Только шрам зазмеился над бровью... Пуля, к счастью, прошла стороной. Вот мы чокнулись.Как "за здоровье", Ну а пьем, ровно "за упокой"... И глаза... Как врата в неизбежность, Темноликой тревоги полны. Не могли мы, пойми, свою нежность Растерять на дорогах войны. Были, были седые туманы, Их под Курском распел соловей. Над войной солнце тоже вставало

Шакал

Автор:
Тип:Книга
Цена:249.00 руб.
Издательство:Самиздат
Год издания: 2021
Язык: Русский
Просмотры: 178
Скачать ознакомительный фрагмент
КУПИТЬ И СКАЧАТЬ ЗА: 249.00 руб. ЧТО КАЧАТЬ и КАК ЧИТАТЬ
Шакал Виктор Улин Мужчина и женщина #27 В отличие от героя Чеховской «Дамы с собачкой» Дмитрия Дмитрича Гурова, ветеринарный доктор Константин Иваныч Верников едет в Турцию для спокойного отдыха без забот – оставив дома мобильный телефон, зато прихватив записки Юлия Цезаря, чтобы насладиться в одиночестве любимой книгой. Но, поехав в отпуск вместе с семьей друзей, он неожиданно вступает в отношения, дающие минутную радость и открывающие перспективу грядущих проблем. © Виктор Улин, 2007 г. – фотография. © Виктор Улин, 2021 г. -дизайн обложки. Содержит нецензурную брань. Виктор Улин Шакал Памяти Джеральда Даррелла – одного из малой горстки людей, которых я искренне уважаю «Кто знает: дух сынов человеческих восходит ли вверх, и дух животных сходит ли вниз, на землю?» (Екклесиаст. 3:21) 1 «Hallia est omnis divisa in partes tres» Тая от наслаждения, Верников прочитал первую, давно выученную наизусть строчку. Потянулся и скорректировал подушку, чтоб лежать, не напрягая шею. В номере царила изумительная, ласкающая прохлада. Балкон выходил на юг, и по утрам здесь никогда не бывало жарко. Возвратясь с завтрака, Верников на несколько минут включил кондиционер. И почти сразу выключил: подобно кошке, он не выносил даже теплых сквозняков, не говоря уж о пластах ледяного воздуха. Солнце вставало с другой стороны корпуса, накаляя утренними лучами номера, чьи двери располагались через холл. А сюда проникал лишь свет, но не жара. Вечером, конечно будет другое дело, – лениво отметил он. Но для вечера имелось средство. Над которым, правда, пришлось поработать. Турки, в отличие от египтян, казались просто паскудными в своей экономии, выжимающей из отеля последний грош. Вся электросистема номера включалась, лишь когда постоялец вставлял в слот свою прокси-карту. То есть электронный ключ от номера. Который, уходя, приходилось забирать с собой. Потому что дверной замок без ключа не открывался. Как, впрочем и положено. Только вынутый из слота ключ сразу все обесточивал. В том числе и кондиционер – и по возвращении номер встречал чудовищной духотой. Конечно, можно было оставить карту на месте, а дверь просто захлопнуть. А потом посетовать на свою забывчивость и попросить дежурного портье открыть номер универсальной картой. Или позвать горничную. Но такой трюк мог сработать раза два или три; повторять его не следовало. Хитрые, несмотря на внешнюю простоту, турки наверняка бы догадались, зачем русский «забывает» карту, оставляя кондиционер включенным. И если бы не нашли способа выставить счет за перерасход энергии, то придумали бы способ выколотить деньги. Например, опустошили в его отсутствие платный мини-бар – небольшой холодильник, где потело около десятка мелких бутылочек и штук пять шоколадок, каждая по три-четыре евро – а потом заявили бы, что все съел и выпил он, и заставили платить при отъезде. Однако и мириться с тем, что после обеда приходилось окунаться в одуряющий жар, включать кондиционер и ждать приемлемой температуры, Верников тоже не желал. Он не знал, сколько получил отель от его путевки после вычета стоимости авиабилетов и доходов турагентства. Наверняка не так уж много. Но он, доктор Верников, не бедный, но и не сверхобеспеченный сорокатрехлетний россиянин, заплатил за двухнедельный отдых тридцать одну тысячу рублей. И не хотел, расставшись с деньгами – которые ему всегда было жаль тратить на себя – испытывать хоть малый дискомфорт. Поэтому, увидев хитроумную турецкую экономию, принялся изучать устройство прокси-карты. Помимо магнитной полоски, там торчали контакты микрочипа. Верников мало понимал в технике, но ум практического врача, вынужденного строить работу не на знании, а на догадках, подсказал: функции элементов различны. Карта программируется под конкретный замок. Но слоты электросистемы наверняка везде одинаковые. Скорее всего, полоса отпирает дверь, а контакты включают электричество. Истинному знатоку электроники такая догадка показалась бы идиотизмом. Но дилетант Верников решил ее проверить. Он достал из бумажника несколько автозаправочных и банковских карт, которые неизвестно зачем взял с собой за границу. И принялся поочередно их вставлять. Как ни странно, невозможное получилось. Приняв карту «Лукойлнефтепродукта» за свою, турецкая система заработала. И теперь, уходя на обед и вечернее купанье, Верников мог спокойно оставить кондиционер включенным. Для стопроцентной надежности он вывешивал табличку «No disturb» – чтобы не заглянул в его отсутствие проверяющий обслуживания в номерах. По утрам ничего не предпринимал: в эти часы номер убирался горничными. Но сейчас не требовалось ничего. Воздух оставался по-утреннему свеж. Верников чувствовал, что в желудке не прошла тяжесть от кунжутных колец – любимого завтрака, которым он тут наслаждался. И стоило еще полежать перед выходом на море. А лежать он любил. Потому что в обычной жизни не всегда находилось время даже посидеть. Сейчас он вспоминал свои колебания перед поездкой: вообще-то собирались они, как обычные люди, всем семейством. То есть вдвоем с женой. Однако в последний момент у Лены возникли обстоятельства: ей предложили должность генерального директора в одной из крупных фармацевтических фирм города. Пришлось выбирать: отдых или карьера, сама идущая в руки. Алена выбрала второе; она всегда отличалась разумностью. Но жена не хотела, чтобы Верников пожертвовал собственным отпуском, и заставила ехать его одного. Их отношениям, дружеским и ровным – даром, что у самого Верникова это был третий брак, а у нее второй – недавно исполнилось одиннадцать. Страсть давно ушла, а вместе с нею и желание уединиться в далеком краю. Впрочем, не имея детей, уединиться они могли в любой момент своей обычной жизни. Только в последние годы, размолотые изматывающей работой, секс потускнел и отошел на второй план. Поэтому Верников отправился отдыхать