Я, Дикая Дика. Роман. Часть I

Я, Дикая Дика. Роман. Часть I Яна Гецеу Каково это – любить психопата? 19-летняя девочка-панк Дикая Дика расскажет вам об этом в чарующих и жутких подробностях. Красивый сумасшедший абьюзер Ветер играет с ней в кошки-мышки, подманивает поближе и швыряет на самое дно. В поисках ответана отчаянный вопрос «Почему Он не любит меня?» девушка пускается во все тяжкие. Дружки и подружки на одну ночь, города и вписки, чердаки и подвалы. В нее влюбляются, ей очаровываются, ее хотят. Но никто и ничто не может заполнить эту ледяную пустоту… Книга содержит нецензурную брань. Я, Дикая Дика Роман. Часть I Яна Гецеу © Яна Гецеу, 2019 ISBN 978-5-4493-1233-4 Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero Содержит ненормативную лексику и сцены насилия Примечание от автора: все персонажи и события вымышлены, совпадения с реальными людьми случайны. «Там, где больно – там уже занято!» Бродяга Начинающим врунам, писателям, неформалам, панкам Честным человеческим детям, желающим ступить на скользкий и увлекательный мир искривления сознания, для поиска в нём нор, дыр, ловушек, извилин, тоннелей, колодцев, ходов и выходов ведущих в 2000 год… Наверное, я плохой человек. Меня легко обидеть Вчера мне исполнилось девятнадцать лет. Да, девятнадцать – это не восемнадцать. Это… другое? Не знаю пока. Родаки (или лучше сказать – предки?) подарили мне всякой шняги. Думают, я счастливей буду, и посчастливев, забуду всю эту пижню, называемую панк-рок. Радуют тока подаренные полунищими друзьями Зелый Баяц и Мрасный Кедведь. Я и не хотела идти пить с ними… но вроде положено, встала и пошла. А накануне в одиночестве так надралась на своей личной хате… Но ничего, отоспалась, кое-как поднялась от звонка Русого – помнит, оказывается, что я Деньрожденец. Но больше не пила, сидела тихо. Друзья нажирались активно, а я пива чуть-чуть, и крохотный кусочек торта… торт раскрошили, насвинячились, измазались по уши в зелёном творожном креме. Ржали и валялись по земле. А когда надумала позвать кого-нибудь на ночевку, никто уже не согласился – кто слишком пьян, кто поднадзорный у предков. Ну и пес с ними. Села в такси, улыбаясь в растаманской шапке, свежеподаренной, черных джинсовых шортах поверх фантазийных колготок с малиновыми цветочками и в косухе. Из нагрудных карманов смотрели Мрасный Кедведь (красный медведь) и Зелый Баяц (белый заяц, соответственно). Вот и всех радостей… Дома записала в дневник ощущения от прожитого: «День рождения – и все уроды Ладно ещё хоть так. А раньше ведь до того тошно бывало! Сейчас помогает, что закалённая – точно знаю, что рассчитывать на чудеса и радости не надо, а расслабиться, и будь что будет. Иначе заплюют тебя же за то, что ты деньрожденец. Напьются, нажрутся, на тебя начхать всем в принципе. Обидно!!! Хоть вой. Я и выла. Все уроды такие, как будто меня нет просто. Начинаются все эти разборки между собой, ржачки всякие, подарки норовят такие подарить, что сразу насквозь видно – «на, отвали, наливай скорее!» Не так это, конечно, для них – они же мне дарят чё-то! Внимание, и прочее, но… пустота за этим. Боже, боже – и никто никогда не пожалел мою чувствительность! Я ведь всегда ждала от этого дня чего-то такого… Такого! А они… И реветь. И это не капризы, нет, это боль моя – нужна ли я кому на свете на самом деле? Не потому что вот раз познакомились и мало-мальски сошлись в каких-то точках – значит, будем дружить. Не потому, что я трахаюсь классно. Не потому, что я наливаю щедро – а ведь и того не понимают, что я от доброты, а не потому, что бабло позволяет – так и чё же ей, богатой еще делать? То есть, наливать им и делать хорошие подарки – это не само собой, а от души, понимаете? Не потому, что они меня родили и растили, и не потому что я человек хороший (или не хороший – кому как!) – а потому, что это Я, именно я… и пофигу, хорошая или плохая, а за сам факт, настоящей любовью… не за то, что… Дочь, подруга, любовница – а лишенная какой бы то ни было роли – Я, сама я, кому нужна? Без мифов и легенд обо мне, без лица… Я – нужна кому? Ну, хоть в день рождения, ведь я без кожи в этот день – любите меня, кто-нибудь! Меня, ну, пожалуйста… и почему надо выпрашивать. Так мало того, ещё и просишь – а они не понимают. Нет. Не нужна Я никому.» Ночь, со вторника на среду. Ткнула кнопку подсветки на мобилке – 3.35. Открыла балкон, села на брошенную подушку, вытянула из-под батареи заныканные «More», закурила. Почему такая гадость, ведь раньше это были мои любимые сигареты, тогда, еще в другой жизни. Перейду на «Saint Georg». Дёшево, приятнее… А впрочем, я опять играю в не себя, Я же не курю… Мне больно. А курить по ночам так приятно, что аж слезы по лицу. Холодный циник, Дика Жестокая плачет. И никто не видит. Вот и хорошо, не надо. Сказать бы, чего мне надо? У меня есть всё. Но как это и бывает – увы, банально! – у богатеньких девочек – хандра. Да, пусть будет просто хандра, сплин. Доход моих родаков – тысяч по восемьсот-лимон в месяц у отца, и шестьсот-семьсот у мамы. И я – единственная. Сводная сестра по отцу в Дании, бутик содержит. Её просто нет. А мне больно. И я пытаюсь навредить им изо всех сил. Я с ума схожу. И сигареты гадко-горькие! Вдыхать дым так больно и приятно. Завтра мне в универ. Вот опять же – могла бы поступить и на бюджет, но как-то не хотелось во-первых, воровать место у того, кто не найдет средств на коммерческое обучение, а во-вторых… чё во вторых-то?? А, да! Просто я – раздергайка. А какой смысл стараться учиться в школе, которой папа подарил ремонт, и шубу завучу, еще чего-то там, я не знаю. Я предпочла «морально разлагаться». Деньги ведь портят. Хорошо, просто отлично, что они есть. Что их так много. Они дают мне возможность выпендриваться безбожно, хамить, курить сигареты по триста рублей и даже сигары – у папы тыря – и тут же снимать последствия от них у опытного гомеопата. Лёгкие слабые от рождения, может, потому, что Александровна, у нас по науке об именах слабая дыхательная система. А заодно и кормить оборванцев-друзей сыром, и поить отличным портвейном, который им без меня и не приснился бы. Равно как и дарить всем всё, включая себя. Я не рекламирую свои непустые карманы, но и сорю бумажками феерично. У меня ведь их до финты, а хорошие ребята голодные шляются, и мечтают годами о чем-то, что для меня повседневно. Они не хотят работать и зарабатывать, я тоже не хочу – но мне и не надо. Так, например, мобилы я теряла раз пять. Ну ещё бы – «их ведь так нещадно воруют в универе»! Конечно, узнав с кем я вожусь, мама пыталась истериковать, а папа «лишил» карманной мелочи. Оставил только на обеды и дорогу. Ну, и типа там на колготки с помадой. А равно как «непредвиденные расходы» – мало ли, вдруг презерватив срочно! Тут я усмехаюсь собственным воспоминаниям – он думал, мой бедный папа, что я застрадаю. Однако, отлично зная, почем фунт лиха, и что такое голод и холод, я продолжала жить припеваючи. Ведь в сумме всех «строго подрасчётных» бумажек выходило что-то в среднем рубликов пятьсот в день. Чего же тут не жить?! Эх, а хотели ведь дома закрыть! Да лучше бы… своей воли нет, отказаться, не бегать за Ним… Я едва успела докурить и страшно озябнуть, когда мобильник выдал изощренную какофонию: – Да, Ветер! – Янк, привет! Не спишь! – и так утвердительно, точно знает! – Не сплю. – Выходи? – Выхожу. Встала и начала одеваться безо всяких мыслей. К чему они, меня же Ветер зовёт! Только он меня Янкой и называет. Как жена Тургенева. Я хотела бы слышать это имя почаще, но не решаюсь попросить… Натянула неглядя майку, джинсы, балахон, косуху. Подумала, и ещё подкрасила глаза – вдруг внимание обратит, а в ночном освещении небрежно растушеванная черная подводка очень эффектно оттеняет мои тёмные глаза. Подошла к двери, но вспомнила про незакрытый балкон. Как там на улице с погодой? Октябрь… Хоть и неприлично тёплый – бабье лето никак не хочет покидать землю! Выглянула – вот он, Ветер, сидит на лавочке, не курит и смотрит под ноги, сгорбившись, как больной. А погода – дрянь. Мелкий какой-то сквозняк, и сыровато. Чтож, вернулась, под балахон натянула водолазку, подумав у шкафа влезла в колготки, запихнула в торбу носки для себя и заныканые папины – для Ветра. Туда же сигареты и коньяк во фляжке. Косуху бросила на кресло. Одела старое длинное пальто. Я уже держала на весу ботинок-«гад», когда мамин голос из-за приоткрытой двери заставил вздрогнуть: – Ивана, ты спишь? Завтра в универ, не забывай! – Да-да, мам, сплю