Альтераты: миссия для усопших

Альтераты: миссия для усопших Евгения Кретова Альтераты ФИНАЛИСТ конкурса "Новая детская книга 2018" в номинации "Фэнтези. Мистика. Триллер". Только одно решение, и твой мир больше никогда не станет прежним. Думала ли Лерка о последствиях, когда вмешалась в судьбу человека? Когда согласилась быть тем самым карающим мечом, орудием возмездия? Обостренное чувство справедливости, жажда новизны ощущений и стучащий в висках адреналин неожиданно привели её к пониманию, что она – альтерат. И единственная возможность выжить – выполнить миссию, миссию для усопших. Монстр, объявивший на нее охоту, тайны, загадки и любовь, дающая ростки там, где её совсем не ждешь – это мистический триллер "Альтераты". В оформлении обложки использована фотография с https://pixabay.com/ru/человек-лицо-мокрый-мужчин-голова-945482/ (https://pixabay.com/ru/%D1%87%D0%B5%D0%BB%D0%BE%D0%B2%D0%B5%D0%BA-%D0%BB%D0%B8%D1%86%D0%BE-%D0%BC%D0%BE%D0%BA%D1%80%D1%8B%D0%B9-%D0%BC%D1%83%D0%B6%D1%87%D0%B8%D0%BD-%D0%B3%D0%BE%D0%BB%D0%BE%D0%B2%D0%B0-945482/) по лицензии СС0 Пролог По улице Фестивальной, между домами семнадцать и девятнадцать, стояли два брата-близнеца: облупленная бирюзовая краска, стены в неприличных лохмотьях штукатурки стыдливо хмурились покосившимися карнизами. В одном, хоть и приговоренном к расселению, еще теплилась жизнь, пульсируя ароматами бабушкиного борща да редким топотом детских ног. Тот, что левее и ближе к проезжей части, уже стоял в ожидании сноса, пялясь на торопливых прохожих пустыми глазницами оконных провалов. Осенние дожди заливали его нутро, разлетаясь шумливым эхо по безлюдным квартирам, зимняя стужа кралась узкими темными коридорами. А по ночам, мальчишки из дома напротив рассказывали, черные прямоугольники окон озарялись бледным гнилушно-зеленым светом. И в нем, они клялись и божились, неистово тараща глаза и выпячивая губы, медленно скользили невесомые тени. Гришка Столпов не верил россказням. В свои одиннадцать лет он уже давно не ждал Деда Мороза, пересмотрел разоблачения всех телевизионных шоу про магов и экстрасенсов и был скорее практикующим скептиком, чем недоверчивым подростком. – Вот пойдем сегодня к дому, сами все и увидите, – кривился он, пряча длинные руки в карманы широких, изрядно поношенных брюк. – Нет никаких привидений. Друзья смотрели на него с восхищением, тревожно вглядываясь в худое веснушчатое лицо. И тем же вечером, часов около девяти, когда холодные зимние звезды светят высоко и равнодушно, он притащил их к пустому жутковатому дому. Они устроили засаду в кустах неподалеку. Окна соседнего, еще не расселенного брата-близнеца, бросали тусклые желтые квадратики на лысый неухоженный двор. Гришка посмотрел в небо: – Луна полная. Если и есть там что, появится. – Почему? – душно шептали Витька, Крош и Стомыч, Гришкины ближайшие друзья. – Потому что в полнолуние открываются врата. И ведьмы шабаш устраивают, – со знанием дела пояснил он, устраиваясь удобнее, а в следующее мгновение в окнах подвала мелькнул неверный серебристо-зеленый свет. – Видел?! – Крош вытаращил глаза, толкнул Гришку в бок. Тот скривился: – Бомжи, небось. Пойдем, посмотрим ближе… И он, пригнувшись, направился к дому. Крош и Стомыч, промычав что-то невразумительное, остались в кустах. Только Витька выдвинулся вперед, последовал за другом и замер за углом: – Гри-иш, не надо, – сердце бешено колотилось у самого горла, отдаваясь в барабанных перепонках. Он высунулся из своего укрытия почти на корпус, вгляделся в темноту и нерешительно сделал еще один шаг вперед. Гришка лежал ничком, вглядываясь в черноту подвального оконца-отдушины, того самого, в котором недавно мелькнул загадочный огонёк. – Гри-иш, – снова позвал Витька, оглядываясь на мелькающие за кустами фигуры. – Щас-щас, – прошелестел тот, елозя по обледенелой земле. Он достал из кармана телефон, включил на нем фонарик. Яркий синеватый луч полоснул по Витькиным глазам, и Гришка направил его внутрь, в черноту подвала. И в следующее мгновение его душераздирающий крик зазвенел над заваленным хламом двором. Гришка, выронив телефон, подскочил и опрометью бросился от дома. Витька, не разбирая дороги, падая и поскальзываясь на тонком льду, помчался к притаившимся в кустах парням. Те, лишь завидев его фигуру, подхватились и выскочили на освещенную фонарями детскую площадку соседнего дома, только в тот момент сообразив, что Столпова рядом с ними нет. – А где Гриха? – задыхаясь и хватаясь за грудь, прохрипел Стомыч. – За мной бежал, – прошептал Витька и оглянулся в пустоту: в квадратных глазницах брошенного дома бродили серо-зеленые тени, бросая бледные гнилушечные отсветы. Гришки нигде не было видно. Они вернулись назад, к дому, и, не найдя его в своем укрытии, забеспокоились: – Может, домой убежал… Витька шагнул к притихшим стенам. На углу, аккурат в том месте, с которого несколько минут назад выглядывал Витька, что-то темнело. Сердце тоскливо сжалось, предчувствуя беду, ноги сами придвинулись ближе: синяя куртка, съехавшая на бок вязаная шапка в красно-белую полоску, неловко вывернутые ноги. – Гриш, – тихо позвал Витька и толкнул друга в плечо. Тот не пошевелился. Тогда Витьке пришлось наклониться, перевернуть его на спину. Яркий свет включенного телефонного фонарика выхватил бледное лицо в сетке мелких красно-малиновых царапин и замершие в немом крике, неживые Гришкины глаза. Глава 1. Дар В целом и в частности, день сегодня удался. Лерка с облегчением стянула резинки для волос, которыми были закреплены косички, не расплетая их, перехватила на затылке в один небрежный пучок. Нацепила шапочку для душа – тонкую оранжевую клеёнку с кислотными бабочками на макушке – включила воду и с удовольствием нырнула под тёплые струи. Какое наслаждение! Девушка зажмурилась, наслаждаясь моментом и улыбаясь собственным мыслям. Они с мамой переехали в этот дом несколько дней назад. Суетились, хлопотали, чтобы Новый год – в новой квартире. О которой давно мечтали. Сколько Лерка себя помнила, мечтали. По прежнему адресу остались подруги, хорошая, если не лучшая в округе, школа. Но всегда чем-то приходится жертвовать. Тем более, что с подругами она расставаться не собиралась – проехать несколько автобусных остановок в наше время не – проблема. Новое жильё сразу очаровало их головокружительным запахом свежей штукатурки, краски, чистотой и устроенностью. Шикарный жилой комплекс, со своим подземным гаражом, многочисленными магазинами, SPA, тренажёрными залами, прачечными. Оборудование в доме и в квартирах – по последнему слову техники: сплошные датчики и тепловизоры. Иногда кажется, что жилец ещё не успел сформулировать своё желание, лишь почувствовал некую потребность, движение мыслей, а всё уже исполнено. Прекрасный вид на город из панорамных окон в человеческий рост. Мечта, воплощенная в реальности. Лерка улыбнулась: вспомнила, как мама, еле дыша, бродила по комнатам, кончиком пальца дотрагиваясь то до лакированного столика, то до зеркальной поверхности кухонного гарнитура. Это было две недели назад. Сегодня, в последний день каникул, она решила сходить в новую школу. Центр разгрызания гранита науки, в общем, ей тоже понравился. Конечно, не её бывшая школа, но вполне ничего. Она забрала учебники из библиотеки, за одно зашла к классной, познакомиться так сказать. А у той весь класс. С тортом и газировкой. Лерку представили одноклассникам, от торта она отказалась, на неё потаращились словно на музейный экспонат, но вроде агрессии никто не проявлял. На том знакомство с альма-матер закончилось. Она понимала, что ей будет тяжело: ребята вместе учатся с пятого класса. Всё возможные и невозможные комбинации кто-с-кем-против-кого-дружит уже использованы, все разбились по группкам, не прорвёшься. Да и середина года уже. «Хотя», – Лерка задумалась, – «может, это и к лучшему, меньше цепляться будут. Да и вообще, не маленькая уже, как-никак десятый класс». Девушка намылила лицо. Мягкая ароматная пена скользила по рукам, плечам, приятно успокаивая. «Вот сейчас помоюсь, разогрею ужин, включу телек, гирлянду на ёлке… Мама придёт, закатим пирушку». Вода внезапно стала ледяной. Лерка протянула руку, стараясь ощупью найти переключатель, но струи снова потеплели. – Ещё борются за звание дома высокой культуры быта,[1 - Фраза из советской фантастической комедии «Иван Васильевич меняет профессию», реж. Л. Гайдай.] – вздохнула она фразой из известного кинофильма советских лет, яростно смывая с лица остатки мыла. – Жалобу на них надо написать, коллективную. И открыла, наконец, глаза. Рядом с ней, под струями горячей воды, стояла высокая темноволосая женщина с уставшим лицом и испуганно-удивлёнными серыми глазами. Кажется, незнакомка была не готова к тому, что её заметят. – Вы кто?! – зашипела Лерка, хватаясь одновременно за скользкий кафель и полупрозрачную занавеску с наивными дельфинчиками. Женщина шумно выдохнула и выпрыгнула из ванной, в одно мгновение оказавшись за дверью. – Стой! – снова заорала Лерка. – Я сейчас полицию вызову! Она, в самом деле, решила, что нужно звать на помощь: мало ли кто проник в квартиру вместе с этой ненормальной? Куда охрана смотрит?! Лерка сиганула к двери, захлопнула её за незнакомкой, дрожащими пальцами передёрнув задвижку. И только тут поняла, что оказалась в западне: телефона с собой нет, позвонить и позвать на помощь не сможет, предупредить маму – тоже, защититься здесь нечем, разве что пенкой для умывания. Да и щеколда эта – так, мелкое недоразумение для злоумышленников, а не преграда, дверь легко вынести. Лерка, быстро натягивая махровый халат, прислушалась. В квартире стояла мёртвая тишина. Ни шороха. Ни скрипа. Ни шёпота. Всё внутри похолодело: получается, там, в коридоре, тоже прислушиваются. Лерка отпрянула вглубь ванной, в то же мгновение заметив, что ручка легонько дёрнулась… и дверь отворилась. В нос ударил резкий запах гари. Нет, не такой, когда убегает молоко из кастрюли или подгорает гороховый суп. Это была едкая, привязчивая вонь смеси обугленного дерева, пластика. Это был запах большого горя. Лерка, плотнее кутаясь в халат, осторожно ступила босыми ногами на покрытые рыхлым пеплом головешки. Вокруг всё: стены, потолок, пол, – оказались чёрными от копоти, проёмы прогорели. Повиснув на покосившихся петлях обугленными струпьями, на них скрипели покорёженные картонки дверей. – Эй! – её жалобный голос пропал в топкой тишине, в которой было слышно, как