без возражений. Тем более, поехал он все-таки не один – с семьей друзей. Сергеем Анохиным, его женой и сыном. Как шутила Алена, она отправила мужа «подприсмотром». Хотя таковой Верникову не требовался. Он настолько устал за последнее время, что даже в турецком раю, где с утра до вечера сновали сонмища полуголых женщин, не страдал томлением плоти. И сейчас, взяв в руки записки Юлия Цезаря о галльской войне, он в глубине души ощущал радость, что вырвался один. Ведь будь рядом Лена – и он не смог бы вот так беззаботно валяться в постели, махнув рукой на кучу всяких мелких дел вроде намазывания кремом, аккуратным развешиванием футболок… которые он просто покидал куда ни попадя. И так далее. А одиночество в его возрасте казалось идеальным отдыхом. Тем более, при желании он мог в любой момент пообщаться с Анохиными, а потом вернуться в свою скорлупу. Верников поежился от наслаждения полнейшим комфортом. Даже искусанные кошками, саднящие после каждого купания предплечья не досаждали. Он привык ощущать – значит, он жил. Он еще поерзал на кровати, принимая самую удобную позу. Номер был одноместным. И кровать имела среднюю ширину. Более чем достаточную для одного человека. Даже такого высокого, как Верников. Когда он вошел сюда, ведомый затянутым в униформу боем, и увидел эту кровать, то с усмешкой подумал, что его школьный товарищ, гениальный гинеколог и безудержный бабник Витя Ульянов, прокомментировал бы ложе следующим образом: – Идеальная кровать для одинокого мужика. Спать вдвоем нельзя, трахаться в самый раз. Но Верников собирался здесь только спать. Причем один. И просто лежать, глядя в потолок. И еще – читать. Тем более, имелась любимая книга, которую наконец удалось приобрести. Записки Цезаря он прочитал в студенчестве, взяв в библиотеке – и уже тогда его поразила четкость латинской мысли. Эта книга, академическое издание советских времен, сейчас стала редкостью. Он купил ее недавно, случайно увидев на рынке пожилую женщину с кучей старых книг, в основном филологической тематики. Верников не стал уточнять, он понял сразу: вдова продает библиотеку лингвиста. Он склонился без надежды – и вдруг с холодком неверия увидел давно вожделенные записки о галльской войне… Несчастная женщина просила за каждую единицу по пятьдесят рублей. Движимый внезапным порывом благодарности, Верников сунул ей триста и быстро ушел, унося Юлия Цезаря. Книга оказалась изумительной: в ней имелись оба текста. Оригинал и русский перевод. Верников знал латынь постольку-поскольку, как любой дипломированный врач: умел выписывать рецепты и помнил десяток крылатых выражений. Но ему нравилось вчитываться в чеканный строй фраз, пытаясь понять влитую мысль. Всегда имея возможность перевернуть страницы и уточнить. У книги нашелся единственный недостаток: покойный хозяин ее, вероятно, даже дома не расставался с дешевой папиросой. Книга была прокурена насквозь и Верников, не переносивший табачного дыма, через минуту чтения почувствовал резь в глазах. Пришлось отправить Цезаря в карантин: поставить раскрытым на шкаф, чтобы выветрить табачный дух. Так книга стояла долго. Зато теперь Верников спокойно мог ее читать. Он уже предвкушал, как увидит сейчас дымные дали Галлии, зеленые луга и тающие у горизонта горы. И погрузится в войну – зверское в общем дело, но описанное столь лаконично, что кровь не воспринималась кровью, а трупы – трупами. Записки о галльской войне не отличались большим объемом. И Верников подумал, что будет наслаждаться медленно, мелкими порциями. В тишине, покое и одиночестве. Вот и сейчас, прочитав первую строчку, он отложил книгу. Он всегда так делал, с детства умея оттянуть и продолжить удовольствие. И книгу начал читать не в первый день, а лишь привыкнув к номеру и наладив себе комфортные условия. Верников надел очки, снимаемые во время чтения из-за начавшейся дальнозоркости. Поднялся к зеркальному комоду. Посмотрел, гладко ли выбрит. Отпил глоток из бутыли с водой. Наконец снова вернулся в кровать. Положил очки на тумбочку. Взял книгу, снова открыл на первой странице. «Hallia est omnis divisa in partes tres» То есть: «Вся Галлия делится на три части». Так великий император, преобразователь мира и уникальный человек Юлий Цезарь начал свое описание захвата нынешней Франции. Под локтем зазвонил телефон. Недолго мучилась старушка в высоковольтных проводах, – подумал Верников с легкой досадой. Он знал, кто это звонит. – Дядя Костя, вы на пляж идете? – раздался в трубке голос младшего, семнадцатилетнего Анохина. – Я побежал лежаки занимать, папа с мамой следом идут. – Иду, Коля, иду, – ответил он. – Значит, я занимаю четыре на первой линии. – Занимай, Коля, занимай… Честно говоря, в данную минуту Верникова не влекла даже перспектива нырнуть в Средиземное море. Ему не хотелось вообще никуда из своего прохладного номера, со своей свежей кровати, от своего Цезаря… Но друзей обижать тоже не хотелось. Верников вздохнул, отложил книгу и встал. 2 Лифт быстро спускался с четвертого этажа. Кабина была большой, к тому же многократно увеличенной зеркалами, которые сияли на трех стенах и на потолке. Турки не догадались сделать зеркальным только пол. Скорее всего, из экономии, а не по соображениям приличий. Верников ехал не один. В глубине, приняв самую раскованную из всех возможных поз, стояла девушка. Точнее, девчонка. Лет четырнадцати, от силы пятнадцати. Он видел ее несколько раз в ресторане. Его поражал непотребный стиль ее поведения, проявлявшийся в каждом движении, жесте, даже в коротких шортиках, спущенных на бедра так низко, что открывалась половина наголо выбритого лона, и лишь край пояса прикрывал угадываемую складку срамных губ. Она смотрела снизу вверх – томно и влажно, приоткрыв накрашенные губы. – Ты штаны свои не потеряешь? – не удержался Верников. – А то турки тебя арестуют. – Не бойтесь, дяденька, – мелодичным голоском потаскушки ответила девица и взялась за блестящую пуговицу, которая и так была готова отлететь. – Даже если и потеряю – мама все равно не узнает… И тут же опустила глаза. Но не от смущения – просто уставилась в определенную точку. Не обладая комплексами и привыкнув вести себя, как ему удобно, Верников шел на пляж в одних плавках. Довольно модных, купленных Аленой в прошлом году и скроенных так, что мужское достоинство выпирало королевским размером. Такая откусит, проглотит и денег не возьмет – молодежь, мать ее… – думал Верников, выходя