Не вам решать зачем живу я! Не вам стихи слагать о том, что я НИЧТО ! А я вам говорю, что захочу и БУДУ Звездой иль чьей-то пламенной мечтой Взываемой в молитвах к небу !

Первая работа

-
Автор:
Тип:Книга
Цена:229.00 руб.
Издательство: КомпасГид
Год издания: 2017
Язык: Русский
Просмотры: 285
Другие издания
ОТСУТСТВУЕТ В ПРОДАЖЕ
ЧТО КАЧАТЬ и КАК ЧИТАТЬ
Первая работа Юлия Кузнецова «Курсы и море» – эти слова, произнесённые по-испански, очаровали старшеклассницу Машу Молочникову. Три недели жить на берегу Средиземного моря и изучать любимый язык – что может быть лучше? Лучше, пожалуй, ничего, но полезнее – многое: например, поменять за те же деньги окна в квартире. Так считают родители. Маша рассталась было с мечтой о Барселоне, как взрослые подбросили идею: по-чему бы не заработать на поездку самостоятельно? Есть и вариант – стать репетитором для шестилетней Даны. Ей, избалованной и непослушной, нужны азы испанского – так решила мать, то и дело летающая с дочкой за границу. Маша соглашается – и в свои пятнадцать становится самой настоящей учительницей. Повесть «Первая работа» не о работе, а об умении понимать других людей. Наблюдая за Даной и силясь её увлечь, юная преподавательница много интересного узнаёт об окружающих. Вдруг становится ясно, почему няня маленькой девочки порой груба и неприятна и почему учителя бывают скучными или раздражительными. И да, конечно: ясно, почему Ромка, сосед по парте, просит Машу помочь с историей… Юлия Кузнецова – лауреат премий «Заветная мечта», «Книгуру» и Международной детской премии им. В. П. Крапивина, автор полюбившихся читателям и критикам повестей «Дом П», «Где папа?», «Выдуманный Жучок». Юлия убеждена, что хорошая книга должна сочетать в себе две точки зрения: детскую и взрослую,?– чего она и добивается в своих повестях. Скоро писателя откроют для себя венгерские читатели: готовится перевод «Дома П» на венгерский. «Первая работа» вошла в список лучших книг 2016 года, составленный подростковой редакцией сайта «Папмамбук». Жанровые сценки в исполнении художника Евгении Двоскиной – прекрасное дополнение к тексту: точно воспроизводя эпизоды повести, иллюстрации подчёркивают особое настроение каждого из них. Работы Евгении известны читателям по книгам «Щучье лето» Ютты Рихтер, «Моя мама любит художника» Анастасии Малейко и «Вилли» Нины Дашевской. 2-е издание, исправленное. Юлия Кузнецова Первая работа © Кузнецова Юлия, текст, 2016 © ООО «Издательский дом „КомпасГид“», 2016 Глава 1 Los cursos y el mar Хорошо помню день, когда Беатрис произнесла эти слова. Los cursos y el mar. Обычно испанский я слушаю сердцем, как музыку. Беатрис говорит, а я гляжу на нее и плыву, купаюсь в звуках, а потом выныриваю и пытаюсь ухватить смысл. В тот день я, как обычно, слушала журчащий голос Беатрис, разглядывала ее очередное нарядное платье и кожаные сапоги. А потом она произнесла los cursos y el mar. Когда эти слова отзвучали в моем сердце, я попыталась найти в памяти их значение. Курсы… и море! Оказалось, так называется программа обучения испанскому, которую разработали в Барселоне. Живешь в международном лагере, полдня учишь испанский, полдня сидишь на пляже. Стоимость – двести пятьдесят евро за три недели, вместе с проживанием. Я так и впилась в эту цифру глазами. У родителей никогда не было денег, чтобы отправиться в Испанию втроем, а одну меня, конечно, не отпустишь. Но тут – с группой! И цель благая – испанский учить. Беатрис сказала, что желает нам удачи. При этом она внимательно посмотрела на меня. Я восприняла это как знак. Может, у меня способности к языку и мне такая поездка будет особенно полезна? Как же хотелось позвонить родителям! До конца урока оставалась всего пара минут, но Беатрис попросила нас задержаться и посмотреть очередной эпизод учебного сериала Extra про студентов, добавив, что послушать живую испанскую речь полезно всем. Я заставила себя слушать героев сериала не сердцем, а мозгом. Нужно стараться изо всех сил, чтобы родители поняли, как мне важно поехать в Барселону. Глава 2 Кофе и окна Если выйти из нашей станции метро не направо, к моему дому, а налево, то прямо у дороги стоит кофейня. Мы там были с родителями всего один раз – праздновали мой день рождения. И я помнила, что там можно купить свежемолотый кофе. Пока гигантская кофемолка трещала, я все думала о том, что поступаю глупо. Нелепо надеяться на кофе в этой ситуации… Не знаю, зачем я его купила. Может, потому что Беатрис все время пьет кофе. Она приносит его с собой в термокружке. Мы занимаемся по выходным в кабинете труда, и каждый раз один только запах кофе заставляет меня забыть о том, что я сижу в родной школе, а вокруг – станки и ящики с инструментами. Мне грезится, что я в Испании, на берегу моря, а из кофейни неподалеку доносится запах свежесмолотых зерен… Один раз Беатрис пол-урока посвятила разным названиям кофейных напитков. Cafе con leche, cafе cortado… Когда она произносит cortado, то высовывает кончик языка между зубов, и слово звучит чуть небрежно и все равно – волшебно… «Я люблю испанский. Я хочу поехать в Испанию», – подумала я, и у меня засосало под ложечкой от неопределенности. Я застряла в ней, как косточка в абрикосе. Сото el hueso de albaricoque… Это были стихи Федерико Лорки. Беатрис нам читала, как «входит солнце в зарю заката»… Кофе наполнил запахом мой рюкзак. Я даже забеспокоилась: может, он просыпался? Нет, пухлый бумажный пакет был цел, лежал рядом с кошельком. После покупки кофе в кошельке остались всего две монетки по десять рублей. Интересно, как себя чувствуют взрослые? У них ведь полно денег. Что я куплю себе в первую очередь, когда стану взрослой? Платье? Туфли? Новую сумку? Торт для себя одной? Нет, куплю себе черный кожаный блокнот, чтобы записывать туда испанские слова. Это для начала… А потом я вздохнула и вспомнила, что завтра должна буду позавтракать в школе на двадцать рублей. Ну и ладно. Главное – это уговорить папу на Испанию. Папа спал, когда я вошла в квартиру и на цыпочках прокралась на кухню. Мой папа работает в службе такси, ночным диспетчером. Я привыкла: он болтает со мной вечером, перед уходом на работу, или утром, пока я завтракаю, а он наливает мне чай. Мама ему выговаривает: – Коля, иди спать! Ты же мимо льешь. Машка сама справится. Ей скоро замуж пора. – Вот именно, замуж… Хоть чаю ей налью, пока она туда не вышла. Я вздыхаю. А если он не отпустит меня в Испанию, потому что побоится за мою безопасность? Надо давить на то, что у нас на группу будут целых два преподавателя, которые станут следить за нами. Это сообщила Беатрис. Поклянусь не кокетничать с мальчиками. Не ходить вечером по барам. Звонить по скайпу утром и перед сном… Я шепотом повторяла все эти клятвы, а сама тем временем сыпала кофе в железную кофеварку. Сама я никогда не варила в ней кофе, только наблюдала за тем, как это делает папа. Штукенция показалась мне простой, поэтому я насыпала кофе, закрутила крышку покрепче и поставила конструкцию на плиту. Включила конфорку и принялась ждать. Когда послышалось угрожающее шипение, до меня дошло: я забыла налить воду! Вскочив, я схватила кофеварку и попыталась отвинтить крышку, обожглась и с воплем швырнула ее в раковину. Грохоту было… Я застыла, прислушиваясь. Папа не проснулся. «Если человек хочет спать и ему что-либо мешает, – говорил он, – значит, на самом деле он не хочет спать». Кофеварку пришлось сунуть под струю ледяной воды. Потом я отвинтила крышку, с сожалением выкинула намокший кофе, насыпала нового и поставила кофеварку на плиту. Вскоре кофе забулькал, расплескался, зашипел. Дверь в спальню родителей скрипнула. – Я все-таки разбудила тебя, – повинилась я, когда папа, зевая, заглянул на кухню. – А который час? Погоди, а чем пахнет? – Кофе! – торжествующе сообщила я. – Сама сварила! Тебе! Будешь? – Воды много налила? – проверил папа. – До пимпочки внутри, – успокоила я его. – Я же видела, как ты варишь, тысячу раз! – Ну ладно, – снова зевнул папа и уселся за стол, – ухаживай, коли не шутишь! Я схватилась за кофеварку, но тут же ойкнула и выпустила ее из рук. Раздался неприятный стук, немного кофе вылилось на плиту. – Помочь? – Нет, я сама! – крикнула я. Папа с удивлением глянул на меня, но я отвернулась к плите, ругая себя за то, что так нервничаю и что надеюсь… – Пап! – выпалила я, а потом снова взялась за кофеварку. – Хотя ладно… Ничего. – Да что с тобой, в конце концов? – изумился папа. – Все, сядь, я сам с кофе разберусь. Что происходит? Я на секунду зажмурилась, а потом открыла глаза и вывалила ему все: про курсы на море, про Беатрис и даже про одноклассников, которые были в Испании по сто раз, а я ни разу. Папа с мамой слушают меня по-разному. Мама перебивает, вставляет свои замечания, комментирует, задает вопросы про то, что я и так собиралась рассказать, в общем, здорово мешает. Она этим похожа на свою маму, мою бабушку, хотя никогда в этом не признается. Папа слушает молча, отхлебывает кофе, иногда кивает. Но сейчас мне кажется, что лучше бы я рассказывала все маме. По крайней мере, было бы понятно, еду я или нет. – Там безопасно, – тараторила я, – в Европе нулевой уровень преступности! – Да? Хм-м… – Но я и не буду ходить одна ночью по улицам и клубам. С незнакомцами не стану разговаривать. Буду рядом с учительницей стоять. В море не буду плавать на глубине! Я говорила все быстрее, уже не заботясь о том, чтобы скрыть волнение. Перед глазами мелькали красивые загорелые испанцы, я слышала, как шумят под окнами волны, я представляла, как захожу в магазин и прошу по-испански взвесить мне пару персиков… Наконец я умолкла. Папа допил кофе, встал, подошел к раковине и ополоснул кружку. Потом развернулся ко мне и проговорил: – Да. Это все интересно звучит. Мое сердце заколотилось. Поеду?! Одна? За границу? Буду язык учить! – Если бы не окна, – вздохнул папа. До меня не сразу дошел смысл его слов. – Нам надо… Папа подошел к окну, поднес ладонь к подоконнику. – Вот, видишь? Нет, встань. Сама посмотри! Я поднялась, все еще не понимая, чего он от меня хочет. Папа взял мою руку, поднес к окну. От окна дуло. – Надо поменять окна, – сказал папа. – Ага, – сказала я. – Здесь, в гостиной, в спальне… – Ага… – В спальне точно надо. Я у окна сплю, мне прямо в ухо дует. Простужаюсь поэтому. – Ну да… – Маш. – Папа развернул меня к себе, заглянул в глаза. – Извини. Но… в общем, не обижайся. – Я нет, что ты… – промямлила я. – Как