поднимаются в воздух и снова медленно оседают белёсые хлопья. – Кто здесь? Она сделала ещё несколько осторожных шагов. Это был не её дом. Она ещё ничего не могла понять, но могла бы поклясться, что это не её дом, не её квартира. Она стояла посреди жуткого пепелища. Страшным скелетом поверженного великана торчали дымящиеся ещё брёвна, фрагменты перекрытий с выгрызенными огнём кусками. Под ногами хрустели обломки старой черепичной крыши, куски обугленной штукатурки, в углу, на выгоревших дотла досках, лежали почерневшие от сажи кастрюли. Удивительно чистый посреди этого ужаса белый плюшевый мишка скорбно смотрел на неё с облупившегося подоконника. Лерка только сейчас увидела, сколько игрушек вокруг: покоробившиеся от жара пластиковые погремушки, куски яркого тряпья, кукольные глаза-пуговки. Лерка сделала ещё несколько шагов в сторону, чтобы посмотреть, на каком этаже она находится. Ну, точно, это не её дом: они с мамой купили квартиру на пятом этаже, а это убогое жилище явно находилось на первом. Вон и забор видно покосившийся, и… Лерка замерла. Да, их с мамой квартира расположилась на пятом этаже, но вид из их окна до мелочей совпадал с тем, что она видела в эту секунду: серое трехэтажное здание с малиновой вывеской магазина женской одежды «Colliostro» на первом этаже, чуть левее, через перекресток, кафе. С той только разницей, что час назад, когда она заходила в подъезд, был январский вечер, а сейчас над знакомыми крышами утопающего в зелени переулка занималась летняя заря. Девушка почувствовала движение за спиной и резко обернулась: перед ней снова оказалась та самая темноволосая женщина. Только сейчас она была собрана и даже решительна. – Где я? – прошептала Лерка. – Мой дом, – донеслось. Незнакомка находилась рядом, буквально в метре от неё, говорила чётко, но слышно было так, словно звонила она по разбитой рации с северного полюса. Словно догадавшись, что не услышана, та повторила чуть громче: – Мой дом. – Не понимаю, – развела руками Лера. – Как «ваш дом»? Женщина стояла и молча на неё смотрела, словно ожидая следующего вопроса. – Как я здесь оказалась? – темноволосая отрицательно покачала головой и тяжело выдохнула. Только сейчас Лерка поняла, что женщина выглядит очень усталой, измождённой. Её светлое платье, больше похожее на ночную сорочку, было испачкано в саже, худые руки подрагивали. Ей стало жаль её. – Я Вам могу чем-то помочь? – женщина медленно кивнула. Её черты обострились, а взгляд приобрёл ясность. Девочка невольно вздрогнула, увидев неистовую ярость, даже ненависть в этом казавшемся таким милым и несчастным лице. Темноволосая протянула вперёд руку, показывая за Леркину спину: – Найди его! – прохрипела она. Девушка оглянулась. В нескольких метрах от дымящихся развалин припарковались несколько машин. Около одной из них столпились люди, человек пять, что-то живо обсуждая. Иногда их компанию сотрясал истерический хохот. Но незнакомка показывала на одного. Здорового такого, жирного. С тяжёлым взглядом и улыбкой бульдога. Это ему заискивающе рассказывали, неистово лебезя и доказывая свою верность. А он уставился на белёсые развалины и брезгливо кривился. – Найди его… Лера перевела взгляд на незнакомку. – Почему? Я не хочу этого, – она понимала, что происходит что-то ужасное. Вернее, нет, «ужасное» произошло, жирный бульдог и эта несчастная, дрожащая от ненависти и бессилия женщина к нему причастны. Они оба связаны на века. Но при чём здесь она, Лера Ушакова? Её уже никто не слышал. И не спрашивал, хочет ли она, сделает ли она то, о чём её просили. Просили? Или приказывали? Белый пепел поплыл перед глазами, унося с собой вопросы, оставшиеся без ответа. Исчезла незнакомая женщина, толстый боров, изувеченный дом, ворох детских игрушек и скорбный белоснежный медведь. Остался лишь нестерпимый запах гари. * * * Ромка напрягся и застыл. С соседней парты его сверлил взглядом Горыныч, Санька тыкал кончиком карандаша в спину. – Ромыч, ты скоро? Ромка молчал. Ему нужно еще мгновение, чтобы понять, рассмотреть. Он зажмурился. Перед ним медленно проявилась полупрозрачная пленка, на которой голубоватыми светящимися чернилами мелким разборчивым почерком было написано с десяток строк. Мысленно «сфотографировав» их, он схватил клетчатый литок и карандаш, и судорожно записал на нем решение. Автоматически, не глядя, протянул руку через проход, и черновик мгновенно исчез в липкой от нетерпения Санькиной ладони. Ромка снова пригляделся к видимому ему одному мерцающему синевой экрану. Задание поменялось, цифры, словно кусочки пазла, переместились и снова встали на свои места. Он опять «сфотографировал» увиденное, еще раз быстро вписал решение на тетрадный листок и передал назад. Все. Он выдохнул и взглянул на часы. Двенадцать сорок. У него есть тридцать шесть минут, чтобы добраться до места, где его никто не увидит, никто не достанет. Не дожидаясь вопросов, новых просьб, он схватил тощий рюкзак, сгреб в него ручки и карандаш. Захлопнув тоненькую тетрадь, торопливо положил ее на учительский стол. – Чижов, ты все? – Инесса Викторовна лишь удивленно вскинула брови. – Олимпиада же…Неужели не хочешь проверить? Пацаны что-то шипели ему в спину, девчонки томно вздыхали, кто с завистью, кто с упреком, но он их уже не слышал – в голове, словно часовой механизм, тикали секунды, уменьшая отведенное ему время. Ромка выскочил за дверь, в прохладу пустынного коридора, и уже никого не стесняясь, со всей скоростью рванул к выходу из школы. Хорошо, что каникулы еще, малышня под ногами не носится. На ходу застёгивая оранжевую куртку, он выбежал из здания школы, еще раз взглянул на часы: двенадцать сорок пять. – Ромка! – сзади топот и гомон голосов. – Ты куда? А праздновать!!! Это Горыныч, Пашка и Санек, пацаны из Ромкиного класса, друзья. «Только вас мне здесь не хватало!», – ругнулся про себя Роман. Отрицательно качнул головой: – Парни, не сейчас! Я вас вечером догоню! – махнул рукой и помчался к остановке, на ходу посматривая на стрелки: двенадцать сорок девять. Черт!!! Может не успеть. – Ромыч, мы у Пашки тогда. Подруливай! – орали ему в спину. – Вот чума-пацан. Вечно так с ним… Но он уже заскочил на подножку уходящего с остановки автобуса. Пластмасса дверей хрустнула, но пустила его внутрь под неодобрительными взглядами пожилого водителя, бабушки, и молодой мамочки с ребенком. Ромка прижался рюкзаком к инфракрасному окошку, загорелась зеленая стрелочка, и турникет, наконец, пропустил его в салон. Он протопал подальше от любопытных пассажирок, и плюхнулся на мягкое сиденье, на мгновение закрыл глаза. Затих, переводя дух. В лицо ударил яркий, но все равно холодный луч январского солнца. За окном проплывали грязные бока легковушек, торопливо суетились маршрутные такси, на переходах сновали пешеходы, сумрачно поглядывая друг на друга. Ромка кивал головой в такт уходящим секундам, то и дело поглядывая на часы. Двенадцать пятьдесят пять. Четырнадцать минут на автобусе. Плюс шесть минут от остановки до дома. Две минуты – пешком на третий этаж. Одна минута – открыть дверь. Итого двадцать три минуты. А у него всего двадцать одна. И то, если повезет. Какой-то придурок резко затормозил около автобуса, и, кажется, задел его. Блииииин!!! Только этого не хватало. Сейчас начнутся разборки, ГАИ. У него нет времени на все это. Ни секунды. Он торопливо подскочил, дернул рюкзак на плечо и с силой ударил по кнопке принудительного открывания дверей. Механизм, хоть и не с первого раза, но подчинился, двери медленно поползли в стороны. – Ненормальный!!! – Псих! – кричали ему вслед, но он, поскальзываясь на тонком льду, рванул прочь. Итак, на автобусе надо было проехать четырнадцать минут, он проехал четыре. Сейчас двенадцать пятьдесят девять. Еще десять минут бы ехать. А бежать сколько? Черт!!! Черт!!! Если бежать примерно сорок четыре километра в час, то можно сократить недостающую минуту… Сорок четыре километра в час! Это ж семьсот тридцать три метра в минуту! Это кто ж так бегает? «Усейн Болт так бегает. Но на стометровке. А мне семь километров с гаком бежать… Или сдохну, или добегу». Ромка взглянул на часы. Тринадцать ноль-ноль. Какие-то там, то ли американские, то ли английские ученые посчитали, что человек может бегать шестьдесят пять километров в час. Может теоретически. Но никто еще не бегал. «Может, не надо было», – мелькнуло в Ромкиной голове. – «А мне надо». И он помчался дальше. Уже забегая во двор своего дома, он еще раз мельком взглянул на часы. Один час тринадцать минут. «Ого! Я только что сделал Усейна Болта!» – радостно взвизгнуло в голове, и Ромка взлетел по ступенькам на третий этаж. Перескакивая пролеты, распахивая на ходу куртку, он притормозил у своей двери, только в эту секунду понимая, что, кажется, забыл ключ… Он его обычно укладывал в крайний карман, под «молнию», держал на длинном шнуре, чтобы не потерять вот в таких случаях. А вчера его отнял отчим. Этот гад потерял свой комплект и отобрал его, Ромкин: – Тебе, сосунок, еще рано свои ключи иметь. И сейчас у него осталась одна несчастная минута. Он стоит под дверью своего дома, почти достигнув места, где он будет в безопасности. Но почти не считается. Ромку бросило в холодный пот. Начинается… Дрожащей рукой он дотронулся до кнопки звонка, сам не зная, на что рассчитывает. В тишине спасительного коридора раздался переливчатый трезвон, который уже уходил из Ромкиного сознания куда-то в мутную темноту, терялся в надвигающемся ватном полусне. Краешком уцелевшего сознания, он почувствовал, что дверь отворилась. Чьи-то руки поймали его, падающего, и втянули в прохладу квартиры, уложили или посадили куда-то. Он уже не понимал. Голову перехватило тугим ремнем. Ромка читал давно, еще в классе четвертом, книжку про индейцев. Там писали, что те казнили злодеев, ну, и бледнокожих, конечно, вот таким способом – плотно затягивали на голове размоченный кожаный ремень, и оставляли несчастного связанным на солнце. Палящие лучи постепенно подсушивали кожу, та сжималась, пояс стягивался, медленно сдавливая череп. Пока тот не треснет. Ромке казалось, что он в руки воинственных индейцев. Впрочем, как и обычно. Это его расплата. Перед глазами проплывали черные, зеленые, кобальтово-синие круги, медленно разрастаясь из точки прямо перед Ромкиными глазами, и методично сменяя друг друга. В призрачном полумраке он видел свои бледные руки, скрюченные судорогой и хватавшие что-то цветное. Тело не