конечно! – сказала я сонным голоском. – Дверь прикрой нашу, чтоб кошка не лазила! – ответила она, успокаиваясь. Я прикрыла. Замерла, постояла. Перевела дух. Всё. Ухожу. Утром она всё поймет, как всегда. Потом накажет. Потом. – Привет, любовник! – хотела его обнять, но он отвернулся недовольно. Ага, знаю, перед Гдетыгдеты стыдно! А нахрена тогда со мной трахаться!! Это совесть позволяет? Да я не в обиде. Села рядом. – Ну, что скажешь? – надоело молчать. – Что? – таким тоном, будто всё само собой, так и надо, а я спрашиваю не в тему. – А, ну да! – киваю, делов-то! – Может, потрахаемся? Он качает головой не глядя на меня. Хе, да я и не хотела! – Чё подарили? – Когда? – черед издеваться мне. – Никогда. На днюху, конечно! – О-о, не описать! Блин-н-н, мне зудит его поцеловать, я ведь постоянно хочу его! Его запах, звук его голоса, тихие жесты, тонкие пальцы… А он… Эх! Убить чтоль, Гдеты? Да что ж тогда делать? Не смогу я с ним быть, владеть полноправно – тяжко! Опять все эти его штучки – встал и пошёл молча. – Куда? – выравнивая шаг под него, беру за руку. Несносный человек, если не знать, можно очень сильно обидеться, подумав, что он так отшивает. Но я знаю уже слишком хорошо, что он псих, и не принимаю на свой счет. Понять его нельзя, можно лишь принимать либо нет. – Ко мне. Пожимаю плечами. А говорил – не хочет. Ну и в пень. – Да! – хватаю визжащую мобилу – папа. – Иванка, ты где?!! – Я? … Э-э… на улице! С Ветром. – Чего? А почему не дома? Где? Далеко ушла, нет? Я сейчас приду – убью! – Ага, пап, спасибо! Я утром в универ, не волнуйтесь, чё как в первый раз! – Иванка!! Ива! – чё-то ещё, я не слушаю. Да всё то же самое. – Хе-хе, уже потеряли! Пошли отсюда скорей. Сейчас папа выйдет! Оглянулась – окошко светится. Помахала на прощание – ведь по-честному, не знаю, когда вернусь! Сволочь я, измываюсь над родными. Эхе-хе… Скоро я заметила, что Ветер ведёт меня куда-то совсем в другую сторону от своего дома, тёмными пустыми переулками. В одной только подворотне два бомжа замолчали, набыченно уставились. Но Ветер их будто даже и не видел, волоча меня за собой. Я даже немного испугалась – вот кто скажет, что ему в голову придёт в следующий момент? Хотела было в лицо ему заглянуть, но он шёл так быстро, что я неслась за ним вприпрыжку, как Пятачок за Винни-Пухом. Он ведь выше меня на полторы головы, даже ссутулившись, сволочь этакая. Подумала – и спрашивать не стала – пусть будет сюрприз для меня! Вчера ведь с Днем рождения он меня не поздравил! Я очень обижалась, ну никак не могу привыкнуть к этим мерзким манерам – при том, у него всё так естественно, так само собой – не поздравить, не сказать. Обижаться нельзя – бесполезно, хочешь общаться с Ветром – привыкай. Он так живёт, и точка. В своём мирке, не всегда соприкасающемся с нашим. Меня этот мирок завораживает, и я всё пытаюсь проникнуть в него, постигнуть его главный закон, как у Ветра внутри всё это происходит. Я исследую его, но чаще всего остаюсь в дурах, ведь моё мышление нормально, не исковеркано шизофренией. И даже если я тоже свихнусь, я не постигну Ветра. Потому что тогда внутри меня возникнет мой мирок, непостижимый ни для кого. Размышляя, я не заметила, как он остановился, и врезалась в него с наскока: – Блин!! Чё, всё, пришли? – Пришли. Смотри! Я остановилась, замерев на краю смотровой площадки: прямо предо мной возник из ниоткуда Мёртвый город, по-другому не скажешь. Чёрные бетонные стены, среди которых ветер прячась, короткими перебежками подбирается к нам. Шпионят тени, перешёптываясь, следят – «кто такие, откуда?» Что надо в их городке? – Ветер… – тихо прошептала я. – Что? – шёпотом ответил он. – Ветерок, а он настоящий? – Город? Да. Только мёртвый. Пойдём, посмотришь! Он такой, как если бы я его придумал! – А может, так и есть? – Нет, он чужой! Но пустит нас погулять, потому что знает – я здесь не зря! Да и ты, понимаешь ведь его? – Да, – прошептала я, заворожено и страшно прижимаясь к Ветру. Спустились по ржавой лесенке вниз, на потресканный разбитый асфальт. Тихо крались между домами спящими в коме, по бурьяну, стараясь не шуметь, аккуратно раздвигая буздыли сухостоя. Я во все глаза смотрела на эти чудеса… боже, да откуда в Уфе такое? – Гань, это какой вообще район? – Район? – молчит, идет вперед, не выпуская моей руки. – Ну, и? – напоминаю о себе, когда надоедает ждать. – Это не район… это ваще просто глюк! – повернулся, блеснул глазами. Страшный, как вампир. Я обалдела на секунду от такой невиданной красоты – какой он всё-таки! Совершенство! – Расслабься, нет здесь ничего! Хозяин не спит, бредить не станет. – А… ну, ладно, договорились! Пусть будет так. Мне неожиданно уютно с ним здесь. А ведь дома, в спокойной и привычной обстановке бываем такими чужими, такими ненужным, тягостными… А ветер подобрался и набросился, шутя, резко на спину, осыпал сворой листвы, взметнул волосы во все стороны, поцеловал взасос в шею, и улетел прочь, хихикая. Я засмеялась, приглаживая волосы. Ветер и Ветер… в этот момент я любила его больше, чем когда-либо! – Ну, ладно, давай здесь посидим, надоело ходить! – остановился мой милый. – Можно, нет? – крикнул, подняв голову к чёрному небу. В ответ оно уронило на нас несколько слёз дождя – с совершенно чистого свода! Ветер довольно кивнул, сделал два шага в сторону от асфальта, и сел на голую площадку под бетонную стену. Я опустилась рядом, по его пригласительному жесту. Осмотрелась – справа невероятно раздолбанный дом, будто после бомбёжки, за ним возвышается дворец заброшенного завода. Слева бурьян, непролазная чёрная стена. Где я… ма-ма… – Не мерзнешь? – спросил, поёживаясь любимый. – Да так… – А я ваще, блин, надо было одеться получше! А он всегда так. У него кровообращение нарушено от препаратов дурдомовских. – Давай, палок наломаем, костёр запалим. Я неопределённо пожала плечами – неохота, нафиг. А «палок» – давай, наломаем!! – Прикинь, надо! – усмехнулся он. – Не в жилу как-то по такому холоду трахаться, а если погреться… Вот гад, знает, чем зацепить! Да, я хочу его больше, чем он меня. Я и люблю его больше. И я поднялась, и пошла ломать бурьян. Битое стекло и железки хрустят под ногами, жутковато заходить в эти требеня. Только шум ломаемых Ветром хворостин успокаивает. Притащили по первой партии, я повернулась было идти за второй, но любовник тронул за плечо. Повернулась – он протягивал мне коньяк. Я не очень обрадовалась – лучше бы полазить посмотреть что здесь да как! Отхлебнула, конечно. «Опять тупо пить… нахрена же тогда притащились, могли бы и во дворе насвинячиться…» – ныла я про себя, тащя второй «хвороста воз». Свалила его в кучу, мрачно посмотрела на Ветра, отхлебывающего добрый глоток. Протянул мне, глаза горят, как у кота. Я хлебнула, а он вдруг отобрал у меня бутылку. Допил остатки, зашвырнул подальше в бурьян. – Упс… извините! – крикнул в темноту вслед стекляшке. – Иди-ка сюда! – и притянул меня к себе грубым движением. Что, уже? Я удивленно подалась навстречу – хочу до безумия, вся кровь взбесилась от его запаха! – Нахрен этот костёр, потом… – поспешно стягивая с меня джинсы, бормочет он. – Мадам, давайте лучше трахаться! – Мадемуазель… – поправляю я автоматически. – Давай… – Нет уж, мадам, ты же жена моя… сучка! – шепчет он, целуя везде, где достает. Пальцы жадно проникают в трусики мне. – Да ты уже вся мокрая, ага! – А сам-то! – делаю ответный жест. Он валит меня на косуху. Потом… фрагментами: вот я кричу задыхаясь от дикой смеси счастья и протеста. Вот мы пьем, еще не одевшись – и нам не холодно, нам жарко! Вот снова трахаемся. И краем глаза вдруг улавливаю, что мы здесь не одни… мне совершенно параллельно это, я вот-вот поймаю оргазм… В волосах путается мусор, по щеке течет кровь неожиданно… он жадно слизывает. Я слизываю остатки с его губ. Отдышались, запалили-таки костёр. И уже мы не одни… – Дика, у нас гости… Да я уже заметила. Их было… трое? Или пятеро? Или их вообще не было! Присмотрелась – это же те, которые подглядывали! Нерешительно жмутся, хотят к костру – и боятся. Они же свет, кажется, плохо переносят. – Эй, идите сюда! – машу им рукой. Наклоняюсь и целую Ветра. – Ага, это же мы у вас в гостях! – напоминает им Ветер. Притягивает и целует меня. Приходит мысль, которую я почему-то хорошо зафиксировала – «А с Ленкой бы ты так не смог! Чего ваще эта твоя облезлая шкура понимает в любви к Тебе!!» Они обрадовались – типа, да, точно! Вышли к огоньку – ма-ма, ну и уроды! Один ваще с рогами… – Чуваки… это! – изрекаю