я могу… Мне стоило больших трудов не разреветься при папе. Но как только я оказалась в ванной, то отвернула посильнее кран с горячей водой и заплакала. От раковины пошел пар, он потихоньку затуманил зеркало. Папа постучал в дверь ванной. – Хватит реветь! – Я не реву! – Мадам, я не вам, а той девочке, которая плачет. «Еще и шутит», – рассердилась я и, резко толкнув дверь, едва не сбила папу с ног. – Эй, поосторожнее! – Извини! – Маш, ты в эту Испанию еще сто раз поедешь. Это, может, и небезопасно. Будут к тебе всякие педро приставать… – Пап, ну не смешно! – с горечью сказала я и закрылась в своей комнате. Прошлась туда-обратно, зачем-то открыла шкаф с одеждой. «Поговорю с мамой», – решила я. Спрошу у нее напрямую: «Нам точно нужны эти окна?» Папа шутит. Может, все не так серьезно? Мама сказала, что окна нам и правда необходимы и что я достаточно взрослая, чтобы это понимать и не устраивать истерики. – Я и не устраиваю! – Я только что говорила с папой. Да, я сегодня задержусь, надо съездить на склад. У меня заказ на такую сумму… – А там не хватит денег на Испанию? – быстро спросила я. – Нет, только на окна, – строго ответила мама. – Может, еще на новые занавески в твою комнату. Я улеглась на кровать, бурча, что мне не нужны ни окна, ни новые занавески. Закинула руки за голову. Делать ничего не хотелось. Уроков на завтра не задали, точнее, задали повторить все подряд. По алгебре и химии обещали самостоятельную, по литературе – спросить характеристику одного из героев пьес Островского. Наш класс разделился: одна половина повторяла весь материал начиная с первого сентября, вторая – не открывала учебники, надеясь на то, что все и так в голове. Я принадлежала ко вторым. Домашнее задание по литературе я почти никогда не делала: просто просматривала текст перед уроком и отвечала на одни пятерки. Мне легко языком болтать, я гуманитарий. А химию с алгеброй спишу у соседа Ромки. Он вообще мой должник: на тесте по русскому я ему три раза ответы подсказывала. Ромка – ботаник, но по русскому иногда пробуксовывает. Не мог сам определить корень в слове «рукав». Глава 3 Мамино предложение Утром я еле вытолкнула себя из сна. Ощупью, с закрытыми глазами, добралась до кухни, уселась на табуретку. – Так и будешь кашу есть? – поинтересовалась мама. – Между прочим, с изюмом! – Кашу?! – возмутилась я, не открывая глаз. – Я же просила омлет! – Да? Прости… Забыла… Может, посмотришь на меня и выслушаешь? Есть одна идея… Я наконец открыла глаза. – Мне вчера такое предложили… Для тебя! Ешь кашу и слушай. Оказалось, вчера к маме заглянула необычная клиентка. Моя мама работает в торговом центре, в отделе вечерних нарядов. Рядом с ее отделом – «M.Видео», где продают технику, и «Перекресток». Наш торговый центр самый обыкновенный, не ГУМ. А мамина клиентка оказалась как раз из тех, кто покупает платья в ГУМе, ЦУМе или даже за границей. «В Испании, например, – добавила мама, хитро глянув на меня. – Она сказала, что, когда едет в Барселону, обязательно там шопингует». Этой клиентке нужно было зайти в «М.Видео», чтобы купить новый мобильный. Старый у нее разбился, а ей понадобилось срочно позвонить, отменить совещание. – Вот так у людей бывает, – подмигнула мне мама. – Разбил телефон и сразу купил себе новый. А не ходишь полгода с панелью, перехваченной скотчем, и не ждешь, пока муж на Новый год телефон подарит. – Ты тоже можешь не ждать, – буркнула я, выплевывая на салфетку косточку от изюма. – Тебе напомнить, на что мы деньги откладываем? – Не надо! Мама продолжила рассказывать об Ирэне – так звали клиентку. Она проходила мимо маминого магазина и увидела темно-вишневое платье. – А я еще удивлялась, – сказала мама, пытаясь отвинтить крышку от папиной кофеварки, которую он вчера забыл помыть, – зачем хозяйка заказала это платье. Оно из категории люкс. Кто его купит за пятьдесят тысяч-то! – Ого, – присвистнула я. – Да. Так вот нашлась покупательница. Не зря старые продавцы говорят, что не бывает ненужных вещей в магазине. Каждая вещь ждет своего хозяина. У Ирэны фигура крупная. Говорит, ей трудно праздничное платье подобрать. Она пробовала у швеи заказывать, в ателье… Все не то! А тут – сидит как влитое. «Надо же, – говорит, – я не думала, что в обычном магазине…» Короче, на радостях еще одно заказала. Это я за ним вчера на склад поздно ночью моталась. Радовалась она, радовалась… Разговорились. У нее дочка, шестилетка, в садик не ходит, дома с няней сидит. Ирэна говорит, девчонка-то неглупая. Но вот никак не хочет испанский учить. А им надо. Они каждое лето (представляешь, каждое!) снимают дом под Барселоной. Девочка с няней живут там три месяца. У Ирэны свой бизнес в Москве, что-то со строительством связано, и она к ним редко, наездами… Но, говорит, хочу, чтобы Данка болтала по-испански в ресторанах и гостях. – А дочка-то хочет? – фыркнула я, делая вид, что ковыряю кашу. На самом деле я разволновалась. Почему мама сказала, что у нее есть предложение, связанное со мной? – Не знаю! – отмахнулась мама, наконец раскрутив кофеварку и рассыпав кофе, который присох изнутри. – Я ей сказала: «Хотите, моя дочь попробует учить вашу? Ей как раз работа нужна». Они еще и живут неподалеку, на Новослободской. Ты все равно туда в школу ездишь. Могла бы к ним заходить после… – Но ты у меня даже не спросила! – перебила я. – Тебе разве не нужны деньги? – удивилась мама. – Может, и на Испанию насобираешь… Она оторвала бумажное полотенце, намочила его и ловко собрала с пола просыпанный кофе. – Я не знаю испанского! – Да? А говорила, Беатрис считает, что у тебя талант. – Я не имею права преподавать! – Тебя не устраивают работать в школе. Это репетиторство. – Мне пятнадцать! – В Америке девочки с десяти нянями работают, – отрезала мама. – В общем, не хочешь работать – я тебя не уговариваю. Но имей в виду. Полететь в твою Испанию тебе мешает только одно – лень. Больше ныть и плакать я тебе не позволю. – А я и не собиралась больше ныть! – гордо сказала я и, отодвинув от себя тарелку с застывшими островками недоеденной каши, поднялась и ушла. Глава 4 Ромка Я, конечно, понимаю, что с ботаниками нелегко, но чтобы настолько… Как только Ильмира Александровна раздала подписанные ею же листочки (у математички мания все контролировать), Ромка, прищурившись, уставился на доску. Я сделала вид, что решаю уравнения. На самом деле я обводила свою фамилию и думала про то, что Ильмира Александровна перешла в нашу школу уже год назад, а мою фамилию до сих пор пишет с ошибкой. Математичка меня раздражала. Не только попытками держать под контролем все, даже наши мысли. Мне не нравилось, как она преподает. Почему-то после каждой новой темы она обожала устраивать самостоятельные работы. Меня это злило. Мы – старшеклассники, не надо проверять нас каждую неделю. Дайте нам информацию, и мы усвоим ее в темпе, который нам подходит. А вы проверяйте в конце года! Честное слово, всякий раз, когда на мою парту клали листочек с написанной фамилией, от него так и разило недоверием. Ильмира Александровна не доверяла даже буквам моей фамилии: каждый раз писала ее на свой лад. Еще я думала про то, что мы с Ромкой оба плохо видим, но у меня линзы, а у него – ни линз, ни очков. Вот он и щурится, чтобы разглядеть уравнения на доске… Может, у его семьи денег нет? Неужели так бывает, чтобы не хватало денег на контактные линзы… А я еще своими родителями недовольна. Возмущаюсь, что они экономят на всем подряд. Наконец я решила, что дала Ромке достаточно времени, и попробовала заглянуть к нему в листок. Как я удивилась, когда он закрыл листочек рукой! Я оглянулась: может, математичка рядом? Ничего подобного, она стояла у доски, шепотом пересчитывая присутствующих. Я снова попыталась глянуть в Ромкин лист. И опять он прикрыл решение рукой, да еще и локоть выставил, отгораживаясь от меня. – С ума сошел? – прошипела я. – Не списывай у меня, – умоляющим шепотом произнес он, – я по-своему решаю, не как в учебнике! Это новое решение. – И что? – не поняла я. – Разве я не могу додуматься до нового решения? – Можешь – решай! – Вот ты… – Я еле сдержалась. – А сам у меня тест по русскому скатал! – Там были у всех одинаковые ответы, а тут… Ромка не договорил. Над нами нависла грозовая туча в бордовой юбке. – Молошникова! – она произносила «ч» как «ш», так же и писала на листочке. – Отсядь на первую парту! – Почему, Ильмирсанна? – возмутилась я. – Не почему, а за что, Молошникова. За болтовню на уроке и неуважение к учителю. Вот так. Понятно, что самостоялку я запорола. На химию решила и вовсе не ходить: проторчала целый урок в женском туалете. Там отвратительно пахло, на полу валялись бумажки, но туалет казался мне подходящим местом для такой неудачницы, как я. «Я умная? – в десятый раз спрашивала я себя, откручивая и закручивая кран над раковиной. – Или глупая? Если я не могу решить самостоялку, значит, глупая. Но если бы я подготовилась, то решила бы… Значит, умная. Но я не подготовилась! Значит, все-таки глупая». «И ленивая», – добавила я, вспомнив мамины слова. Мне стало нехорошо. Даже замутило. Захотелось лечь прямо на пол, на скомканные салфетки. Ерунда, казалось бы: не написала самостоятельную работу. Но было такое чувство, будто меня, Маши Молочниковой, не существует. Есть какая-то балда с темно-русыми волосами, собранными в хвост, в серой кофте, которую завуч старших классов называет «пижамой», и джинсах. Балда, не способная решить несчастное уравнение. Балда, которая прогуливает химию. У нее остается час, чтобы подготовиться к литературе и не чувствовать себя неудачницей, но она не может заставить себя достать из рюкзака томик Островского. На литературу я все-таки пошла. Правда, с Ромкой садиться не стала. Плюхнулась на вечно пустующую первую парту, куда меня усадила математичка, открыла книгу. – Крылов! – вызвала Наталья Евгеньевна. У этой учительницы была самая богатая коллекция водолазок. Моя мама все время расспрашивает, какой свитерок надела сегодня наша литераторша. Ну, у мамы профессиональный интерес. Ромка поднялся и потащился к доске. «Везет ему сегодня», – усмехнулась я про себя. – Образ Катерины! – велела Наталья Евгеньевна и поправила колье из искусственного (по мнению моей мамы) жемчуга, которое очень шло к ее новой, темно-синей водолазке. Ромка начал что-то мямлить. Вначале я не вслушивалась. Сердилась на то, что он бросил меня с математикой. Но потом поняла: он не готов. Не знает, что