понимало, где оно находилось, что делало, дыхание срывалось на свист. Ромке казалось, что он проваливается в размытый синевой колодец, на блестящих от воды стенках которого, словно приговор, светился текст решенной друзьям задачи. И пасмурное лицо деда. А, да, цветная тряпка, за которую он судорожно хватался, – это дедова любимая байковая рубашка, в ней его и хоронили. Кусочком, нанометром сознания он чувствовал, как его мозг теряет контроль над телом: оно сотрясается, извергая из себя все новые и новые порции утреннего завтрака, остатки самоуважения, превращая его из человека в тупое животное, жалкого червяка, достойного лишь брезгливого отчуждения. Достигнув своего пика, судороги стали медленно отступать. Черно-синие круги перед глазами тускнели, теряя болезненность очертаний и методичность головокружительных вращений. В этот раз повезло. Кожаный ремень на голове оказался некрепким, лопнул на мгновение раньше его черепа. Ромка усмехнулся. «Хрен вам с редькой, краснокожие, а не скальп благородного капитана!» Чернота вокруг рассеивалась. Глава 2. Хрусталёва, 27 – Лера, Лерочка!!! Густой пар в ванной. Испуганное лицо мамы. – Лера, что случилось? Тебе плохо? – мама перевернула её на спину, подложила что-то мягкое под голову, укрыла голову прохладным, растирая онемевшие Леркины руки. – Потерпи, милая, «скорая» уже едет… – Мама, зачем «скорая»? – Лерка попробовала сесть, но мама её с силой уложила назад. Девушка оглянулась: она лежала в ванной на полу, прозрачная занавеска с дельфинчиками наполовину оборвана, несколько полок снесено вместе со всем их содержимым, вывалившийся из душевой кабины шланг неистово залил всё кругом, наверно, сейчас соседи прибегут жаловаться. Но вместо соседей появились врачи в толстых тёмно-синих комбинезонах, с большим оранжевым сундуком. Её переложили на диван в холле, долго мерили давление, слушали сердце, светили в глаза, простукивали, похлопывали. В итоге сделали укол и велели спать. Сквозь надвигающуюся пелену Лера слышала, как мама звонит на работу, и предупреждает, что её завтра не будет, что дочь заболела, а потом в глубине сонного марева осталась только та темноволосая, в длинной ночной сорочке и печально-требовательным взглядом. Лера проснулась внезапно; выныривая из тревожного безвременья. Мама дремала рядом, почувствовав движение, тут же подскочила к дочери: – Ты как? – Нормально я, мам, правда, – и Лерка, повинуясь мягкому, но повелительному жесту, снова опустила голову на подушку. Она осторожно взглянула на часы: половина двенадцатого ночи. Из кухни доносился аромат свежезаваренного цейлонского чая и ванили, от которых крепло чувство защищенности. – Что случилось-то? Ты упала? Лерка отрицательно покачала головой, мучительно соображая, что сказать матери. И та поняла: – Что: ОПЯТЬ? – всхлипнула та, медленно оседая в кресло. Её и без того озабоченное лицо стало серым, а глаза наполнились слезами. Лерка кивнула. – Не так, как обычно, мам. Вообще всё иначе. Я была в душе, и тут смотрю – рядом со мной женщина незнакомая, темноволосая такая, и глаза у неё то ли печальные, то ли испуганные. Я из ванны выхожу, и оказываюсь не в нашей квартире, а где-то в другом месте, вокруг – пепелище. И эта, темноволосая, прямо рядом со мной оказалась, говорит мне… – Говорит? – у мамы глаза округлились. – Да, только её так плохо слышно было, будто она не рядом со мной стоит, а в сотне метров. Мама испуганно прошептала: – И что она тебе сказала? У Лерки холодок пробежал по спине, когда она вспомнила лицо той темноволосой. «Найди его!». Кто этот дядька, интересно? И вообще, что произошло? Уходя от расспросов, Лерка сделал вид, что засыпает. Мама, подождав несколько минут, вышла из комнаты. Девушка облегчённо вздохнула и села, прогоняя образ странной темноволосой незнакомки прочь. Сунула ноги в дурацкие тапки в виде слоников, резко встала и… оказалась на кладбище… «Господи! Да как же это!!!», – Лерка огляделась по сторонам: аккуратные ряды крестов, украшенные неестественно яркими цветами тёмные оградки, обелиски, прикрытые от любопытных глаз заиндевевшими берёзками и пушистыми елями. Вид торжественный и печальный. Рядом с ней, всего в полуметре, тоскливо поскрипывала приоткрытая калитка. Четыре гранитных памятника, потускневшие венки, погасшие лампадки, слегка присыпанные снегом. Лерка пригляделась. С портрета на неё смотрела улыбающаяся молодая женщина: тёмные длинные волосы разметались на ветру, светлые глаза чуть прищурились, мягкая, светлая улыбка озаряла лицо. У Леры всё похолодело внутри. Это та самая женщина, что привиделась ей несколько часов назад… Это её могила. Девушка бросила взгляд на могилы рядом: блондинистая девочка лет семи, пацан с немного угрюмой улыбкой, на вид лет тринадцати-четырнадцати, и малышка совсем, годика полтора, в смешном кружевном колпачке. Лера шагнула ближе, приглядевшись к табличкам: Селивёрстова Татьяна Ивановна. И Селивёрстовы же Артём, Маргарита и Алёна, они все умерли в один день – 17 мая 2014 года, чуть более трех лет назад. Лера поняла, что не может дышать. Женщина на фотографии будто ожила, чуть повернула к девочке голову, одними губами прошептала «Найди его». – МАМА!!!! – заорала Лера, что было сил, и поняла, что снова находится в комнате. Вот мягкий и удобный диван, вот ковёр, и наряженная к Новому году ёлочка. До неё доносился аромат цейлонского чая и ванили, только больше он не вызывал чувство защищённости. * * * Впервые нечто непонятное и необъяснимое с ней произошло в пятилетнем возрасте. В тот день она читала книгу и увидела, как мимо неё прошла другая девочка. Смешная такая, с тощими косичками и бантами из коричневой капроновой ленты, в цветастом ситцевом халатике. Просто спокойно прошла, не обращая на Лерку ни малейшего внимания. Но ощущение страха и холода навсегда запомнились. Потом, уже десятилетняя Лерка, стала слышать странные голоса, шёпот и шумы по ночам, особенно в грозу. Тогда они не на шутку перепугались. Ходили с мамой к врачу: толстому дядьке в круглых очках и со смешными усами, как у почтальона в мультике. Тот прописал кучу таблеток, сказав, что у неё стресс, переутомление и гормональный сбой, дал направление на физиопроцедуры. Голоса стали тише, но не исчезли. Лерке жутко не хотелось пугать маму, пить опять эти противные таблетки, от которых мутно в голове и чувствуешь себя растением. Поэтому она сказала, что ей стало лучше, и больше не заговаривала на тему странных образов, приходивших к ней в полутьме. Около года назад, ещё на старой квартире, они с мамой смотрели какой-то непонятный фильм: тягучая музыка, запутанный сюжет, невесть откуда взявшаяся героиня, которая оказалась не героиней, а её двойником-клоном, – Лерка откровенно скучала. Она заметила, как около неё возникла небольшая воронка, словно крохотный смерч. Из него вышла освещённая лунным сиянием женщина в длинном кружевном платье и медленно направилась к стене. Лерка провожала её взглядом, и видимо, так вылупилась, что это не осталось незамеченным. – Лер, ты чего там увидела? – прошептала мама рядом, вглядываясь в пустоту тёмного угла. Лерка от неожиданности подпрыгнула и завопила: – Я? Нет! Ничего! И в этот момент полупрозрачная фигура, почти скрывшаяся в камне, резко остановилась и обернулась. Удивлённо, словно сама только заметила сидящих людей, она внимательно разглядывала девочку. Та шарахнулась к окну, по пути перевернув журнальный столик. – Лера! Что случилось?! – закричала мама, а незнакомка, не отрываясь, следила за девочкой, потом в её полупрозрачных глазах мелькнула то ли радость, то ли злорадство, то ли какая-то идея, она качнулась и растаяла в дымке. С тех пор Лера старалась не оставаться одна, спала со включённым светом, до бесчувствия смотрела фильмы и сидела в соцсетях, лишь бы отключиться и не слышать ничего: с того вечера, её не покидало ощущение, что до неё кто-то пытается достучаться, дотронуться холодными влажными руками. Знаете, бывает твой телефон «вне зоны доступа», но ты всё равно знаешь, что тебе звонят, и ты беспокоишься. И вот сейчас, видимо, «дозвонились»… По спине сползал змеем холодок. Лерка только сейчас, увидев фотографию темноволосой женщины, Татьяны Селивёрстовой, отчётливо поняла, КТО была она, и та женщина в кружевах, и девочка в ситцевом халатике. Все они были ДУХИ, призраки… Она, Лерка, видела и слышала давно умерших людей. И вот теперь одна из них хочет её руками что-то сделать. Кого-то найти. И, видимо, не отпустит, пока Лерка этого не сделает. – Татьяна, ты здесь? – прошептала Лерка в темноту, изнемогая от любопытства и страха. Под рёбрами что-то томительно ухало, обрываясь. Что, интересно? Сердце? Действительно, похоже, что падает в пятки. Затылком девочка почувствовала знакомый уже холодок. Она оглянулась: рядом с ней стояла Татьяна, всё такая же сосредоточенная, напряжённая и испуганная. – Это была твоя могила? Медленный кивок. – Кто эти дети? Артём, Маргарита и Алёна? Стон, похожий на крик. Лицо Татьяны подёрнулась плёнкой, мерцание поблекло. – Это твои дети? – продолжала допрос Лерка. Она сама не знала, откуда у неё взялась сила. Сердце бешено колотилось, руки похолодели и покрылись испариной, коленки дрожали. Но она понимала, что должна знать больше. И ещё, что у неё есть право спрашивать, а эта несчастная женщина обязана отвечать. И Татьяна едва заметно кивнула. – Ты хочешь, чтобы я нашла того толстого дядьку? Женщина с силой стиснула зубы, подняла на Леру глаза, полные слёз и ненависти, и снова кивнула. – Где я его могу найти? – Лера спросила и поняла сама, что ответа на этот вопрос не получит – если бы Татьяна знала, она бы и сама его нашла. Поэтому задала другой вопрос, который её беспокоил даже больше. – Что будет со мной потом? Я не хочу попасть в психушку, выполняя ваши поручения. Ты же не одна там такая, которой кто-то зачем-то нужен здесь? Темноволосая женщина покачала головой и задумалась. – Я не пущу, – прошептала она, наконец. – То есть я помогаю тебе, а ты меня охраняешь от других просьб? Татьяна кивнула. Это Лерку вполне устраивало. Она кивнула в ответ и улыбнулась: – Я тебе помогу. Найду тебе этого толстого борова. Татьяна прищурилась. Она подняла руки и протянула Лерке белого плюшевого медвежонка, того самого, с пожарища, девушка его хорошо запомнила. – Это ему. Когда найдёшь. И растаяла. Лерка устало опустилась на диван. Её било мелкой дрожью, подташнивало, суставы нещадно ломило, холодный пот струился по