я. Прикол. – Выпить есть у вас? Они тихо качают головами. – Чуваки, а вы чё, немые? – Дика, они не немые, они говорят, но слышат не все! – Ну и хрен с вами… – проворчала я, садясь на землю. Пусть себе! Следующий момент – мы все вместе – я, Ветер и рогатые чуваки отплясываем вокруг костра. Прыгаем через огонь, эти ржут, гогочут как-то не по-нашему. Я ухохатываюсь просто – ну до чего же весело!! У них оказывается ещё и хвосты! Потом они-таки раздобыли выпить. Наверное… Лежу на земле, прикрытая чем-то тяжёлым и тёплым… рядом кто-то дышит надрывно, как астматик или старая собака… почти не холодно… Приоткрыла один глаз – Ветер у костра беседует негромко с этими… смеются… а говорили – не умеют… ага… …а утром я очнулась в своей постели! Сон… ну вот! Жаль. Но ноги почему-то грязные! И трусики в зеленых полосах от травы… Wow… Врать – противно «Вы уж поверьте моему немалому опыту. Когда врёшь, главное всё учесть до мелочей. Лучше заручиться поддержкой друзей или ещё кого-нибудь близкого, состроив невинную рожу и прикрываясь благородным делом – любовь-морковь, учебник для экзаменов, собеседование – и только сегодня! – в супер-фирме. А я ведь из принципа на работу типа стремлюсь сама устроиться, без протекции предков. Да мало ли чего, безотказного. Потом будут, конечно, вопли – „а чего это у тебя всегда всё срочно?! И супер важное, а у нас не так?“ Да откуда же мне это знать?! И ресницы – хлоп-хлоп. А сама бежать со всех ног в переход, а там музло, и друзья, и детский восторженный секс, и… пусть дома не знают! Да, я наглая, беспринципная, моральная уродина. И всё же врать так противно…» Но бывают дни, когда чуешь попой – надо быть хорошей. Просто сидеть тихо и не мелькать. Ничего не происходит, и ничем ничто не грозит – но для пользы будущего вранья лучше пока помолчать. И вот слоняюсь я по квартире, как слоник розовый. Благо апартаменты не мелкие и можно шарахаться не натыкаясь на маму. Ску-учно! Покурила втихую, попробовала почитать – не лезет больше. Помыться что ли? Одно из моих любимых развлечений – хороший душ и мастурбация. Не, на вечер оставлю, а то тогда что делать? Полезла в инет. Почитала спам – брехня. Наследила на форуме «Ультрафиолетовых богинь», обозвала их попсой, но в любви признаться не забыла – Арто, по-любому клёвый мужичок, я б его трахнула. Или он меня. Хотя он и старый пидорас. По ходу дела подумала – ах, какая я пошлая стала и бесстыжая, ведь пару лет назад, да что там – в прошлом году какое вам трахаться – только «любовью заниматься». А теперь… м-да, теперь-то я различаю «трахаться», «палки кидать», и т. д. Эх, может виртуальный секс? Не-е, не катит. Я такой, блин растакой, и член у меня в рот вам не поместится… А я хочу-у-у ВЕТРА!!! Заело меня, чтоль, на нём? Он ведь Гдетыгдетын, Гдетын, Гдетын… Не верю… не хочу верить! «Тук-тук!» – кто-то в аську ломится. Ща-ас, «помотрим». – Ты кто? – Узница свободы! А ты мой сладкий?;)) Оп-па, как интересно! – Я кислый. И горький. И еще, м-м-м, как описать? – Не хочешь дать попробовать? – Вирт. секс? Мило, но мы это уже проходили. – Фи, котик, грубо! Аккуратнее, мягче! Комповая ебля, например! – Ххе-хе, мягко, нечего сказать! Возбуждает! Ты – лесба? – А ты? – Я первый спросил! – Вот не обманывай, сладкий, ты – девушка! А пишешь от м. лица. – Откуда знаешь? У меня же ник нейтральный – Чувствую твой терпкий запах, киска! – М-м… теряюсь! Ты все же ласкаешь меня, тянешь длинные лапки с монитора… пришли хоть фотку чтоль? – Перепихнемся? Фото уже идет! Та-ак, рыжая, похотливая, несколько чересчур накрашена, лет пятнадцать… нет, семнадцать?… – Милая, а годиков тебе сколь? – Тебе – в самый раз, под размер пальчиков! – Оо-о, даже так? Ну, выходи, попробуем! – Эй, сладкий, а ты точно обещаешь меня отделать как следует? Боюсь разочароваться, прости. А то ведь наобещают. А потом… эх, да что там, сам, наверное, знаешь, кисло-сладкий! – Детка, да у тебя недоеб!! – Ага… грустно так… – Ну-ну, не горюй. У меня, собственно, не легче! Любовник бегает ко мне от своей давней девушки. И нормальная ебля удается не так-то часто! – Ива, есть хочешь? – блин, меня будто огрело! – Нет, мам! – вся похолодела, дура! Чё будет-то, и вообще, пора давно привыкать не дёргаться, когда «почти застукали» за чем-то таким… Но я всё никак не могу, как бы ни храбрилась, начать относиться спокойно к «грязным забавам», подспудно чувствуя, что это неправильно. – Эй, где ты? Сладкий, не уходи!! – Я здесь, малышка, продолжай! Фу, блин, а настроение сдохло. – Знаешь, я пойду… ты извини, дела! – всё, вырубаю железяку нафиг, пока эта лесбиянка недоделанная не заныла! Отодвинулась, помотала головой, закрыла глаза руками, глубоко вздохнула, как будто вынырнула из мутной глубины на солнце. Вот он, реальный мир – стол, постеры, кровать, покрывало смятое, цветы… а я-то загналась. Трах, виртуальный секс, лесбиянки… фу, какая мерзость!!! Ну, почему так – вот ты, такая вся развращенная, свободная, первой поперечной в аське, даже не видя лица вываливаешь запросто главное, что мучает, как будто это всё так просто, как пописать сходить. А потом так гадливо и мокро! Будто пописала – и мимо… Ну зачем, зачем? Такие душевные, дряни! Бросят «мой сладкий», и я им – «а меня любовник не дотрахал! У него девушка – моя лучшая подруга!» Да им-то, они развлекаются по ту сторону компа, ищут, на кого бы похотливым глазиком зыркнуть. Как противны все эти мысли!! Пожалуй, и в самом деле пойду пожру, в обществе мамы отойду. Потом Лавкрафта почитаю, не зря же наконец купила. И забуду гадливое приключение до следующего раза. Вот, блин, опять облопалась, как собака! А ведь собралась худеть. Мама уверяет, что я не жирная! А то я не вижу. Но можно ли было не напороться, когда мама на кухне редко бывает, а сегодня угощает – у нее вечер свободный. Всяко-там разно, жарено… да ещё и с мёдом… Понимаете? То-то и оно. Только я села читать – припёрся кто-то. Мама орёт: – Иванка, выйди-ка! Нацепила злую рожу, выползла. – Ой, Гдетыгдеты, приветикус! Заходи! Со вздохом пропускаю псевдо-подругу. Сил нет на неё смотреть – ну она ж некрасивая!! Зачем такая Ветру?! – Вань, прикинь, кого видала? Смотрит так радостно! И опять Ваней назвала! Приучила-таки, уже и не бесит. – Кого? – Ведьму с Русым! – Чё, серьёзно?! – вот уж про кого давно ничего не слышно! – Да, в переходе, – развалилась, дура в кресле: – Мы сёдня лабали – а ты чё не пришла? – они к нам и подошли. – Чё говорят? Поженились, нет? – Вроде как, весной. Ну, Ведьма с ним щас живет, в Москве! – Да, мне чё-то говорили Бормотун со Смехом, летом ещё. Бляха-муха!!А чё же тогда Русый мне нифига не сказал?! – Ведьма клё-о-овая такая, в чёрной шняге до полу, с капюшоном, я тож такое хочу! Похуде-ела! Как палка! Я говорю – чё это ты? А она – секс и кекс, сладкое и мучное исключить! Ха-ха!! Я киваю, включаю «Шмелей» – Ведьма и подарила, спасибо ей. С тех пор моя любимая группа, наравне с «Ultra Violet Goddess» и «Sтёкlами». «Останься со мною, И белая луна, А в ответ – вода…»[1 - Текст группы «Шмели»] «Останься со мною…» М-да, если бы! Гдеты балдеет, головой качает в такт, а я смотрю с тоской на неё. Ведьма с Русым – идеальная пара, друг друга обожают. Но Русого я убью, какой скрытный нашелся, друг называется! Ну а эта вот – бляха, лучшая подруга, довольна, в упор видеть не хочет, что я с её парнем сплю, и счастлива! – А Ветер чё? – сорвалось с языка, нечаянно. – А чё Ветер? Нормально всё! – и плечами прохладно пожала. Не пойму никак – знает, или не знает? – Давай лучше башку твою красить! А то мож, передумала? – Ни хрена! Я сказала – я сделаю! Через пару часов я вышла на улицу ослепительной блондинкой самого проститутского вида. Позади был зверский скандал с мамой, и можно не возвращаться. – Де-евушка, а может, вас подвезти? – слащавенькие, озабоченные уродцы. Облезете!! – Я, знаешь ли, голубчик, не одна! – и Гдеты под руку – хвать! А она, не дура, меня в засос чмокнула, эти с визгами и отсохли. Потом Гдеты достала мобилу (недавно подаренную Ветром, кстати!): – Але, Ганчик, ты где? А-а, ну здорово, сиди там. Мы счас подойдем с Ванькой! – и мне подмигивает. Типа, сразить чтоль, его моим шлюшным видочком? Блин, дура, не знает, что я и не такой для него была! Тошнит иной раз от святой наивности. Прискакали в полузаброшенный парк – наш общий парень сидел там, сгорбившись, с незажженной сигаретой в руках. Радость наша на двоих – для Ленки невинная и безоблачная, для меня мучительная, и испачканная ревностью. «Я её покрашу в