говорить! – Ну? – прищурилась Наталья Евгеньевна и стала похожа на актрису Еву Грин, с той разницей, что Ева предпочитает не водолазки, а глубокое, чуть ли не до пупка, декольте. – А как описывал характер Катерины Добролюбов? Помнишь? «Нет ничего в нем внешнего…» Она сделала паузу, чтобы Ромка закончил, но он только стоял с открытым ртом. Вдруг до меня кое-что дошло. Это было почти открытие. Не хуже, чем новый способ решения уравнения. – «Чужого», – прошептала я неожиданно. – Чужого! – воскликнул Ромка. – А дальше? – спросила Наталья Евгеньевна. – Ладно… Скажи мне, что является символическим образом Катерины? Ромка не смотрел на меня, а зря. Я изо всех сил махала руками. – Рома, – прошептала я, забыв о всякой гордости, и снова помахала руками. Он глянул на меня сердито, но тут же воскликнул: – Птица! Кажется, с облегчением выдохнули мы все: и Наталья Евгеньевна, и Ромка, и я, и остальной класс. Все привыкли, что Ромка – ботаник и отличник. Если отличник начинает тормозить у доски, все напрягаются. Рушатся устои и все такое прочее. Но не это стало моим открытием. Глядя на Ромкин раскрытый рот, я догадалась, что у каждого человека есть свои сильные стороны. И надо их развивать. Вот Ромка. К литературе не готов. Зато открыл новый способ решения уравнения. Так и я. Пусть я не сильна в школьных предметах. Но я неплохо знаю испанский. У меня отличные оценки по тестам. Все, что мне нужно, – это перестать бояться! Пока я бежала к метро, телефон «глючил». Отказывался соединять меня с мамой. В метро сеть совсем пропала. Я промчалась по переходу, едва не споткнувшись о ноги парня, развалившегося в углу со своей собакой. В ушах парня были наушники, и он то ли подергивал головой в такт музыке, то ли ритмично икал. Я добежала до лестницы, у подножия которой пожилой дяденька играл на аккордеоне «Валенки», широко разводя меха. Взобралась, перепрыгивая через две-три ступеньки. И наконец дозвонилась маме. – Мама! Скажи своей клиентке, что я к ним приду! Могу завтра, после уроков. Ведь еще не поздно им сказать? Глава 5 Волнение Перед сном мама поменяла мне пододеяльник, простыню и наволочку: постелила новое белье, которое подарила ее сестра Катя еще на прошлое Восьмое марта. Белье было нежного голубого цвета и, казалось, холодило кожу. Вечная мерзлячка, я стала ждать, когда согрею постель своим теплом. Ждала-ждала… Ворочалась. Но мне по-прежнему было холодно. В конце концов я не выдержала и включила свет. Часы показывали половину первого. Я вздохнула, погасила лампу. – У тебя все в порядке? – донесся голос из спальни родителей. Вот мама! Ничего не скроешь. – Угу… Только я замерзла. – Надень кофту. Она в шкафу. Погоди, сама достану… А то переворошишь все, я только сегодня порядок навела у тебя на полке. Послышался топот босых ног. Мама у меня даже в самый лютый мороз босиком по квартире ходит. Она выросла в Новосибирске и говорит, что московская зима ей смешна. Мама появилась в комнате в халате, на лбу очки, в руках – книга. – Ты прямо как Золушкина крестная из мультика, – не удержалась я. – Такая же толстая? Или смешная? – проворчала мама. Она положила на комод раскрытую книгу переплетом вверх, подошла к шкафу и выудила из него свой старый розовый свитер с дырками на локтях. – Держи. Я накинула свитер на плечи, стала завязывать рукава узлом на груди. – Нет, нужно надеть! Давай помогу. – Ну ма-ам… Но мама уже уселась на край кровати и помогла мне натянуть свитер. Я скрестила руки на груди и сердито уставилась на нее. – Когда ты будешь считать меня взрослой?! – При чем тут… Ты спишь на ходу, вот я тебе и помогла. – Неправда! Я уже час не могу заснуть! – Почему? – Катино белье ледяное! Мама провела рукой по одеялу, разглаживая его, дотронулась до подушки. – Вроде теплое, – удивилась она, а потом добавила: – Ты просто волнуешься перед первым уроком. – Я не умею с детьми, – прошептала я, укрываясь одеялом с головой. – А? А с Гусей ты неплохо справляешься! Гуся – это домашнее прозвище Генки, Катиного сына. В шесть месяцев он никому не улыбался и только твердил: «Га-га-га». На семейных праздниках нас с ним обычно отсылают в бабушкину спальню. Там он скачет на кровати под музыку из бабушкиного допотопного музыкального проигрывателя, а я снимаю его прыжки на телефон и делаю потом клип, который мы показываем взрослым. Иногда к нам присоединяется Катя. Она закатывает глаза, указывая на праздничный стол, за которым собрались взрослые, и шепчет: «Достали». Катя смеется над нашим клипом, а потом дает Гусе свой планшет. Мы усаживаемся в уголке: Гуся играет, я проверяю электронную почту. Вряд ли это называется «неплохо справляешься с детьми». – Ты не волнуйся, – мама отвернула край одеяла, под которым мне стало душно, – ты – специалист. Они тебя вызвали. Готовы заплатить за твои знания. Веди себя достойно. – Страшно, – сорвалось у меня. – Всем страшно, – кивнула мама, – потом привыкнешь. Главное, паспорт не забудь. Там целых два охранника: один на въезде во двор дома, другой – у лифта. Мама ушла. Я лежала, лежала… Думала про разных учителей. Про Ильмиру Александровну, которая проверяет по сто раз каждый пример, но при этом не способна написать правильно мою фамилию. Про литераторшу, помешанную на водолазках. Про свою любимую англичанку Ольгу Сергеевну, которая обожает изводить двоечников, обращаясь к ним на английском. Про историчку, которая презирает всех, кроме Ули (у нее мама работает в музее) и Ромки. Я не смогла припомнить ни одного учителя без недостатков. Пожалуй, только обществовед Илья Михайлович был ничего. Хотя «ничего» – это самое подходящее для него слово. Он что-то вещал вполголоса, без эмоций, глядя поверх наших голов, и складывалось впечатление, что он нас не замечает. Он был похож на ту рыбу, что не имеет вкуса рыбы, и маленьким детям подсовывают из нее котлеты, выдавая их за мясные. Даже у Беатрис были недостатки: несмотря на жалобы и протесты, она ставила нам фильмы на испанском, и мы часто не понимали, о чем говорят главные герои. «Я стану лучшей учительницей, – решила я, – лучшей на свете. Я все время буду помнить о своих школьных учителях и об их недостатках. И никогда не буду издеваться над ученицей. Я стану такой славной учительницей, что девочка будет бежать мне навстречу и повисать у меня на шее». Глава 6 Изумрудный город На следующий день первым уроком была литература. Новый день – новый свитер. Бордовый. Правила у Натальи Евгеньевны нерушимые. Она без конца поглядывала на себя в зеркало, висящее у двери, и поправляла высокий ворот водолазки. Рассказывала нам о бесприданнице, а думала о том, как замечательно она сама выглядит. В волосах у нее блестели две темно-красные детские заколки – под цвет свитера. Эти заколочки вызывали жалость. Я все глядела на них и обещала себе не становиться учительницей, помешанной на одежде. Настроение у меня было отличное. Я даже вернулась за парту к Ромке. Он обрадовался и решился на шутку: – Соскучилась? – Да, но не по тебе, – отрезала я. – Просто на Грибоедова приятнее смотреть, чем на Карамзина. Я указала на портреты классиков над доской. – Ну конечно, – не поверил Ромка. – Наглость – второе счастье? – поинтересовалась я. – Или сам соскучился? – Я? Да! Он прямо разъехался в улыбке. На Ромку это было не похоже… Он из породы стеснительных ботаников. Я прищурилась, подумала полсекунды и догадалась: – Пять по алгебре? – Она сказала, что я гений! – возликовал Ромка, но тут же примирительно добавил: – У тебя четыре. – А могло быть пять, – подколола я его, хотя про себя обрадовалась. – Она бы все равно не поверила… – Не поверила бы, что я гений? Ты зазвездился… Короче, ты мне должен балл, приятель. Поэтому давай меняться. Я сяду к окну. – Ну Маш… – заныл Ромка, сразу перестав улыбаться. – Я всю жизнь у окна сидел… Меня за Сашкиной спиной незаметно. – Чего вам, гениям, бояться! Давай, давай… Мне с твоего места еще лучше Грибоедова будет видно. – Ты как моя двоюродная сестра, – проворчал Ромка, перекладывая пенал и учебники на мое место. – Всегда добиваешься, чего хочешь. Все вы, Маши, одинаковые. На самом деле я менялась местами не из-за Грибоедова. С Ромкиного места был виден дом-башня, в котором жила мамина клиентка со своей дочкой. Дом оказался темно-зеленым, как дворец Гудвина в сказке Волкова. Не хватало изумрудов на башенках и Дина Гиора с длинной бородой. Зато был высокий, тоже зеленый, з абор, а также домик, где сидела охрана, и шлагбаум. Зря я вынудила Ромку пересесть… Чем больше я смотрена на «Изумрудный город», тем больше меня охватывала паника. Там было целых два охранника! Мне следовало предъявить паспорт им обоим. «Должно быть, особенные люди живут в таком доме, – мучительно размышляла я. – Зачем им нужна школьница вроде меня? Я не соответствую их уровню!» Я покосилась на свои кроссовки. Не забыть бы их протереть. После уроков я купила в автомате шоколадную вафлю и сок. Сок выпила, а вафлю завернула обратно в бумажку и сунула в карман. Не смогла от волнения проглотить ни кусочка. Длиннобородый охранник в домике все-таки походил на Дина Гиора, но меня не смешило это сходство. Я глядела на огромные золотые часы на руке охранника. Казалось, они кричали: «Здесь хорошо платят только профессионалам! Гоните отсюда эту самозванку! Она ненастоящий учитель!» – Проходите, – улыбнулся мне охранник, переписав чуть ли не все данные из моего паспорта. Верхний ряд зубов был у него золотым, как и часы. Я направилась к подъезду, вспоминая номер квартиры, который нужно будет назвать второму охраннику, а также имя девочки (Дана!) и ее няни (Роза!), которая меня встретит. Почему-то вспомнился давнишний урок. Мне было семь лет, и я только пришла к Беатрис учить испанский. Мы занимались до начала декабря (потом она уезжала на родину, праздновать Navidad). Последний урок Беатрис посвятила Рождеству. Она объяснила, как по-испански «елка» и «шарики», а потом предложила сделать маску Papа Noel из папье-маше. Мы принялись за дело, а Беатрис бродила между рядами, комментировала: «As?… as?