побледневшему лицу. В этот момент в комнату заглянула мама. – Лерочка! Да ты вся горишь!!! – запричитала она, укладывая дочь в постель, теплее укутывая пушистым пледом ноги. – Вот и сразу стало ясно, откуда это бред… Ты просто больна, моя милая! У тебя жар. Вот и всё… Лерка не стала спорить. Сил не было. В конце концов, если это всё сейчас закончится, то пусть мать так и думает, её это успокоит. Меньше всего Лерке хотелось причинять боль родному человеку. И она позволила себя уложить, напоить тёплым чаем с мёдом и лимоном, микстурой. Мама, увлечённая заботой о ребёнке, даже не заметила белого пушистого медвежонка, жалобно притулившегося в углу дивана. Глава 3. Дар/проклятие (нужное подчеркнуть) Утром Лера чувствовала себя гораздо лучше. Всё-таки мысль, что не будет больше этого противного холодка по спине, этих шёпотов и стонов, придавала ей сил и уверенности. Пока мама, думая, что дочь крепко спит, убежала в аптеку, девушка включила ноутбук, и забила поисковый запрос: «Татьяна Селивёрстова». Поисковик выдал кучу ненужных страничек из соцсетей. Тогда Лерка уточнилась, забив свой нынешний адрес с пометкой «происшествия». Оказывается, домик-то у них беспокойный. За последний год он упоминался в СМИ с таким тегом трижды: драка с поножовщиной, ограбление и, батюшки мои, убийство на бытовой почве в соседнем подъезде! Прямо «нехороший» дом у них. И это всё на глазах у круглосуточной охраны, датчиков и тепловизоров! Да и жильцы в доме относятся к разряду «благополучных». Но информации о Татьяне Селивёрстовой не было. В памяти всплыла, словно подсказка, золотая табличка с чёрного обелиска. Лера забила в поисковик дату «17 мая 2014 года». И почти сразу наткнулась на страшное сообщение. «Жуткая трагедия произошла прошедшей ночью по адресу… (Лерка поняла, что адрес её нынешнего дома отличается буквой «а» от адреса Татьяны): в пожаре, возникшем в частном доме, погибла молодая женщина с тремя несовершеннолетними детьми. По предварительным данным, произошёл взрыв бытового газа. Отец семейства в настоящее время находится в больнице, его увезли накануне с приступом острого аппендицита, и по счастливой случайности его не оказалось дома в момент трагедии (Лерку передёрнуло на словах «счастливая случайность», явно идиот какой-то писал). Журналистов к нему не пускают. Как сообщили нам в следственных органах, семья не состояла на учёте в качестве неблагополучной, погибшая Татьяна С. работала в аптеке, её супруг и отец троих погибших детей, работает водителем автоколонны 2278 нашего города. По факту гибели четырёх человек возбуждено уголовное дело». И фотографии того самого дома, в котором она оказалась вчера: обугленные, выжженные дотла стены, изуродованные огнем игрушки. Ошибки быть не может. Это она. Лера до тошноты ощутила удушье, запах гари и жуткое, ничем не поправимое горе, перед глазами вновь поплыли покорёженные карнизы и фрагменты черепицы. Она взглянула на белого медвежонка. Там, на пожарище, он был совсем чистый. Может, его принесли позже? Она взяла его в руки. Пальцы утонули в мягком мехе, а по рукам потянулся холодок. Лера закрыла глаза. Тёплый вечер окутал её. Она оказалась в комнате с низким потолком, старенькими, местами отошедшими от стены, изрисованными детскими наивными каракулями, обоями. Запах кипяченого молока и гречневой каши. Детская кроватка, на спинке брошенное невпопад одеяльце с розовыми слониками. Продавленный диван в углу. На нём сидит, насупившись и уставившись в учебник, мальчик лет четырнадцати. У Леры часто забилось сердце. Артём Селивёрстов. Рядом с ним, на вязаном из лоскутков круглом, аляпистом ковре, устроилась с куклой его сестра Маргарита. Она сосредоточенно застёгивала на платье любимицы пуговку, сопя и простуженно шмыгая носом. Артём на неё не обращал внимания, иногда тревожно прислушиваясь к происходящему в коридоре. Лерка подошла к стеклу и тоже прислушалась. Женский голос, тревожный и сдавленный. И мужской, шипяще-угрожающий. – Я вас предупредил, Татьяна. Вы испытываете терпение и моё, и моего шефа. – Я ничего не хочу знать ни про вас, ни про вашего шефа! Мы вам сказали уже раз сто, наверное, – дом не продаётся. Оставьте уже нас в покое, в самом деле! – Я оставлю… оставлю. Только зря вы так, Танюша! – Да какая я вам «Танюша»! Я вас чуть ли не вдвое старше!!! – вспылила женщина. Лера услышала шум, возню там, за стеклом. Артём тоже напрягся и привстал. – Слушай, ты, старая карга, – Лера едва различала слова в этом зловещем шёпоте, больше похожем на шипение, – мне по барабану, что ты там о себе думаешь. Я тебе сказал – срок вышел! С вами хотели, как с нормальными людьми договориться, деньги предлагали, а вы… Короче, лохудра, я тебе так скажу: и для тебя, и для твоих выродков лучше будет, если уже сегодня ночью вас здесь не окажется, поняла? – какой-то стук, что-то с грохотом разбилось в коридоре, Артём бросился к двери. Но выйти не успел, в комнату проскользнула испуганная Татьяна, с заплаканным лицом, по которому чёрными ручейками растеклась дешёвая косметика. Она сжала сына в объятьях так, что у того, наверно, половина костей сломалось. – Мам, ты чего? – бормотал мальчик. – Чего он хотел, этот дядька… – Ничего, ничего, – в исступлении шептала женщина, отстраняясь от сына и невидящим взглядом обшаривая комнату. Её обезумевший взгляд остановился на игравшей на полу дочери. – Маргоша, ты почему не спишь! И снова начала отрывисто бормотать, перехватывая тонкими руками горло: – Ничего, ничего… Ничего они не сделают, это наш дом… Паша договорился… Они не посмеют. – Мам, это кто был? – Артём насупился и уставился на мать. Та под его взглядом вроде немного пришла в себя, перестала лихорадочно суетиться и постаралась улыбнуться: – Да никто, Темушка, так, человек один. Ты его не знаешь. – А чего ты тогда так всполошилась? – Он пригляделся к матери и дотронулся до её скулы. – Он что, ударил тебя?! Татьяна потёрла щёку, словно стирая неприятные воспоминания, и снова заметалась по комнате, бросаясь то к одному ребёнку, то к другому, словно прячась за заботой о них от страшного. Лера посмотрела на белоснежного медвежонка, повисшего в её похолодевших руках. Татьяне угрожали. Кто-то, кого она сильно боится, кто оказался способен ударить женщину, приходил накануне пожара. Он, и это Лера слышала собственными ушами, сказал, что Татьяне и её семье уже этой ночью не надо находиться в этом доме, их доме. Дальше уже можно было догадаться: семья улеглась спать, а ночью дом подожгли. Не оставив шанса спастись. Этот дом стал могилой для них. Она взглянула на печального плюшевого мишку, и заплакала от бессилия. Глядя на встревоженную Татьяну, укладывавшую Маргариту спать, она поняла, что и сама теперь не сможет спокойно дышать, пока не найдёт того толстого борова из чёрной машины, отдавшего жуткий приказ. Теперь это и её дело. Она перечитала сообщение о пожаре в доме Селивёрстовых ещё раз. Забивала в поисковик запросы о результатах расследования. Ведь уголовное дело-то возбудили! Но нет, никаких следов, единственная коротенькая заметка – и тишина. Лера подумала о Павле, муже Татьяны. Во всяком случае, девушка помнила, что Татьяна упоминала какого-то Пашу, вероятно, это и есть муж. В заметке сказано, что три года назад он работал водителем в автоколонне. Может, он ещё там же работает. Может, ей удастся с ним переговорить… Хотя Лерка не понимала, как можно объяснить ему свой интерес. Как вызвать на разговор? На всякий случай, она решила поехать и узнать, там ли он. В отделе кадров она представилась его племянницей из соседнего городка, сказала, что он давно не отвечает на звонки, и на письма, и что семья волнуется. Женщина на неё странно посмотрела и покачала головой: – Родственники… А где вы были, родственники, всё это время, пока мужик погибал? А? Чего глаза вылупила? Помер твой дядька, уже год скоро будет, как помер… Вот оттого и не пишет и не звонит. А вы, родственники, только спохватились… Женщина ещё долго что-то кричала ей в след, но она уже не слушала. Пунцовая, Лерка выскочила из кабинета и стремглав бросилась к проходной. «Идиотка!» – пульсировало в мозгу. – «Как я сразу об этом не подумала! Чего сюда сунулась?! А?» Словно спасаясь от погони, девочка пробежала мимо автобусной остановки в сторону центра, не разбирая дороги, сталкиваясь с пешеходами, поскальзываясь на тонком льду мостовой. «Идиотка»! Уже около парка она остановилась и перевела дух. Итак, выяснить подробности не у кого. Надо искать самой. Интернет в помощь… И журналист, который писал заметку! Лерка потопала в редакцию. Сейчас у всех порядочных СМИ несколько ресурсов: и газета, и вэб-сайт, и странички в соцсетях. Она нашла статью на их сайте. Автор, кажется, Василий Строев. Ну, что ж… Найдём тебя, Василий! Лера вошла в полумрак трехэтажного здания редакции местной газеты, опубликовавшей заметку. Её оглушил запах сырости, смешанный с запахами свежей типографской краски и борща из столовой. В узкий, обшарпанный коридор, выходило штук десять дверей с потёртыми и выцветшими табличками без имён и фамилий. Только «редакторы», «рекламный отдел», «технический отдел», «бухгалтерия», «заместитель главного редактора», «главный редактор». Лера толкнула дверь редакторского отдела. В глаза бросился организованный и даже какой-то уютный хаос, поверх которого старательно были разбросаны куски разноцветной, весьма потрёпанной мишуры, мятые ленты «дождика», за ниточки приклеенные скотчем к обоям разноцветные ёлочные игрушки. Из-за высокой стопки распечаток на неё выглянуло скуластое лицо и басовито поинтересовалось: – Девушка, вам кого? Обед же… Лера взглянула на темноволосого парня, с нескрываемым любопытством её разглядывавшего, потом на часы. Действительно, час-двадцать. – Ой, извините, – смутилась она, и, кажется, покраснела под внимательным и чуть удивлённым взором. – Я просто хотела одного человека найти, Василия Строева… Но, я, наверно, зайду после двух. Стопка распечаток качнулась, едва не разлетевшись по кабинету. Темноволосый прихлопнул её сверху. – А зачем вам Василий? Лера остановилась. – Хотела кое-что узнать у него об одном старом материале… Так, ничего особенного. Вы не знаете, он после обеда будет? Парень ещё раз придавил стопку распечаток, на этот раз, здоровенным степплером и криво улыбнулся: – Да, он, собственно, и не уходил ещё. – Так это Вы – Василий Строев? – обрадовалась Лера. Она надеялась увидеть серьёзного журналиста, представительного, в