любимый чёрный, сама разрежу напополам…» Гдеты вцепилась в него, поцеловала как собственница. Я только сдержанно кивнула, и встала в красивую позу, развлекая их. Он пристально ощупал тело взглядом – короткая юбка будто стала ещё короче, курточка совсем не нужна – я её расстегнула, под ней дорогой лифчик с вышитыми красными орхидеями, супер-вещица. Титьки у меня ещё те, не то что у Ленки. Она бросила на мои достоинства короткий взгляд, тщательно маскируя зависть. – Не, ты смотри, чё делает! – и смеётся, дура. – Не соблазняй моего парня! – Держи крепче! Да его разве соблазнишь – весь твой! Я для тебя стараюсь. Ветра это прямо покоробило. Слюни пускает – ну-ну! Ничего, милый, успеешь, сама вся нетерпение. Для чего рядилась? – А я милого не любила, Просто с пьяну закадрила! – завопила я жутким голосом, запрыгивая на скамейку, для чего пришлось задрать юбку до ушей. Начала развратно отплясывать на некрашеной доске, Ленка подхватила простой и милый мотивчик: – А потом его убила, угу! С кожи его юбочку пошила! Заржали, как лошади, и продолжили: – Так гори костёр, гори Так гори костёр, гори, УО-О! Так гори, костёр, гори- До зари, до зари!! А Гавриил Ветер смотрел молча и бесцветно, обещая садомазохизм сегодня после полуночи… Я обручена с мёртвыми богами, Я невеста принца огня! Обманула, так обманула всех – угу! Буду править всем сама! Так гори костёр, гори, Так гори костёр, гори, УО-О! Так гори, костёр, гори- До зари, до зари!![2 - Текст группы «Шмели»] Дома я была только следующим вечером. Открыла своим ключом. Странно, но никого не было. Петровна уже ушла, это ясно. А мама где? Нашарила на кухне бутерброды какие-то и записку: «Мы с папой у тети Наташи, ночевать не придем. Включи телефон, тебя не поймать! Сильно не бунтуй, не тревожь соседей». Вот и отлично. Кинула записку в мусор. Утянула из холодильника минералку, из бара – стакан для коктейлей и папин недопитый ром. Подумав, прихватила мамину пепельницу. Сама курит по всему дому – чего ж от меня хочет? Чего вообще от меня можно хотеть?! Я некрасива, глупа и жестока. Учиться не хочу, вливаться в бизнес – тем более. Мне больно. Я тупая тварь. Только и делаю, что наживаю проблем на задницу, которая сама по себе уже проблема… Все мои действия необоснованны. Бросила под ноги свитер, поверх лифчика напялила джинсуху, шею перетянула ошейником с острыми шипами, символ садомазохизма. Со всего маху шлепнулась навзничь на постель. Мне больно, больно!! Зачем я так… Сутки прочь, а всё что я сделала – это снова извалялась в дерьме! Надо напиться и подумать – я сама такая, или психика слабая, наглоталась грязи, и подумала, что она во мне всегда была. Попробовала жевать бутерброд с рыбой – гадость. Есть очень хочется, но блин, тошнит. Откупорила бутылку зубами, отчего их больно свело. Отхлебнула. Сразу дало по сосудам. Тени сложились в таинственный узор на потолке. Только бы не стошнило и я разгадаю их тайну! Я, наверное, всё же шлюха. Неважно, по внушению, или «так и было». «Групповой секс не приносит истинной радости никому из участников». Но так приятно было разложить Гдетыгдеты на глазах у Ветра! Пусть и ему будет мерзко знать, как оно, когда он сам с ней трахался, а я – типа меня и нет!! Что бы она не сделала – она невинный ангел. Даже переспав со мной в глазах этого изверга Ленка остается чудом, а я – шлюхой. Ведь это всё я затеяла. Купила вчера спиртного, потащилась с ними к Ветру, затащила безвольную Гдеты в постель. Ветер долго не смотрел со стороны, дал подруге разок кончить от моего языка, и примкнул к чудной компании. Отымел обеих, потом Ленка заснула, а мы ещё раз. Меня корчит это воспоминание. – Боже мой, паутины липкой наглоталась будто!! Она спала, а мы трахались! И кайф от её присутствия какой-то изощренный, особенный. Он меня трахает, стоя на коленях, приподняв мои бедра, а я её ласкаю, спящую. Она как котенок подставляется, шепчет что-то. А мне хочется её в клочки изорвать, суку!! Но не позволяю себе этого. И я кричу диким зверем. Из самых глубин измочаленной сути своей: – Я НЕНАВИЖУ ТЕБЯ!!! Меня растаскивает по косточке, колотит изнутри и заставляет вырываться сволочная боль несоответствия. А Ветру это очень даже нравится, он бьёт меня по лицу и злые глаза не смаргивают ни разу. Пока он кончает, передо мной проносятся соблазнительнейшие картинки – вот я вырываюсь и бегу на балкон, где стоит стол, на котором мы злобно трахались не раз. А он не успевает меня догнать. И я вспрыгиваю на этот стол, быстрее кошки не раздумывая кидаюсь головой вниз, и бесконечно-бесконечно долго лечу – восьмой… седьмой… шестой… третий… глухой удар головой… я корчусь на асфальте, и жалею о содеянном… и скрюченные пальцы одной руки держатся за расшибленный живот, а другой шарят по воздуху, в надежде схватить улетающую жизнь… а он стоит и наблюдает сверху. Я не вижу, глаза лопнули наверно, но знаю. Он же изверг. Ему это конечно, даже нравится. Плачет, само-собой. Он часто плачет. Когда кого-то мучает. А я бессильно роняю слёзы, погибая от обиды – до меня доперло в последний миг – как же так, все живы – а я… Но и додумать не успеваю, Ветер откидывается на спину, резко возвращая к действительности: сопит Гдетыгдеты, тихо, с перерывами дышит Ветер. А у меня горят щёки от его пощечин. – Скотина ты поганая! – говорю я, в разочаровании от несбывшейся смерти. – Знаю, не обрадовала ничем новым. – Да пошел ты! – и начинаю торопливо натягивать трусы. – Хорошо! – встаёт и уходит. Будто мне не наплевать. Его долго нет, и ничто не мешает предаться горькому отчаянию – почему, ну почему он такой? Зачем мне его любить? Разорвал бы меня, уничтожил! Он и пытается, но будто не находит для окончания начатого достаточно сил. А я – чего ж сама-то жду? О-о, да если б помогало скулеть и извиваться! Вот он возвращается, и я с тоской собаки смотрю на него. Но – какая пошлость – он, оказывается, жрать ходил!! – Да чтоб ты сдох! – и скорчиваюсь в уголке. Он ничего не отвечает, и я начинаю тихо плакать. Что ж ещё делать? Закуриваю прямо на постели и зло усмехаюсь – на хрена я всё это делаю? Ну вот нахрена? Вены бы порезать, но уже скучно. – А-у-у-у!!! – вою, изгаляясь, в высокий потолок. На нём звездочки наклеенные подмигивают. Я хочу умереть. Меня тошнит от сигареты как от самой жизни. Но от жизни ведь не избавиться, и от сигарет значит – тоже. Будто это запах самой жизни: вдыхать-выдыхать, и каждый вдох губит. А знаете, почему психи так жадно курят, и никто им не запрещает? А потому что никотин давит на какой-то центр в мозгу, и они успокаиваются. Вот так, пусть лучше от рака легких подохнут, зато спокойные. Вот Ветрушка держит сигарету и не поджигает, ему воспоминания неприятны… А я, кажется, остаюсь в живых. Телефон – а чё не звонит? – Где вы, мудаки?! – крикнула, потрясая им в воздухе. Глянула на дисплей – а, да, он же отключен! – Ха, дура! От двух дополнительных маленьких глоточков сладкой «Ямайки» настроение резко меняется – я больше не хочу быть одна! Какого хрена? Шума и барагоза мне! Хотя, как противно точно знать, что в самом разгаре веселухи полюса снова поменяются, и мне сыро будет на всю эту кашу смотреть…. Если вообще что-то будет! Как назло, первый же, кому я звякнула, резко согласился прибыть через двадцать минут, и не один! Блин, значит разочарования не избежать. Хорошо, ладно, попытка номер два: уж эти-то точно обломают! – Ой, Дика, круто! Щас будем! Через минут сорок, нормально? А… э-э, Дик, слушай, а на дорогу обратно… да? Ну, тогда едем!! Вот так. Большим пальцем левой ноги врубила центр, и под «folk-industrial» принялась лёжа выдрыгиваться. Ладно, переверну с ног на голову все свои планы мрачно напиться в одиночестве, а заодно и половину дома! Хотя, у нас дом сталинский и звукоизоляция как раз даже для репетиций Роба Зомби. Но я сумею и это переорать. Ага, вот кого точно в городе нет! Щас! – Ведьма? Привет, как дел? Ну, и клёво! А щас чё делаете? А-а, понятно! Ну вот и как раз приходите ко мне! У меня ББ, то есть Большой Барагоз собирается. Прям щас придёте? Ну лады! Прикол. Даже Ведьма-и-Русый будут. Я надеялась свой азарт удовлетворить, и найти хоть кого-то, кто откажется. По Ведьме я даже, пожалуй соскучилась. А Русый – так он Русый и есть. Не забыть бы голову отгрызть ему! Понеслось… В ожидании напялила чулки. Глаза обвела погуще. «Шанелевское» чёрное платьице с короткими рукавами. Я ГОТова. Я готова… орет музлище… кто-то целует жадно… пошёл-на-хуй… – ААА!!! ВЫ ВСЕ УБЛЮДКИ, ПОШЛИ ВСЕ ЛЮДИ В ПИЗДУ, Я ВАС НЕНАВИЖУ!!! – а на балконе так холодно… оказывается… Со дна океана очень хочется остаться дома. Но я, как всегда это и бывает, проснулась в 6.30, хотя заснула в районе пяти. С тупым упорством выпихнула всех к чёрту, неосмысленно поглядела на свою облондиненную голову в зеркало, кое-как сообразила, что перекрасилась посредством Ленки. Собралась, накрасилась, и отчего-то, плохо отдавая себе отчет в том, что делаю, отправилась… в универ! На первую пару. Прикиньте, да? Причём в белой кофточке на замочках, джинсах со стразами-бабочками, и ультра-модных ботинках с носами загнутыми до идиотизма. А морда такая опухшая, глаза лихорадочные и на всём челе печать глубочайшего стремления к свету знаний! Можно было сделать маску для снятия опухлостей – да пошла она нах. Но, отсидев полторы пары, прямо посреди общей психологии, молча встала и вышла, совершенно невозмутимо продефилировав мимо едва сдерживаемого изумления Елены Сергеевны, сухой мадам, известной своей строгостью. Уже заходя в книжный, через дорогу, мне явилась наконец первая за утро мысль: «Нет, я нисколько не собиралась нарываться на праведный гнев Е.