… ?Muy bien, Maria!» Я налепляла бумагу на заготовку слой за слоем, и с каждым шлепком маска приобретала форму, в которой проглядывал веселый Papа Noel. Помню, как меня поразило это: слой, еще слой… А потом – раз! И получилась веселая ухмылка. Так и сейчас – только получалось совсем не весело. Паника набегала слоями, волнами, каждая из которых заставляла меня волноваться все больше и больше. Я с трудом потянула на себя блестящую ручку двери. Подъезд у них был – как в музее или в театре. Огромный, со стрельчатыми окнами, с натертым до блеска полом, красно-зеленым ковром и даже с цветами в горшках. Охранник, высокий, худощавый, внимательно оглядел меня. Пока я торопливо рылась в рюкзаке в поисках паспорта, который он попросил предъявить, из кармана куртки вывалилась вафля. – Вы можете воспользоваться урной вон за той пальмой, – церемонно сказал охранник. «Какая же я неумеха», – расстроилась я. – А теперь прошу, – сказал он, когда наконец я показала ему паспорт, – ваш лифт – справа. Вам на пятнадцатый этаж. В лифте я обнаружила, что забыла протереть кроссовки. Я порылась в карманах, нашла салфетку, склонилась и принялась счищать грязь с мысков. Внезапно дверь лифта распахнулась. Я задрала голову и увидела блондинку в черной норковой шубе, прижимающую к себе ши-тцу в норковом чехольчике такого же окраса, как шуба хозяйки. Челка собаки была собрана в умильный хвостик. Женщина недоуменно осмотрела меня и спросила: – Наверх? – Не знаю, – растерялась я. Откуда же мне знать, куда она хочет ехать? – Не волнуйся, мой миленький, все в порядке, – ласково протянула блондинка и вошла в лифт, покачивая бедрами, как манекенщица. Я выпрямилась, не зная, куда деть грязную салфетку, и тут до меня дошло, о чем спрашивала блондинка. Моим щекам стало горячо-горячо. Теперь эта тетенька считает, что я тупица! Сейчас увидит, к кому я еду, и расскажет потом маме Даны, как глупа их новая учительница. И почему она назвала меня «моим миленьким»?! – Только один укольчик, – ворковала тем временем блондинка. – В холодное время обязательно нужно принимать витаминчики… «Так она с собакой говорила, – сообразила я, – а меня даже не замечала!» Захотелось сбежать. Промчаться мимо охранника, точнее, мимо двух охранников в своих недостаточно-чистых-кроссовках, вылететь, отдышаться, запихать в рот вафлю и проглотить не жуя! Но если я доеду до пятнадцатого этажа, а потом спущусь обратно вместе с хозяйкой ши-тцу, то последняя решит, что я не тупица, а настоящая сумасшедшая. Сдаст меня охранникам. Сразу двум. Тогда маму подведу. Она же обещала своей клиентке, что я приду. И деньги… И Барселона. Лифт мягко затормозил и остановился. Двери разъехались. – Всего хорошего! – выдавила я, выходя из лифта. Ши-тцу тихо тявкнула, но хозяйка никак не отреагировала: все гладила любимицу по спине и что-то приговаривала. Двери лифта закрылись, и мы остались втроем: темно-синяя дверь с золотыми завитками цифр, я и алоэ в горшке под дверью. Горшок был ядовито-оранжевого цвета, а огромное алоэ так растопырило свои узкие длинные листья, что напоминало злобного ежа. Еще один охранник, третий. – Ха-ха, – сказало мне алоэ, – посмотрите на нее. Преподавать собралась. Сама еще ничего не знает, а уже лезет. – Я уже взрослая, – сквозь зубы произнесла я. – О да, – усмехнулось алоэ, – конечно. Claro que s?. Глава 7 Роза Васильевна Дверь в квартиру была приоткрыта. Я постучала, на всякий случай. В прихожей горел свет. Я потопталась на коврике, не решаясь шагнуть на светлый, без единого пятнышка пол. Никакой обуви у них в прихожей не было, а стоял высоченный, до потолка, шкаф с зеркальной дверью, в котором отражалась я – в светло-зеленой куртке, с кое-как повязанным синим шарфом, взлохмаченная. Из прихожей вели три двери. Одна, в ванную комнату, была приоткрыта. Две другие – захлопнуты. – Добрый день! – поздоровалась я со своим отражение м, потому что больше никого поблизости не было. – О! – послышался деловитый женский голос из-за закрытой двери. – Дана… Дальше я не разобрала. Дверь распахнулась, и в прихожую вышла низенькая светловолосая женщина в черных обтягивающих штанах и светло-голубой кофточке. Кофточка морщинилась на животе и на локтях. Женщина была чуть старше моей мамы, но младше бабушки, фигурой напоминала Карлсона, а прической – фрекен Бок. Она что-то пожевала, прищурилась и напряженно-вежливо улыбнулась. – Ты заблудилась? – ласково спросила она, а в комнату крикнула: – Дана, не выключай, это не учительница! – Я учительница, – сдавленно проговорила я. Брови женщины, выщипанные в тонкую ниточку и прокрашенные ярко-коричневым карандашом, поползли наверх; губы, подкрашенные перламутрово-розовой помадой, сложились в грустный смайлик. – Вы Роза? – с усилием спросила я. – Роза Васильевна, – поправила она меня, – а вы – Мария… Как вас по батюшке? – Просто Маша, – твердо сказала я, и от этого сомнение во взгляде Даниной няни усилилось. Сама Дана так и не появлялась. – Мне тут разуться? – спросила я, стараясь, чтобы мой голос звучал уверенно и по-взрослому. – Только на пол-то не заступайте, – произнесла Роза Васильевна, – только помыла его, вот что. – Конечно, – кивнула я. Но устоять на одной ноге не получилось. Я опустила на полсекунды кроссовку на пол и вздрогнула: остался неожиданно огромный грязный след. – Извините… – Ничего, ничего, – нарочито бодро сказала Роза Васильевна, толкая дверь в ванную и извлекая оттуда швабру. Я отвернулась и заметила на круглом стеклянном столике у стены пятьсот рублей. Неужели они для меня? Я повернула голову и столкнулась взглядом с Розой Васильевной. – Ну, вы сначала позанимайтесь, – сказала она с подозрением. Как будто я могу схватить деньги и убежать! За кого она меня принимает? К горлу подкатила тошнота, как в последний Новый год, когда мама заставила меня съесть кусок вареного говяжьего языка, который я ненавижу. Я и не ожидала, что няня девочки окажется такой противной. Бедная Дана! Наконец я сняла кроссовки. Роза Васильевна забрала у меня куртку, распахнула двери шкафа и уставилась на шубы, которые занимали там все пространство, словно не решаясь их подвинуть. «Да бросьте мою куртку на пол, рядом с ковриком, мне все равно!» – захотелось крикнуть мне. Но она все-таки нашла сбоку крючок, сняла с него сумку из крокодиловой кожи, поставила ее на полку под шубами и повесила мою куртку. – А вы проходите, проходите, Марья, в ту комнату проходите! От Розы Васильевны слабо пахло фруктовой жвачкой и сигаретами. Паркет в комнате блестел, как каток на задворках торгового центра, где работает моя мама. Я поскользнулась и схватилась за дверной косяк, чтобы не упасть. Выдохнула, обвела взглядом огромную комнату: два черных кожаных дивана, между которыми в гигантском горшке росло лимонное дерево, увешанное плодами, и плоский телевизор во всю стену, как экран кинотеатра. Сразу вспомнился учебный сериал Extra, который нам показывала Беатрис, и его герой, незадачливый американец Сэм, говоривший испанкам: «Я живу в музее». Девушки, хохоча, поправляли его: «Он хочет сказать, что работает в музее». А потом выяснилось, что Сэм и правда живет в доме, похожем на музей, потому что очень богат. На экране телевизора застыли двое: черноволосый дядька и тетенька в полупрозрачном розовом халатике. Они напряженно смотрели друг на друга. «То ли он ее поцелует, то ли она ему пощечину даст», – подумала я. На диване перед телевизором сидела девочка лет шести, крепкая, щекастая, вся какая-то насупленная, с туго заплетенными косичками, в короткой клетчатой юбке и фиолетовой кофточке с Минни Маус. Девочка упиралась обеими руками в спинку дивана, словно собираясь спрыгнуть, но при этом не отрывала взгляда от экрана и улыбалась. Ее хмурая улыбка напомнила мне Гусю. Он так всегда гримасничает, когда знает, что его сейчас отругают за шалость. – Дана Андревна! – строго сказала Роза Васильевна. – К вам педагог пожаловал! Мне показалось, «педагог» она произнесла с насмешкой. – Будьте любезны, оторвите ваше королевское величество от дивана и шагом марш в вашу комнату заниматься! – продолжила Роза Васильевна, и Дана, по-прежнему не глядя на меня, заканючила: – Ну Ро-о-о-зочка, ты обещала, что в этой серии она ему скажет, что у них ребе-е-енок будет… Я вытаращила глаза. Мама до сих пор выразительно поглядывает на меня, когда в сериалах речь заходит о подобных вещах. – Всё, егоза, шуруй учиться, – велела Роза Васильевна, погладила Дану по голове и ловко выхватила пульт у нее из рук. Экран погас. Дана бросила на меня быстрый взгляд и снова повернулась к няне. – Ты обещала сере-ежки новые показать! Которые тебе Саша купи-и-ил! Она ныла, улыбаясь, словно знала, что выглядит глупо. Так взрослый изображал бы ноющего ребенка. – Вот научишься по-испанскому говорить, покажу, – твердо сказала Роза Васильевна. Я не решилась ее поправить. – А это долго? По-испанскому учиться? – спросила Дана, перестав улыбаться и уставившись на меня исподлобья. – Учиться говорить на испанском? – улыбнулась я ей. – Кто как учится. Я вот уже восемь лет занимаюсь. Последнюю фразу я произнесла специально для Розы Васильевны. Но та подошла к лимонному дереву и сняла с него засохший листик, а потом провела пальцем по бортику горшка, проверяя, нет ли пыли. – Я не об этом, – раздраженно сказала мне Дана, потом покосилась на няню и добавила спокойнее: – Сегодня нам долго заниматься? – Не очень, – сдалась я, – все-таки первое занятие. – Час, – сказала Роза Васильевна. Повисла пауза. – Меня, кстати, зовут Маша, – начала я. Но Дана, не дослушав, развернулась и бросилась в соседнюю комнату. Глава 8 Первый урок На двери Даниной комнаты висел рисунок – кривоватая корона, раскрашенная желтым фломастером, с ярко-красными бубенчиками из пластилина. Короны были везде: на обоях, на занавесках, на шкафчиках. Зеркало у туалетного столика было в форме короны, а стул напоминал маленький трон. Нетрудно было догадаться, что здесь живет маленькая принцесса, которая привыкла всеми командовать. Сама Дана стояла посреди комнаты и, скрестив руки на груди, мрачно глядела на меня. «Что с ней делать?» – запаниковала я. – Красивая комната… Дана молчала. За ее спиной тянулся целый ряд фарфоровых кукол, восседающих на комоде. Разодетые в разноцветные клетчатые платья, с пелеринками, в шляпках, в золотых и серебряных туфельках, они таращились на меня с недоумением и раздражением. Раздражение было взаимным: я с детства терпеть не могу кукол. – Какая большая коллекция… – протянула я. – Только что заметила? – съязвила Дана. – У меня близорукость, – призналась я зачем-то. Дана шагнула назад. – Это заразно? – спросила она. – Нет, – фыркнула я. – Близорукие люди плохо видят те предметы, которые находятся…. Я оборвала себя на полуслове. Стоило мне засмеяться, как Дана отбежала к самому окну и насупилась еще больше. – Разве ты никогда