очках с тонкой золотистой оправой, толстом свитере с широкими (непременно широкими) рукавами, а перед ней высился неуклюжий парень лет двадцати пяти, растрёпанный, в заляпанной клеем футболке, в видавших виды джинсах. – Ну, был когда-то, – он неопределённо махнул рукой. – То есть? – Знаете ли, мы часто используем псевдонимы. И газете хорошо – типа она серьёзная и большая со здоровенным штатом спецкоров, и тебе тоже неплохо – всегда можно сховаться и сказать, что это не ты написал всякую муть… Клиент побегает – побегает, а доказать ничего не сможет… Но именем «Василий Строев» я и воспользовался-то всего пару раз, и с тех пор уже больше года как про него забыл. Так что даже странно, что им интересуется такая юная леди… Парень улыбнулся. – Да, тот старый материал, про который хотела Вас спросить примерно тогда и был опубликован, – девушка замолчала. «Василий» её тем временем продолжал разглядывать, ухмыляясь, и даже не собираясь поддерживать тему разговора. Лера окончательно растерялась. Парень ей явно не внушал доверия: он, небось, и не вспомнит, что это была за статья. И не отслеживал результат расследования по тому, что разгильдяй. – Ну, и? – не выдержал он, наконец. «А, к чёрту, всё равно, больше никаких ниточек!» – Около трех лет назад, в мае 2014-го, по улице Хрусталёва, сгорел частный дом. В пожаре погибла женщина и трое её детей. Вы писали заметку. Парень перестал улыбаться. Лицо сразу стало яснее, умнее даже, глаза заискрились настороженным интересом. По тому, как изменилось его лицо, Лера поняла – он помнит. – Знаете, я же ещё не обедал, – неожиданно предложил он, – есть очень хочется, и от этого не думается вовсе. Пойдёмте! Он порывисто сорвал с вешалки куртку, и, не спрашивая, согласна ли Лера обедать с ним, подцепил её под локоть, и, буквально выволок из кабинета. Протащив по коридору в сторону выхода, и не дойдя до него буквально метра, затолкал её в узкую дверь, которую она, входя, даже не заметила. За ней оказалось махонькое пыльное, давно не обитаемое помещение, со столом и вытертым стулом 80-х годов прошлого века. – Вы что?! – только теперь Лерка струхнула не на шутку. – Чё те надо? – «Василий» припёр её к стене, больно надавив локтем на горло. – Ты чё вынюхиваешь, а? Тебя Камрад подослал? – Что? К-какой Камрад?! – Лерка вообще потерялась. Этот парень, «Василий», вроде только что был нормальным, интеллигентным даже, а сейчас буквально позеленел весь, и глаза чёрные такие стали, мутные. Словно и не человеческие. – Стойте, отпустите меня, – хрипела она, – никто меня не подсылал! – Значит так, – зашипел «Василий» более спокойно, но от этого ещё более страшно, – скажешь Камраду, чтобы больше ко мне не совались. Я всё ему отдал, поняла, ВСЕ! Никаких материалов, фотографий, копий, у меня больше нет… НЕЕЕЕЕТ! Его глаза снова стали мутными, он схватил Лерку за шиворот и так тряхнул, что у неё едва позвоночник не рассыпался. «Василий» распахнул дверь коморки и с силой вышвырнул в коридор. Лерка пролетела тот несчастный метр до выхода, но не стала дожидаться, что будет дальше – с визгом рванула с лестницы мимо ошалевших блондинок на высоченных каблуках. Лишь добежав до автобусной остановки, и не чувствуя погони, она оглянулась. Полоумный «Василий» за ней не бежал. – Ну, что за день-то сегодня такой, – шмыгая носом Лерка торопливо топала по пустынной улице, вдоль бесконечного сине-зелёного забора. Садиться в автобус под любопытные взгляды пассажиров ей не хотелось, да и стоять в ожидании своего рейса тоже – не особо, ещё этот ненормальный передумает, и решит переломать ей парочку костей. Уже дойдя до перекрёстка, вывернув на более людную улицу, она успокоилась. Купила ароматную булочку в пекарне и села на скамейке: ей не давало покоя слово «камрад». Где-то она его уже слышала. Причём, совсем недавно. Вот на днях буквально. Лерка набрала в телефоне «камрад»… Всезнающий поисковик сообщил, что это «товарищ, друг», от испанского «camarade». Но «Василий» явно не это имел ввиду. Более того, Лерка готова была поклясться, что парень этого «товарища» жутко боялся… Глава 4. Свобода выбора зависимости Возвращающееся сознание подсказало, что сидит он на полу, в луже чего-то очень зловонного. Он вздохнул, в надежде, что это не то, о чем он подумал. Напрасно. То. Оно самое. Дерьмовое дерьмо. Ромка открыл глаза, чертыхаясь и автоматически глядя на циферблат. Двадцать минут второго. Это длилось четыре минуты. А кажется, что целая вечность. – Ромочка, ты жив! – рядом с ним возникло какое-то движение: это из дальнего конца коридора с тазиком и мокрым полотенцем бежала тетя Даша, соседка. – Слава Богу! Ты меня так напугал! Ромка хотел подскочить, но поскользнулся в луже, и с грохотом растянулся. – Теть Даш, я сам, я все уберу! – заорал он так, что бедная женщина присела. – Я все уберу! Сам! Только матери ничего не говорите. – Вот те раз, – всплеснула руками соседка. – Не трогайте ничего, я все сам, пожалуйста, – он жалобно посмотрел на пожилую женщину. – Теть Даш, пожалуйста. Она лишь развела руками, с сомнением поглядывая на его бледное лицо. – Ну, ладно, ванная в конце, по коридору. А я пока чай поставлю, – и суетливо побежала в сторону кухни, что-то бормоча и приговаривая, – совсем замордавали детей своей учебой!.. Она ушла хлопотать, специально не закрыв за собой дверь и то и дело тревожно выглядывая в коридор. Но Ромка не рассиживался. Он неловко сбросил с себя испачканную рубашку, скрутил ее в комок. Быстро вытер линолеум приготовленной тряпкой. Дошлепал, покачиваясь, до ванны, сменил воду, и вытер все начисто. – Теть Даш, ванну можно приму? – проорал он, и, услышав что-то одобрительное, закрыл дверь на защелку, разделся и сунул в раковину грязную одежду, белье. Все тщательно выстирав, он долго отжимал одежду, резко стряхивал с нее облака мелких капель. Потом аккуратно расправил рубашку, брюки, повесил на батарее, а сам полез в душ. «Блин. Четыре минуты. С каждым разом всё дольше и дольше», – сокрушенно покачал головой он. От мысли, что когда-нибудь это может дойти до получаса, его передернуло. В дверь тихонько постучали. – Да, тёть Даш, я нормально! – крикнул он. – Я уже выхожу. И резко выключил кран. – Ромочка, – из-за двери голос соседки совсем походил на старушечий, – я тут одежу тебе сухую приготовила, на ручку двери снаружи приладила, ты ее одень. – Да я всё выстирал, теть Даш! – Вот и хорошо, пусть просохнет. Глажанём и оденешь, как новенькое! Иди чаевничать! «Классная все-таки старушка!» На кухне его ждал белоснежный сахар в хрустальной сахарнице, старомодные кружки с позолоченным краем, блюдца, большой пирог с ягодой, варенье в маленькой пузатой пиалке. Тетя Даша, видно, внучку в гости ждала, вот и наготовила. – Теть Даш, ну зачем Вы! – язык сокрушенно причитал от избытка внимания, а желудок подгонял ближе к столу. После приступа он, как обычно, был жутко голоден. Пока Ромка уплетал пирог и варенье, тетя Даша налила ему крепкого чая и положила в него несколько ложек сахару. – Не надо! – запротестовал было он, но соседка со знанием дела подняла бровь и поставила кружку перед парнем. – Рассказывай, – велела она ему. Ромка застыл. – Чего? Чего рассказывать? – Давно это у тебя? – она кивнула головой в сторону коридора, хотя и так было ясно, о чем речь. Ромка положил кусок пирога на место. Вытер руки о полотенце. – Да, ерунда это, тетя Даша. Даже говорить не о чем! Первый раз такое… Траванулся, небось, шаурмой… – Не ври! – шепотом сказала соседка, да так, что он шею втянул. – Рассказывай как есть. «А что ей говорить? Про кожаный индейский ремень, или про круги?» – Ты наркотики употребляешь? – вместо него начала «угадайку» тетя Даша. – Нет, вы что! – Ромка показал в доказательство ладони, локти. – Куришь? – Нет, не понравилось… Да и не то все это, тетя Даша. Она с таким внимательным участием на него смотрела. Или пироги эти на него так подействовали. Захотелось рассказать, как есть. – Не колюсь, не нюхаю, не курю, не пью… Ничего такого. – Вот верю я тебе, Роман, – вдруг кивнула соседка, – верю. Знаю, отличник. Мать на тебя ненарадуется. «Ну, на счет матери – не знаю, радости не замечал». – Не то это все, – проговорил вслух и посмотрел в окно. Мелкий снежок крутился по ту сторону стекла. – Понимаете, это расплата. – Расплата? – Да, именно. Я с четырех лет вижу какие-то цифры, знаки, формулы, могу решить любую задачу, разобрать по полочкам любой чертеж. Даже когда еще не понимал ни слова, ни сути задания, безошибочно выдавал ответ. Вот просто знал и все. Ни способов решения, ни механизмов не знал. Даже названия формул не знал. А ответ – пожалуйста, выдавал. Отец, когда еще жив был, проверял. – Вундеркинд, что ли? – с сомнением уточнила тетя Даша. – Нет. Вундеркинды знают ответ потому, что много учатся, запоминают, и умеют решать быстрее других. Они понимают, что делают. Это способности, помноженные на тренировку. А у меня просто приходит ответ. – На блюдечке с голубой каемочкой? – усмехнулась соседка. Ромка усмехнулся за ней следом. – Почти угадали, – он постучал по лбу указательным пальцем. – Вот здесь, всплывает прозрачная доска, а на ней синим светящимся мелом написано. Только ровно через тридцать шесть минут после сеанса начинается вот такая свистопляска. Тетя Даша вздохнула и отошла к окну, тоже разглядывая резвящихся малышей. – Прости, Роман, не верю. Такого не может быть… – Почему? – Не может – и все! – отрезала сердобольная соседка и сердито отхлебнула чай. – Хорошо, давайте докажу! – И снова начнешь кататься тут у меня по полу?! Нет уж, уволь! – То есть, Вы все-таки верите? Тетя Даша шумно вздохнула: – Ой, не знаю я, Рома! Я ведь тебя помню вот с такого возраста, – она развела ладони сантиметров на пятьдесят, – с рождения тебя помню. И никогда ничего такого не замечала – хороший, вежливый мальчик, иногда чуточку болезненный. А тут ты мне про видения какие-то толкуешь… – Сколько денег у Вас в кошельке знаете? – неожиданно спросил Ромка. Соседка опешила и смутилась: – Не знаю… Есть немного. Тебе сколько надо? – У Вас в кошельке семьсот тридцать два рубля и тринадцать копеек. Проверяйте! Тетя Даша, поджав губы, достала сумку, вытащила из нее кошелек, и села перед Ромкой за стол – считать. Она долго перекладывала монеты, несколько раз сбивалась и начинала заново. – Сколько у Вас получилось? – Семьсот тридцать два рубля и двенадцать копеек… – Должно быть тринадцать копеек. – Ну, значит, ты ошибся, – соседка