Самиздат литеретурно-публицистический журнал

Ретро.
Нынешнему поколению среднего класса не понять, как мы,запихнутые в фуфайки и резиновые сапоги,уходили из классов и аудиторий на колхозные поля........

* * *

Вчера я видела снова знакомый несытый взгляд.
И губы, и руки – чужие – наощупь и наугад.
Я их убрать не пыталась,
Мне было почти всё равно:

* * *

То, последнее утро, оно наступило.
Долгожданное утро настало, как славно!
Ты – не самый, не лучший, не милый, не главный,
И как будто меня, наконец, отпустило.

Когда Вам станет плохо одному,
Или захочется уюта и покоя,
(Напрасно Вы, что Вас я не пойму,
Но кроме гор бывает и такое) –

Экспресс-метод.

Витька предложил мне испытать экспресс-метод. Типа: бац-бац! И в дамках! Не очень-то я доверяю этому методу, но попробовать можно.
В общем, берёшь небольшое количество

Во мраке ночи сокровенном
И в тишине, что режет слух…

Разорванный в клочья друзьями
И скукой, что делали дни.

Я врал себе,
Ну а ты мне.
А вместе мы создали театр,

Сотни взглядов из масок
Смотрят слепо на клоуна,
Вторят смехом и телом
И в финале поклоном.

Страх и ужас не в теме-
Их давно позабыли,

Он открыл глаза. Раскосое карее золото. В него опрокинулись тёмные грозовые облака, фиолетово-чёрная, мрачная синь беременного неба. Вот и первые молниевые схватки рассекли тучное небесное тело.

Под кустом полуденной сирени стоит скамья – простая некрашеная лавка, облепленная кое-где по бревнистым ногам лишаями, кружевной плесенью и зелёным мхом. Сирень нависает своими тёмными пиковыми листьями над скамьёй, готовая обрушиться на её ветхость всей своей сочной, по-летнему полнокровной зеленью, если бы не деревянный забор палисада.

Во сне она увидала, как в темных зеркалах отразился слабый свет горящих свечей и слоистое мерцание полувоздушных золотистых ее волос, которые она расчесывала костяным гребнем. Она смотрела на эти тени в зеркалах, на руку, державшую гребень; это завораживало, бездумно повторялось в полумраке снова и снова. Душная ночь, и очень темно, гроза надвигается, сдавливая пространство и даже, как будто сжимая время…

Петляет среди пыльной травы утоптанная тропинка. Плавится от зноя жирная земля, колышется душное марево. По тропинке шагает в высоких сапогах, блестя загорелым лицом, плотник Иван. Я лежу в траве, трава высокая, Ивану меня не видно. Лицо его благодушно, рубаха на груди расстёгнута, обнажая загорелую шею и грудь. Хорош!

Синеет даль. За далью – даль,
И в невозможной синеве
Смахнуло облако-печаль
Пушистым краем слезы мне,

Первостатейные сукины дети (1)
Плодятся и ходят гурьбой
от дома и до аптеки (2),
а после - обратно домой:
грызть карандаш до ночи,
комкать и рвать бумагу...
Плачут,кричат,бормочут,
но знают,что жизненно надо
оставить сзади хоть строчку-
ту квинтэссенцию времени (3),
что дарят обычно бессрочно
в зазебренных стенах империи... (4)
и пусть себе бродят (5) стадами,
не так уж это и грустно-
творить на глазах искусство
и прятаться между холмами (6).

Хочется быть сотней долларов,
Чтобы нравится всем, кому это может прийти голову.
И, продаваясь, по-голливудски улыбаться,
Продаваться, с потрохами продаваться.
Чтоб меня проели, прожили, пропили,
Чтобы меня в клубах засовывали в бикини,
Чтоб меня протрахали, потеряли, снова нашли,
Чтобы мной нюхали порох, копили под глазами мешки...
Наверное, без меня ад стал бы раем...
Но мы не делаем- мы только предполагаем.
Затискайте меня досмерти, я полностью ваш-
Целых сто долларов одной бумажкой!

Белый беззвучный зимний день. Все утонуло в оттенках белого. Ватное небо сиротливо жмется к охладевшей земле, укрытой снегом. Одинокий пейзаж оживляет кареглазая девочка в белой пуховой шапке, примерно, моя ровесница. Она неторопливо и бесстрастно наблюдает за мной, не приближаясь и не отдаляясь. Взгляд ее черешневых глаз внимателен и отчужден. Проходит еще немного времени в замороженной тишине двора, и незнакомка уходит.
Я так и не смогла приблизиться к ней: она была слишком холодна и недоступна…
Позже были игры, уроки, драки, карандаши, обиды, секреты, качели, мальчишки, каникулы, шалости, коленки, пианино, книги, глупости, снежки, горбушки, конфеты.
А потом детство закончилось. Черешенка выросла, укоренилась.
Девочка в белой шапке, где ты?.. Она не ответит: она осталась в той ватной онемевшей зиме.

Пригласил как-то раз Карл Варвару:
«А поедем-ка, душа, в Карловы Вары!»
И не знала неопытная Варя,
Что накануне Карл украл кораллы.

Не надо. Слишком это больно,
С меня и так уже довольно.
Не будет больше продолженья ничему.
Тем более что это ни к чему
Тебе, а мне - тем более

Чайной ложкой отмеряя,
Жертвуя и отнимая,
А затем опять даруя –
Так бросают кость собаке,

* * *

Я напишу волшебные стихи,
Чарующие неземною сказкой:
В них будут мирно спать под небом ясным
Прекрасны, бесподобны и тихи –

Кричала девушка, как раненая птица.
Кричала девушка и плакала надрывно.

«О чём ты плачешь, милая, ответь мне.
О чём горюешь, по кому рыдаешь?»

Он слегка был вдет,
Слегка неразборчив,
Слегка неодет,
Слегка сговорчив.

Черным полумесяцем выгнута спина,
И горят глаза как фары от ракет.

Все такое нежное,
Все такое милое.
Только я безбрежная,
Только остылая.

Ветер студеный в лицо,
Луна холодеет вдали.
Нет ни начал, ни концов,
Рана тупая болит...

Ветер бьет в окно, на душе темно,
То ли водку пить, то ль пойти в кино,

Горит свеча и тихо оплывает,
Причудливою формою маня.

В бОльшей мере мне все равно,
Что думает мой читатель,
Поэзии выдержанное вино,
Вот первый мой наблюдатель.

МИХАИЛ БРУК.

СТРАНА «УТОПИЯ». ПСИХИЧЕСКАЯ АТАКА.

Ах, «нервы, нервы, нервы, нервы, вы нахватали пик, а козырь червы…».
Господи! Какая чушь лезет в голову после этой государственной службы. Совсем лишился таланта трагика.