не видела людей в очках? – спросила я ее. – Ты не в очках! – крикнула она. – У меня линзы. Но ты видела тех, кто носит очки. Как думаешь, зачем они им? – Для красоты, – буркнула Дана и добавила: – Я не хочу с тобой заниматься. Я перестала улыбаться. В груди стукнуло одним сильным ударом. Бах. – Почему? – тихо спросила я. – Ты смеешься надо мной. – Не над тобой, что ты! – Ты считаешь меня глупой. – Нет, конечно! – воскликнула я. – Ты очень умная девочка. – Да? – вскинула голову Дана. – А доказательства? Я опешила. Мама сказала, ей шесть. Нашему Гусе семь, он уже в первом классе, но он не знает слова «доказательство». – Ну… – протянула я. – Вот именно! – удовлетворенно сказала Дана. – Не знаешь, а врешь. Она взяла свой стул-трон, подтащила его к столику у окна и уселась. Этот столик очень выбивался из интерьера: черный, с нарисованными ягодками и листиками рябины, под хохлому. Он напоминал те столики, за которыми мы рисовали и лепили из пластилина в детском саду. Похоже, его срочно купили для занятий. Рядом со столиком стоял единственный стул. Я подошла к нему, села. Мои колени возвышались над столом. Дана взирала на меня с высоты своего трона. – Давай только быстрее, – поморщилась она. – Хочу успеть на «Кольцо любви». – Испанский нельзя выучить быстро, – ответила я, доставая из рюкзака изображения животных с испанскими подписями, которые, как я чувствовала, нам все равно не понадобятся. – Почему? – быстро спросила Дана. – Потому что ты сама его плохо знаешь? – Я его отлично знаю! Просто любой язык надо учить постепенно. Постоянно повторяя. Тренируясь говорить, слушать и понимать. – У-у-у, – с разочарованием протянула Дана. – Скукота. – Слушай, а тебе зачем язык? – поинтересовалась я. – Вот этот? – спросила Дана и высунула кончик розового языка. – Нет, я про испанский. Какая у тебя мотивация? – строго спросила я, надеясь приструнить ее взрослым словом. – Мо-ти-ва-ци-я, – по слогам повторила Дана. Похоже, она любит длинные слова. Я представила, как она вечером спросит няню: «А какая у тебя мотивация?» – и ехидно улыбнулась. – Язык надо учить зачем-то, – продолжила я, – с какой-то целью. – Мама хочет, чтобы я мороженое в кафе могла сама заказать, – заявила Дана. – Отлично. Еще? – подбодрила я ее. – Еще… М-м-м… Все. – Разве? – удивилась я и решила рассказать Дане, что на испанском можно общаться с друзьями за границей, смотреть фильмы и мультики, книги читать, в конце концов. Но поскольку Дана была человеком, которому требовались «до-ка-за-тель-ства», я решила продемонстрировать преимущество знания испанского на простом примере: – Чтобы заказать мороженое себе и маме в кафе, достаточно выучить всего одну фразу: ?Dos helados, por favor! – Dos helados, por favor, – пробормотала Дана и, посветлев, вскочила со стула. – Все! Мы выучили испанский! – Как? – растерялась я. – Подожди… Ты куда? Но она уже схватила за спинку свой трон и потащила его к туалетному столику, не обращая внимания на мои замечания и картинки, которые моя мама ночью вырезала из старых детских журналов и наклеивала на куски картона. Глава 9 Салон красоты Дана уселась перед зеркалом и откинула за спину косички. Я поднялась со стула, подошла к ней. – Слушай… – Пожалуйста, подстригите мне сантиметра два… И покрасьте. М-м-м… В пепельный блонд. – Что? – опешила я. – А-а, вы мастер маникюра… – протянула Дана, глядя на меня через зеркало. – Простите… Я вас не узнала… Уезжала на Бали на месяц. Как все изменилось. Она говорила низким грудным голосом, растягивая слова и гримасничая. – Прошу вас, – продолжила Дана и, растопырив пальчики, опустила ладошку на столик. – Дана, – строго сказала я, – ты должна сейчас встать. И сесть обратно за стол, чтобы заниматься. – И что мы будем делать? – Учить названия животных. – Скукота… – Дана, встань, пожалуйста! – У меня потерялась мо-ти-ва-ци-я. Я уже везде посмотрела – и в сумочке, и в шкафу. Нет ее. – Хватит кривляться, слышишь меня? – А вы мне сделаете коррекцию бровей? Тут я не выдержала и прошипела: – Ты хоть кого-то слушаешься?! – Нет. Я и так уже взрослая. – Посмотрим, – пробормотала я. – Схожу-ка я за твоей няней. Я выскочила из комнаты. Никакого плана у меня не было. Но находиться в комнате с ребенком, который надо мной издевался, я больше не могла. Данина няня оказалась на кухне. Согнувшись, она мыла пол. По радио хриплый мужской голос объявил: «Шансон… У нас сбываются все мечты!» Роза Васильевна разговаривала с кем-то по телефону, зажав трубку между ухом и плечом. На ее черных брюках посверкивали золотые нити, которыми брюки были прошиты на бедрах. Только я раскрыла рот, как Роза Васильевна сказала в телефон: – Вертихвостка. Натуральная вертихвостка. Ну откуда я могу знать, сколько ей лет… Четырнадцать. Может, пятнадцать. Главное, я у хозяйки спросила: «Вы сами эту учительницу видели?» А она: «Мне видеозапись на телефоне показывали, как она по-испански стихи читает. Все нормально, Розка, не волнуйся». Представляешь? Отдают мою крошечку не пойми кому. Да еще и деньги платят. Да, кстати, деньги нехилые! Пол моей зарплаты за день! Слыхала? Да, девчонке. Ну ничего, я в Дану Андреевну верю. Барышня от нее через пару недель сбежит. Мама нам каких только профессоров не находила. Особенно по сольфеджии одна свирепая была. Помнишь, я тебе жаловалась? Но Данка молодец. Казак-девка! А? Да зачем мне этот час, пока они занимаются? Я могу и при Данке пол помыть. Я бесшумно развернулась. Как же захотелось убежать из этой сумасшедшей квартиры! Прямо тошнило от них обеих: и от Даны, и от Розы Васильевны. Я разозлилась на маму, которая нашла мне такую дурацкую работу. Хотя больше всего на свете сейчас я хотела оказаться рядом с родителями. Бежать, бежать отсюда, а перед уходом наговорить гадостей им всем. Чтобы знали: нельзя над людьми издеваться! Когда я вошла в комнату, Даны в ней не было. Под кроватью что-то брякнуло. Я опустилась на колени, приподняла край розово-золотистого покрывала. Дана лежала под кроватью, положив голову на розовую подушку с кистями, и не мигая смотрела на меня. Я обессиленно опустилась на пол рядом с ней. Было понятно, что уговаривать ее вылезти бесполезно. Но идти за Розой Васильевной я второй раз не хотела. Это означало признать свое поражение. Поэтому я опустила край покрывала так, чтобы Дану не было видно, привалилась к стене и молча смотрела на кровать. Дана тоже затихла. Так мы просидели оставшиеся полчаса. За это время я успела подумать о многом. Прежде всего о том, что я не могу, не имею права говорить этим людям гадости. Потому что няня пожалуется Ирэне, и та решит не покупать у мамы ее платья. И еще о том, что мне все-таки придется признать поражение. Нужно будет сказать Розе Васильевне: «У нас не вышло заниматься». А она станет насмешливо смотреть на меня и в мыслях называть «вертихвосткой». Потом возьмет деньги двумя пальцами и положит в кошелек. А может, отнесет в спальню хозяйки. Вряд ли это деньги самой Розы Васильевны. Я стиснула зубы и поднялась с пола. Ну, мамуля, удружила. Собрав свои картинки со столика, я не глядя затолкала их в рюкзак. Сказала Дане: «Пока!» – и поплелась к Розе Васильевне. Но Дана пулей вылетела из-под кровати, опередила меня и бросилась в объятия к няне, которая закружила ее в воздухе. – Как позанималась, моя крошечка? – ласково спросила Роза Васильевна. – Выучила! Выучила весь испанский! – с восторгом сказала Дана. – Подожди, – растерялась я. – Ничего ты не выучила! – Так скажи что-нибудь по-испанскому, моя птиченька, – перебила меня Роза Васильевна, наклоняясь к девочке. – ?Dos helados, por favor! – протараторила Дана. Я в изумлении уставилась на нее. Вот это память! Просто феноменальная. А Роза Васильевна, выпрямившись, усмехнулась и сказала: – Вот видите, Маша, не надо думать плохо о моей крошечке. Все она выучит крепко-накрепко, все запомнит. Как вас все-таки по батюшке? Как к вам обращаться? – Николаевна, – машинально ответила я, пытаясь понять, что происходит. Разве за урок, на котором учитель сидел на полу и молчал, не увольняют? – Отличненько, вот вам, Мария Николаевна, денежка, берите прячьте… Только не в задний карман джинсов, – добавила Роза Васильевна, увидев, как я убираю деньги. – Кошелек или борсеточка – есть у вас что-нибудь? Вы в следующий раз в пятницу придете? У нас бассейн, правда. Давайте часиков в пять, ладно? Я ошарашенно кивнула. Правда, в пятницу у меня было шесть уроков, а это означало, что мне придется часа три болтаться в школе в ожидании, пока Дана вернется из бассейна. Но все это казалось ерундой в сравнении с другим. Мне заплатили кучу денег за то, что я ничего не сделала! – Понравилась тебе новая учительница? – спросила Роза Васильевна Дану. – Пойдем уже «Кольцо любви» смотреть, – Девочка потянула ее к телевизору. – Сейчас включу, птиченька, – кивнула Роза Васильевна. – А вы, Мария Николаевна, обувайтесь, только пол не пачкайте, и куртку не забудьте из шкафа достать. Хотя нет, давайте-ка я сама куртку достану, там шубы, то, се… Даночка, возьми пульт, найди «Кольцо» наше с тобой. Я пока твою учительницу выпровожу. Глава 10 Первые покупки Муки совести за странное занятие? Да, было немного. Вроде как пенка от молока. Отгоняешь ее ложкой, а она все равно в рот лезет, когда из кружки пьешь. Но я быстро себя успокоила. Во-первых, Дана выучила целую фразу на испанском. Ну и что, что без труда, в том числе и без моего. Во-вторых, Роза Васильевна ни о чем не спрашивала. Ни о том, как мы позанимались, ни о том, что мы делали на уроке. Значит, все так и должно быть. К тому же Роза Васильевна назвала меня «вертихвосткой». Я сочла деньги компенсацией за обиду. Возле нашего подъезда стоял старенький зеленый «хендай». Я ойкнула от радости. Катя к нам заехала! Наверное, мама позвала. Она сегодня дома, ждет замерщика окон. Вот и пригласила Катю «на супчик». Катя живет в Зеленограде с бабушкой и Гусей, а работает в Москве. Обедает обычно каким-нибудь хот-догом или гамбургером. Представляю, как она обрадовалась супчику. Я не очень люблю Гусю, но Катю обожаю. Она смешливая, дурачится с удовольствием. Мама ворчит, что младшая сестра «как была ребенком, так и осталась». Но мне нравится, как легко ко всему относится Катя. Я сжимаю пятисотку в кармане. Приятно было бы положить деньги в большой белый конверт с котятами, к оторый папа купил мне вчера на почте и на котором написано: «Барселона». Но сегодня мой первый рабочий день! Надо