продолжала удивленно пожимать плечами. Ромка протянул руку к пустому кошельку: – Разрешите? – Да, конечно… Он перевернул кошелек открытым клапаном вниз, слегка встряхнул его. На стол, вопреки его ожиданиям, ничего не выпало. Тогда он заглянул в отделение, в котором обычно хранятся мелкие монеты, и аккуратно провел пальцем по шелковистой подкладке. В его руках блеснула серебром однокопеечная монета. – Феноменально, – всплеснула руками соседка. – Как ты угадал? Это прямо фокус какой-то, да? – Нет, я просто знаю, тетя Даша. Это совсем просто. Вот смотрите еще, – он протянул пожилой женщине телефон, – позвоните своей внучке, Каринке. Она сейчас делает математику, и не может решить задачу, поэтому и не едет к Вам. Задача звучит так: «В зоопарке есть голуби, воробьи, вороны и синицы – всего двадцать тысяч птиц. Синиц на две тысячи четыреста меньше, чем воробьев, ворон в десять раз меньше, чем воробьев, и ворон на четыреста меньше, чем голубей. Сколько голубей, ворон, воробьев и синиц живет в зоопарке?». Тетя Даша набрала номер внучки. – Здравствуй, Кариночка!.. Уроки делаешь?.. Математику на каникулы задали! – протянула она и бросила короткий взгляд на Ромку. – И что, сложная задача? Так-так… По тому, как округлялись ее глаза, Ромка понял: она верит. – Скажите Карине, что надо решать через уравнение. Ворон икс, воробьев десять икс, голубей икс плюс четыреста, а синиц десять икс минус две тысячи четыреста. Всего двадцать тысяч птиц. Если все правильно посчитает, то ворон у нее окажется тысяча. Через минуту тетя Даша положила трубку. – И что, никогда не было сбоев и ошибок? Ромка отрицательно покачал головой. – Я все проверяю. Математику и физику я люблю и понимаю, Вы же знаете. – Учиться тебе надо, Рома. Учиться. Ты сейчас в десятом? Ромка кивнул. – Я в техникум хочу. При МГУ. Но мать против… Тетя Даша похлопала его по руке. – Я с ней поговорю. Что-нибудь, да придумаем. Ромка нахмурился: – Не надо ничего придумывать, теть Даш. Я сам как-нибудь, – От одной мысли, что скажет мать, узнав, как он разоткровенничался с посторонним человеком, все внутри ссохлось. – Не надо ни с кем говорить, ладно? – Может, я все-таки чем-то смогу помочь? – Нет, я сам, – он неловко помолчал. – Пойду я, теть Даш. К матери на работу надо ехать, за ключами. Он тихо встал, и направился к выходу. Чуткая соседка только печально качала головой, глядя в сутулую спину подростка. * * * Подошёл Леркин автобус, она забралась в жарко натопленное нутро, устроилась на свободном сидении, а из головы всё не выходил этот «товарищ». Что-то не отпускало её. Какая-то догадка. Слово, действительно, было ей знакомо. Она добралась до дома, сбросила куртку… Вот! Она не слышала это слово! Она его ВИДЕЛА! Лерка бросилась к серванту с документами. Три дня назад она распаковывала коробку с бумагами: мамины папки, счета за старую квартиру, альбомы с фотографиями… И тонкая красная папка. Мама много раз говорила, что в ней очень важные документы, и Лерка, конечно, засунула любопытный нос внутрь. Вот где она видела этого «товарища»! Она перелистывала уложенные в тонкие хрустящие файлы документы. Свидетельство о праве собственности на квартиру. «Нет, не то», – Лерка лихорадочно просматривала одинаковые страницы. Кредитный договор… Банк такой-то, это ясно… Ушакова Светлана Павловна. Это мама… Вот он! «Договор купли-продажи № 1634. Общество с ограниченной ответственности «КАМРАД» в лице генерального директора Молина Хорхе Эдуардовича, и Ушакова Светлана Павловна»… Руки Лерки похолодели. Она теперь поняла всё. Камрад – это фирма-застройщик. Они с мамой купили у них квартиру в доме, построенном на месте сгоревшего жилища Татьяны Селивёрстовой. Камрад – это прозвище человека, которого так боится «Василий», которому он «отдал всё, все материалы и фотографии». Девушка включила ноутбук. Голубой экран быстро откликнулся, выйдя из режима сна. Она набрала фразу, которая должна была ответить на последний оставшийся вопрос. «ООО «Камрад», генеральный директор». Мгновенно загрузился официальный сайт фирмы. Текущие стройки, завершённые объекты, фотографии, награды и сертификаты. Лера выбрала вкладку «О компании». С большой фотографии на неё уставилось лицо довольно полного человека, почти лысого, с тяжёлым взглядом и улыбкой бульдога. Подпись гласила, что это Молина Хорхе Эдуардович, генеральный директор ООО «Камрад», тот человек, что криво ухмылялся, глядя на дымящиеся руины дома Татьяны Селивёрстовой. Тот, кого ей нужно найти. Лера взглянула на адрес фирмы… Хрусталёва, 27, 1 подъезд. Это их дом. Они держат офис в этом же доме. Лерка выдохнула. Она взяла белого медвежонка и вышла из квартиры. Ещё через пятнадцать минут она уже стояла в офисе ООО «Камрад» перед шикарной секретаршей. Там уже отмечали старый Новый год. Через огромные матово-чёрные двери конференц-зала прорывались ароматы застолья: гремучая смесь салатов, майонеза, копчёного мяса, рыбы и шампанского. – Шефа нет, – ухмыльнулась секретарша, глядя на Леркиного белоснежного медвежонка, – но я всё передам, не волнуйтесь, девушка. А Лерка больше и не волновалась. Она шла через пустынный двор дома с панорамными окнами, шикарного, в котором многие лишь мечтают иметь крохотный кусочек комфорта, а Эмми Ли шептала в наушниках: If I smile and don't believe Soon I know I'll wake from this dream Don't try to fix me, I'm not broken Hello, I'm the lie living for you so you can hide Don't cry.[2 - Гр. Evanescence, Hello.] Если улыбнусь – пойму, Что скоро очнусь ото сна, Не утешай меня – не сломлена Привет, я – та ложь, за которой можно скрыться, Не плачь.[3 - Перевод Кретовой Е.] Говорят, никакие деньги не стоят жизни. Врут. Говорят, деньги не пахнут. Врут. Деньги пахнут. Ещё как. Воняют кровью и потом. Лёгкие деньги – кровью, трудовые – потом. За каждой бумажкой – чья-то судьба. За каждой монетой – свобода. И никто по-настоящему не свободен. Мы свободны только в выборе своей зависимости, так, кажется? В этом плане Лерка теперь совершенно свободна. – Лер, ты чего? Ты куда ходила, больная же!.. – мама вернулась с работы раньше, в недоумении складывая в папку разбросанные по столу файлы с документами. Нарядная ёлка разноцветно подмигивала в углу. – Мам, мы можем вернуться в нашу старую квартиру? Прямо сейчас? А? * * * Уже подходя к кладбищу, Лерка заглянула в павильон, где торговали цветами. Она хотела купить настоящие живые цветы. И маленькую игрушку. На входе стоял стеллаж со свежей прессой. В глаза сразу бросилась огромная, на всю первую страницу, фотография крупного мужчины, лысоватого, с тяжёлым самоуверенным взглядом. Сердце оборвалось: на неё смотрел Молина Хорхе Эдуардович. Лерка схватила газету, с первых слов заголовка поняв, о чём статья. «Трагическая смерть руководителя крупной строительной компании. Пожар после корпоратива». Девушка оплатила покупку и медленно пошла в сторону калитки, на ходу просматривая статью. «…По информации следственных органов, причина пожара пока не установлена. Известно, что дом, в котором расположился офис ООО «Камрад», сдан застройщиком в начале прошлого года. Претензий и замечаний в процессе госприёмки не выявлено. Пожар разгорелся между двумя и тремя часами ночи в кабинете генерального директора. Возможно, причиной возгорания стала непотушенная сигарета». Лера точно знала, куда идти, словно бывала здесь много раз. Аккуратные ряды крестов. Украшенные неестественно яркими цветами тёмные оградки, обелиски, прикрытые от любопытных глаз заиндевевшими берёзками или пушистыми елями. Вид торжественный и печальный Вот она, тёмная оградка. Только за ней пять каменных плит: молодая, улыбающаяся женщина, мальчик-подросток, смешливая девочка, крошка в кружевном чепчике, погибшие одной смертью в одну ночь, и рядом с ними худощавый мужчина, не выживший без них. Татьяна, Артём, Маргарита, Алёна и Павел. Порванная в клочья судьба. Лера стряхнула иней с побелевших табличек, присела на скамейку рядом с могилой Татьяны, положила на гранитную плиту газету и цветы. – Татьяна, здравствуйте. Не знаю, слышите ли Вы меня теперь. Ведь я сделала то, о чём Вы меня просили, и Вы добились того, что хотели. Наверное, Вам не зачем здесь больше находиться… Знаете, мне очень жаль, что с вами так произошло. Правда. Она встала, положила игрушку на могилу Алёны Селивёрстовой, ещё раз взглянула на детское наивное личико, ручки, прижимающие к себе… белоснежного медвежонка… того самого… – Выходит, это её медвежонок, Алёны? Его не принесли на пожарище? У Леры внутри всё похолодело. И нашёлся ответ на вопрос, бившийся в мозгу. – Ладно, Татьяна, – выдохнула, наконец, она, – если ты меня слышишь, то я освобождаю тебя от обещания, данного мне… ну, в том плане, что больше ко мне никого не пускать. Если есть кто-то ещё рядом с тобой, кому я могу помочь… то, валяйте… По позвоночнику полился тонкий холодок. Словно апрельский сквозняк пробрался под куртку. Лерка закрыла глаза и приготовилась. Глава 5. Знакомство Ромка съездил к матери на работу, взял у нее ключи, долго ждал в мастерской, пока изготовят дубликат, потом трясся в трамвае, чтобы вернуть комплект матери. Освободился после пяти. Парни звонили несколько раз. Но идти «праздновать» не хотелось. Ребята почувствовали и отстали. А Ромка долго бродил по городу, убивая время, потом, когда уже стемнело и заботливые мамочки увели ребятишек ужинать и укладывать спать, устроился на детской площадке под своим подъездом, и ждал, когда погаснет свет в квартире. Это означало, что отчим с матерью легли спать. Путь свободен. Он вздохнул с облегчением, и поплелся в сторону своего подъезда, на ходу дожевывая черствую булку – остаток обеда. На лестничной площадке, устроившись на рюкзаке, подремывала девушка, бледненькая, в порванных по последнему слову моды джинсах, с рыжими растрепанными волосами, но, в общем, симпатичная. Он хотел пройти мимо. Но вдруг помочь человеку надо. – Эй, ты чего здесь? – аккуратно дотронулся до ее плеча. Девчонка ахнула и резко вскочила. – Я, что, уснула, что ли? Ромка неуверенно улыбнулся: – Ну, вроде того. Храпела так, что с первого этажа слышно было… Девчонка шумно выдохнула и пробурчала: – Чего допоздна шляешься? Я тебя с пяти часов жду здесь. – Меня? – Ромка с интересом заглянул в серые глаза незнакомки. – Ты Роман? – Ромка кивнул. – Значит, тебя. Пойдем! Она решительно шагнула в сторону лестницы, уводя его выше на один пролет. Девчонка ему понравилась. Хорошенькая. И