С., этой твари, переклинившейся на собственном величии – как же, она же психолог, и всех видит с потрохами! Но все подумают, что это – чудный эпатаж, по-типу да-а, мы на такое не способны! Но я-то совершенно не думала ни о чем, а просто словно за нитки дернули, встала и пошла! Видимо, если твой мозг отключен, и не управляет телом – это берёт на себя кто-то другой, у кого в руках эти нити… может, ты сам? Ведь Бог – это Я!» Мысль сия так понравилась мне, что захотелось сразу ее записать, ведь для того с собой всегда дневник таскаю. Но… лень. Как-нибудь потом. Я, конечно, не вспомню, но хочется надеяться. Купила «Голос нашей тени» Дж. Кэрролла. Долго выбирала, вчитывалась, морщилась – нет, всё не то. Потом схватила эту с полки «Современная классика». Меня привлекла фраза типа: «Хоронили его на (таком-то) кладбище, он заметил его (тогда-то) и решил, что хочет лежать здесь». Как ни странно для меня, решающим фактором оказалась цена – пятьдесят пять рублей. Хотелось Олди за сто двадцать, новенькое, нечитанное. Олди я люблю – их можно читать долго, много… Но если сейчас взять, тогда нифига не останется, а мало ли чего ещё захочется! Карточки не обслуживают в этом магазине. Отказывать себе не всегда приятно, но… Завтра же забегу сюда! Прошаталась я часа два. Делать было нехрена, и я решила вернуться в универ. Е. С. решительно осталась с нами ещё на одну пару, и я вошла тихо и просто, села на своё место напротив нее, открыла мятый конспект и уставилась на преподшу со всеми вниманием и прилежанием. Стопудняк, она подумала, что это собачья наглость с моей стороны – но я совершенно искренне – «клянусь вам»! – заинтересовалась лекцией! У меня вообще все мудачества от души (ну, вы заметили!) Е.С. слегка покоробило, но держалась она молодцом. Всё верно, студенты имеют право покинуть неинтересное занятие. Другой вопрос – экзамен… Но это тоже чушь, чё же я, психологию что ль не сдам? Да пара ночей. На перемене, конечно, начнется: «Ива, ну, ты и дура! Она же тебя так отымеет на экзамене! Ты чё, это же монстр!» Но и это в корне неверно, никто меня не отымеет, потому что если у Е.С. будут плохие результаты в экзаменационном листе, то её деканат так саму выдерет! Она же опытный препод, проглотит наглость богатой соплячки! Насчет «я не нарочно», конечно, бесполезно. Да и неважно. И я пошла обедать. Подумав, выпила рюмку коньяку. Блин, нафиг надо было, деньги-то последние на сегодня. Осталось сорок три рубля… Не дают родители мне наличные, надо – иди и сама снимай. Но в общем, жить можно. Банкомат где-то здесь был. Да и домой пора. По идее… И я пошла к Ветру на работу. Он сидел на ящике и жрал солёную рыбу. Придурок, – подумала я в который раз. – Не тупой ведь, и не мямля, шёл бы учиться, работал нормально! Но как же – физический труд сделал из обезьяны человека! Урод! Хотя, я знаю, что учиться ему будет трудно: во-первых, конечно деньги – он сирота и содержит себя сам. Потом ещё не следует забывать, что он – псих, и с его «особым мышлением» (и штампом дурдома в карточке) состыковаться с внешним миром непросто. Он замкнутый очень, любимый мой Ветер, уж я знаю! Поверьте, его-то «мир не понимает»! Скорее наоборот, конечно, но не суть важно. Блин, но ведь так вот всю жизнь на ящике не просидишь! Надо же как-то… Эх, да что там, он же не собирается долго жить – «еще лет пять – семь, и ладно!» Дурак. Ест селедку без хлеба, смотрит на меня странными глазами, не отрываясь и молчит. А я люблю его! Ууу!!! – Отлично выглядишь! – коротко бросает, доев и сполоснув рот какой-то гадостью, смачно схаркивает на пол. Мне противно – жуть! И я молча стою где стояла. А он подходит ко мне, и пристально щупает самое дно души прозрачным взглядом: – Что с тобой, малыш? Ты страдаешь! Дыхание перехватывает, я немею – за что?! Отворачиваюсь, да как ты смеешь? – Чего бы вдруг? Всё нормально, – не глядя на него, не могу! Слезы срочно затолкать обратно! – Вот, в универе сегодня была! Чтобы отвлечься достаю «Vogue» – я их не больно люблю, но ведь надо играть в тупую игру под названием «Привычки богатых девочек». Я вам потом подробнее об этом расскажу. А может и нет. Сейчас мне с ним потрахаться надо. А то завтра менстра, и сегодня спазмы и потому очень хочется. Сделала пару затяжек, он уже понял, зачем пришла, и закрыл дверь своей сраной бытовки на щеколду. Я усмехаюсь, успокаиваясь вдруг, и сбрасываю все личины. В такие минуты я не прячусь. Хочу, чтобы Ветер получал именно меня, а не одну из тех, кого я изображаю. Не стерву, не панкушку, не богатую девочку, не ленивую студентку, не истеричку и не дурочку – а меня. Дикую Дику, Ивану Вишневецкую. Я быстро стягиваю джинсы вместе с трусиками, и встав на колени на его странно чистой лежанке беру в рот, стремясь скорее дать ему кончить, чтобы во второй раз он работал дольше. Подняв глаза с удовольствием замечаю, как он кривится в сладкой муке, запрокидывая голову. Его пальцы путаются у меня в волосах. Сводит челюсти – у него весьма несредненький! Попробуй-ка помести такой во рту полностью! Я мучаю его языком быстрее и быстрее, и через пять минут горячая сперма стекает в горло. Поспешно сглатываю, чтобы не захлебнуться. Он вздыхает свободнее и молча (как иногда достает эта тишина!) присоединяется ко мне на лежанке. Вместе мы снова уговариваем его «друга» ещё поработать. Редкое надо сказать, качество – быстро встаёт, трудно успокаивается! Но я больше не могу терпеть, мне очень больно! Вырываюсь, и встаю на четвереньки. – Трахни меня, Ветер, пожалуйста! Трахни, я хочу, я не могу больше! Я шла под дождём и думала – ну вот нахрена, скажите мне, нахрена человеку в двадцать один год, работающему не то каким-то учётчиком, не то что-то в этом дурацком роде такие длинные, острые ногти? Оцарапал меня опять! Я спрашивала об этом, заглядывая в глаза каждому второму встречному, потому что каждому первому в глаза заглянуть не успеешь. Но прохожие не знали. И собаки – не знали. Дождь холодный, кофта из белой, наверное, десять раз в серо-буро-козявчатую превратилась. Ну почему вот я куртку не надела, а?! Кожа замёрзла страшно. Между ног какой-то долбучий дискомфорт, как будто Tampax из стекловаты запихала. Этот шиз драный, видимо, заразил меня чем-нибудь, мало ли с кем ещё трётся? От этих мыслей я разревелась – не хочу, не хочу делить его с кем-то!! Даже с Гдетыгдеты, особенно с ней! Тех, других, я хотя бы не знаю на рожу, и они для меня вроде невыразительных теней. Однакож, сумевших инкогнито мне передать привет неприятностями между ног. Толстые, жирные, как напившийся комар, капли противно влепляются в лицо, и прямо по болезненно набухшим от ПМС соскам. Раздражает СТРАШНО! «Прекратите издеваться, уберите же щипцы!»