из лифта вперед маленькой развратницы. И усмехнулся сам себе. В этом обнаженном раю чем, как не позывом к совокуплению, заняты головы всех способных к природному акту? А ругать молодежь было принято еще в Древней Греции; как образованный человек он это знал. Но, вероятно, ни в одном социуме не существовало такой пропасти между поколением родителей, воспитанным в стране без секса, и их детьми, начавшими жизнь по свободным биологическим законам. Вопрос состоял лишь в том: кто окажется счастливее в зрелом возрасте? Он, доктор Верников, познавший первую женщину в двадцать четыре года? Или эта маленькая ходячая промежность, которая уже наверняка поменяла десяток мокрогубых сверстников, но еще только начала свой разбег… Погруженный в ненужные на отдыхе философские мысли, Верников шел мимо стеклянной стены отельных лавок. Какой-то турок, прикоснувшись к руке, вкрадчиво обратился по-русски. Не потому что принял его за русского – на русского Верников походил меньше всего – просто турки на любого постояльца набрасывались в надежде, что тот окажется россиянином. Ведь только с последнего имелась возможность легко стрясти деньги за какую-нибудь дрянь. – Sp?ter! – не взглянув, бросил Верников универсальное немецкое слово. За границей он намеренно выдавал себя за немца, обладая достаточным языковым минимумом: к соотечественникам Гитлера турки не приставали вообще. Миновав торговую зону, Верников вышел из отеля, и плотный жар турецкого утра охватил его со всех сторон. 3 Территория пятизвездного отеля напоминала не Турцию, а какой-нибудь Египет. Причем не курортный оазис, а шоссе Халаиб – Суэц, тянущееся сквозь Аравийскую пустыню. Даже с сухощавого Верникова на пути до пляжа сошло семь потов. Белые пластмассовые лежаки вытянулись под голубыми тентами. Расторопный Коля успел занять места в ближнем к морю ряду. И сейчас на брошенных пляжным турком сине-белых матрасах расположилось семейство Анохиных. Невысокий, но кажущийся крупнее Верникова из-за огромного живота Сергей. Ирина: статная, и почти стройная, в достаточно смелом красном бикини. И Коля – с мобильником на шее и наушниками дискмэна в ушах. Четвертый лежак был занят для Верникова. – Зиг хайль, – не выходя из образа, насмешливо приветствовал он друзей. И приложил ладонь к зеленой маскировочной шляпе, которую надевал, пока шел по солнцу с сухой головой. Бросил на матрас сумку с пляжным полотенцем. Снял часы, очки и сланцы, чтобы сразу идти к морю, но Ирина схватила его за руку: – Константин, стой. Ты намазался? – Намазался, намазался, – отмахнулся Верников; ему не терпелось пробежать полоску раскаленного песка и нырнуть в прохладную воду. – Вижу я, как ты намазался… Хуже Коли, честное слово… Ну-ка повернись. Спину кто тебе мазать будет? Верников послушно повернулся. – Между прочим, Еленочка мне поручила за тобой следить. – Вот и следи, – вздохнул он. – И слежу, – ответила Ирина. И, налив в ладонь своего крема, принялась натирать его там, где, на ее взгляд, не доставало защиты. Прикосновение ее пальцев, прохладных от еще не нагревшегося крема, было приятным. Было бы даже волнующим, будь Верников сейчас настроен на женские прикосновения. Но настройка давно сбилась, и сейчас он ощущал лишь благодарность за заботу, не более того. С Ириной, как и со всем семейством Анохиных, Верниковы дружили больше десяти лет; здоровенный оболтус Коля вырос на руках. Эта дружба возникла случайно. Женившись в третий – и надо полагать, последний – раз на Алене, Верников сумел купить квартиру в новом доме. И так получилось, что Анохины, жившие тремя этажами ниже, быстро оказались единственными людьми, пригодными для нормального общения в подъезде. Несмотря на то, что они принадлежали к разным кругам: Верниковы были медиками, Сергей Анохин – компьютерщиком, а Ирина – бухгалтером. Но они сдружились, постепенно войдя в быт друг друга. Ирина Анохина даже считала себя подругой Елены Верниковой. Хотя у последней не имелось подруг, она вообще мало доверяла женщинам. Но дружба домами оказалась приятным делом. …Имелся, правда, один не слишком приятный для него эпизод в совместной биографии. Лет восемь назад, когда взаимная привычка не вошла в кровь слишком глубоко, и сам Верников, почти молодой, еще не устал от жизни и жаждал приключений. Произошло все летом, когда Колю отправили с бабушкой к родственникам в Москву, а сами что-то отмечали взрослой компанией. То ли Иринин день рождения, то ли какой-то очередной успех Сергея. Но точно у Анохиных, это Верников помнил однозначно. Пили, ели, и снова пили и пили. В то лето пилось необычайно хорошо. А потом, остужаясь, стояли над темной рекой, которая бежала под балконом Анохинской квартиры. Сначала все четверо, затем Сергей увел Лену смотреть новый фильм, привезенный им из Москвы: в те времена в их городе видеокассеты не имели ассортимента. Ирина и Верников остались вдвоем. Она смотрела в небо, разгорающееся над тем берегом июльскими звездами, и совершенно пьяно – как ему казалось – посмеивалась над чем-то своим. И тогда Верников, сразу сознавая, что делает не то, но будучи не в силах себя остановить, обхватил ее сзади. Двумя руками, через подмышки. И взял за грудь. Которая, не впечатляющая с виду, оказалась приятной на ощупь. – Константин, не расслабляйся, – тихо сказала Ирина ровным и совершенно трезвым голосом. От которого у Верникова прошло помутнение и руки опустились сами -прежде, чем женщина успела их отвести. Он тут же проклял себя за вольность. Он не знал, как смотреть в глаза Сергею, которого всерьез считал другом. Прикинулся более пьяным, нежели на самом деле, и попросил передать Алене, что ушел домой промывать желудок. В это поверили все. Включая скоро вернувшуюся жену: в ту ночь на каждого пришлось, пожалуй, по бутылке водки, и отравление Верникова казалось естественным. Потом он все-таки некоторое время избегал Сергея. А встретившись во дворе, первые секунды не мог поднять глаза. Пока не осознал простой вещи: Ирина вряд ли рассказала мужу про ночные приставания соседа; ведь из-за такой мелочи не стоило рвать семейственную дружбу – значит, Сергей ничего не знал. И Верников сделал вид, что ничего не произошло, и дружба покатилась дальше по ровным рельсам, проскользнув опасное место. И чего уж Верников, мало искушенный в женской психологии, абсолютно не ожидал – после того невинного домогательства он ощутил, как дружеское расположение Ирины к нему стало еще