такая решительная. Он поплелся за ней. – А чего ты меня ждешь? Позвонила бы… Девчонка хохотнула: – А я, типа, твой телефон знаю! – Ну, где живу узнала же как-то? Чего бы в том же месте и про телефон не спросить? – резонно отметил парень, с любопытством разглядывая незнакомку. Она оказалась довольно высокая, младше его, только как камень собранная. Она точно знала, что ей нужно, и как этого добиться. Ему бы так… – Мне, собственно, и адрес никто не сказал, – пробормотала она, пристраивая свой портфель на подоконник. – Меня сюда твой дед привел. Ромка похолодел. Он уставился на девчонку, думая, что та сейчас рассмеется. Но злые шутки ему не нравились: – Не смешно. Мой дед умер лет пять назад… Любоваться незнакомкой расхотелось. Как, впрочем, и продолжать разговор. Ромка повернулся и начал спускаться вниз, к своей квартире, когда услышал звонкий, натянутый как струна, девичий голос: – Он говорит, что ты обещал ему самолетик доделать… Тот, который антошка-коротыш… Он замер. – Как? Как ты сказала? Незнакомка уставилась на свой рюкзак: к замку был прилажен значок – желтая улыбающаяся во весь рот рожица-смайлик. – Твой дедушка говорит, что ты обещал ему самолетик доделать…антошка-коротыш. Я не знаю, что это означает… Тебе виднее должно быть, – и она пронзительно посмотрела на него в упор, словно горячей ртутью окатила. У Ромки вспотели ладони. Он вспомнил маленькую модель самолетика «Ан-140», «антошка-коротыш», которую они с дедом строили в то лето, когда тот был еще жив. Он, Ромка, должен был раскрасить модель. А осенью деда не стало. Он обещал деду, что принесет самолетик, покажет, что у него получилось… Но… Все как-то забылось. Самолетик так и стоит у него в комнате, с неокрашенным крылом, на пыльной полке. – Откуда ты знаешь? – Ромка приблизился к ней, заглядывая в заострившееся лицо, запоминая выпуклые скулы, короткий завиток на виске, аромат ванили и шоколада, исходивший от незнакомки. Та даже бровью не повела: – Твой дедушка. Он помнит, что ты обещал и не сделал, – девочка забралась на подоконник. – Ты еще говорил, что заберешь его фотоальбом. Он так и валяется среди дедовых вещей. Его уже тетя Ира выбросить собирается. Дед беспокоится. Тетя Ира – это мамина сестра. Ей дедов дом в деревне достался по наследству. Стоял пять лет, в него только летом приезжали, как на дачу. А в этом году они решили все перестроить, в порядок привести и жить там постоянно. Но Ромка все еще не верил. Эта девушка… Вдруг, она просто его разыгрывает. Про самолетик – это, может быть «пальцем в небо», кто с дедом самолетиков не строил? Про тетю Иру – тоже совпадение… Незнакомка внимательно на него посмотрела. Спокойно, без кокетства, словно рентгеном обожгла. – Я людей умерших вижу, – подсказала девчонка, – Вот твой дед пришел ко мне, сказал тебе кое-что передать. – Так ты его видишь, деда моего? – Ромка икнул. Незнакомка сощурилась, понимающе кивнула: – Проверить хочешь? Валяй! У него борода была, глаза светлые, синие. Высокий, повыше тебя сейчас. Одет в красно-бордовую клетчатую рубашку, байковую, теплые треники. Когда говорит, губы так смешно вытягивает, – она чуть оттопырила нижнюю губу, – и то и дело цокает. Ромка похолодел. Он запомнил деда именно таким: седым, в яркой клетчатой рубашке. А вот про то, как дед говорил – забыл совсем. А сейчас вспомнил. Но хотелось убедиться окончательно. В голове мелькнула радостная мысль: – Слушай, ты здесь посиди, я сейчас фотографию деда принесу, ты мне его покажешь! Он слетел по ступенькам вниз, нарочито аккуратно щелкнул замком, чтобы никого не разбудить, медленно и бесшумно открыл дверь. Рыжеволосая девушка осталась одна, поджидая, пока недоверчивый собеседник явится с фотографией. Он прибежал через минуту. – На, смотри, это он? – и Ромка открыл толстый фотоальбом со старыми, сильно пожелтевшими страницами. На неё смотрели спокойные, величественные лица пожилой пары, лукаво улыбался паренек в шоферской фуражке. Ромка показывал на большое групповое фото: военные летчики расположились на траве. За спиной – бескрайняя степь и высокое-высокое небо. Глава 6. Соня и Даша Неуклюже скользя по ледяному насту, коварно присыпанному пушистым снегом, перескакивая через простенькие, почти утонувшие в сугробах неказистого московского дворика пеньки и качалки, пробиралась ученица десятого класса «Б» средней общеобразовательной школы номер 167 Софья Афанасьева. Её вязаная шапка с большим помпоном съехала на макушку, выпустив на мороз тёмную пушистую прядь, шарф раскрутился и мёл дорогу, а полы коротенькой дублёнки ритмично били по закоченевшим коленям. Она торопливо пробиралась сквозь надвигающиеся сумерки, шумно шмыгала носом и поминутно поглядывала на циферблат ручных часов. – Да, ч-черти-че! – ругалась она, в очередной раз, поскользнувшись на спуске с оледенелого бордюра. – Ни фига ж не видно! Она едва не упала на грязный автомобиль, неловко припаркованный на тротуаре, ещё раз чертыхнулась, и с силой дёрнула ручку своего подъезда. Со второй попытки дверь поддалась, протяжно скрипнув и пропуская её внутрь, в душный полумрак, пахнувший горячей сыростью и кошками. – Дашка! Я уже тут! – проорала она вверх, на лестничную клетку, с топотом поднимаясь на свой второй этаж. Из-за поворота показалась кислая физиономия Дашки Синицыной, её школьной подруги. Софья устало закатила глаза к потолку. Вот вечно так! Чуть что выпадает из графика – подождать пять минут или выйти раньше из дома – сразу вот такой же недовольный вид. – Я думала, ты ушла, – тихим, бесцветным тоном пропела Дашка, поправляя очки. – Правильно сделала, что подумала, – кивнула Афанасьева, уже напряжённо шуруя в карманах в поисках ключей. – Мы вроде на пять договорились встретиться, – продолжала нудеть за спиной Дашка. Сунув ключ в замочную скважину, Софья с силой толкнула входную дверь: – А мы и встретились! – часы в комнате как раз отстукивали пять раз. Софья подняла вверх указательный палец: – Слышала? Всё по часам, как ты любишь! И ворвалась внутрь квартиры, на ходу сбрасывая модные угги, дублёнку, шапку с шарфом и, бросая всё на пуфик у входа, потопала в кухню, по дороге нацепив растоптанные тапочки. Там она с надеждой щёлкнула выключателем и взглянула на круглый абажур люстры – лампочка не загорелась: свет так и не дали. Как с утра выключили, так и «ведутся ремонтные работы». Хорошо, что у них газовая плита, теперь хоть с голоду не умрешь. А темнота… оно ничего, в задуманном деле, точно, не помеха. – Есть будешь? – крикнула она подруге. Из коридора послышалось одобрительное бульканье. Соня выглянула: ну, естественно, мисс «красота и порядок» уже аккуратно пристроила на вешалке свою куртку и теперь разбирает брошенные Соней вещи. – Даш, оставь ты их в покое, – она подошла, забрала из рук подруги свою дублёнку и демонстративно бросила назад, на пуфик. И вернулась в кухню. Даша, всё с такой же кислой миной, поплелась следом. Она плюхнулась на табурет, отрешённо наблюдая за хозяйкой: та достала из нижнего шкафчика, из самых недр его, старенький эмалированный чайник с почерневшим дном, налила в него воды и поставила на печку. Чиркнув спичками, зажгла огонь на конфорке и вытащила из холодильника большое блюдо, прикрытое полотенцем, поставила на середину обеденного стола, рядом с белой непрозрачной вазой, доверху наполненной мелкими апельсинами. Дарья с любопытством повела носом и заглянула под накрахмаленный хлопок: пирожки с корицей. – Сонь, а ты куда бегала-то? – спросила она, наконец. Афанасьева как раз в этот момент вцепилась в пирожок, моргнула: – Жа-шпишками. – Чего? – За спичками! – пришлось повторить, дожевав. – Днём со школы прихожу, а света нет. И спички заканчиваются. Вот и побежала, а то ж ни чай попить, ни свечи зажечь… Гадать-то будем? Дашка кивнула. – А-а, а то я думаю, чего это мы в потёмках сидим, и ты чайник доисторический достала… – Во-во. Лерка, кстати, придёт? – это их третья подружка, Ушакова. Вместе с Дашкой в музыкальную школу ходит. Только Синицына – на фоно, а Лерка – на скрипке играет. Лерка переехала в другой район, как раз перед Новым годом. Но обещала являться и не теряться. – Не, не придёт. Вроде как заболела, даже в музыкалку эти дни не ходит, – вздохнула подруга и тоже взяла пирожок. Афанасьева пристально посмотрела на подругу. Та приглядывалась к лакомству слева-справа, словно выбирая место, достойное её внимания, и смачно откусила кусок. Ни следа волнения, переживания и прочих душевных мук. Соня почувствовала, что звереет от любопытства. – Чего к тебе Истомин сегодня подходил? – не выдержала она. Дарья от смущения перестала жевать. Нахмурилась и покраснела. – Паша? В кино звал. – Ого! – Соня округлила глаза в ожидании продолжения. Но подруга молчала, как рыба, собираясь вцепиться в пирожок с другой стороны, ближе к варенью. – А ты чего? Подруга смутилась ещё больше, щёки заалели, на шее появились красно-бурые пятна. На плите шумно засопел чайник, эмалированная крышка стала заполошно подпрыгивать. Дашка бросила на потрёпанную клеёнку откусанный пирожок, соскочила с табурета, заставив его жалобно скрипнуть, и, схватив с полки две кружки, сунула в них треугольные пакетики с заваркой, залила кипятком. – Накрыть у тебя есть чем? – повернулась она к хозяйке. Та как заворожённая следила за действиями подруги, то и дело вздрагивая от грохота, их сопровождавшего. – Чего? – переспросила она. – Накрыть кружки есть чем? – Дашка кивнула на две цветастые ёмкости, над которыми ароматными струйками поднимался пар. – Иначе плохо заварится… Софья выдохнула: – Синицына, ты заколебала уже! Нормально всё заварится! Чего ты Пашке сказала-то?! Синицына выразительно замерла, неуклюже вытянув шею, из-за чего стала походить на гусыню: – Сказала, что занята: уроки у меня и на репетицию опаздываю. Она исподлобья посмотрела на подругу: округлившиеся глаза, открытый рот, из которого торчит кусок недоеденного пирожка, на носу назревший до красноты прыщик, остановившийся взгляд. Ещё, понятно, что остановился он на ней, Дашке. При чём, с выражением полного и бесповоротного сочувствия. – То есть к тебе подошёл парень, по которому ты сохнешь с шестого класса, позвал тебя в кино, а ты сказала, что у тебя, блин, «уроки», и отказалась? Так? – Дашка виновато кивнула. Соня с шумом проглотила пирожок. – Синицына, ты вообще нормальная? Софья подперла голову, по-прежнему не сводя недоумевающего и сочувствующего взгляда с подруги. – Сонь, мы все-таки с тобой