[3 - Текст Алексея Фишева] – отмахиваюсь от них, но они такие назойливые и тупые – ни черта не объяснишь, в упор не понимают! Внешний мир весь пытается влезть в меня не только с воздухом, но и этой мерзкой, долбучей водой! И если от первого избавиться ну никак – в детстве поставила тыщу экспериментов по прекращению дыхания, что, понятно, закончилось крахом, задыхаешься и всё тут! К Богу в гости было рано, и я успокоилась на том, что ещё найду способ не дышать и оставаться сколько положено в ненавистном мире! – то от второго внешнего насилия мира, дождя, с его погаными сперматозоидами – дождинами, ввинчивающимися в меня сквозь непомерно растягиваемые поры кожи я могу, и избавлюсь непременно! Для чего поспешно влетаю в первую попавшуюся стеклянную дверь. Тупо замираю на мгновение, ослеплённая злостным светом – я попала в дорогой бутик. Понятие «цена» не имеет совершенно никакого значения для детеныша туго набитых баблом бизнесменов. И я решаю – ну, раз заперлась, значит, пора снова включать Пэрис Хилтон. С собой – несколько десяток, мятых, намокших в кармане джинсов. Зато есть пластиковая карта. Две крашеные дуры с плоскими масками подваливают ко мне. Я их интеллигентно посылаю очень далеко отсюда, и закапываюсь в кучу всякой бесцветной дряни – «это так модно в сезоне!» – ЭТО – да, это всегда модно! Тем более, в ТАКОМ сезоне. Когда дождь меня грязно изнасиловал, а Ветер – просто поимел. А сезончик ещё тот! Ни лица у него, ни выражения. Как заведённый труп – дождь, мерзавцы толпами. И я – в изгаженной бывшей белой кофте. И стразы отваливаются – «берите, девушка, это Ли Купер. Стразы долго проживут, ни одна не упадёт!» Как гадко липнет к телу мокрая ткань, она тоже хочет кожу с меня снять, сука! И в чёртовом раздражении сдираю ненавистную вещь, швыряю её продавалке прямо в руки. Надо же, поймала! – Выбросите это, немедленно! – и подумав, добавила до кучи: – Пожалуйста! Равнодушно развернувшись, прошлась по залу в лифчике. Да и джинсы тоже на хер! И вот я в мокром белом белье – зеркала угодливо являют просвечивающие местечки, и дурацкий-дальше-некуда цвет волос – шляюсь по рядам вешалок. Охранник слюняво ухмыляется. А ведь ему бы надо меня выгнать к долбанной матери! Пара посетительниц немеет. Я нарушаю общественный порядок – и ничего! Это ведь так и надо, они же ВСЕ точно знают с малолетних щей – такое позволяют только деньги. Причём, если это не твои деньги. Свои, кровные, так не побросаешь в помойку негодных капризов. Ну, и терпите, и давитесь грязной пеной зависти! Не зря же мои дорогие производители бросали меня одну в плохонькой квартирке, битком набитой злыми духами мучительных детских страхов, и одной-единственной молитвой – чтобы настал вечер и святые Они пришли домой!! Я всё думала – неужели, ну неужели же для того поковеркано моё детство, изломана моя слабая психика, чтобы я сейчас могла рыться в Гуччах и Мексах как ленивая курица? Это им на извращенный алтарь брошено святое, пугливое и невинное, то, что должно быть САМЫМ ЛУЧШИМ в жизни каждого человека – ДЕТСТВО?! И не просто, а моё, моё детство, граждане-господа!!! Да, Иваночка, да, детка моя сладкая, мусю-сю! На вот тебе оранжевенькую простецкую тряпчёнку за 2 800, не мерзни! Твое здоровье ведь ох, как дорого! Один подгнивший зубик в 3 400 обошёлся. И + пузырёчек коньячку, чтобы со следующим зубиком всегда могла на дяденьку-оченьхорошего-стоматолога рассчитывать! Да, а кстати, деточка – ну неприличненько же в трусиках – вот тебе юбочка за 1 250, джинсовенькая, со складочками, и такая, бля, коротенькая – вся попа наружу! А попа-то не хухры-мухры, 102 сантиметрика уже! Ну да, как раз для такой юбочки, и делают же, думают, хорошо смотрится? Уроды. Тогда уж и ремешочек к ней за 1 780. И галстучек – не в тему, зато за 2 870. Чулки в клеточку – вот это я люблю. Куртку серую, невыразительнейшую, и не в тему. Сапожки проститутские на шнуровке до колена. Сигарету у охранника. Чек на папино имя. Позвонили – удостоверились. Расплылись в улыбочке. Ах, да! Напоследок ненависть к этим убожествам взяла своё – прошвырнулась ещё раз по залу. Выбрала что-то совсем уж идиотическое – полосатое. С железяками и стразами, и впихнула продавщицам. Заотнекивались, курицы, а сами – довольны. Халява! Взяли, не подавились, суки. Выходя, я несколько успокоилась. Не суки они. Сука – я. А они – серость, тупая безликая каша. Отвратительная человечина. Какое имя не дай – дрянь, уродцы, всё не под них. Они вообще ничто и имени никакого не надо. Безликие и безымянные. Кажется, это и называется гордыней, и есть один из страшнейших грехов, наряду с самоубийством. Чтож, судьба, значит. Вкус суицида я уже знаю отлично. А гордыня всегда при мне была. Пыталась я честно, жить и быть в их бытии. Ни-фи-га. Не могу. И не подлежит обсуждению. Сама с собой я всё давно обсудила. И вам объяснять не буду. Непонятно – и не надо. Не люблю я вас. Точка. Вот иду, значит, попой верчу направо-налево. Приключений на неё ищу. Подъезжает этот… как его? – на байке, короче, черном «Урале». Ничё так, на лицо. Забыла, как звать. Поздоровкался, слез с машины, обниматься давай – ну прям так и соскучился! Просто трахаться хочется, да видимо не с кем. Не байк же ему трахать – не кобыла. Стою, он меня лапает, трындит чё-то, я не слушаю. Думаю – дать – не дать? Вроде как, отчего бы и нет? Ветра мне маловато. АУ (автоматическое удовлетворение) с другими, да и только. Но Ветер – меня не любит. Я хочу его круглосуточно. А он делит меня с кем попало, и даже ни капли не волнуется этим. Горько мне, ох, больно! Да ещё и что-то не проходит дискомфорт между ног… – Айда, поехали! – Куда, блондиночка моя? – рожа наглая, симпатичная, пару дней небритая. – Куда хочешь! – и непристойно вильнула бёдрами. Пропади всё пропадом. – Серьёзно? Ну смотри! Поехали. Вот теперь вы радостно подрагивая ждёте описания дальнейших событий, смачно-похотливых в своих подробностях. Прошу! Приехали на какую-то укромную поляну, на берегу Уфимки. Солнце после дождя светило с жуткой силой, будто стремясь скорее испепелить жизнь земную. А да, вам не это надо сейчас. Ну, про «это». Дело было в какой-то железной хреновине, по-типу заброшенной лодочной станции. Я забралась туда первой, юбка задралась до ушей, безымянный он присвистнул, и смачно облапал. Достал из кармана кусок клеёнки, специально видимо, заготовленный. Расстелил. Сверху куртку. Ложиться я не стала, приняла другую позу. Какую – да сами навоображайте. С широко разведенными коленями и упором на локти. Чё сказать – куннилингус был редкостно мастерский! Так даже Ветер не умеет, а ведь я полагала, что лучше умельца нет! Байкер то нежно, то настойчиво проводил языком, слегка прикусывая… и всё так в момент нужный, будто чувствуя, чего мне именно в данную секунду надо, чтобы слишком быстро не кончить, и непрерывно скользить, как по канату над пропастью в бесконечном блаженстве! В оргазм я сорвалась, как в эту пропасть, и летела целую вечность. Кажется, я кричала и извивалась, не знаю. Помрачение сознания, во время которого он деликатно ждал моего возвращения в мир живых. Когда я открыла глаза, он дрожал от нетерпения. Я посмотрела на него с недоумением – ну что за мудак станет дожидаться, пока девка в себя придет? Чё, думает, я ему теперь дам что-ли, такому тупому? Да не надо мне больше, а он мне никто, чтобы снова раздвигать ноги из признательности или жалости. Он, мало того, ещё и попытался взять меня, не сообразив, что ПОЗДНО! Я оттолкнула его, шепчущего какую-то уговаривающую хрень, и пытающегося повалить меня на спину. Но он, весь в дурмане нетерпения принялся настаивать, а я тогда применила злобное ядовитое оружие, страшнее которого в подобный момент не придумал бы и Сатана – засмеялась гадливо и противно. Его это как громом поразило. Если бы горящая стрела воткнулась в самую простату – он бы, наверное, только тогда испытал подобное, могу лишь туманно представить! Я заткнулась, и без тени жалости – мерзкая сука, зачем так, редкостный любовник, за что ему? – прошкандыбала к выходу, даже не оглянувшись на него, сидящего в жалкой позе, и не знаю – может и дрожащего. Ветер не любит меня. Ветер не хочет меня, а лишь моё доступное сытое тело. Мне никогда не стать панком, и даже просто человеком по-настоящему дорогим извращённому широфренику – Повиликину Гавриилу Евгеньевичу, Гане – Ветру. И вот вся эта обида отдана ему – безымянному байкеру, восхитительно владеющему языком, и СОВЕРШЕННО ни в чём передо мной не виноватому. А я – отработанная Ветром шлюха, пузырь из-под водяры, вышвырнутый тяжелым ботинком на помойку за ненадобностью – я пуста и стеклянна. Пешком пересекла два квартала, вечерело, от сырости стучали зубы – солнце чёртово как накалило так и отступило, с равной злобой. Изощренный расчёт – поджарить и заморозить. Странный и непонятный октябрь. А с меня будто все пенки сняли. Грязная я тварь. Достала ключи от запасной квартиры – вон мой дом, новехонький, отличный, крыша зелёная. Предками купленная хатка специально к моему восемнадцатилетию. Умницы, они с тех пор туда ни разу не сунулись, только чтобы чисто технически проконтролировать процесс отделки. Там