крепче… …То случилось тысячу лет назад. И теперь Верникову не верилось, что он мог даже по пьяному делу посягать на груди сорокалетней женщины, которая сейчас неторопливо натирала ему спину. Впрочем, тогда Ирине было далеко не сорок. Как и ему. Но все ушло в давно прошедшее время. В Plusquamperfekt, как говорят немцы. –…Ну вот, готов! – Ирина наконец повернула Верникова, любуясь своим трудом. – Нет, ты посмотри, Анохин! По какой-то староинтеллигентской, вычурной и ненатуральной привычке она именовала мужа по фамилии. Имя использовала редко – и уж реже некуда, когда дружеское застолье приподнималось до определенного градуса и заблестевший мир представал в радостном свете, ласково называла «Серёжиком». – А что смотреть? – усмехнулся Сергей. – Мужчина как мужчина. Все что надо, и даже более того. – Да, более того. Но именно что того. У тебя, Анохин, тоже более того. Только в другом месте. – Чем тебе мое место не нравится? – Сказала бы я тебе… Я серьезно, Анохин. Я старше тебя на два года, Костя меня тоже на два. Выходит, ты моложе его на четыре. Тебе ведь даже сорока еще нет! Но посмотри на Костю – поджарый волк. А ты разъелся, как старый орангутанг. – Орангутан, – машинально поправил Верников. – Что? – не поняла Ирина. – Оран-гутан, то есть лесной человек. «Гэ» на конце не нужно. Это безграмотно с биологической точки зрения. – Зато верно с человеческой. Посмотри на эту разожравшуюся обезьяну! Верников почувствовал, как медленно назревает семейный скандал – у Анохиных в последнее время они стали довольно частыми, причем всегда по инициативе Ирины, которая абсолютно его не стеснялась. И прежде, чем убежать в море, попытался загасить вспыхнувшее пламя: – Ну, если быть точным, не разъевшуюся, а распившуюся. А пиво, между прочим, профессиональный напиток компьютерщиков. Ты рада, что Сергей – директор компании, или нет? Пиво необходимо для мозгов. Это я тебе как доктор говорю. – Как ветеринар, если уточнить? – не преминул поддеть Анохин, бывавший иногда чересчур язвительным и в данном случае даже не уловив, что Верников пытается его защитить. – А какая разница. Все живое устроено сходно, – ответил он, переводя разговор на безопасную тему. – И у животных тоже есть мозги. Если мы этого не понимаем, то значит, нам собственных мозгов не хватает. Да, я ветеринар, а не нейрохирург. Но ты так давно меня знаешь и до сих пор не понял простой вещи… Он остановился, поняв, что начинает слишком агрессивно обороняться от Сергея – махнул рукой и побежал купаться. 4 Здешнее море в общем не нравилось Верникову, хоть и называлось Средиземным. Вероятно, турки построили отель в дешевом и неудачном месте, где всегда дул ветер, и в любое время бушевал накат, взмучивая песок и делая воду непрозрачной. Прибрежная полоска шириной метров в сто отделялась шнуром и именовалась «Заповедной зоной черепах» – «Schildkrotenschutzsone». По словам отельного гида, лупоглазой и косноязыкой южнорусской девицы, здесь исторически жили турецкие морские черепахи Caretta caretta – вид, конечно, вспомнил сам Верников – которые до сих пор ползают через пляж и даже откладывают яйца. В самом деле, в нескольких местах красно-белые полицейские ленты выделяли квадратные площадки вроде пустых могил с воткнутыми в песок прутиками. Вероятно, так обозначались места кладки. Из-за черепах заповедную полосу не чистили – в отличие от той части пляжа, где стояли лежаки и навесы. Неизвестно, нравился ли такой подход черепахам, но для отдыхающих последние сто метров служили полосой препятствий. Грязный песок был усыпан какими-то колючками, нанесенными из моря щепками и прочим естественным мусором. К которому прибавлялся продукт человеческих рук вроде смятых пивных банок, бутылок из-под кока-колы и недоеденных арбузов. Которые турки также почему-то не убирали, пользуясь неприкосновенностью «черепашьей зоны». Верников пробежал к морю, стараясь миновать самые твердые колючки, и вошел в воду. Море тоже радовало мало. Желтое от мочи мелководье через несколько шагов круто падало на глубину. В результате у кромки воды кишели не умеющие плавать. Особенно раздражали Верникова дети. Он их не любил, и сам вид орущих, ревущих и кидающихся песком существ выводил его из себя. Лучше бы уж пляж остался диким и тут по-прежнему ползали молчаливые черепахи. Купальная зона отмечалась буйками метрах в пятидесяти от берега. Заплывать дальше было небезопасно: там вовсю гонялись кретины на вонючих водных мотоциклах. Впрочем, внутреннее плавание тоже не обходилось без риска: кретины другого рода взлетали с пляжа на буксирных парашютах, и пловец рисковал в любой момент получить удар ногой по голове. Турок это не волновало. До буйков Верников не доплывал: плавать он умел хорошо, но не обладал достаточным запасом сил и быстро уставал. Волны накрывали с головой, не давая отдыхать на спине. Стоять по горло среди загорелых дебилов и прыгать на прибое наскучивало, к тому же вода не отличалась теплотой. Поэтому, проведя в море минут двадцать, Верников побежал обратно к тенту. Кошачьи укусы, разъедаемые соленой водой, жгли до локтей. Сунув ноги в сланцы, чтобы не обжечь подошвы на раскаленном песке, Верников прошел к пресному душу, быстро ополоснул лицо и руки. Он вернулся на лежак, расстелил пляжное полотенце и лег – точнее сел, подняв спинку. – Это вы, дядя Костя? – не открывая глаз сказал Коля. – Я. Папа с мамой купаться ушли? – Давно. А вы куда ходили? – Как куда? Тоже купаться. – Нет, а потом? – Потом под душ. Пацан, судя по всему, скучал в одиночестве на душном пляже, и теперь забросал Верникова вопросами. – А зачем? Мама говорит, морская соль полезна для кожи и ее надо подольше не смывать. – Насчет истинной природы солей, которые содержатся в здешнем море я бы сказал, но промолчу… Я ходил руки обмыть. – А зачем? – Чтобы не болели, – терпеливо отвечал Верников, прикрыв глаза. – А они у вас отчего болят? – Кошки покусали. – Кошки?! – Ну да. Я же кошачий доктор, ты забыл? – Нет… Но разве докторов кошки кусают? – Конечно, а ты как думал? – А… – начал было Коля, но тут взвыл мобильник, висящий на его безволосой груди. Он нажал кнопку, прочитал сообщение, и лицо его расплылось в счастливой дурацкой улыбке… – От девочки, – усмехнулся Верников. – Ага… Вчера ночью на дискотеке познакомились… Такая классная девчонка. – Молодец, – похвалил он. – Нигде времени не теряешь. – Время деньги, как говорят экономисты. – Ну да, ты ведь