по-разному смотрим на эти вещи, – начала было Дарья давно заготовленную фразу. Но та икнула и развела руки: – Да знаю я все, по-идиотски ты на них смотришь, понимаешь? Чего тут такого? – Дашка молчала. – Ты же не во времена своих менуэтов и сонатин живёшь! А во времена рейва и инди-рока… Чуешь разницу? Там, – она показала куда-то за окно, – менуэты, а здесь, – она легонько постучала ладонями по столу, – современная жизнь, понимаешь? Ж-И-З-Н-Ь!!! И в ней есть кино, концерты, мобилки, парни. С ними можно разговаривать, гулять без опасения быть сожжённой на костре. Дарья села напротив, тяжело вздохнула. – Конечно, ты права, – она посмотрела в окно, – я – старомодная дура… – Старомодная – согласна, на счёт дуры – я этого не говорила, – на всякий случай поправила Афанасьева. – Хорошо-хорошо, это я говорю, что я – дура. Но он подошёл ко мне, и я как-то растерялась… Не знаю, как оно у меня вырвалось – про учёбу и репетиции… Я всё время кручусь между школой, музыкалкой и репетиторами… и вот, как-то вырвалось. Софья с сомнением и жалостью посмотрела на подругу. Вот же незадача: и умница-отличница, и талантище, и человек хороший, и симпатичная, даже симпатичнее её, Сони, вон волосы какие блондинистые и без всякого мелирования. И очки ей идут. Но вот совершенно не приспособленная к жизни. Как она будет без неё, без Соньки, то есть? Ещё поступит в эту свою консерваторию, и всё, умрёт за нотами нецелованной… Правильно Лерка говорит: Дашку надо брать на поруки, и по рукам ее по рукам. – Ладно, не хнычь, – примирительно пробормотала она. Кухня окончательно утонула в сизых сумерках, и смотреть друг на друга в потёмках становилось всё труднее. За окном начиналась метель. Мутная взвесь извивалась, скручивалась в кольца, тоскливо и жалобно подвывал ветер. Словно острые коготки неведомого зверя по стеклу скреблись комья снега. Соня достала из шкафчика серые свечи, перевязанные грубой бечевкой, зажгла их. Покапав горячий парафин на дно старенькой алюминиевой кастрюли, установила в неё свечи. Всё ещё обдумывая что-то, взяла кружки, от которых шёл тёплый пар и разливался аромат цитруса, поставила на стол. Дашка сразу потянулась к своей любимой, которую она же и подарила – ваниль с шоколадными нотами-восьмушками на стройном нотном стане. – Что-нибудь придумаем. – Что? – вздохнула Даша с отчаянием в голосе. – Ну-у. Я приглашу его с Витькой в кино. Возьму тебя. Сходим вчетвером. Потом он тебя до дома проводит, как настоящий кавалер, а там уже, может, ты и перестанешь за уроки бросаться как в спасательную шлюпку… Дашка хохотнула. Но в тусклом отсвете выглядела при этом ещё более несчастной. – Слушай! – Соня наклонилась над столом. – Предлагаю выяснить вновь открывшиеся обстоятельства в ходе сегодняшнего гадания… Ты со мной? В подъезде гулко хлопнула дверь. Послышались торопливые шаги на лестничной площадке. Соня посмотрела на часы: почти шесть, скоро мама с работы вернётся. – Пойдём, я тебе что-то покажу… Она схватила кастрюльку со свечами и, проплыв мимо заинтригованной Дашки, скрылась в полумраке коридора. Квартира у Афанасьевых была небольшая, хоть и «трёшка», но в старом доме, с довольно странной, неудобной планировкой. Кухня выходила в длинный узкий коридор, на котором смыкались всё выходы из всех помещений: входная дверь, ванна и туалет, и традиционная в таких домах кладовка – с одной стороны, три двери в жилые комнаты – с другой. Если бы ещё эти самые двери оказались со стеклянными вставками, было бы, наверно, уютнее, особенно сейчас – вечером, с отключённым электричеством и занимавшейся за окном непогодой. Осторожно двигаясь за подругой, Дарья невольно представила себя в древнем заброшенном замке – узкий проход, темнеющие проёмы комнат, тревожное поскрипывание паркета, и худенькая девушка со свечой впереди. В довершении картины Соньке не хватало длинного, в пол, платья. – Ты чего там плетёшься? – прошептала подруга. – Тут я… А ты чего шепчешь? – так же тихо отозвалась Даша. Афанасьева хохотнула чуть громче, но тоже не в полный голос: – Не знаю, всё так торжественно… Смотри! Она отошла немного в сторону, подняв высоко свою кастрюльку со свечами и позволив Даше оглядеться. Они оказались в спальне родительской спальне: тяжёлые шторы плотно задернуты, широкая кровать с массивным изголовьем в виде распустившейся лилии, мерцающие в свете свечей бра. Слева от входа, у стены, ловило отражение двух девчонок громоздкое трюмо с овалом центрального зеркала. – Класс, правда? – восторженно хвасталась Соня. – На Новый год себе купили обновку… Круть, да? Дашка зачарованно кивнула. – И, прикинь, ещё что я придумала, – Соня поставила кастрюльку со свечами на трюмо, исчезла на мгновение в темноте коридора. В кладовке послышался грохот, словно посыпалось что-то мелкое, металлическое, потом – оханье и тихие ругательства. – Афанасьева, тебе помочь? – Даша выглянула из спальни. – Не-е, я уже тут. Оно легкое… на колесиках… Медленно разворачиваясь в узком коридоре, скрипя резиновыми тапками, Соня втягивала в комнату нечто высокое, плоское, в деревянной оправе и на широкой нескладной подставке. – Это что такое?! Но подруга не отзывалась, кряхтя и шумно вздыхая. Дашка не выдержала, схватила за угол деревянной рамы, потянула её на себя. Штуковина оказалась и впрямь не столько тяжёлой, сколько неудобной и большой: в высоту едва-едва прошла в дверной проём, а в ширину – вообще пришлось втягивать по очереди вначале один угол, а потом – второй. – Та-дам! – Соня выровняла деревянную раму вычурного напольного зеркала. Перед озадаченной Дашей встало её собственное отражение во весь рост: растрёпанные волосы, смущённый вид, стекляшки очков в модной оправе. В несмелых бликах свечей она увидела себя странно потерянной, словно чужой. – Здорово, да? – не унималась Сонька. – Это от старого гарнитура осталось, не дала продать. Буду у себя в комнате делать ремонт, его там пристрою. Раму только перекрашу, сделаю её светлой-светлой. Представляешь? Дашка представила и поморщилась. – А зачем ты его сюда припёрла? Соня, любовно поглаживавшая гладкое полированное дерево, встрепенулась: – Как «зачем»? Гадать сейчас будем! – На зеркалах? – Дашка боязливо поёжилась. – Конечно… – Так вроде же в полночь надо?.. Афанасьева развела руками: – Ага, в полночь такие стучимся к мамке с папкой со свечкой: пустите в зеркало потаращится, да? Синицына, не тупи! Подруга пожала плечами. – Ерунда это всё, не верю я… Соня хитро прищурилась, приблизив лицо к самому Дашкиному уху: – А на суженого-ряженого? – заглянув в глаза и прикусив нижнюю губу, томно добавила: – А если Пашка Истомин явится? А? И гоготнула. – А как? Ты знаешь? – с сомнением в голосе отозвалась Дашка. Подруга вскинула подбородок, закатывая выше локтя рукава тёмной клетчатой рубашки, торжественно подняла руки над головой и громоподобным голосом провещала: – Я, потомственная ясновидящая, маг-виртуоз в третьем поколении, властелина духов и мирских врат, ведунья Софья, приглашаю тебя на сеанс супер-пупер магии!!! Один взгляд сквозь магический кристалл, и твоё будущее у меня как на ладони! – Афанасьева! Тебе никто не говорил, что в тебе пропадает народная артистка? Соня хихикнула: – Ладно, давай начинать, а то скоро мамка с работы придёт, весь кайф обломает своими советами! Она подтолкнула подругу к зеркалам. – Слушай сюда, – скомандовала она. – Встаёшь между зеркалами, типа в коридоре таком оказываешься. Говоришь «Суженый-ряженый покажись» и ждёшь. В конце коридора появится фигура, когда окажется у тебя за спиной – смотришь быстренько и выбегаешь из коридора. Поняла? Только не оборачивайся – нельзя, говорят… Дашка кивнула, заворожено оглядываясь вокруг: – Кто говорит? – Ну, бабки всякие… Гадалки. В инете прочитала. – А-а, – понимающе протянула Синицына. – А долго ждать? Софья округлила глаза: – Да кто ж его знает… Хорошо бы побыстрее, я ж говорю, мать скоро должна прийти… Ну, рассказывай, что там видишь? Дарья заглянула в зеркальную мглу. Здесь, внутри бесконечного коридора, оказалось прохладно. Она поёжилась, словно от сквозняка. Её отражение, мутное, неравномерно освещённое тусклыми восковыми свечами, казалось, начало жить своей жизнью – медленнее моргать, невпопад дышать. Или ей это только показалось? – Даш, ну, что? – донёсся издалека голос Афанасьевой. Дарья только отмахнулась: – Если ты будешь поминутно меня спрашивать что да как, то вообще ничего не получится. Сиди смирно. Афанасьева вздохнула. Даша слышала, как скрипнули пружины матраса: подруга решила устроиться поудобнее. Дарья тоже придвинула к себе мягкий, бархатный пуф и, глядя через желтое пламя свечей, прошептала: «Суженый-ряженый, покажись». В ушах звенело. Казалось, что тишина нашептывает что-то: сюда, в межзеркалье, проникали странные звуки – протяжный скрип открывающейся двери, грустное завывание ветра, негромкий шелест сухих листьев, тихий стук по стеклу. Зеркальная поверхность помутнела. Дарья вздрогнула: сквозь матовую пелену она отчетливо заметила фигуру. Она не успела разглядеть её стала всматриваться внимательнее. Очень мешал туман, словно осенняя морось застилавший зазеркалье. Девушка решила, что это от свечей. Осторожно, чтобы их не задеть, она провела рукой по холодной поверхности. Фигура мелькнула уже гораздо ближе, в нескольких метрах от неё, за спиной. Невысокий человек шагал навстречу, то и дело исчезая за сумрачными колоннами. Девушка наклонилась ближе, напряжённо ожидая увидеть лицо незнакомца, когда он снова мелькнёт в лабиринте зеркал. * * * Стекло покрылось мокрым туманом. Несколько капелек стекли по гладкой поверхности. Дарья раздражённо провела рукой, в очередной попытке вытереть его, но замерла от удивления – на неё, наклонившись к зеркалу и приглядываясь, смотрел молодой мужчина, лет двадцати пяти, тёмные волосы чуть ниже подбородка, нос с горбинкой, лукавый взгляд. Пашка Истомин. Только старше и еще красивее. Дашка онемела, на миг забыв, что нужно делать – фигура была на столько реалистичной, на столько отчётливой, словно… словно повзрослевший Пашка и вправду стоял прямо за её спиной, словно он был ею. Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/evgeniya-kretova/alteraty-missiya-dlya-usopshih/?lfrom=688855901) на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом. notes Примечания 1 Фраза из советской фантастической комедии «Иван Васильевич меняет профессию», реж. Л. Гайдай. 2 Гр. Evanescence, Hello. 3 Перевод Кретовой Е.