всё моё, в том числе и стратегический запас спиртов. Я могу периодически жить там сколько вздумается. Сначала пару месяцев выдержала, но готовить самой и обсуждать сериалы с мамой по телефону оказалось стрёмно, и я вернулась к предкам. Сохранив полную свободу выбора мест обитания. Единственно лишь, что на их территории я соблюдаю их Конституцию, а у меня они подчиняются моей анархии. То есть, анархия лишь для меня. Вот так. Я подняла голову к наливающемуся антрацитом небу, и горячие слёзы стекли обратно в душу. Боль, боль заполнила собой до краёв. Пойти домой – нет!!! Не могу сегодня их видеть! Борщ этот тети Нюрин-домработницын, папа с газетой, мама с зелёной маской на лице… сидеть в своей пустой норе – вообще свихнусь! Налакаюсь и выброшусь – этаж седьмой, хоть и ни капли не хочу, у бухла свои истерические правила. Тут где-то за спиной и слева пропел мотор байка, и сердце дёрнулось! Я – бегом туда, задыхаясь в жутких чувствах – не простит! Не останется, и я сдохну, некому спасти! – Гоблин, Гоблин!! – заорала я, как полный шиз, выбегая на дорогу, и кидаясь под колёса… от отчаяния и «имя» его всплыло, минуя сознание сразу на язык. – Ты чё… мать твою! Ебанутая! Куда, бля, лезешь, сука!! – глаза просто квадратные, а мне – не передать! Я подлетела вороной, вцепилась когтями в добычу, рвала на части, слезами: – Гоблин, прости меня, ну, прости, ради бога! Ну, пожалуйста! Ну, сука я, тварь подзаборная! Прости! Он офигело пялится на мои непонятные страдания минуту точно, и неуверенно отстраняясь осведомляется: – Ты чё, Дика, пизданулась совсем? Чё надо-то теперь вдруг? Нет бы хоть на хуй послала, и то… Сил отпихнуть меня он в себе не находит, наоборот обнимает (победа!!), и бормочет примирительно: – Ну, ладно, ладно, харэ, чего ты! Объясни хоть путь-путём, у тебя крыша поехала нахуй, не вкурил я чего-то! А я уже всю косуху ему пропитала слезами-соплями. Продолжая вздрагивать, хоть на деле приступ прошёл совсем. И не отрывая головы от его груди лепечу: – Пошли ко мне ночевать, а? Ну, пошли! Мне стрёмно в одиночку… у меня бухло есть, и трава, если хочешь! Ганджа реальная, я тебе всё объясню, тока пошли! – Ну, Дика Дикая, ты даё-ошь! А сразу чё заломалась, как сука последняя? Я чуть не сдох, блядь! Я поднимаю лицо, и впервые по-настоящему заглядываю ему в глаза – карие с чёрными точками, смешливые и доверчивые, как у подрастающего щенка. Не глупые совсем. Этот дурацкий тон к таким глазам не идёт. Хотя, как посмотреть! – Далеко – нет? – Нет. Резину тока купить, у остановки точка, через пару домов. А мой – вот! – я указала рукой, шмыгнув носом. Теперь доверчивую шалавистую дуру играем. В тему – не в тему но прокатывает: байкер смеётся и хлопает по кожаному боку зверины: – Садись, что ж! Через пару часов мы уже изрядно навеселе. Пиццу дожрали, вылакали бутылку текилы. Чё было – не знаю. Чё будет – тоже. Но не трахаться не разговаривать явно не… и язык… липкий? А где же эти… как их? А, глюки! Нету. Хе-хе… хе-хе-хе… – Ах-ха-ха!! – принимаюсь вдруг ржать во весь голос, даже не зная, весело ли мне? И так – до упаду, до бессознания и до смерти Вселенной… А вот что интересно! Я садистка, или мазохистка? Мне чаще бывает больно, гораздо чаще, чем кому-то из-за меня! Значит, мазохистка. А я этого не хочу!!! Пусть будет больно другим. Значит – садистка. Не знаю… хочу Ветра, прямо сейчас. Сильно, больно, дико и зло. Потащил её ебать, потащил её ебать На шифоньер и на кровать Иди сюда, сука! Я не хочу! Зато я хочу!!! Хорошая сладкая, я люблю тебя, блядь, блядь….. Обыкновенный сексизм… – Гоблин, а хочешь, поцелуемся, ты губами – я ножом! Хочешь – выпрыгни в окно – тогда вместе мы поржём…[4 - Текст Алексея Фишева] Отойдя слегка, я потащилась в туалет, и наступила на раскрытую тетрадь-дневник на полу. Подняла, заглянула, и когда зрение позволило, прочитала с трудом: «Поразмыслив, я пришла к выводу, что я все-же больше мазохистка, хоть иногда и приятно подчинять; а ты садист, хоть иногда желаешь унижений. Это же и так видно, по нашему сексу! Я прошу грубости, и тебя это зажигает. Потому мы периодически меняемся ролями. И тем счастливы…» Дура. Тоже мне, счастье… Пару недель спустя я перекрасилась снова, на этот раз в тёмно-медовый, с золотистыми прядями, очень клёво к глазам шоколадным. Это мама не вытерпев, дала денег, и отправила в дорогой салон. Я провела там три часа, подрезала волосы под удлинённое карэ, и чёлку добавила. Кр-расота! Выходя, промелькнула мыслишка – а Ветру бы понравилось? Но так вяло и пугливо, мелькнула – и испарилась. Лень и тоска вспоминать про него. Менять надо любовничка. Этот уже – да! – стирается. Распотрошила счёт свой основательно, пошла домой к себе, звякнула маме, что снова решила пожить самостоятельно. С байкером мы так и затусовались у меня на хате – трахались, смеялись, пили портвейн и текилу, поедали пиццу и картошку, смотрели порнуху. Катались, курили, и встречая знакомых на вопрос вместе ли мы отвечали, хихикая – «не знаем»! Мы и правда не знали. Угар, сплошной прикольный сон, запой – вместе ли мы? И были ли когда-то Ветер и Ленка? И на универ забила, не задумываясь ни о чём. Телефон положила в дальний угол, батарейка села, и всё, меня не найти! Мама звонила на стационарный – типа, Лена тебя ищет, ну и хер с Леной, я так и сказала. Что подумала на это мама, меня не ебёт. Меня ничего не ебёт. Я даже предохраняться перестала – а это-то всегда очень тщательно блюла. Оставила на заботу Гоблина, пусть сам парится, но не знаю, парился ли он? Нет, наверное, а мне всё равно, я и не спрашиваю. «Хуета рожденная хуйнёй»[5 - Текст группы «Шмели»]. Не родить бы мне, эдакой… Не рожу. Всё нормально. Уга-арр!! – Какие у тебя глазки красивые, чудо! – прошептал Ветер, обняв меня, и пытаясь поцеловать. Я отворачиваюсь. Романтика? Хе, не на того нарвались, чтобы верить в эту чувственность, эту нежность. Да он прямо-таки влюблён! Можно было бы и так подумать. Да я больше всех на свете хочу верить в это!! Слезы уже душат душу. Чёрт, чёрт! Какая он дрянь всё же! Без него практически не плачу, даже от злости и отчаяния, ни-ког-да! Только «когда за эту вот хуйню мне сдохнуть очень хочется…»[6 - Текст группы «Теплая трасса»] – Скажи-ка, миленький, а почему ты со мной трахаешься, а любишь Гдетыгдеты? Нет, я понимаю, нечего вроде бы объяснять, но всё же! Уж ты-то понимаешь, о чём я! Он кивает, опуская голову, глядя себе под ноги. Слегка задумывается. Я закуриваю – ненавижу его, себя, Гдеты, и всю эту долбанную жизнь. А ещё говорят, что ничего ни с кем не случится, из того, чего он не хочет. Ну, неужели же я этого хотела, чтобы меня так нагло и откровенно не любили? – Да, ты знаешь… вот ты всё говоришь – зачем ты всегда всё испортишь? А я всё думаю – почему я не с тобой? Почему тебя трахаю, много, часто и с изуверским удовольствием? Да тебе ещё и нравится. Так? Нравится. Вот, а Гдеты… хотя, нет, мы про тебя сейчас решили поговорить. Так вот. Ты не будешь смеяться, и я скажу. Я тебя люблю, Дика. Не веришь? Чего смеешься? – Да, нет, плачешь! – не утираюсь, не стоит. Мне не стыдно. И вообще, всё равно не видно, на этом чердаке такая темень. А на улице, наверное, жуть какая холодрыга, снег выпал. Но мы сидим на трубе, даже куртки поснимали. – А, ну поплачь. Тоже хорошо. Циничная сука! Вздохнуть больно. Грёбанная правда. Ну, что ещё? – Так вот. Дикая моя, я тебя люблю. Не стану нудеть – но не так, как ЕЁ, ты сама знаешь. Вообще, для чего я сейчас всё это говорю? У нас же с тобой идеальное взаимопонимание. Я и сам то и дело не понимаю, почему мы не с тобой. Но ответ знаешь и ты, точно так же, как и я! Разве нет? – Нет. То ли самое он мне скажет, что я думаю? Настолько ли мы друг друга понимаем, как я полагаю? Больно, аж замираю. – Ладно, объясню! Всё же стоит выяснить… настолько ли мы друг друга понимаем, как я полагаю… Что?? Воздух застревает в горле. – Ты мне – как самое родное существо в мире! Хочешь – убей меня за эти слова! Логичнее логики было бы нам быть с тобой! Но ведь ты – это я! Нам с тобой – то есть мне, если можно говорить «я» о двух людях сразу, а в нашем случае можно! Так вот, мне – этому самому двуполому мне, требуется кто-то… ну, пара! Понимаешь! Мы с тобой – один, а Гдеты – наша пара… ну, то есть, моя! В смысле, если ты и я – это одно Я! – Блядь, да ты точно законченный урод! – прошептала я, качая в темноте головой. Я верю ему – Господи, за что, почему я ему верю! – Ты – шиз, придурок! Твоё место в дурке, псих хренов! – ору я, не выдержав