у нас экономист… будущий. Если папа и дальше пристроит. – Именно так, – серьезно подтвердил мальчик. – А вы, дядя Костя, почему мобилу с собой не взяли? – А зачем она мне? – пожал плечами Верников. – Как?! А эсэмэски получать? – Коля, мне их девочки не шлют. Да если б и слали, я бы не стал читать, – Верников опять усмехнулся. – Возраст, понимаешь, не тот. – А… Если тетя Лена захочет с вами поговорить? – Тетя Лена обойдется без разговоров со мной две недели. А если будет слишком надо, она твоей маме позвонит, так договорились… Коля сокрушенно покачал головой. В его понимании остаться на курорте без мобильника означало то же самое, что быть без руки или ноги. – Пойми, Коля, – довольно мягко сказал Верников. – Для тебя сотовый телефон – игрушка. К тому же купленная и оплаченная папой. Так? Парень промолчал, проглотив и последнюю, не слишком приятную для взрослого ребенка истину. – А для меня это рабочий инструмент. Поверь, я уже не помню, когда в последний раз при звонке чувствовал что-нибудь, кроме тревоги. Меня достают пациенты. Днем и ночью и в выходные. Я, конечно, люблю свою работу. Но не до такой степени, чтобы дать ей задавить и на отдыхе. И кроме того… –…А вот и мы! – сияющая, покрытая каплями воды Ирина возникла перед ними, словно из знойного марева. Следом, поднимая тучу песка, по-слоновьему пылил Сергей. Тонкий красный купальник облепил белое тело Ирины. Она, конечно, сильно расплылась за последние годы. Отяжелела в бедрах, и грудь казалась уменьшившейся по сравнению с выпирающим животом. В ее фигуре осталось мало от той женщины тридцати с небольшим лет, к которой Верников в пьяном порыве – выпустившем наружу подсознательные желания – приставал на ночном балконе. Но и в нынешнем облике Ирина Анохина осталась привлекательной. По крайней мере, в мокром бикини. – А ты уже наплавался? Так быстро? – Я долго не могу, – словно оправдываясь, сказал Верников. – Плыть мне лень. Кости тяжелые, жира нет, вода не держит… – Да уж… Анохин-то вместо буя может висеть. А я туда и обратно четыре раза сплавала. – Вы с Анохиным олимпийские чемпионы, давно известно. А я – так… Кошачий доктор. Он усмехнулся и снова закрыл глаза. – А этот все сидит, – Ирина продолжала наводить порядок. – Так и не сдвинулся с места. Ты почему купаться не идешь? Хочешь тепловой удар заработать? – Мам, мне тут хорошо. И дядя Костя рассказывал… – Это ты дяде Косте и рассказывай, – перебила Ирина. – А не мне… Представляешь, Костя – он стесняется идти к морю, потому что на берегу сидят две девочки, с которыми он познакомился на дискотеке… – Ну мама! – Коля вспыхнул и покраснел, как девчонка. – Ничего я не стесняюсь… – Кому-нибудь другому говори. То я тебя не знаю. Возьми вон отца… – она бросила косой взгляд на Сергея, удобно разместившегося на лежаке и ушедшего с головой в компьютерный журнал. – Или лучше дядю Костю. Подойдите вдвоем, скажите им… – Да не хочу я никуда идти. – Тогда сбегай в бар и принеси всем воды… – А мне два пива, – быстро добавил Сергей. Пусть вон папа сходит, – парировал Коля. – Ему полезно двигаться. – Ну ты…– начала было Ирина и тут же перебила себя, схватив Верникова за руку: – Вон, вон, идут по сосновой дорожке, смотри! – Кто – идет? – лениво спросил он. Настил из деревянных планок тянулся до начала черепашьей зоны, и когда песок прокалялся до нестерпимости, все ходили к морю только по нему. – Да девочки… ближе к нам – та, по которой страдает наш Ромео. – Ну мама… По дорожке, покачивая бедрами, задницами, грудями и всем прочим, двигались два небесных создания в несуществующих стринг-бикини. Ровные, идеально сложенные, совершенные в каждом сантиметре. Та, которая вышагивала справа, ничем не уступала той, что была слева, обе казались сошедшими с одного конвейера. Коля не зря познакомился с такими. Девчонки были пусты и ничтожны, как куклы «Барби», но… Но лет десять назад сам Верников – чего греха таить – не отказался бы поочередно раздвинуть им ноги. Однако сейчас рядом с ним сидела в еще не высохшем купальнике сорокалетняя Ирина Анохина. Красивая когда-то, но теперь потерявшая очертания фигуры, поблекшая лицом – и ей никогда не суждено было вновь сделаться такой, как эти две вагины на ножках. Десять лет дружбы пролетели незаметно – практически они состарились вместе, и теперь Верников не мог ее предать даже на словах. Поэтому он презрительно хмыкнул и сказал, стараясь вложить в интонацию максимум издевки: – И что? Эта кривоногая уродина и есть предмет, из-за которого ты стеснялся идти к морю? И тут же услышал благодарную усмешку Ирины. Она поняла, что он так выразился именно для нее. – Слышал, что дядя Костя сказал? А он специалист, поверь мне. – Но мама… Но дядя Костя… Они ночью на дискотеке такие красивые были… – простодушно оправдывался Коля. – Ах, Николай, Николай, – Верников похлопал его по плечу. – Это же элементарно, и не надо быть Ватсоном… Ночью все девочки красивы… Ирина хихикнула. –…А уж о мальчиках я и не говорю, – закончил он. – Какие мальчики, какие девочки? – встрял в разговор Сергей. – Пап, а дядю Костю, оказывается, кошки искусали, – объявил Коля, явно желая сменить тему. – Так это его профессия. Чтобы кошки кусали. – Ну не скажи, – ответил Верников, опять чувствуя язвительную усмешку в словах друга-компьютерщика, который считал свою профессию важнее. – Меня кусали не только кошки. – Дааа? А кто еще? – с детской непосредственностью уставился Коля, и Верников вдруг отметил, что узким лицом и правильным профилем мальчик страшно напоминает Ирину, какой она была в те годы, когда он ее желал… – Ооо… Возьми «Жизнь животных», открой оглавление и вычеркни тех, кто не кусал, – он усмехнулся. – Так быстрее будет. – Ну нет, я серьезно, дядя Костя! – Серьезно… Собаки, конечно. Разные. Всех пород. Хомяки, крысы, морские свинки, попугаи… – А разве попугаи не клюются? – Попугаи именно кусаются. Клюются курицы. Тоже клевала, успокойся. Утки щипали и гуси. А также кусали коровы, козы, овцы, лошадь. Как-то раз ящерица… – Ты что, даже ящерицу лечил?! – поразилась Ирина. – Да нет, – Верников засмеялся. – Непроизводственный случай. На даче как-то раз увидел, наклонился, руку протянул. Она не испугалась, а решила от пальца кусочек откусить. – И как – откусила? – хмыкнул Сергей. – Нет. Я для нее слишком большим оказался. – А еще кто, дядя Костя? – Еще… Белка, выдра, уж. Один раз норка, два раза хорек… –…Ну тебе прямо медаль надо дать – за