отпраздновать. Я открываю рюкзак, достаю ручку, блокнот и пишу Кате короткую записку: «Не уезжай, дождись меня! ММ». Мы с Катей обожаем подкалывать друг друга: – Когда ты найдешь Мужчину Своей Мечты? – А ты? Катин муж, Егор, ушел, когда Гуся был маленьким, но Катя ни секунды не переживала. Я же говорю, легкий характер. Записку прикрепляю на лобовое стекло, все мутное и в потеках, и бегу в «Пятерочку». Легче всего купить подарок Гусе: я выбираю ему резиновый красный мяч с пупырышками, всего за пятьдесят рублей. Катя – сладкоежка, ей беру вафельный торт. Не с арахисом, а с фундуком, хотя он дороже. Кате все равно, а вот мама нам целую лекцию прочтет о вреде арахиса. Самой маме выбрать подарок сложнее всего. Наконец покупаю маленькую коробочку трюфелей для них с папой. Пусть конфет немного, но я уверена, что мама оценит. Сдачу решаю убрать в заветный конверт с котятами. Как странно было расплачиваться на кассе деньгами, которые заработала сама. Я гордилась и удивлялась: как быстро могут растаять пятьсот рублей! Я так спешила, что при выходе едва не налетела на банкомат. Взгляд упал на экран, где улыбающаяся тетенька, похожая на стюардессу, сжимала в руке пластиковую карту. «Когда-нибудь и у меня такая будет», – подумала я. Возле самого подъезда что-то щелкнуло по плечу. Я обернулась: на асфальте валялась скомканная бумажка. Пришлось задрать голову. Еле успела увернуться! Из окна летел новый «снаряд». – Катька! – возмущенно выпалила я, рывком распахивая дверь подъезда. – А я! Ей! Торт! Ну держись, тетушка! Глава 11 Деньги Дверь открыла мама. – Где она?! – завопила я, заглядывая маме за плечо. – Я ей покажу сладкую жизнь! – Кто? – не поняла мама и тут же одернула меня: – Перестань прыгать! Как у тебя все прошло? – Отлично! Я влетела в квартиру и закричала: – Катька! Я тебя прощаю! В честь первого дня своей первой работы! Выходи праздновать! Тишина. Мама взяла тряпку и вытерла следы от моих кроссовок. – Катька! Я тебе торт купила! Молчание. Мама покачала головой и спросила: – Что ты с ней делала? С ученицей? – Ничего, – честно ответила я и снова закричала: – Катька! Я торт купила в «Пятерочке»! А он почему-то не в бакалее, а в йогуртах лежал! – Ты врешь! Катька выскочила из моей комнаты, схватила меня за руки и принялась трясти. – Я только что там была! – возмутилась она. – Все проверяла! Не ври! – Как легко тебя поймать на крючок! – хохочу я, выдергивая руки и уворачиваясь от нее. – Ты просто рыбка, Катенька! Вкусная сочная рыбка! – Не называй меня так! Ненавижу рыбу! – рычит Катя. – Признавайся быстро! Где взяла торт?! В каком отделе? Мне так смешно, что хочется плюхнуться на пол. Я смеюсь, качаю головой, протягиваю Кате торт, но его перехватывает мама со словами: – Перестаньте дурить! Замерщик придет с минуты на минуту. На кухню обе марш! Чай стынет. – Правда, скажи, – шепчет Катя, не в силах отстать от меня. – Торт на месте лежал? – Сначала ты признайся, что терпеть не можешь свою работу! – шепчу я в ответ. – Обожаю, – усмехается Катя. – А ты мне, видать, завидуешь, племяшка-фисташка? – Еще чего! Ну и мучайся. Катька работает мерчандайзером. Ездит на машине по разным магазинам, проверяет, как продукты лежат на полках, в правильных ли местах развешаны рекламные лозунги, развозит какие-то «подарки от фирмы». На семейных сборищах Катька любит рассказывать, что это самая веселая работа на свете. – Свобода передвижений – раз! – загибает она пальцы на руке. – Отсутствие дресс-кода – два! Езжу в машине, музыку слушаю. Мужчины на дорогах так и пытаются познакомиться! Мечта, а не работа! Однажды мы возвращались из Зеленограда после очередного семейного праздника. Родители думали, что я зас нула, и вполголоса обсуждали, что Катя никогда не стала бы мерчандайзером по собственной воле. Когда Егор уходил от них, то предложил устроить Катю на эту работу. Деваться ей было некуда, вот и согласилась. Даже если так, я все равно немного завидую Кате: она умеет во всем видеть положительные стороны, для нее любое дело – праздник. Кате всегда весело. Не то что моим родителям! Мы приходим на кухню, толкая друг друга локтями, как две расшалившиеся первоклашки. Катя кладет мне на шею ледяную ладонь, и я взвизгиваю от испуга. В отместку я хватаю ее за нос, и тут же она пищит: – Осторожно! Смажешь тонак! – Да перестаньте! – ворчит мама, нарезая торт на кусочки. Фундук вываливается из одного кусочка, мы с Катькой перемигиваемся. Ее рука взлетает быстрее моей. Раз – и нет орешка! Я не свожу глаз со следующего орешка, исподтишка показываю Кате кулак. – Так что вы делали? – повторяет мама. – С этой девочкой? Она наливает мне чай, придерживая крышку чайника. Не выдержав, хватаю кусок торта и запихиваю в рот. – А сказала – это мой подарок! – плаксиво говорит Катя. У нее звонит телефон. Она глядит на экран и сбрасывает вызов. – Мы ничего не делали, – с набитым ртом отвечаю я маме. – Я ей сказала одну фразу по-испански. Она ее запомнила. Потом повторила няне. Все! За это мне дали пятьсот рублей. – Сколько-сколько? – вытаращила глаза Катя. – Ты серьезно? За одну фразу? Телефон зазвонил снова, и Катька сбросила вызов не глядя. – За час занятий! – фыркнула я. – Вы весь час учили одну фразу? Так и не отрезав Катьке кусочек, мама отложила нож и уперлась руками в бока. – Нет, Дана способная, – пожала я плечами, собирая чайной ложкой крошки от торта. – Выучила эту фразу за одну секунду. Мне бы такую память. – А чем вы занимались оставшееся время? – с интересом спросила Катька. – Не поверишь! – хихикнула я. – Я сидела на полу! Просто сидела на полу и все! Я поднесла ко рту чашку с чаем. – Анька! – возмущенно сказала Катя. – Твою дочь взяли работать китайским болванчиком. Сидит в углу, кивает, и за это платят! Меня так насмешило словосочетание «китайский болванчик», что я фыркнула, обрызгав Катю чаем. – Тоже хочу таких клиентов, – буркнула Катя, протянув руку к торту и отломив кусок. – Клиентов, которые платят за безделье. – Хотя лучше бы просто выиграть денег в лотерею, – мечтательно добавила она. – Целый чемодан золотых монет, как в детских книжках. Я бы накупила себе нарядов… – Кстати, мам! – воскликнула я. – Сегодня литераторша пришла в новой водолазке. Ты не поверишь! Свитер – бордовый, и к нему она подобрала такие заколки… – Подожди, тебе и правда заплатили? – перебила меня мама. Она так и стояла передо мной. Не притронулась ни к чаю, ни к торту. – А! – вспомнила я. – Подарки! Поднялась, выскочила в коридор, вернулась с серебристой коробочкой в руках. – Это тебе, мам. Трюфели. Ты ведь любишь? Это я купила на зарплату… Тон у меня был странный, как будто я оправдываюсь или извиняюсь. Не знаю, что заставило меня так говорить. Может, мамин взгляд. – То есть ты взяла деньги за то, что час сидела на полу? – Это был урок, – возразила я. – Урок чего? – не отступала мама. – Сама знаешь чего! – рассердилась я. – Ой, ой, – пробормотала Катя, прихлебывая чай. – Пожалуй, я поеду. – Подожди! – заявила я и вытащила из пакета яркий мяч в пупырышках. – Вот. Это для Гуси. На первые заработанные мной деньги я купила подарки для семьи. А семье они не нужны. Последние слова я отчеканила, глядя маме в глаза. – Ну почему не нужны, – пробормотала Катя. – Спасибо, Машка, мне приятно. – Ты должна их вернуть, – заявила мама. – Кого? – испугалась я. – Деньги. – У меня их нет больше… – Я тебе дам. Ты должна отдать этим людям деньги. Мама села наконец за стол и потерла щеки руками, словно хотела их согреть. – Почему вернуть?! – закричала я. – Потому что это не преподавание. Это не работа. – А что? – спросила Катя. Мама не отвечала. – Ты сама нашла мне эту работу, – тихо и отчетливо сказала я. – Правда? – удивилась Катя. – Анют, у вас плохо с деньгами? Мама вскинула голову: – Как ты считаешь сама, эти деньги заработаны? – Ну зачем ты с ней так, Ань, – упрекнула Катя. Не знаю, почему я разревелась. Из-за маминого вопроса или Катиной жалости. Мне стало душно. Я выскочила в прихожую и сдернула куртку с крючка так сильно, что с треском оторвала петельку-вешалку. Швырнула куртку на пол. Схватила рюкзак, перевернула его и вывалила на куртку учебники, тетради, папку с рисунками животных для Даны и кошелек. Я не помнила, сколько денег осталось после покупок, но я выхватила все банкноты, что были в кошельке, и шлепнула их на кухонный стол. – Вот! Отдай своей Ирэне! Пусть… Я не договорила. Просто убежала в ванную и открыла оба крана над раковиной на полную мощь. Потянулась к душу. Сквозь шум воды послышался мамин голос: – Воду не трать! Я притворилась, что не слышу. Но, постояв возле «водопада», закрыла краны. Подумала, что вместе с водой утекают и деньги, которыми за нее платят. Странно. Раньше я вообще про такое не думала. Сегодня деньги словно подобрались ко мне близко-близко. Стоят напротив и дышат в лицо. Попробуй не замечай их… – Все равно я права, – сквозь зубы проговорила я. – Катя меня понимает. Тут до меня снова донеслись мамины слова: – Бывает, Катя, жалость нужная, а бывает ненужная. И Катин серьезный голос: – Перестань, Анют… Она еще ребенок! Я тихо ахнула. Ребенок?! Я? «Ну Катька! – проворчала я. – Я думала, ты на моей стороне. А ты, оказывается, считаешь меня маленькой. Предательница!» Я даже треснула кулаком об дверь. Они там на кухне замолчали на секунду. Я снова включила воду. Подождала и начала потихоньку уменьшать напор… Струя делалась все тоньше и тоньше. А потом я выключила воду. Потому что услышала, как мама грохочет посудой. Глава 12 Катина броня – Вот именно! – сказала мама, швыряя в раковину то ли сковородку, то ли кастрюлю. – Вот именно потому, что мама всю жизнь твердит, будто ты ребенок, ты такая и выросла. – Ты считаешь, что я сейчас ребенок? – Сейчас – нет, – признала мама, – но вспомни, как было тяжко. Когда Егор ушел. И ты поняла, что деньги не появляются в ящике по мановению волшебной палочки. Что их надо зарабатывать самой. Вспомни, как ты плакала у меня на этой кухне… Как хотела бросить это свое мерчандайзерство! Как тебя никуда не брали… И ты осталась. – За гроши, – горько сказала Катя. – Зато их платят, – с нажимом сказала мама. – А Машка тут при чем? – Пусть привыкает с детства. Что это трудно. К тому же, Кать… Пятнадцать – это не ребенок. Легких денег не бывает. Она должна это понять. – Что ей делать, если ученица непослушная? – Пусть ищет к ней подход. Трудится. Мучается. – Любишь ты, чтобы люди мучились. Нет чтобы просто их