распирающей любви и доверия. Я верю, верю – он прав, как бог, как дух святой! Ведь всё так просто и… Вскочила, и побежала прочь, прочь!! Что я делаю? А это уже моя логика. Надо играть, будто я его не понимаю а то вдруг он поверит мне, так же как и я ему? И в то же время, слыша топот его гадов за спиной, чувствуя, что он догоняет, я не бегу так, чтобы действительно убежать. Я жду, что он догонит, и мне очень стыдно, что я его понимаю, а он понимает, что я имею в виду, убегая. – Да, именно, девочка моя! Вот вместе туда и отправимся! – хватает в темноте, на вылете из окна подъезда – я оказывается, успела спуститься на какой-то этаж, и думала уже выпрыгнуть в окно! С блаженной болью утыкаюсь ему в грудь, и хохочу. Игра удалась. Он целует меня, мысли расплываются… и я знаю, снова и снова знаю, что ни за что не прыгнула бы, и вид делать не стала, если б он не бежал за мной. Эта пошлая игра. Эта великая актриса Дикая Дика играет лишь для него! Как он целуется, хоть подохнуть – лишь бы на последок он ещё поцеловал… Но в то же время, – думаю я, успокоившись в его объятьях, сидя на теплой трубе – хоть и страшно признаться, но меня устраивает, наша любовь втроём, вернее «вдвоём», раз уж мы оба считаем себя одним Я. Ветер меня упорно ломает, чтобы я призналась себе, научилась бесстыдно признаваться себе в самой себе, в том, что мне действительно нравится. Нравится мне, а не той, кого я ломаю, и уже закостенело привыкла выламывать перед всеми и собой. Привычки, воспитание, окружение, общество… а вот он отлежал в дурке, и именно за то, что не хотел, вернее не умел как-то ломаться, и в первую очередь перед самим собой. Пусть вся эта его правда не был никакой и никогда правдой, она была ею. Он не врал себе, он врал всем. А врачи догадались, что он себе не врёт, и это называлось шизофренией с каким-то там синдромом, я постоянно забываю, сложно выговорить. Это сначала, а потом ещё добавили. Сколько у него теперь степень – я не знаю, он не говорит – я не спрашиваю. Боже, какой я шок испытала, сколько боли вынесла, как корила себя, и раздумывала без конца – можно ли допускать такую бесстыжесть, так откровенно быть? Носить кучу масок при себе, но всегда быть голым под тонкой кожурочкой, и так ловко этой шкуркой пользоваться, что никто и не увидит в упор, что ты голый под ней, что вот она – душа твоя, совсем—совсем близко! И показывать её только тем, кому хочешь показать. Зато и обидеть кто угодно может, но – в чём главная фишка Ветра – кто угоден ему, тот и обидит. Он сам решает, на кого обижаться! Боже, я недолго этому училась, меня так увлекло быть самим своим, и действительно жить, играя. Ах, как он это совмещает! Я благодарна судьбе, что он встретился мне! Пипец просто, да невозможно было не встретить! И слава Богу, не поздно! А то ведь как бывает – встречают, и хотели бы научиться снова быть у этого Встреченного, но настолько закостенели, что всё… «И что тебе останется вместо мечты? Ухаживать за нею, поливая цветы…»[7 - Текст группы «Пилот»] Очнулась я от чувства жжения в спине, будто под ней сковородка. Оказалось, я заснула. Даже не надев трусов на горячей чердачной трубе. Села на ветровой куртке, оделась. В промежности – жуть, все сухо и противно. Пыли, наверное, набилось… Не к добру это! Поморщилась, огляделась – Ветер сопит на грязнющем полу у моих ног. Мне это показалось забавным, я тихо рассмеявшись потрогала его босой ногой. – Вот, Ветерок, теперь и ты моя рабыня! Валяешься в пыли у ног Госпожи Дики, по всем правилам садизма! Он недовольно заворочавшись, резко скинул с себя мою ножку. А вот это обидно! Посопев, я встала и обувшись, пошла исследовать наше сегодняшнее пристанище. Темнотища, пылища – жуть! – Блядь!! – это я башкой обо что-то долбанулась. Вдруг стало страшно, и я почти бегом, на ощупь выставив руки перед собой, помчалась назад, к Ветру. Там откуда-то слабенько свет сочится, и видно хоть что-то, силуэт Ветра. Он не проснулся. Я села на трубу, и надувшись, сложила руки между колен, смотрела на него. Ну как же так? И чем себя занять – мне ску-учно! От нечего делать, принимаюсь тихо насвистывать, желая разбудить Ветра, но не желая, чтобы это выглядело намеренным! Как раз верно вымеряла тональность – он нервно передернувшись, поворачивается ко мне личиком, и открывает любимые глазки. Я моментально замолкаю, с радостью выжидательно глядя на него. Он страшно недоволен, шипит: – Ивана, ты охренела! Я спать хочу, как скотина рабочая! Мне на работу завтра… – Сёдня… – механически поправляю. Ого, ничего же себе, на работу ему! А как же я? Опять в отстой? – Всё, спи давай. Или сиди хотя бы спокойно! – Ну… дай хотя бы сигарету, – ну и спи, урод! Он долго шарится, матерясь полушепотом, протягивает сигаретку. – А жигууу? – ною «очаровательным» женским голоском. – Уф, блядь! – не выдерживает он. Но ничего, у меня настроение такое придурчивое. Прикурила, сижу. Я его хорошо знаю, сейчас присоединится. Если потревожишь – у него слетает с катушек сон. И точно, поворочавшись какое-то время – я не успела и половину скурить – шумно вздохнув, садится. – Дика. Ты меня добила! Теперь и не уснуть нихрена… Тоже закуривает. Ути, моя прелесть! – Давай, споём тогда, дура ты моя! – Давай!! – обожаю эти резкие перемены в его настроении! Это сверхценные моменты – он никогда не поет, нигде и ни с кем, только со мной – и очень редко. Так остаток ночи мы и просидели покуривая и попевая, на горячей трубе. Перед самым уходом случилась общая истерика – хохотали, как бешеные, чуть не упали с лестницы, а от чего, не знаю! Ну, бывает… Шла их универа ловить такси, вдруг остановилась дорогая, длинная чёрная тачка, прямо возле меня, стекло опустилось: – Ивана? – красивый, стильно растрёпанный мальчик смотрел на меня с восторгом. – Ринат?? – у меня глаза на лоб полезли – это ж моя «типа первая любовь», мой дебютный парень! – Привет, чертёнок! – он распахнул дверцу: – Садись! «Чертёнком» он называл меня за пристрастие к анти-гламуру «риал бэд гёрл». – А ты помнишь, надо же! – села я рядом. Он кивнул, слегка касаясь моих губ губами. – А как же? Забудешь тебя! – и улыбнулся озорными чёрными глазами: – Куда ты сейчас? – Я в переход, на Горс! – Ага, совсем не изменилась! Всё та же «бэд гёрл», и «Панкс нот дэд»? – Да и ты, знаешь ли, всё тот же! – ответила я, рассматривая его: – Только, кажется, подрос немножко? – Ну да, есть такое дело! – пожал он плечами: – А давай не поедешь ты к своим панкам, а рванём куда-нибудь, посимпатичнее, выпьем, побазарим! – Давай! – моментально согласилась обожающая спонтанности я. Почему бы и нет? Но в «Японике» мы сидели недолго – он заговорщицки подмигнув, предложил взять дешевого алкоголя, и завалиться в подъезд, поиграть в детство, посидеть на ступеньках, как мы любили делать подростками, в пику предкам! Ринатка ведь парень моего круга, по деньгам и образованию, и по возрасту. Мама была очень довольна таким «приобретением», думая, что я вращаюсь со своими «ровнями». А я вообще не понимаю, как наличие денег может делать тебе ровню из людей? Или напротив, не ровню. Вот его мамашка была чуть не в истерике, когда увидала меня! Я была маленькая, худенькая (это уж потом враз вымахала и растолстела в половину себя!), глазастая, стриженная лохмами во все стороны, жутко красилась, и вообще этакая «девочка-Сто-булавок». Но Ринатка ни в какую не желал бросить меня, молча снося истерики и бойкот мамочки. Даже думал жениться, и убежать в какую-нибудь Америку, где мы будем учиться в одном университете, и ходить на все концерты «Эксплойтэд» для меня и «Слипнот» для него! Он альтернативу очень любил, и до сих пор любит, потому и не чувствовалось расхождения во вкусах особого. Вспоминая всё это на лесенке, мы смеялись, «плакали», курили. – А помнишь, Иванка, как однажды двое суток проторчали в кино! – блестя глазами, и размахивая бутылкой, восторженно вопил Ринат. Да уж, помню! Выбегали поесть, и если был перерыв между сеансами, то спали по часу-два в машине его, хоть он и был несовершеннолетний, но благодаря «Большому папочке» откупался всегда легко. Прогуляли сто шестьдесят тысяч… Клёво! Неповторимо! Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/yana-geceu-15898576/ya-dikaya-dika-roman-chast-i/?lfrom=688855901) на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом. notes Примечания 1 Текст группы «Шмели» 2 Текст группы «Шмели» 3 Текст Алексея Фишева 4 Текст Алексея Фишева 5 Текст группы «Шмели» 6 Текст группы «Теплая трасса» 7 Текст группы «Пилот»