ветеринарные заслуги, – насмешливо перебил Сергей. –…И даже осел. После реплики Сергея упоминание Верникова об осле прозвучало двусмысленно. Так, что Ирина захохотала, весело глядя то на него, то на мужа. Верникову стало неловко. Он не хотел обидеть своего язвительного друга. Но Сергей был настолько толстокож, что, кажется не ничего понял. Тем более, тут же снова заговорил Коля: – А осел?! Осел откуда? – Осел – особая история. Я когда учился, на практике в Средней Азии был. Там этих ослов… как собак. –Так вы за границей учились?! – уважительно переспросил Коля. – Какая заграница, оболтус, – с неожиданным раздражением перебил отец. – Учишь тебя учишь, платишь за тебя платишь, а толк один – девочки, да каждый месяц потерянный мобильник… Когда дядя Костя учился, Средняя Азия не была заграницей. Мы жили в СССР. И всякие узбеки были такие же граждане, как и мы. – Genau so, – по-немецки подтвердил Верников. – А верблюд тебя, часом, не кусал? – с прежней усмешкой спросил Сергей, который не понимал немецкого, но хотел, чтобы последнее слово оставалось за ним. – И даже не оплевал. Верблюд был абсолютно здоров. Все помолчали – вероятно, пытаясь представить себе абсолютно здорового верблюда. – А скажите, дядя Костя…– снова начал Коля. – Кто хуже всех кусает? – Ты не поверишь, но – самая простая кошка. – А почему? – с искренним интересом спросил Сергей. – Во-первых, она сама по себе кусучая. А потом, у кошки тонкие и длинные зубы. Раны долго не заживают. Посмотри на мои руки… – Да уж… – пробормотала Ирина. – Руки твои – это просто ужас. А зачем ты даешь кошкам себя кусать? Неужели нельзя ассистента попросить или хозяина… Чтобы подержал. Или морду ей связать, или еще что-нибудь. – Ты правильно сказала. Я именно даю им кусать. Связать и обездвижить можно хоть тигра. Но это точка зрения обычного человека. А не врача. Животных лечить труднее, чем людей. Хотя бы потому, что они не говорят, что у них болит. И сложно отслеживать улучшение. Особенно у кошек. Они слишком маленькие. Анализы и все такое… – тут иначе, чем в человеческой медицине. Все надо видеть быстро и точно. Самый надежный способ – не связывать кошке морду. Пока животному плохо, оно позволит сделать самый больной укол. Поскольку чувствует: я пытаюсь помочь. Когда становится лучше – начинает сопротивляться. Лапами отмахиваться. Легонько покусывать. А вот уж когда укусит по-настоящему – тут можно сказать, что дело сделано. Животное полностью здорово. Анохины молчали. Будто он открыл невесть какую истину. – Так-то, друзья мои, – подытожил Верников. – Непокусанный ветеринар – это не доктор, а шарлатан… Ну вы как хотите, а я пойду еще поплаваю. – Я, пожалуй, с тобой тоже окунусь, – сказала Ирина, вставая. – Этого буя без… – ладно, промолчу при ребенке – уже с места не сдвинешь. Верников изо всех сил сдержал улыбку. – И ты, – она повернулась к сыну. – Давай вставай. Ушли твои пассии, море свободно. Плыви хоть до Кипра. 5 Обедали все вместе. И ужинали тоже. Коля и тут бежал заранее, занимая место в длинном ресторане. Где все-таки стояла не такая жара, как на открытой террасе у бассейна. В первый раз мальчик захватил столик возле стеклянной стены, отгораживающей ресторан от коридора. Место оказалось удачным: тут меньше толкались, никто не проносил над головами тарелок. Не бегали дети; и сам их отвратительный визг, стоящий под сводом, здесь казался тише. Еда в этом отеле по качеству мало отличалась от пляжа. Впрочем, так считал Верников. Другие постояльцы накладывали полные тарелки и казались вполне довольными. Если говорить точно, еды хватало, но она была невкусной. С его точки зрения вовсе несъедобной. Предлагались в разных видах макароны, вермишель, яичницы и колбасы, всяческие котлеты. В обычной жизни Верников никогда не прикасался к такой дряни, составлявшей основной рацион его соотечественников. Хотя и немцы с удовольствием ели бесконечные колбасы и запеченные шарики из фарша. Он же тщательно обходил все раздачи прежде, чем находил себе что-нибудь пригодное: кусочки курицы, тушенной с овощами, или разваренную без соли рыбу. И всегда накладывал много трав, которые не только разжигали аппетит, но иллюзорно насыщали. Вот и сейчас они обедали на прежнем месте. Верников отыскал жареное филе индейки и медленно отщипывал по кусочку. Анохины же набрали горы макарон, политых ядовитым кетчупом. И турецкие колбаски, выпеченные в форме разрезанных пополам сосисок. Перед Сергеем стояло два полных бокала пива. Верников пива не любил и практически не пил, особенно в жару. Как ни странно, в такую погоду слабый алкоголь оказывал на него неприятное воздействие. Из всех турецких напитков он выбрал коньяк. Его, конечно, следовало именовать бренди, однако Верников упорно держался за слово «коньяк», поскольку напиток был лучше и крепче других. И наливая большую пузатую рюмку граммов на двести, запивал еду, как водой. – Ты почему так мало ешь? – строго спросила Ирина, сравнив порции. – Я всегда ем столько, – пожал плечами Верников. – К тому же в этом пятизвездном борделе есть по большому счету нечего. – Как это нечего? – она показала свою тарелку. – Ну знаешь… Я макарон и в России не ем. – Макарон не ешь?! А чем вы с Леной питаетесь? – Не знаю, – он пожал плечами. – Питаемся. Но не макаронами. Я их не выношу. А также сосисок и прочей перемолотой дряни, которой здесь в избытке. – Тогда тебе надо было ехать не сюда, а в «Гольф-клуб», – вставил Сергей, отпив из бокала. – Я в инете смотрел – там несколько кухонь по выбору. – Мне вообще надо было родиться не здесь и не сейчас, – махнул рукой Верников. – И все-таки, Костя – чем вы питаетесь? – продолжала Ирина. – Чем… Мясом. Нормальным. И рыбой. И морепродуктами. И всяческими оливками. – Так у вас, наверное, все деньги на еду уходят? – Ну не все… – он вздохнул. – Но многие. Но что еще остается из удовольствий… еда да выпивка. – Кстати, о выпивке, – сказал Сергей. – Как ты можешь в такую жару пить коньяк? – Только его и могу. От пива мне плохо. – А мне плохо от одного вида твоего коньяка, – вставила Ирина. – Напрасно. Попробуй и поймешь, что в жару самое то. Ирина протянула руку, осторожно, словно очень горячий предмет, взяла рюмку Верникова, полную на треть. Отпила глоток, поморщилась и вдруг улыбнулась, распробовав вкус. – А знаешь, в самом деле здорово! Сначала обжигает, потом так хорошо… – Правильно. Так и должно быть. Хоть и турки, но коньяк у них хороший. – И