестнице и прислушивается. – Моя дочь не должна учиться в классе с этим убийцей! Кровь приливает к щекам Лисова. – Вы в своем уме? Уберите этого монстра от наших детей! – Мы требуем, чтобы вы исключили Лисова из школы! Если вы этого не сделаете, мы будем жаловаться! Рома выглядывает в проем. Разъяренные матери толпятся вокруг Людмилы Михайловны. У нее под глазами мешки, еще более темные, чем обычно, но лицо каменное. – Инцидент расследуется полицией. У ученика есть подтвержденное алиби, – холодно отвечает директор. – Смотрите! Это он! – женщина из толпы показывает на Рому. – Держите его! – командует другая. Толпа движется к нему. Лисов отступает и едва не спотыкается на лестнице. Он удерживается, вцепившись в перила. – Подождите, – Людмила Михайловна молниеносно загораживает его. – Мы ведь цивилизованные люди. Самосуд не приведет ни к чему хорошему. Я сейчас проведу с Лисовым беседу и подумаю, что делать дальше. О моем решении вас оповестит секретарь. Директор хватает Рому за руку и проводит сквозь галдящую толпу. Они заходят в учительскую и скрываются за дверью ее кабинета. – Садись. – Людмила Михайловна закрывает дверь на замок и выдыхает. – Это чтобы нас не отвлекали. Внутри ничего не изменилось: тот же дубовый стол, кресло со всевозможными подушками под шею и поясницу, шкаф во всю стену с делами учеников и прочими документами. Когда-то Рома проводил тут много времени, и каждый раз директор сидела с ним до прихода мамы. Пока он был маленьким, они даже играли в настольные игры, чтобы скрасить ожидание. Теперь Людмила Михайловна постарела, жемчужное ожерелье с ее шеи куда-то исчезло, а пятисантиметровый каблук превратился в трехсантиметровый. Одежду она носила строгую: пиджак, блузку и брюки, но если раньше талию подчеркивали пояски, то теперь она скрывалась под свободным кроем. Темные пятна вокруг глаз лишний раз подчеркивали возраст директора. – Вы меня исключите? Директор – единственная из взрослых в школе, с кем он может общаться на равных. – Нет. – Людмила Михайловна разглаживает седеющие кудри. Обычно она подкрашивает волосы в каштановый, но в этот раз корни отросли. В суете она забыла о них. – Вот что мы сделаем. – Постукивая по столу, она объясняет: – Пока память о трагедии слишком свежа, тебе лучше не ходить в школу. Побудешь на домашнем обучении. Староста будет высылать тебе конспекты, а мы со Светланой Александровной – заходить и проверять задания. Может, Михаил Сергеевич подключится, посмотрим. – То есть вы позволяете мне ничего не делать? – Этого я не говорила. Поскольку девять лет ты занимался чем угодно, кроме учебы, мы возьмемся за тебя и сделаем из тебя достойного человека. Иначе в городе и школе тебя загоняют. – Директор резко выставляет руку с указательным пальцем перед Лисовым. Тот невольно скашивает глаза на кончик пальца. – Я не для того столько лет боролась с твоими шалостями и выслушивала извинения твоей матери, чтобы все бросить и отказаться от тебя. Пока я жива, ты свою жизнь не загубишь. – Почему вы так цепляетесь за меня? Я вам никто. Директор откидывается на спинку кресла, массируя затекшую шею. – Потому что это мой долг. Иди. Сегодня доучишься, а с завтрашнего дня сиди дома, пока я не разрешу вернуться. Рома заходит в класс. Почти все ушли в столовую, за партами только спящая Неля и Зара Сухудян, выполняющая домашнее задание. Последняя легко получает пятерки по всем предметам, с учителями контактирует гораздо охотнее, чем со сверстниками. Ее стремление к учебе удивляет Рому. Подперев голову, он наблюдает за увлеченной Зарой. Раньше ему тоже нравилось учиться, но, когда он подрос, его стало клонить в сон, стоило только открыть учебник или тетрадь. – Скучаешь? – Яна протягивает ему шоколадный батончик. – Я тебе вкусняшку принесла, покушай. – Э-э… Зачем? – Я ведь уже говорила, что хочу с тобой дружить. – Соболева по-ковбойски седлает стул. – Это тебя Федор Евгенич попросил? – Яна качает головой. – Тогда зачем ты ко мне лезешь? – Я просто хочу, чтоб ты был моим парнем. – Ее глаза радостно блестят, и она берет его за руку. – Чего… – Ромочка, ну не тупи! Давай встречаться. – Да не, – Лисов откашливается, – я имел в виду… с чего тебе встречаться со мной? Ты разве не желаешь мне смерти, как остальные? – Остальные