пожалеть. – Катин голос задрожал, как пламя костра, который мы как-то вместе развели на берегу речки на бабушкиной даче. У меня по спине побежали мурашки. Никогда не слышала, чтобы Катя говорила так грустно. Хотелось вжать ухо в дверь, чтобы разобрать каждое слово. – Ну давай я тебя пожалею! – насмешливо сказала мама так громко, что я отскочила от двери. В прихожей послышалась какая-то возня. Похоже, мама поднимала мои рюкзак и куртку. – Только не ной понапрасну, – продолжила мама. – Гуся здоров, слава Богу. Ты работаешь. Даже парень есть. – Угу, – отозвалась Катя. – И мы с ним слетали на выходные в Сочи. – Что? – ахнула мама. Послышался странный звук, будто мама выронила рюкзак. – Он оплатил все… Билеты. Жилье. А перед этим отвел Гусю в «Шоколадницу». Накормил нас пирожными. Помогал Гусе раскрашивать автобус. Знаешь, сейчас рекламируют мультик… Про медвежонка. Забыла, как зовут. А, Паддингтон. И на рекламном листке нарисован автобус. Двухэтажный, английский. Можно раскрасить. Андрей пообещал Гусе отвести его на этот фильм. – Катька, так у вас все серьезно?! – Нет. Он меня бросил. То есть… Не совсем бросил. Сказал, что искал попутчицу. Для поездки в Сочи. И что все наши встречи… Катя всхлипнула. – Катюха… – протянула мама. – Все наши встречи были подготовкой к поездке. Он меня изучал. Поэтому Гусю позвал. А когда мы с ним съездили, то все. Андрей сказал, что это было написано в его профайле на сайте знакомств. Что он ищет попутчицу. А я думала, это юмор… Катин голос звучал глухо. Наверное, уткнулась маме в плечо. На маме как раз толстая теплая кофта. Заглушает звук, как ковер на стенке. – Понимаешь, мы с Машкой часто прикалываемся. «ММ»… Мужчина мечты. Но для нее это прекрасный принц. А для меня… Мне нужна опора. Чтобы с Гусей помогать. Чтобы дома кто-то ждал. И самое ужасное, что я думала: «Андрей – это ММ». А он меня изучал. Как насекомое. Как червяка. – Ну что ты несешь, ей-богу! – вырвалось у мамы. – Я пойду, Анька… Перерыв уже кончился. Оштрафуют еще. Эх… Вот бы выиграть в лотерею! А Машу не мучай, пожалуйста. – Ремня ей не хватает, этой Маше твоей, – громко сказала мама. Это она специально для меня. Но я не отвечаю. Я не вслушиваюсь. Я стою, прислонившись к стиральной машине и скрестив руки на груди, так, словно пришла на школьную дискотеку и боюсь пошевелиться. Меня приморозило к месту ужасное открытие: у Кати вовсе не простая и легкая жизнь! Она только делает вид, что ей весело жить без мужа, воспитывать ребенка самой, мотаться целый день по городу и проверять, правильно ли разложены на прилавках булочки с маком. На самом деле это броня! Катя спряталась под ней. А я, дурында, и не понимала. Дразнила ее. Скажи, мол, что терпеть не можешь свою работу. А она и правда – терпеть не может. «Работа за гроши», – сказала Катя. Я поднесла правую руку к губам и прикусила палец. Бестолочь, какая я бестолочь… Я щелкнула замком, выскочила в прихожую. Рюкзака на полу не было, куртка висела на вешалке. Я сдернула ее. – Куда ты?! – крикнула мама. – Надо Кате сказать кое-что, – буркнула я. – Отстань от нее, ей и так плохо, – неожиданно попросила мама. Но я выбежала из квартиры. Плохо, но станет еще хуже! От моей дурацкой записки. Надо успеть к машине раньше Катьки! Забрать глупую бумажку и выбросить. Но я не успела. Катя стояла возле машины и таращилась в листок, вырванный из моей тетрадки. Я протянула руку, попыталась забрать записку, но она крепко сжимала ее. – Это мое, я писала, прости, – скороговоркой выговорила я, и Катя разжала пальцы. Она глядела прямо перед собой, в пустоту. Тогда я в первый раз в жизни увидела, какой у нее острый подбородок и как она похожа на мою маму. – Кать… Слушай. Тот торт. Он на месте лежал! – выпалила я. Катя медленно развернулась ко мне и всмотрелась, будто видела меня впервые. У нее тоже близорукость, как и у меня. Водит машину в очках. – Я не знала, что это важно, – добавила я. – Про торт. – Когда сам начинаешь работать, многое открывается, – заметила Катя. Дело было вовсе не в работе, а в их разговоре с мамой, но я не стала возражать. Боялась, что Катя опять начнет хохмить. Я вздохнула и развернулась к подъезду, комкая несчастную бумажку… Я не провинилась перед Катей. Просто чувствовала, как ей плохо. И от этого было плохо мне. – Эй, тетя Маша! – позвала меня Катя. Я обернулась. – Тебе не обязательно возвращать им деньги. Отработай их. Позанимайся так, чтобы было не стыдно. – И как я сама не догадалась? – пробормотала я. – Ты гений! – Давно работаю, – пожала плечами Катя и улыбнулась. Обычной улыбкой. Не «броневой». Глава 13 Костюм Замерщик пришел вечером. Совсем молодой, ниже меня ростом, носатый и рыжий, как белка из «Ледникового периода». Достал из чемодана какие-то бумаги, блокнот, рулетку и принялся рассказывать анекдоты. – А такой знаете? Про зайца и кондуктора? И не успевали мы с мамой ничего ответить, как он выпаливал и анекдот про кондуктора, и следующий, про Гену и Чебурашку, и еще целую кучу. Мама сначала недовольно фыркала и поглядывала на меня. Но когда этот парень вспомнил анекдот про бестолкового покупателя и продавца, она расхохоталась. Вскоре мы смеялись, держась друг за друга, а он, светясь от радости, вытягивал сантиметровую ленту, прикладывал к окну, что-то отмечал в блокноте и щелкал рулеткой. И только когда мама спросила про установку и сроки, я вспомнила, что должна ходить на работу из-за новых окон. Настроение у меня испортилось, и я ушла, не дослушав анекдот про блондинку и йоркширского терьера. Мама потом сказала, что замерщик от расстройства забыл на подоконнике рулетку. Я забрала ее к себе и принялась вытягивать ленту и защелкивать обратно. Вот бы измерить мои завтрашние шансы на успех… И шансы на смущение при встрече с охранниками «Изумрудного дворца». А встреча с Розой Васильевной? Она не видит во мне учительницу… Я вытянула ленту и зачем-то измерила свою талию. Все как обычно, обхват как у девочки двенадцатилетней. Я же мелкая. Ромка по сравнению со мной великан. Хотя на физре плетется в самом хвосте. Потом я померила длину рук. В этот момент мама заглянула в комнату. – Костюм собираешься шить? – Я… Нет. Но… О! Мама! Ты гений. Я буду выглядеть в костюме как взрослая. – Ну конечно, – усмехнулась мама, но тут же засела за компьютер. Она обожает подбирать одежду. В магазине, где она работает, все платья подбирает хозяйка. Но с поставщиками одежды связывается мама, и иногда ей удается самой выбрать платье и убедить хозяйку, что его купят. В такие дни мама приносит нам с папой коробку пончиков в шоколадной глазури, которые продаются у них на первом этаже. Мечта моей мамы – стать «байером» и самостоятельно подбирать одежду для магазина. Но в этой профессии, по ее словам, много риска. «А это не для семьи с ребенком», – повторяет мама, и всякий раз я принимаюсь спорить с ней, что я не ребенок. Итак, мама засела за компьютер, где у нее хранятся все телефоны поставщиков, и велела принести с кухни ее мобильный. Она щелкала мышкой и ворчала, что с моим «икс икс эсом», то есть очень маленьким размером, у нее проблем больше, чем с любой самой полной клиенткой; но при этом довольно улыбалась. К ночи костюм был найден. Папа заехал за ним на какой-то склад на юго-западе. Мы, конечно, не спали, когда он торжественно внес на вешалке мой наряд. – Он что, белый? – ужаснулась я. – Глупенькая, это чехол, – засмеялась мама, расстегнула молнию и достала темно-серый в мелкую черную полоску костюм. – Отлично! – восхитилась она, когда я натянула на себя брюки и пиджак. – Завтра так в школу пойдешь. Наконец-то одеваешься как человек! Только обязательно надень не линзы, а очки! Те, что в черной оправе. Я же разглядывала себя в зеркало и ждала, когда ко мне придет уверенность. В журналах пишут: «Одежда влияе т на наше настроение и самооценку». Я выглядела как настоящая учительница. Но ничего особенного не ощущала. Только чувствовала, что брюки немножко колючие («Шестьдесят процентов шерсти, Маша! Это тебе не кот начхал!») и спина чешется там, где почесать очень сложно. – Батюшки, половина второго! – ахнула мама. Уверенность так и не пришла. Может, она застряла где-то на юго-западе? Не смогла угнаться за папиной машиной и приковыляет завтра? – Мам, один вопрос… – Ты уже зеваешь! – Почему вы отдали меня на испанский? – Издеваешься? – Нет, серьезно. Ты продаешь одежду. Папа в службе такси. Почему вы отдали меня на этот факультатив? – Потому что первое время можно было заниматься бесплатно, – улыбнулась мама. – А если серьезно, уговорила нас бабушка. Так и сказала: «Ты сама образование бросила, сестра твоя бросила, дайте хоть Машеньке билет на дорогу в жизнь». Ты ведь знаешь бабушку. Умеет убеждать. Хотя нам казалось – пустое. Бабушка правда умеет уговаривать. У меня в детстве часто был насморк, и бабушка убеждала всех, что сопли – признак гениальности. И ей верили! – Мам, а ты бросила институт из-за меня? – Договаривались об одном вопросе! – возмутилась мама, бесцеремонно вытряхивая меня из костюма. – Зубы, пижама, кровать! Историю проспишь! Глава 14 Пережить историю Историю ненавижу. Мне неприятна даже пластиковая обложка от учебника, которую пришлось искать в столе за пять минут до выхода в школу. Я перерывала тетради, поглядывала на часы и ругала историчку. Она проверяла обложки! У нас, десятиклассников. За учебник без обложки могла устроить пятиминутку позора. Сумасшедшая женщина. Как и ее предмет. От недосыпа знобило, и костюм казался колючим, тесным и неудобным. Я решила не завтракать, чтобы не пролить какао на новые брюки. Да и времени не было. Историчка придиралась не только к обложкам, но и к минутному опозданию. Больше всего меня раздражало в ней то, что она заставляла нас по очереди читать вслух параграф учебника. По фразе! Как будто мы были второклашками. Неужели учителя не понимают, что унижают нас таким обращением? Да и сама история как предмет казалась мне отвратительной. Изучать древний мир было еще интересно. Греческие мифы, римские герои… К тому же требования носить учебник в обложке и читать вслух по фразе не раздражали в пятом классе так, как в десятом. А сейчас мы проходили нечто ужасное под названием «Всеобщая история». Греков с римлянами на уроках затрагивали, но от нас требовали не только знания фактов или мифов. Нужно было анализировать, делать выводы, проводить параллели, отождествлять и еще что-то умное, о чем известно только историчке. Французская