главное, градус верный. – А что – может быть неверный? – засмеялся Сергей. – Конечно. Каждый крепкий напиток имеет свой оптимальный градус. Водка – сорок, это Дмитрий Иваныч Менделеев в докторской диссертации доказал. Коньяк – сорок два. Если меньше, уже не тот вкус. Джин – сорок три, а лучше сорок семь. – Неужели два-три градуса могут иметь значение? – Как ни странно – да. – Дядя Костя, а можно я тоже попробую? – вдруг спросил Коля. – Сиди, тебе еще рано, – отрезала Ирина, не выпуская из рук коньячную рюмку. – Тогда я пойду. Меня друзья звали в бассейн после обеда… – Если только бассейн, – строго сказала она. – Никакого моря. После еды нельзя. – В бассейн. Только в бассейн, – заверил Коля. Его сдуло, как ветром. И через пару секунд он уже бежал за стеклянной стеной к выходу. Верников проводил его взглядом. Потом посмотрел в другую сторону. Прямо напротив стола в ряд лавок вклинился медпункт – белый кабинет с красным крестом и полумесяцем. Там принимал отельный доктор. Весь в белом, вплоть до великолепных кроссовок, он напоминал дорогой унитаз. – Ой, Костя… Я весь твой коньяк выпила. – Неважно, – усмехнулся Верников. – Я сейчас себе еще попрошу. – Надо к бару идти… Давай я схожу. – Сиди, мне сейчас принесут… Bitte, ein Moment, herr Ober! – поднял палец он, когда мимо пробегал турок-официант. – Ja, Bitte? – остановился тот. – Ein viermalige Konjak, Bitte. – Vier Konjak? – Nein. Ein Konjak, aber vier Dosen in eines Glas. Поняв, что нужно, турок умчался дальше со своим подносом. Вскоре вернулся, поставив перед Верниковым рюмку, до половины налитую коньяком. – Vielendank, herr Ober, – поклонился Верников. – …Вот видишь, быстро и без физических усилий. – Дааа… – протянул Сергей, молча наблюдавший все это. – Как ты назвал официанта? – Herr Ober. – А почему? Ober – это же по-немецки полковник? – Полковник – Oberst. Ober – сокращенное от Oberkelner. То есть «старший официант». Гитлеровское, кажется, нововведение. Заигрывание с низшими слоями служащих. – Откуда ты знаешь немецкий? – В школе учил. И вообще полезный язык. – Но как тебе удалось так быстро получить заказ? Другие сами ходят, турки им ничего не носят. – С помощью языка, Ирина. И еще благодаря черной памяти Адольфа Алоисовича. – Какого… Алоисовича? – не понял Анохин. – Урожденного Шикльгрубера, более известного как Гитлер. – А причем тут Гитлер? – При том, что сапоги Вермахта вбили уважение в немецкому языку во всю Европу и половину Азии. Так глубоко, что не выветрилось до сих пор. – Да ну… – Сергей махнул рукой. – При чем тут Гитлер, язык… Просто официант вежливый попался. – А ты попробуй по-английски что-нибудь ему закажи, – усмехнулся Верников. – По-русски и не пытайся, они русского в этом отеле не знают. – Ну… – Анохин пожал плечами. – Я вообще-то… Технический язык знаю, компьютерный. Но бытовой разговорный… Вряд ли. – Скажи лучше, что не знаешь вообще ничего, – с неожиданной язвительностью добавила Ирина. – А так легко, как Костя, вообще не сможешь говорить. Ни на каком языке. Чего уж там. – Да ладно. Если надо, я и вам закажу, – утихомирил ее Верников. – Слушай, а ведь ты и в магазине можешь по-немецки поговорить, да? – Иринины глаза неожиданно вспыхнули. – Могу, конечно. Что в этом сложного? Кстати, цена для немца окажется меньше. – Ну это уж ты загнул, – возразил Сергей. – Из области мистики. – Давай сходим вечером в маркет, тут поблизости, и сам убедишься. – А я здесь тебя хотела попросить. Тут в одной из лавок какие-то травы турецкие продаются… А хозяин по-английски двух слов связать не может… – Спросить можно, но зачем тебе травы? – Так натуральные же лекарства. Жена моего папы говорила, что у него рак подозревают. Все лучше таблеток… – Как говорит мой друг Ульянов относительно лечения серьезных болезней народными средствами – «Лечатся лекарствами; травами –травятся». – Слушай, этот твой Ульянов… Ты столько про него рассказывал. Он кто, я забыла? – Хороший человек. И врач от бога. Доктор медицинских наук. Кандидатскую, кстати, защищал по абортам. И до сих пор делает их лучше всех в городе. У него руки невесомые. Так что ты имей в виду, если что… Верников усмехнулся, быстро посмотрев на Ирину. – Ты знаешь, – она засмеялась. – К сорока годам я наконец научилась не беременеть. – Правда? – серьезно переспросил Верников. – Знаешь, а вот я перестал беременеть гораздо раньше. И все трое захохотали, весело и дружно. – Ты не отнекивайся, у тебя сын растет, – вдруг сказал Сергей. – Почему это «у меня». У нас, между прочим… Вот, Костя – Анохин в последнее время полностью дистанцировался. «Твой сын», «у тебярастет»… Ты что имел в виду? – А ты сама подумай. – А, это… Между прочим, я Коле недавно презервативы купила и объяснила, как пользоваться, – слегка покраснев, призналась Ирина. – А то действительно к твоему Ульянову придется кого-нибудь отправлять. – Или в ЗАГС вести, – вредным голосом добавил Сергей. – А ну тебя, Анохин. Вот возьму и брошу, и уйду от вас вообще, живите вдвоем, как хотите. Ирина замолчала, нехорошо сверкнув глазами, и снова потянулась к Верниковскому коньяку. – Ох, ребята… – заговорил Верников, чувствуя, как опять начинает зреть скандал. – Без вас бы я пропал. Все-таки здорово, Сергей – в аэропорт приехали, машину ты там оставил, назад без проблем вернемся. Ну, конечно, мы бы могли и на моей «восьмерке» поехать. Но не поместились бы все четверо с багажом. – Да уж, – подтвердила Ирина. – Багажа у нас много. И в основном – мой, как Анохин ни сопротивлялся. – Вот я и говорю. Ко мне не полезло бы, а в твою «Карину»… – Не «Карина», а «Калдина», – поправил Сергей. – Это другого класса автомобиль. –…Не знаю вообще, зачем Анохину понадобился этот гробовоз! – Как зачем? Сели все вместе, и весь багаж поместился. – Сергей правильно говорит, – поддержал друга Верников. – Большая машина бывает нужна в самый неожиданный момент. – Кстати ты, Костя, почему машину не сменишь? Не надоело тебе на задрипанной «восьмерке» кататься? – Я к ней привык. К тому же не всем везет, как тебе. Не все – генеральные директора фирм. Скромному ветеринару хорошая машина не по карману. Верников, конечно, говорил неправду. Он давно мог сменить машину, если бы поднатужился. Но не испытывал в этом необходимости. Как-то незаметно подступил возраст, когда модель и новизна автомобиля утратили свою ценность. – А кредит? – Какой кредит? Я же по сути частник. И ничем не обеспечен. – А ты разве в