дурочки, они в тебе потенциала не видят. – Какого еще потенциала? Яна делает страшные глаза: – Ну не могу же я тебе все на блюдечке преподнести! Должна же быть в женщине какая-то «безуминка», – и подмигивает. Пока он подбирает слова для ответа, Соболева придвигает к нему батончик. – Кушай, Ромочка. Ты у нас парень крупный, тебе силы нужны. Навязчивое внимание Яны похоже на заботу. Лисов рассматривает шоколадку и позволяет себе раскрыть шуршащую упаковку. От одного батончика ничего не будет, да и завтра он в школу не придет. Соболева забудет о своем предложении, и ему не придется ей отказывать. Выйдя из школы, Рома останавливается и выдыхает. Бесконечный день завершен, можно идти домой. Вот только что делать потом? Просто сидеть и пялиться в стену? Как именно будет проходить домашнее обучение? Нельзя просто свалиться маме на шею явно. За воротами все еще караулят журналисты. Дернув щекой, Лисов заворачивает на школьный двор. Лучше сделать петлю и дойти как-нибудь до дома, чем попасть под обстрел компрометирующих вопросов. Не можешь ответить – молчи. Лучшего выхода еще не придумано. – Эй, жируха, вали с нашего места, – раздается голос Самары. Рома поворачивает голову. У них в классе разные девчонки, но он бы никого не назвал толстой. К кому она докапывается?.. – Ты что, глухая? Я сказала сгинь! – Ремизова бросает волейбольный мяч. С глухим стуком он отскакивает от рыжеволосой головы. Очки Нели сбиваются набок, дужка с хрустом отламывается и падает в траву. Книга из ее рук скатывается на землю. Поспешно поднявшись, Ухтабова собирает вещи, кидает злобный взгляд на Самару и проходит мимо Ромы, прижимая «Анну Каренину» к груди и придерживая очки у виска. Пока Самара занята общением с другими волейболистками и не замечает его, он перемахивает через забор и уходит, петляя дворами. Когда-то он пролезал между прутьев прямо во время физкультуры и «внезапно» появлялся перед учителем в конце урока. Потом Лисов вырос, и забор стал для него не преградой, а чем-то вроде «козла», через которого он прыгал в спортзале. Может, то, что сейчас происходит, и есть очередной прыжок?.. 10. Демьян В прошлом году Демьян сидел за партой с Егором. В этом году пустующее место занимала Самара, но как только объявили о старте кружков и подготовке к соревнованиям, Ремизова начала пропускать занятия. Это обычная практика, когда спортсменов отпрашивают с некоторых «не особо важных» уроков, потому что в будущем им эти предметы все равно не пригодятся. Их переписка становится все более однообразной: Демьян: где ты? Самара: в спортзале. Д: ты где? С: на тренировке. Д: я скучаю С: я занята. И так день за днем. Постукивая ногтем по парте, Храмов неуютно поеживается. В пятом классе Самара повредила колено из-за Лисова, и с тех пор Демьян усиленно, но пассивно недолюбливал его. Но именно тогда Демьян получил шанс позаботиться о Самаре: помогал ей передвигаться по школе, подставлял плечо, чтобы ей было удобнее прыгать на одной ноге по лестнице, и таскал ее рюкзак. Кто знает, может, если бы Лисов тогда не толкнул Ремизову, она бы и не разглядела в Храмове своего будущего парня. В голову пробирается ревнивая мысль: если Самара не сможет играть в волейбол, она снова станет уделять ему больше внимания. Летом она уезжала в спортивный лагерь, откуда приезжала загоревшая и с каждым годом все более красивая. А ведь в спортивных лагерях немало других парней, таких же атлетов, как она. Стоит одному такому маякнуть на горизонте, Ремизова сразу же увидит, насколько Демьян нескладный и худой. На перемене Храмов подходит к открытому окну и выглядывает на улицу. Все как прежде. Люди за решеткой-забором куда-то спешат, младшеклашки гуляют со своей продленкой, а поодаль на углу курят старшаки. Погодите-ка… Демьян вглядывается. Рядом с уже знакомым ему Кусаиновым стоит Самара. Они курят, перекидываются словами. Ремизова смеется так же, как и всегда, громко, отчего по спине Храмова прокатывается волна гневливых мурашек. Не глядя на часы, он выбегает из кабинета и, перепрыгивая через две-три ступеньки, вскоре оказывается на улице. Налетает на Самару с объятиями, стискивает ее плечи и спрашивает: – Эй, ты чего тут забыла? И оглядывает Кусаинова сверху вниз. Между ними сантиметров пять разницы в росте, и Демьян