революция мне вообще неинтересна. Все ее деятели были сумасшедшими, вот что я думаю. А кому охота учить, про что высказывались всякие неадекваты прежних лет? Иногда мне не удается списать алгебру у Ромки, и мама начинает корить меня за двойку. Спорю с ней, выкрикиваю: – Я гуманитарий! – А история? – ехидно интересуется мама, и настроение у меня портится окончательно. В общем, я вошла в класс, бормоча под нос мантру «пережитьисториюпережитьисторию» и без конца поправляя очки, от которых отвыкла. Вошла и поняла, что все на меня смотрят. Я ведь всегда в джинсах и серой кофте, а тут в костюме, в очках. Все таращились на меня, а я не знала, куда деваться от этих взглядов. Шагнула назад и уперлась спиной в доску. Взгляды пригвоздили меня к ней. Над доской светила лампа, от нее шло тепло. Мне показалось, по спине бежит струйка пота, но это, скорее всего, была ниточка от рубашки, которая неприятно щекотала меня. Стоя под лампой у доски, я осознала одну простую, но грустную вещь. У меня в классе нет ни одного друга. Ни одной подружки, к которой можно было бы подойти и со смехом сказать: «Во я вырядилась!» или «Как тебе мой новый прикид?». Никто не махал мне: «Маш, иди сюда! Ты чего костюм напялила?», никто не улыбался. Все наблюдали за мной, как будто я была насекомым или птицей, влетевшей в класс. – Да это Молочникова! – вдруг сказала Ленка Елфимова, которая сидит на парте прямо перед учительницей и отвечает на все вопросы, даже на те, что учитель не договорил до конца. Уля с ее музейной мамой, Ромка и Ленка Елфимова – троица, чьи имена известны историчке. Остальных она называет по фамилии. Я направилась к своей парте и только тут заметила, что Ромка все еще смотрит на меня, странно моргая. – Здорово, – раздраженно сказала я, бухнув рюкзак на стол, и он, кивнув, отвернулся. Нет, Ромка не был мне другом и не мог бы им стать. В нашем классе девчонки дружат только с теми парнями, кого знают со времен детского сада, и кокетничают с теми, кто нравится. Ромка ни под одну из категорий не подходил. Я выудила ненавистный учебник и тетрадку, всю изрисованную линиями и фигурками, и, ежась в костюме, который уже ненавидела, задумалась: «Почему у меня нет друзей?» Может, потому, что меня отдали в школу в шесть лет? Я всегда была самой мелкой. И дело не в росте, а в том, что я не понимала и половины двусмысленных шуток, которыми обменивались мои одноклассницы, как назло, все рослые семилетки. А может, потому, что мама, жалея меня, просила бабушку забирать меня из школы до начала продленки. Бабушка уводила меня, а одноклассницы, полные различных замыслов, перешептывались, кивая то на одного мальчика, то на другого, и уходили по длинному коридору в столовку. А может, потому, что я была единственным человеком в классе, кому англичанка ставила пятерки? Или потому, что я жила в собственном мире? Рисовала зоомагазин в специальном альбоме (в младших классах я еще не рисковала украшать своими рисунками рабочие тетради). Зоомагазин был прямоугольным зданием с витринами и полочками, на которые я сажала собачек, кошек, черепах, подводила к ним всякие хитрые поильники, рисовала корм, каждому свой, всякие особенные поводки и попонки… Я грезила о журнале Petshop, но мама не покупала его, отказываясь переводить деньги на «всякую ерунду». – Молочникова! – окликнула меня историчка. Я очнулась и подняла голову, наткнулась на ее взгляд. Неужели прозвенел звонок, а я и не слышала? Ох, мы, оказывается, уже читаем вслух очередной дурацкий параграф! Я раскрыла учебник и заметалась в поисках нужной фразы. Над изображением неизвестного французского революционера взметнулся Ромкин палец с обкусанным ногтем, под которым до самой костяшки тянулась огромная царапина. Он ткнул мне в какую-то строчку, и я бодрым голосом затянула: – «Начало войны Франции с иностранными государствами приходится на…» – Спасибо, – прошептала я, как только пытка закончилась и очередь перешла к Уле, сидящей за нами. – А кто это тебя поцарапал? Кошка? – Собака. Щенок. Оскар. Чау-чау. Мне на день рождения подарили. Я вчера воспитывал его, – прошептал Ромка. – Дал кость и попытался отнять. Чтобы он понял, кто в доме хозяин. Меня это развеселило. – И он понял? – Угу. – Что сам хозяин? – Типа того, – мрачно хмыкнул Ромка, – но ничего. Я продолжу его учить. Надо униформу надеть. Или что-то типа этого. – Во-во, – кивнула я мрачно и покосилась на свой неудобный костюм. – Униформа – это важно. – Главное – система, – отозвался Ромка. – В любом обучении важна система. Он взял тетрадку по истории, перевернул, открыл последнюю страницу и нарисовал ошейник. А рядом – миску с косточкой. Я обернулась на историчку. Она стояла близко, слушала, как читает Арсен с соседнего ряда, но на нас не смотрела. Тогда я взяла ручку и, слегка толкнув Ромку локтем (он мгновенно убрал свой и даже сдвинулся на край парты), приписала под его рисунком: «Кнут и пряник?» «Система и строгость», – ответил он, а шепотом добавил: – Я читал про дрессировку на сайте. Строгим надо быть не столько к ученику, то есть к собаке, сколько к себе, потому что… Я не слушала. Слово «строгость» пробудило во мне другие воспоминания. Поэтому я взяла и пририсовала к ошейнику острые иглы. Строгий ошейник. Зимой, гуляя с папой по парку, мы видели такой на невысокой коренастой собаке, которая бежала рядом с лыжником и иногда срывалась на прохожих, а поводок натягивался, и ошейник впивался иголками ей в шею. Псину это вообще не волновало. Она исходила лаем до хрипоты. Папа сказал тогда: «Безбашенный стаффорд» – и увел меня поскорее. На секунду я вообразила просторную прихожую в доме Даны и свое отражение в зеркале: в темном костюме, в очках и – со строгим ошейником в руках. «Ну? Где тут наша ученица?» Смех сдавил мне грудь. Я не сдержалась и фыркнула. – Молочникова! У исторички не голос, а гром с небес. Ромка подтянул к себе тетрадку и принялся в ней что-то чертить. Я опомнилась и поняла, что еще улыбаюсь. Хотя историчка бурит меня взглядом. Наверное, она так же бурила землю, когда ездила на раскопки на археологическую практику в институте. – Встань, пожалуйста! Я поднялась, думая о древних вазах, которые распадались на черепки под взглядом нашей исторички. – Что тебя насмешило? Государственный переворот девятого термидора? – Помидора? – шепотом переспросил кто-то, кажется, Арсен. Я с трудом подавила улыбку. – Молочникова, ты глумишься надо мной? – растерянно проговорила историчка. Я изобразила взгляд Кота в сапогах из «Шрека». Сделала большие несчастные глаза, прижала руки к груди и только собиралась пролепетать «извините», как поняла, что не помню отчества исторички! Елизавета… Елизавета… А дальше как? Мой взгляд упал на Ромкину тетрадку. Он чертил и чертил, и в одной из линий мне почудился хлыст. Вновь память закинула меня в прихожую моей ученицы. Я даже почувствовала запах духов из ванной, ощутила под ногами скользкий блестящий пол, который натерла Роза Васильевна, и, конечно, увидела себя в зеркале. На этот раз – не с ошейником в руках, а с хлыстом. «Нуте-с, Роза Васильевна, где тут у нас…» У меня вырвался даже не смешок, а какое-то бульканье. – Молоч-ч-ч-никова… Историчка шептала, будто бы говорила на змеином языке. Как Волдеморт из «Гарри Поттера», которого нам задавали читать по-английски на летних каникулах. – Еще одна подобная выходка, и на следующем уроке с тобой рядом будет сидеть не Кожевников, а Ольга Сергеевна! Все дурацкие видения вылетели у меня из головы. Ольга Сергеевна, заместитель директора, преподавала у нас английский, и это был единственный учитель в школе, которого я считала сносным. Мысль о том, что ее позовут полюбоваться на мой позор, была неприятной. – Простите, – пробормотала я, опустив голову. – С-садись, – тем же угрожающим шепотом-свистом велела мне историчка. Больше на истории мы с Ромкой не разговаривали. Правда, до конца дня в моей голове крутилось слово «система», оброненное Ромкой. После уроков я решилась заглянуть к Ольге Сергеевне, в кабинет заместителя директора, и попросить распечатать на принтере пару листочков. Ольга Сергеевна говорила по телефону, накручивая на карандаш свои длинные светлые волосы, но мне улыбнулась и в ответ на мою просьбу кивнула на один из двух ноутбуков на столе. Видно, историчка еще не успела ей нажаловаться. Когда я уже уложила листы в папку, Ольга Сергеевна весело сказала кому-то в телефоне: – Посмотрим, Володь, посмотрим! Цыплят по осени считают. А потом обратилась ко мне: – Что это у тебя? – Э-э, – замялась я, – слова… Испанские. – А, ну да…Ты же у нас трехъязычная личность. А что, в кабинете испанского нет принтера? – Это не для школы… Это для меня. Репетиторствую немножко, – выдавила я и тут же, испугавшись, добавила: – Но только по испанскому! Не по английскому. – Кстати, про английский. – Ольга Сергеевна подняла вверх указательный палец. – Ты помнишь, что приближается олимпиада? Двадцать пятого. Готовишься? – Какая олимпиада? – испугалась я. – Вы же говорили, Сорокину пошлете? – Сорокину и тебя, – легко сказала Ольга Сергеевна. – Да не волнуйся, ты умная девочка. Тем более испанский преподаешь. Я прикусила губу и, пробормотав: «Спасибо», взвалила рюкзак на плечо. – Эй, трехъязычная личность! – окликнула меня Ольга Сергеевна. – Английский – прежде всего? Am I right? – Yes, ma’am, – выдавила я. Мы с ней часто перешучивались, но сегодня я не смогла улыбнуться в ответ. Хотя в рюкзаке появилось всего три новых листочка, он показался мне очень тяжелым… Готовиться к олимпиаде по английскому означало зубрить все правила и исключения (особенно исключения!) день и ночь. А я могла думать только об одном: как мне справиться с Даной? Сработает ли моя «система»? И произведет ли впечатление на Розу Васильевну (и на Дану!) мой костюм? Глава 15 Система В пятницу я переминалась с ноги на ногу в знакомой прихожей, покашливая от резкого запаха духов, которыми Роза Васильевна, похоже, не обрызгала, а облила стены ванной. Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/uliya-kuznecova/pervaya-rabota/?lfrom=688855901) на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Наш литературный журнал Лучшее место для размещения своих произведений молодыми авторами, поэтами; для реализации своих творческих идей и для того, чтобы ваши произведения стали популярными и читаемыми. Если вы, неизвестный современный поэт или заинтересованный читатель - Вас ждёт наш литературный журнал.