клинике не числишься? – удивилась Ирина. – Числюсь. Не только числюсь, но и работаю. Но платят три копейки. А главный доход – это кошки. Их я на выезде лечу. Почти круглосуточно. – А зачем тогда в клинике? Если платят мало? – Честно говоря – для интереса. Кошки кошками, а туда порой таких животных доставляют… Вот недавно бабка из деревни утку привезла. В корзинке. Со сломанной лапкой. – И что? – спросила Ирина. – Шину наложил, забинтовал. Сейчас, наверно, бегает – не угонишься. – Но жить все-таки можно? – Именно, что жить можно. Не больше. Не забывайте, мне еще алименты по первому браку платить. – У тебя там сын? – уточнила она. – Сын и дочь. Дурное дело нехитрое, – невесело усмехнулся Верников. – И… И долго тебе еще платить? – Лучше не спрашивай. – Слушай, Костя, – вспомнил Сергей. – У тебя же, помнится, когда-то своя фирма была. «Кошки-собаки», или как там? – Да. «Кот и пес». Очень давно. До кризиса. Когда недоумки в золотых цепях напокупали заграничных собак по десять тысяч долларов. А кормили по-российски – объедками. Вашими любимыми макаронами. И собаки стали болеть… Вот тогда в самом деле было золотое время. Тогда, кстати, мы с Леной и квартиру сумели купить. Но то давно прошло. После кризиса все рухнуло. – Да… – задумчиво протянула Ирина. – Кто-то обанкротился, кто-то просто исчез. А тысячедолларовые собаки вышли на помойки… – Вот это выражение. Ну прямо Борхес! –…И быстро превратились в обычных русских дворняг. – А сейчас? Нельзя открыть новую фирму? – Можно, конечно. Можно вообще все. Но ты сам прекрасно знаешь, что период начального рынка прошел. Капиталов у меня нет, а мелкий бизнес в России никогда не будет жизнеспособным. Азия-с… Вот и работаю в ветеринарной клинике при сельхозинституте. Можно было бы в какой-нибудь другой – но платят везде одинаковые гроши. А тут привычка – учился там, диссертацию защищал и все такое… – У тебя и диссертация есть? – поразилась Ирина, точно они не дружили десять лет. – Была. – В смысле – «была»? – В смысле, что сейчас от нее толку нет. Защищался я вообще по телятам. Тогда казалось – перспективная зоотехническая тема. Потом деньги минимальные сделал на собаках. А сейчас выживаю на кошках. Вот такой расклад, – подытожил Верников, сделав большой глоток коньяку и зажевав душистой турецкой травкой. – Слушай, Костя… – Ирина внимательно посмотрела на него. – Скажи… – Скажи, ты сильно жалеешь по тому времени? Докризисному? – Сильно, – коротко ответил он. – Хотя бы потому, что тогда я был еще почти молодой. И ловил на себе женские взгляды… – Да я серьезно, а ты все шутишь! – Так и я серьезно… Деньги сейчас не те. И вообще все не то. Тогда… Тогда впереди маячила неясная, но определенная надежда. А сейчас – только яма с… экскрементами. Которая с каждым днем становится все глубже. Но работа… Честно скажу, собак я не очень любил. – Почему? Лечить сложно? – Да нет, с кошками сложнее. Просто уж больно паскудные твари. – Ну, доктор Верников, ты даешь! – захохотал Сергей. – Первый и лучший друг человека – паскудная тварь? – Вот именно. Собака слишком давно приручена и впала в сильную зависимость от человека. И в общем утратила черты самостоятельного вида. Бездомная кошка возвращается к дикому состоянию в первом поколении потомства. А любую бродячую собаку помани колбасой – она подбежит и руку тебе оближет. В доме она полностью перенимает черты хозяина и становится похожей на человека. Поэтому я собак и не люблю. – Не любишь за то, что похожа на человека? Странно…– сказала Ирина. – Да, – жестко ответил Верников. – Потому что я не очень люблю людей. Точнее сказать, я их очень не люблю. – Смелое заявление, – откомментировал Анохин. – Именно так. Человек – «венец творения» – самое поганое из существ. Мерзкое и подлое, к тому же наделенное саморазрушающим сознанием. Рождающим иллюзию необоснованного превосходства над остальным животным миром. И так далее. – Господи, Костя…– Ирина прижала руки к щекам. – Что ты такое говоришь… – Говорю, что есть. Если бы я любил людей – стал бы простым врачом. Я в ветеринары пошел не из-за того, что не смог поступить в нормальный мединститут, и так далее. А по убеждению. Лечить животных – благороднее, чем людей. – Но христианский долг… – Я не христианин, – отрезал Верников. – Я не верю в бога. Но мне не хочется сейчас об этом говорить. После обеда на сытый желудок портить кровь разговорами о боге… Да пошел он к черту. – Это точно, – сказал Сергей. – Что-то мне не удается официанта позвать. Схожу-ка я сам за пивом… Он поднялся, отдуваясь после обильной еды, и ушел к бару. – Ты очень хорошо выглядишь, – сказал Верников Ирине, чтобы сгладить резкость последних слов. – Вчера на ужине на тебе было такое красивое платье… Ни у кого такого нет. Он не врал. Длинное вечернее платье из тонкого, золотисто-коричневого шелка вчера мягко струилось по телу женщины, подчеркивая достоинства и скрывая недостатки. Завершая ансамбль, руку украшал браслет из непонятного материала такого же цвета. Рыжие густые волосы поражали идеальной укладкой, словно час назад она и не плескалась в море. – Наденешь его сегодня вечером опять? Ирина молча улыбнулась, не отвечая. – Хотя ты и так сама красивая женщина в этом отеле. – Спасибо, Костя, – она нежно коснулась его руки. – Ты единственный мужчина, который это заметил. Верников хотел возразить, но в этот момент вернулся Анохин с двумя бокалами пива и обед продолжился уже без серьезных разговоров. 6 После ужина он немного прогулялся с друзьями по крошечной отельной территории. На вечер, как обычно, Верников взял из бара полную рюмку коньяка. Двухсот граммов ему хватало. В номере, охлажденном с помощью заблокированной электросистемы, было прохладно и комфортно. Верников в шестой или седьмой раз за день принял душ, разделся догола и лег поверх простыни. Мягкого света бра хватало для чтения. Тем более – ему, близорукому с детства, в последнее время привыкшему снимать очки и подносить книгу к самым глазам. Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/viktor-ulin/shakal-28953325/?lfrom=688855901) на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Наш литературный журнал Лучшее место для размещения своих произведений молодыми авторами, поэтами; для реализации своих творческих идей и для того, чтобы ваши произведения стали популярными и читаемыми. Если вы, неизвестный современный поэт или заинтересованный читатель - Вас ждёт наш литературный журнал.