едва заметно ухмыляется. Он выпячивает грудь, стараясь казаться больше, и привлекает Ремизову к себе. – Стресс вывожу. Дархан вот тоже курит, приятное совпадение, – она подмигивает однокласснику. Проследив за ее взглядом, Храмов натыкается на кадык Кусаинова. Раньше Самара, лежа в его объятиях, часами разглядывала «адамово яблоко», касалась его пальцами, иногда целовала. Когда она призналась, что кадыки – ее фетиш, Демьян уже давно об этом знал. – А ты зачем вышел? Скоро урок начнется. – Самара выпускает струйку дыма. – Соскучился. – Он пытается поцеловать ее, но она уворачивается. Демьян невольно косится на Дархана. Тот докуривает сигарету с пустым, нечитаемым лицом. Будто всегда носит одну и ту же маску. Майкл Майерс, не иначе. – Слушай, я ведь уже сказала, что мне некогда, – огрызается Самара и стряхивает пепел на кроссовку Демьяна. – Хватит меня доставать. – Мне кажется, нам надо поговорить. – «Мне кажется, нам надо поговорить», – передразнивает Ремизова. Сплюнув, она бросает сигарету на асфальт и придавливает. – Ты же знаешь, как для меня важны волейбол и отдых. Так какого черта лезешь ко мне? Она толкает Храмова в грудь так, что он отступает. – Отстань от меня со своими разговорами. У меня и так полно проблем. – Злобно глянув на него, Самара уходит в спортзал. Демьян растерянно смотрит ей вслед. Когда он переводит взор на Кусаинова, тот спрашивает тихим спокойным голосом: – Чего вылупился? – И выдыхает дым через ноздри. Поморщившись, Храмов уходит в школу. Раз в полторы минуты Демьян поворачивается на другой бок. Под гулкий рев проносящегося по ночным улицам мотоцикла он открывает глаза. Бесполезно. Егора не вернуть, Самару сейчас лучше не трогать, а чтобы заснуть, он должен или приложиться головой о стену, или напиться до беспамятства. Поднявшись, Демьян бродит по комнате. Ворс ковра щекочет босые ноги. Блики редких фар освещают комнату, словно прожекторы, и через мгновение темнота снова обволакивает. Компьютер на столе пылится с лета. Раньше они с Полосковым играли по ночам, и он едва не будил громким смехом спящих за стенкой родителей; часто получал подзатыльники и нагоняи от брата, делящего с ним одну комнату. Когда они всей семьей провожали Даниила в армию на перроне, Демьян стоял позади и в момент, когда брат поднялся на ступеньку, показал тому средний палец, прикрывая ладонью, чтобы видел только он. Даниилу оставалось только улыбаться, махать родителям и пожирать Демьяна ненавидящим взглядом. Это был единственный раз, когда Демьян переиграл брата и никто не заметил его шалость. Храмов подходит к шкафу и осторожно открывает, чтобы не скрипнули старые дверцы. Мебель перешла ему по наследству от прабабушки, которую он живой не застал, а на что-то свое рассчитывать не было смысла. В последние годы у родителей туго с деньгами, а мамина шкатулка, прежде полная золотых украшений, теперь позвякивает простым медным наперстком. Ценности взрослых резко поменялись, когда Даниил чуть не умер. Они с друзьями додумались смешать какие-то таблетки с алкоголем, и всех привезли в больницу с тяжелым отравлением. Больше других выпил Даниил, его даже вводили в искусственную кому. Мертвенно бледные родители не отходили от него ни на шаг, когда это было возможно, и в день, когда Даниил открыл глаза и просипел «мама», она рыдала до самого возвращения домой. Потом разбила копилку Демьяна, с размаху приложив к ней молоток. Пока младший Храмов пораженно смотрел на мать, она собирала деньги со всех тайников, а после потащила всех, кроме Даниила (тот валялся в кровати на правах «больного» и объедался сладостями), в церковь. Тогда их троих крестили, и тогда же Демьян получил свой первый и последний серебряный крестик. На все последовавшие от него вопросы мама отвечала, что «нет ничего дороже человеческой жизни», и каждый раз, собираясь в церковь, забирала из дома что-то ценное. Она благодарила бога за спасение старшего сына, а Демьян так и не понял, почему она не сказала спасибо врачам. Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=41812483&lfrom=688855901) на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом. notes Примечания 1 ПДН – подразделение по делам несовершеннолетних. – Примечание редактора. 2 А. Серафимович. Контрольный диктант № 829.